Читать книгу Дочь алхимика. Том 1. Дочь алхимика - - Страница 2

«Как такое вообще возможно? – продолжала спрашивать себя Нэкоми, пока ставила на стол закуски, – какие жизненные перипетии превратили прекрасного молодого человека в ЭТО?»

Её взгляд в который раз за сегодняшнее злосчастное утро споткнулся о ставшим шире лицо с прямыми бровями, гриву, забывших о парикмахерской волос; а покрасневшие глаза совершенно не походили на глаза, о которых, казалось, и были написаны любимые строчки из сборника классической поэзии. Трёхстишье Мураса́ки травница повторяла про себя множество раз, когда вспоминала любимого.

Холодные звёзды глаз надо мною в ночи сверкают,

В то время, как жаркие губы

Мне о страсти сердечной шепчут.

«Нет уж, спасибо, – ответила сама себе на непрошенное воспоминание травница, – ни эти глаза, ни эти губы мне уж точно не нужны. Пускай о страсти шепчут кому-нибудь другому!»

Естественно, дед Широ просто не мог не угостить гостя вином собственного изготовления, и тот, как и следовало ожидать, с энтузиазмом принял предложение. Хватило пяти минут, чтобы на кухонном столе почётное место заняли разнокалиберные бутылки и графинчики, а дед, не скупясь на пояснения и уточнения деталей рецептуры, наполнял маленькие рюмочки. При этом он с завидной точностью рассказывал о происхождении сырья для напитка и его особых, нередко полезных, свойствах. Хотару опрокидывал в рот очередную рюмку ежевичного, мангового или персикового вина, крякал от удовольствия и не уставал отмечать все тонкости оттенков вкуса предложенных вин.

Нэко злилась. Злилась на Светлячка за то, что тот оказался человеком, совершенно не похожим на её воспоминания. Злилась на деда, который устроил свои любимые посиделки с дегустацией, да ещё и обрёл в лице жильца благодарного слушателя и ценителя. Злилась и на себя, потому что всё равно продолжала время от времени вглядываться в лицо артиста и видеть в нём тень прежних, таких прекрасных, обожаемых ею черт.

– Нет, дядька Широ, – вывел девушку из задумчивости голос артиста, – это для меня будет уже чересчур.

Широ решил перейти к коньяку собственного изготовления. Коньяком он угощал далеко не всех, приберегая его для особых случаев и особых гостей.

– Давай оставим до вечера крепкие напитки, – Хотару ловко ухватил палочками кусок ветчины с тарелки, положил на него маринованную редьку, завернул и отправил в рот, – мне сегодня ещё пред ясные очи этих старых ху…, – он покосился на Нэко, – перечников из Ассоциации показаться надо. Явить, так сказать, свою добрую волю. Продемонстрировать, насколько я осознал свои прежние ошибки и как успел проработать «отвратительные черты» своей «упрямой, несдержанной и трудно управляемой» личности.

– Плевать в лицо господина Эдомару́ было в высшей степени неосмотрительно, – словно бы невзначай, заметил дед, – семь лет минуло, а твой демарш всё ещё на слуху. Ты уж, мальчик мой, постарайся, докажи им, что годы не прошли для тебя даром. Ведь у тебя талантище!

Хотару расхохотался, но смех этот показался горьким.

– Талантище! Почему-то покойный господин председатель Восточной ассоциации ракуго не больно-то в это верил, – парень подумал и плеснул себе ещё вина из черёмухи, – читать по канону, которому двести лет сравнялось! Ни моги ни интонацией, ни ударением отойти хотя бы шаг. Скука, глупость, косность и нежелание смотреть дальше собственного носа. Это старичьё хотя бы мозгами пораскинуло: ведь современному артанцу многие слова из столь милых их сердцу рассказов вообще не знакомы, поскольку успели выйти из употребления давным-давно. И предполагать, будто зритель озаботится прихватить с собой на представление «Толковый словарь живого артанского языка» было бы более, чем наивно.

– И всё это ты не побоялся высказать старику Эдомару?! – не поверил своим ушам дед, – я выпивал с ним, и знаю, насколько он был нетерпим к любой, даже самой деликатной, критике. Да сделают боги его посмертие приятным, – Широ благоговейно осенил себя соответствующим жестом, – представляю, как он взвился.

– Взвился ещё как, я никогда не забуду его физиономии, – ухмыльнулся Светлячок, и Нэкоми обратила внимание, что ямочки на щеках у него всё те же, только прячутся в отросшей щетине, – пытался на место меня поставить, обзывал щенком безмозглым. Видать, для этого апологета классического ракуго сие являлось высшей октавой оскорбительности. А уж, когда я заикнулся, что в наши дни Восточной ассоциации пора бы отойти от набивших оскомину эсонда́ев о контрактах с богами, незадачливых грабителях и покупках дорогостоящих ружей, а взять на вооружение более интересные и актуальные темы. Темы любви, измены, оказий с проститутками и случаи из жизни самураев вызовут больше отклика в сердцах у публики, а, как следствие, принесут больше выручки.

– Представляю себе лицо покойного председателя, когда ты предложил тему жриц любви, – сощурился дед Широ, – я однажды прочёл на вечеринке «Неудавшееся самоубийство». От этого рассказа Эдомару аж перекосило, после чего он со мной недели три не здоровался и шарахался, как от зачумлённого.

– Ага, – тон собеседника был довольным, – знакомо, ещё как знакомо, – Нэко готова была поклясться, что Хотару ни на сэн не сожалеет о том приснопамятном скандале, – старик много всякого тогда мне наговорил.

– Мы тут всю голову сломали, всё пытались сообразить, за что ты ему в рожу плюнул?

– За мать. Этот стервец принялся все мои грехи на неё списывать. Пока он рассуждал, мол, откуда во мне взяться пониманию ситуации и тонкости чувств, когда матушка моя в простой горничной в гостинице «Зелёная радость» служила, я терпел, – мотнул головой Хотару, отчего ему на лоб упала вьющаяся прядь, – но ведь старый хрен дальше пошёл, сказал, что, мол, неудивительно, какие у меня интересы и склонности при всём том, что мать моя незнамо от какого посетителя меня прижила, про яблони и яблоки ещё добавил. Хотел я ему по роже дать, но подумал, что не годиться стариков бить. Не удержался и плюнул прямо в его наглую харю с дурацкими подусниками!

Дед Широ, успевший угоститься ещё и коньячком, рассмеялся.

– Представляю, каково было Эдомару. Он же чванливцем был страшным. Везде и всюду любил подчёркивать своё происхождение. Говаривал, что нам, простым горожанам, за счастье с ним за одним столом посидеть и из одной бутылки вина испить.

– Ага, – подтвердил артист, – в первый момент он буквально дар речи потерял, не знал, что сказать и сделать. Потом залепетал что-то угрожающее, мол, ещё лет пятьдесят назад за такие паскудные выходки на дуэль вызывали! А мне кровь в голову ударила, и я ему в ответ: за чем же дело стало? К барьеру! Ты ведь знаешь, как я стреляю.

– Знаю, как же! Все знают! Муху на лету сбиваешь, – восхищённо подтвердил Широ.

– Муху, не муху, а яйца, не целясь, отстрелить запросто смогу, – буднично, по-деловому заявил Светлячок, – только Эдомару стреляться со мной не стал. Заявил, раз неизвестно, кем был мой много неуважаемый папенька, посему он, урождённый дворянин, не может быть уверен в моём равном ему происхождении. А драться незнамо с кем Дуэльный кодекс строжайше запрещает. Зато из Ассоциации меня вышвырнуть – запросто! Сие Дуэльным кодексом и кодексом чести не регламентируется. Взял, да и выпер меня из Ассоциации на следующий же день.

– Ясно, ясно. Помню, Ито тебя с ним помирить пытался.

– Господин Данрё старался, очень даже старался, отрицать не стану, – Хотару повернулся к Нэко, как пришитой, стоявшей поодаль, – ты бы, Кошечка, не стояла столбом, а кофейку сварила что ли.

– Если вы снимаете в нашем доме комнату, то не значит, что я обязана вам прислуживать! – огрызнулась травница, – с женой будете подобным тоном разговаривать. У меня и поважнее дела найдутся. Лавка без присмотра осталась.

– Нэ́кочка, детка, – обезаруживающей улыбкой престарелого дамского угодника улыбнулся дед, – не гоже нашего дорогого гостя обижать. Я тебя попрошу за себя и за него: свари-ка нам по чашечке того самого, из синей коробки, – он многозначительно, по-заговорщицки подмигнул.

В синей жестяной коробке когда-то лежали маленькие зефиринки, облитые тёмным горьковатым шоколадом. Это была последняя сладость, которую отец купил для маленькой Нэкоми. И вот уже много лет красивая коробка с изображением божественной змеи (тогда как раз наступал год змеи) использовалась для хранения очень дорогого кофе, который готовили в особых случаях.

Хотя травница и не считала сегодняшний день особенным, а Хотрау Эйдзи достойным кофе из папиной коробки, она послушалась деда. Отсчитала нужное количество мерных ложек, долила подходящее количество воды и водрузила кофейник на плиту, на маленький огонь. Оставалось лишь следить и не позволить напитку закипеть.

Доварить кофе её помешал требовательный звонок дверного колокольчика.

– Детка, пойди, взгляни, кто пришёл, – велел дед, – обслужи. Мы уж тут сами управимся.

Нэкоми испытала даже облегчение. Смотреть на предмет своих нежных мечтаний, когда он изменился до неузнаваемости, было почти физически больно. По лавке с деловым видом прохаживались трое мужчин в летней форме Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя. Не успела девушка с усмешкой подумать, что стражи порядка, должно быть, зашли за средством от похмелья, как старший из них в звании сержанта, козырнул и вопросил строгим официальным голосом:

– Гражданин Артанского королевства Широ Мори дома?

– Дома, – пожала плечами Нэко, – но он занят, я охотно обслужу вас вместо него. Чего изволите пожелать? – тон её был немножко ироничным, и уже в следующее мгновенье она пожалела об этом.

– Позови господина Мори, – потребовал сержант, – мне необходимо его видеть. Так что быстро: ноги-в-руки, и позвала деда! – он помахал перед лицом травницы листом бумаги с тиснением из королевских кленовых листьев.

Ошарашенная Нэко поспешила на кухню и передала деду его слова. Тот пожал плечами и, предположив, что дело опять в несоответствии устройства лавки требованиям торговли, велел Светлячку не тушеваться, а от души насладиться драгоценным напитком, аромат которого уже наполнял кухню.

– Они со своими дурацкими требованиями уже во где! – старик выразительно провёл ребром ладони по горлу, – но ничего, ман – полтора решат дело. Не в первый раз!

В лавке сержант, махавший перед носом Нэко какой-то бумагой, стоял возле прилавка со скрещенными на груди руками, а двое его товарищей заняли позицию у входной двери.

– Господин Мори? – осведомился он.

– Не делайте вида, будто вы меня не знаете, – брюзгливо ответил Широ, – на прошлой неделе покупали у меня средство от вздутия живота, а теперь запамятовали. А вскоре после нового года захаживали сюда из-за входной двери, которая открывается не в ту сторону. Да, перед вами Широ Мори, владелец аптечной лавки на улице Одуваничиков, собственной персоной. Что не так на сей раз? Число ступенек парадного крыльца не то, или дверной колокольчик звучит в неподходящей тональности?

– Господин Широ Мори, вы арестованы за убийство господина Ре́нзи Ити́ндо из Тисового клана. Ваша лавка будет закрыта, а, в случае признания судом вас виновным, конфискована и продана с молотка.

– Постойте, господин хороший, – воскликнул ошарашенный Широ, – явно произошла некая фатальная ошибка. абсурдно предполагать, что такой немолодой и уважаемый гражданин Артанского королевства, как я, мог.., – но договорить до конца он не успел, его перебил офицер:

– Никакой я вам не «господин хороший», – его лицо исказила гримаса отвращения, – я – сержант Кленовой короны Са́ндерс. А по поводу фатальной ошибки, – он осклабился, демонстрируя отсутствие зуба с левой стороны, – если бы ты, старик, только знал, какое количество раз мне приходилось слышать эти вот самые слова. «Я невиновен! Это – ошибка! Я не имею к случившемуся совершенно никакого отношения!» – гнусавый, дурашливый голос должен был показать, насколько глупы подобные оправдания и отговорки, – собирайся, пошли.

– Куда пошли? – всё ещё, не веря своим ушам, переспросил дед.

– Ясное дело, куда, – развёл руками сержант Сандерс и ткнул прямо в лицо ему ордером с печатями и подписями, – в тюрьму, конечно. Точнее, в камеру предварительного заключения. Потом следственный действия и суд. Тебе, как мещанину за убийство древесно-рождённого светит ни много – ни мало – петля. Ибо человек простого происхождения недостоин благородной казни через отсечение головы. Ритуальное самоубийство с целью смывания позора также для таких, как ты, не предусмотрено. Так что молись всем богам, чтобы палач оказался умелым и не пожалел мыла.

Дед Широ вытащил из кармана очки и внимательно прочитал бумагу, которую столь упорно совал ему в лицо сержант. Там чёрным по белому было расписано и про обвинение в убийстве, и про меру пресечения.

– Я, конечно, знавал господина Итиндо, – проговорил ошарашенный травник, – он пару раз закупался у нас в лавке лекарствами, – последнее слово он произнёс приглушённым голосом, словно проглатывая название, – на прошлой неделе, например, приходил. С тех самых пор я его не видел и убить его никоим образом не мог. Мне ведь даже не известно, где господин Итиндо живёт…

– Все эти объяснения ни к чему не приведут, – сержант вытер вспотевший под форменным клетчатым беретом лоб, – объясняться со следователем будешь. Так что не трать силы понапрасну, они тебе ещё понадобятся.

– Могу я что-то с собой взять? – спросил приунывший старик.

– Советую надеть куртку. У нас в подвале холодина стоит и зимой, и летом. Бельишко какое-никакое прихвати, ещё мыло, полотенце, – сержант загибал пальцы, – снадобья брать ни-ни, не думай, даже коли хвораешь. Запрещено.

– Курево можно, – подал голос тот, что стоял возле двери справа, – и жрачки какой-нибудь попроще: сухари там, яйца варёные, сало – в самый раз будут.

– Лучше, пускай внучка твоя всё соберёт, – остановил Сандерс шагнувшего к двери Широ, – не охота с тобой по всему дому таскаться, а глаз с тебя спускать не положено. А ты, девушка, не стой столбом, берись за дело. Мы не собираемся в вашей лавчонке до вечера торчать!

Нэкоми взяла себя в руки, хотя сердце колотилось вовсю. Она отправилась в комнату деда Широ и собрала всё необходимое с ледяным, каким-то отстранённым спокойствием. Зубы сцеплены, глаза абсолютно сухие. Затем спустилась на кухню: сухарей в доме не оказалось, они ели больше риса, нежели хлеба.

– Что там у вас? – лениво поинтересовался Светлячок, успевший вылить в свою чашку остатки кофе.

– Вас сие никоим образом не касается, господин Эйдзи, – травница постаралась, чтобы её голос звучал официально. Она слишком хорошо понимала: одно слово, капля просочившихся эмоций, и слёзы из глаз польются ручьём.

– Ну-ну, – кивнул парень, вытряхивая пепел из своей кисэру в пепельницу.

Девушка собрала кое-какую еду, добавила пачку бумажных салфеток – новшество появившееся в Аратаку месяцев пять назад и, вылив остатки вина из бутылки, наполнила её водой. После чего возвратилась в лавку.

– Тебя хорошо за смертью посылать, – прокомментировал приход Нэко сержант, – в свой час, буду иметь ввиду.

Дед Широ стоял с растерянным видом. У него на запястьях красовались металлические наручники с магическим запором. Магия из них отчётливо кольнула её где-то в районе солнечного сплетения.

Нэкоми с детства (по крайней мере она помнила за собой это лет с четырёх) начала чувствовать магию и видеть то, чего другие люди видеть не способны. Девочка попыталась рассказать отцу о привидении, которое вышло ночью из стены её спальни и качало её на руках, но натолкнулась на стену холодного непонимания, а полученная суровая выволочка за глупые бредни, которые неразумное дитя вздумало обнародовать, навсегда отбила охоту пытаться сделать нечто подобное.

Уже потом, после того как отец умер, травница пережила безумную обиду того момента и поняла, что он хотел защитить её от негатива окружающих. Духовидцев люди не любили и боялись, а ощущение магии почиталось подозрительным само по себе, и было не по чину кому-либо, кроме чародеев.

– Шевелись, – сержант Сандерс проверил узелок, собранный травницей, и бросил его в деда, – у арестантов слуг нет. Никто твоё барахлишко таскать не станет. Теперь ты, – он в упор поглядел на девушку, – веди меня в вашу лабораторию. И даже не думай заявить, будто у простых аптекарей подобного не водится! Знаю я, что у вас водится, а что нет.

Девушка кивнула и повела по коридору в дальнюю комнату на половине прислуги, что они с Широ использовали для приготовления снадобий, а тёмный коридор – для сушки трав.

Офицер заглянул в комнату, убедился, что перед ним именно то, что нужно, и прилепил на дверь бумагу с печатью Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя, мазнув косяк и дверь липкой субстанцией из маленькой баночки, подозрительно смахивающую на жестянку от ваксы для ботинок. В нос ударил резкий кислый запах, показавшийся Нэкоми знакомым.

– Сюда ни ногой! – строгим голосом запретил сержант, – вот придёт подполковник Сая́до обыск производить, он печать сымет и решать станет, что со всем этим барахлом делать.

После этого деда Широ увели. И как ни спрашивала травница блюстителей порядка, почему именно её дедушку обвиняют в убийстве какого-то древесно-рождённого по фамилии Итиндо, ничего вразумительного ей услышать так и не довелось. Сержант важно хмурил брови и отвечал что-то вроде: «Не бабьего ума это дело» или «Тайна следствия».

Абсолютно подавленная девушка вернулась на кухню.

– Может, соизволишь-таки объяснить, что за представление разыгралось в этих стенах, и куда девался дядька Широ? – спросил жилец, успевший не только выпить весь кофе, но и доесть рисовое печенье с вкраплениями начинки из сладких, красных бобов.

Расстроенная вконец девушка выложила Хотару всё: и про арест, и про обвинение в убийстве, и про опечатанную лабораторию не позабыла упомянуть.

– Да, – потёр лоб артист, – плохо дело. С Королевской службой дневной безопасности шутки плохи. Кому-кому, а уж мне-то сие преотлично известно. Так что теперь делать? – он подпёр щёку рукой, – обвинение в убийстве – это не просто плохо, это сверхплохо, ужасно просто. Деда посадят, потом и вовсе казнят, – продолжал рассуждать Светлячок, – дом, само собой, конфискуют. А ты как думала? – проговорил он в ответ на удивлённый взгляд, сверкнувших янтарём, повлажневших глаз, – конфискуют, продадут, а деньги пойдут на оплату судебных издержек и покрытие морального ущерба семье убитого. Так в Артанском королевстве принято. Мне придётся жильё искать. Вот морока!

– Вас только это волнует? – с горьким возмущением воскликнула девушка.

– Ну, дядька Широ – мужик, конечно, не плохой, – ответил Светлячок, – так, на первый взгляд. Я ведь до сегодняшнего дня с ним всего парой фраз обменялся. Убийцы, знаешь ли, тоже порой милейшими людьми оказываются. Вот в прошлом годе в Кленфилде одного урода поймали. Он девочек двенадцатилетних в заброшенные дома заманивал, насиловал, а после убивал. Так вот, маменька его на суде утверждала, будто более внимательного и добросердечного сына ещё поискать…

– Вы, Светляк, видно совсем с ума сошли? – вопросила травница, – вздумали уважаемого в Аратаку фармацевта и травника сравнивать с маньяком-убийцей! Да дед в жизни никого пальцем не тронет! Он даже ос, что в августе в дом залетают, не мухобойкой бьёт, а тряпочкой ловит и на улицу выдворяет. Какое уж тут убийство!

– Не скажи, – покачал головой артист, – одно другому не помеха. Фармацевту ведь ни к чему ножом или пистолетом орудовать, он легко может не то лекарство продать или в безвредное средство от запора яду положить.

– Не знаю даже, что мне теперь делать, – Нэкоми едва сдерживалась, чтобы позорно, по-девчоночьи, не разреветься прямо в присутствии своего бывшего кумира.

Тот повертел в руке изящную серебряную ложечку – остатки маминого приданого, и сказал:

– Единственный способ спасти Широ от виселицы – это найти настоящего убийцу. Но будь осторожна, – он покачал головой, – чтобы не вышло, как в знаменитом романе госпожи Чито́сэ. Там старший брат пытался доказать невиновность младшего, которому заменил отца, а вместо этого накопал доказательств, что его драгоценный младшенький виновен ещё в парочке убийств. Таким вот образом собственный брат оправил на плаху преступника, против которого не было почти ничего. Ежели ты уверена, что дед чист, – вперёд и с песней. Если же нет, всяко лучше подождать результатов расследования и экспертизы.

– Экспертизы?! – как эхо повторила ошарашенная девушка, – они неспроста опечатали его лабораторию. Я думаю, убитый покупал у нас какие-то снадобья, а затем умер. Родня заявила, будто случилось это по нашей вине. Да ещё по правилам мы на рекомендациях по применению свою личную печать ставим… Сержант опечатал дедову лабораторию, чтобы отыскать доказательства вины. Тогда всё пропало, – Нэко обхватила голову руками.

– Занятная реакция, – криво усмехнулся её собеседник, – прямо жаль, что блюстители закона её не видели. Вы там что, наркотики готовили или запрещённые зелья варили? Из-за самогона, – он кивнул на бутылку с самодельным коньяком, – можно не беспокоиться.

– С наркотиками ни я, ни дед Широ дел не имели, – сглотнула Нэко подступившие к горлу слёзы, – там гораздо хуже. Алхимия.

– Алхимия?! – присвистнул Хотару, – ну, вы даёте!

– А что такого? – ощетинилась девушка, совсем как кошка, которой наступили на хвост, – мой отец, между прочим, был придворным алхимиком нашего наместника.

– Ну, отец-то, может и был, а у вас с дедом явно никаких лицензий на право заниматься подобной деятельностью не наблюдается?

– Нет, – глухо проговорила травница. Найдут следы, и получим отягчающее обстоятельство. Внимательно посмотрят, могут и до трансмутации докопаться, особенно, если следователь попадётся толковый. Или эксперта позовут. Деда надо спасать, – твёрдо проговорила она.

– Спасай, – развёл руками артист, – я-то тут каким боком? И нечего, девушка, так на меня глядеть. Я – вообще, никто, жилец, который даже в комнату заселиться не успел. Зови своего парня, и вперёд!

– Нет у меня никого, – глухо проговорила Нэко.

– Иди ж ты! – не поверил Хотару, – а что так? Вроде на мордашку симпатичная, фигура в порядке. Неужто ни один мужик не клюнул?

Нэкоми покачала головой, она хотела дать понять, что дело совсем в другом, и артист понял, только совершенно не так, как надо.

– Не говори только, что ты из этих! – скривился Светлячок.

– Из каких, этих? – удивилась гримасе отвращения травница.

– Из тех, что предпочитают нормальным мужчинам всякое… – он замялся, – всякое разное, включая животных или свой пол.

– Дурак! Насекомое! Извращуга! – как у вас язык повернулся сказать такое малознакомой порядочной девушке, которая не желает иметь добрачных связей и хочет отдать свою любовь одному единственному мужчине!

– Извиняй, извиняй! – поднял обе руки Хотару, – я в столице всякого навидался, вот и лезет в голову.

– Сразу вспоминается пословица про свинью и грязь, – насупилась травница, – про собственный опыт и всё такое подобное. Сами-то вы тоже без жены!

– Я – принципиальный противник брачных союзов, – веско заявил артист, – вечно ноющая баба, норовящая регламентировать каждый мой шаг, требующая возвращения домой до полуночи и мучающая приступами обоснованной и беспочвенной ревности, мне совершенно ни к чему, – он покачал головой, – как и выводок орущих ребятишек, коим она непременно обзаведётся при первой же возможности. Для истинного ракуго́ко подобный образ жизни абсолютно неприемлем.

– Давайте отложим откровения до более удобного случая, – покусывая губу, проговорила Нэко, – а сейчас, господин Хотару, я очень прошу помочь мне пробраться в лабораторию Широ и убрать оттуда все следы занятий ядами и алхимией, – девушка поклонилась вежливым поклоном, хотя в душе считала, что артист недостоин этого.

– Чего ж с тобой делать, пошли. Глядишь, не придётся новую квартиру искать.

Нэко с благодарностью поглядела в насмешливые серые глаза и показала Светлячку дорогу к запечатанной двери.

– Чувствуете запах? – спросила она, наклоняясь к бумажной полоске, приклеенной одним концом на косяк, а вторым – собственно, к двери.

Хотару из чистого интереса наклонился следом, но кроме запаха пыли и бумаги не ощутил ничего.

– Ещё когда сержант мазал клеем треклятую бумажку, я ощутила характерный запах смолы. Даже сейчас я чувствую его отголосок. Это означает, что Королевская служба дневной безопасности и ночного покоя пользуется распространённым клеем из смолы артанской пихты, камеди и какого-то наполнителя. Возможно, это – бобовая мука.

– Отлично, – с иронией воскликнул Светлячок, – и что нам даёт сей полноценный анализ? Бумажка приклеена на совесть: вон, даже пропиталась насквозь. Отклеить незаметно не получится. Слыхал я, что запечатанный конверт можно подержать над паром, и он расклеится. Не представляю способа доставить сюда достаточное количество пара. Да и клей тут явно иной. Может в окно залезем?

– В лаборатории окон нет, – ответила девушка, – раньше, при отце, тут кладовая была. Дед вытяжку устроил, но вытяжка узкая, разве что Шкода пролезет.

– Шкода – это кто?

– Кот наш, – вздохнула Нэкоми, – его вообще-то я Алкаге́стом назвала. Только имя это оказалось слишком длинным и неудобным для нашего любителя похулиганить. Оттого и сменили на соответствующее. Но кое-что я попробовать могу, точнее – должна, – поправила себя она, – растворение не подойдёт, поскольку на глютина́цию клея потребуется много времени, а вот обратную путрефа́кцию я бы попробовала.

– Если мне не изменяет мой слух, – вскинул бровь артист, – то термины «глютинация» и «путрефакция» происходят вовсе не от древнего народного врачевания, кое люди именуют травничеством, а относятся к высокому искусству алхимии? – профессиональная память чтеца ракуго позволила ему безошибочно воспроизвести незнакомые термины.

– Так и есть, – ответила девушка, – мы с дедом пытаемся объединить две эти науки для пользы дела. Я тоже кое-что умею.

– Насколько я понимаю, – прищурился Хотару, – для алхимии нужны материалы, инструменты и всё такое прочее. И всё это в данный момент сокрыто за запертой дверью, которую мы и хотим открыть. Я ничего не упускаю? Теперь последний вопрос: как? Каким образом ты доберёшься до того, что внутри, чтобы открыть то, что снаружи?

Нэкоми по привычке закусила губу, потом поглядела во всё ещё чертовски красивые серые глаза, осенённые густыми ресницами, и сказала:

– Я отвечу, но прошу вас держать язык за зубами, даже от деда, – опустив глаза проговорила травница, – у меня тоже имеется своя тайная лаборатория. Потом объясню, где и как я туда попадаю. Там и возьму всё необходимое.

– Лады, я только за трубкой схожу. Надо же каким-то образом красить время ожидания.

Хотару вернулся на кухню за куревом, а травница вышла через чёрный ход в южную – бо́льшую половину двора, вошла в сарай и без усилия сдвинула с места полки с садовым инвентарём. За полками оказалась дверь, запертая на хитрый замок. Отец не жаловал чародейство и магию, посему озаботился приобрести надёжный замок – стальной с двойным набором штырей механизма открытия.

Этот тайный ход Нэко обнаружила совсем случайно, когда ей было лет пятнадцать-шестнадцать. Просто пыталась дотянуться до стоявшего на самой верхней полке цветочного горшка, а колченогий табурет покачнулся, и она машинально уцепилась за стеллаж. Тот сдвинулся с места и, когда травница зажмурилась, ожидая падения на себя всех полок разом вместе с содержимым, стеллаж неожиданно отъехал в сторону, открывая потайную дверь. Нэко догадалась, что там располагается вход в алхимическую лабораторию отца. После трагических событий, приведших у смерти придворного алхимика, никто никогда не вспоминал и не говорил об отце травницы, даже фамилию ей дали Мори – это была фамилия деда. Про отцовскую лабораторию Широ рассуждал лишь приглушённым шёпотом, да и то, когда крепко выпьет, в компании самых-самых близких друзей. Предполагалось, что господин Ю́мэн Киори (это имя фамилию она повторяла про себя с детства, чтобы не забыть имени высокого рыжеволосого человека с янтарными глазами, высокими скулами и горбатым носом – её отца) помимо официальной лаборатории, предоставленной наместником, он должен был иметь и свою собственную. Но отыскать её не удавалось до тех самых пор, пока Нэко не понадобился глиняный цветочный горшок с верхней полки в сарае. Отпереть запор не смогла даже редчайшая трава – белкин хвост. Её испокон веков использовали воры и искатели кладов. Около месяца девушка попробовала все ключи, которые только могла отыскать в различных уголках дома, но ни один из них даже близко не подошёл. Наконец, она додумалась поискать в ящиках старого письменного стола, который выволокли на террасу. На нём круглый год стояли батареи банок, бутылок и прочих полезных вещей, которые могут понадобиться в любой момент. Ключ со странной бородкой обнаружился внешней стороны дна последнего выдвижного ящика. Там имелся специальный замшевый кармашек. Так для Нэкоми Киори, дочери скандального алхимика Юмэна Киори, отрылась дверь в целый мир, скрывающий в своём чреве книги, трактаты, рукописи, алхимические элементы и самое лучшее в Артании оборудование.

Там-то травница и вооружилась всем необходимым, чтобы сначала убрать печать, открыть дверь, а затем воссоздать всё в первоначальном виде.

– Даже магия, коли особо дотошному следователю взбредёт в голову провести знаменитый тест на зеркале, окажется бессильной, – усмехнулась она, задвигая стеллаж на прежнее место, – для алхимических преобразований магия не нужна, тут задействованы одни только честные законы природы. Проверяй, сколь душе потребно.

– Видимо, ты успела в Кленфилд на метле слетать, – прокомментировал её появление Хотару, – я чуть не уснул.

Он уже потрудился притащить из кухни табурет и сидел, прислонившись к стене, с кисэру в руках.

– Извините, – дежурно извинилась травница, – мне потребовалось немного времени на подготовку. В нашем деле тщательная подготовка – пятьдесят процентов успеха.

Она вытащила из корзинки припасённый драгоценный препарат измельчённого в пыль знаменитого белкиного хвоста, смочила спиртом клеевую нашлёпку, прибавила крошку негашёной извести, затем, соблюдая все возможные предосторожности, пером ласточки напылила на клей полученный состав. После этого сделала глубокий вдох, задержала на минуту дыхание, сосредоточилось и медленно выдохнула на печать углекислый газ. Должно сработать. Девушка мысленно пробежалась по процессу диссоциации: всё верно, ничего, вроде не забыла. Она подставила листок бумаги, на него осыплись составные части печати: мутно-белая камедь, получаемая из плодов рогатого дерева с южных островов, невзрачные комочки пихтовой смолы и высушенный костный мозг барана. Эту субстанцию Нэко ни с чем спутать не могла. Баранину она не терпела, но разные вытяжки и сублиматы из неё были не такими редкими в её работе.

Бумажка, более ничем не удерживаемая, безжизненно повисла на косяке двери.

– Готово! – Нэко победно поглядела на артиста.

Но тот, к великому её сожалению, догадался прихватить из кухни номер «Вечернего Кленфилда» и вообще не смотрел на её блистательные манипуляции с запечатанной дверью, а погрузился в изучение страницы светской хроники.

– Молодец, – отмахнулся он, – иди, давай, ищи, что тебе нужно, а я тут посижу на всякий пожарный случай. Вдруг следователь, о котором упоминал сержант, объявится. Отсюда я дверной колокольчик услышу, а внутри мы с тобой будем заняты, прошляпим его приезд, а нарушение государственной печати – дело подсудное.

Нэко уже собиралась заявить, что подобная «забота» имеет под собой банальную причину: желание с комфортом посидеть в коридоре с газетой, но жест артиста напомнил ей о малом отрезке времени, что было в её распоряжении, и девушка поспешила в лабораторию.

Перегонный куб закончил свою работу, банка почти до верху была наполнена чистым, как слеза младенца спиртом. В этом никакого криминала нет, в Артании каждый мог делать любое спиртное без ограничений. Вот для продажи нужна была лицензия, а производить для собственных нужд – сколько хочешь!

– Конечно, – горько воскликнула Нэкоми, – Широ в своём репертуаре!

Целый шкаф алхимического оборудования и материалов. Если заспиртованные ящерицы и змеи ещё можно худо-бедно отнести к травничеству, но вот минералы, соли, кислоты и прочие, говорящие сами за себя вещества, нет. К тому же журнал, вернее тетрадь в клеёнчатой обложке, вся в пятнах от кислот, лежала на видном месте. Там дед скрупулёзно фиксировал результаты своих опытов, причём опыты эти нередко оказывались весьма и весьма успешными. Эликсир от нежелательной беременности составлял изрядную часть их доходов, да и дедово средство от похмелья снискало немало слов благодарности и тоже привнесло свою денежную лепту. Вроде всего-ничего, подумаешь, пара пилюль снимали все негативные ощущения от вчерашнего перепоя, а востребовано. Нужно поскорее забрать журнал, и освободить шкаф. Она схватила пустую коробку (дед всегда решительно протестовал против выбрасывания даже самых ненужных вещей и устраивал целые баталии, когда травница бралась за наведение порядка в доме) и стала туда складывать пузырьки, баночки, коробочки с откровенно алхимическим содержимым. Реторты, спиртовки и колбы могли пригодиться и фармацевту.

Вдруг девушка замерла. А готовые снадобья? Стоит сделать подробный анализ, как алхимия вынырнет сама собой. Она поставила коробку на пол и подошла к запертому на ключ шкафчику. Там ровными рядами стояли пузырьки притёртыми или пробковыми крышками, снабжённые этикетками, подписанными её собственным аккуратным почерком. Были тут и средства от мигрени, гастрита, бессонницы, кашля и много ещё от чего.

Обычные травяные настойки, вытяжки и эликсиры они держали в лавке, а тут – улучшенные, очищенные, с усиленным действием, одним словом, как раз то, что Королевской службе дневной безопасности и ночного покоя видеть не нужно. Оставалось сущая мелочь: вытащить и перепрятать содержимое двух шкафов, не позабыв проверить остальные полки и заваленный реактивами верстак. Но тут в голове возникла тревожная мысль: даже самый недалёкий следователь непременно заинтересуется, по какой такой причине в доме аптекаря с улицы Одуванчиков целых два шкафа пустуют? И куда девалось их содержимое? Значит, нужно успеть не только вытащить и спрятать дедовы грешки, а ещё и заполнить образовавшуюся пустоту чем-то, не вызывающим подозрений.

Нервы были на пределе. Нэко метнулась к не до конца опустошённому шкафу и без разбору покидала в коробку его содержимое. Её взгляд скользнул по верстаку, где на каменной столешнице (они там обычно работали с опасными составляющими) красовалось то, что уж никакая фантазия не могла связать со скромным травничеством: стеклянная банка с ртутью, тигель, а также медные и свинцовые стержни.

– Боги, – смятенно подумала девушка, – да тут до вечера не привести всё в порядок! За что ни возьмись, куда ни глянь, везде сплошная алхимия.

В голове мелькнула мысль, как это раньше она не замечала, насколько дед погружён в эту область познания. Усилием воли Нэко удалось подавить приступ обессиливающей паники, и она решила, раз невозможно уничтожить все следы, нужно выбрать хотя бы самое главное, здраво рассудив, что тигли и дистилляторы можно попробовать объяснить инновационными методами обработки природного сырья.

– Господин Хотару, – позвала она, – не могли бы вы мне помочь? Надо за один раз вытащить кое-что из лаборатории.

В коридоре раздалось приглушённое ворчание о том, что, когда человек снимает жильё, он как-то не рассчитывает, что его станут использовать как гужевую силу. Жалобно скрипнул табурет, и артист появился на пороге.

– Давай, что ты отсюда желаешь унести?

– Возьмите вот ту коробку, а я пока попытаюсь хоть как-то изобразить заполненность шкафов.

Светлячок вдруг замер, словно прислушиваясь, потом проговорил:

– Поздновато давать лекарства умершему пациенту. Только что у нашего дома остановился магомобиль. Боюсь, приехали коллеги вашего сержанта делать обыск.

Словно в подтверждение его слов Нэко тоже услышала явственный звук захлопывающейся дверцы, затем ещё один.

– Вот что, – Хотару подтолкнул девушку к двери, – ты по-быстрому возвращаешь печать в первоначальное состояние, а я постараюсь задержать стражей порядка минутки на три-четыре. Успеешь?

– Должна, – севшим от волнения голосом подтвердила травница, – а что с этим? – кивок в сторону коробок с дедовым алхимическим добром.

– Ничего не сделаешь, оставь, как есть.

И, подхватив табурет и газету, артист поспешил в лавку, где уже вовсю надрывался дверной колокольчик.

– Ну разве ж добропорядочные граждане Артанского королевства так трезвонят? – вопросил он отлично поставленным сочным баритоном, – так недолго лавку без звонка оставить.

Табурет он тихонько оставил в коридоре.

– Иду, иду, обождите всего одну секунду. Что за нетерпеливцы!

Хотару глубоко вздохнул, придал лицу озабоченное выражение, и толкнул дверь.

Там, прислонясь к прилавку, стоял мужчина в картузе на голове и летней форме Королевской службы дневной безопасности и ночного покоя. Он жевал зубочистку.

– Ты, здесь? – воскликнул ошарашенный Светлячок и отпустил длинное непечатное ругательство.

Мужчина, оказавшийся смуглым брюнетом с коротко остриженными волосами, осклабился в недоброй улыбке:

– Могу сказать о тебе то же самое!