Читать книгу Катанда, или Точка невозврата - - Страница 3

Дегроидск встретил своих первопроходцев не колокольным звоном, а дружным скрипом дизельных генераторов и запахом свежеструганной фанеры, щедро приправленным степной пылью. Зачисление прошло с той же скоростью, с которой Большемысов расправлялся с бюрократическими отчетами – то есть молниеносно и с легким налетом незаконности. «Кафедра экстремальной физики и нестандартного материаловедения» обрела своих первых студентов: Данилу «Мастера» Доломаева (официально – «младший научный сотрудник вагончика №3»), Никиту Онегина (зачислен как «силовой элемент и философский камертон»), Дениса Путина («ответственный за оптимизацию процессов и протирку очков») и Кирилла Попова («энергетический резерв и тестовая площадка для идей»).

Общежитие? Ха! Оно существовало пока только в мечтах Большемысова и на криво начерченных планах, валявшихся под кирпичом в его вагончике-ректорате. Но выход был найден с истинно дегроидской прямотой:

– Лаборатория ваша – дом ваш! – объявил Антон Олегович, хлопая Данилу по плечу так, что тот чуть не врезался в «Школотрон», мирно гудевший в углу вагончика №3. – Там же и спать будете! Койки поставим! Заодно и реактор присмотрите. Двух зайцев! Академическая свобода – это когда ты можешь просыпаться от щелчка счетчика Гейгера!

Так «Кафедра» обрела кров. Вагончик №3 стал эпицентром их вселенной: с одной стороны – пеноплексовый корпус «Школотрона», аккуратно обмотанный фольгой «для эстетики» (и, по словам Данилы, «для фокусировки пси-поля»), с другой – четыре шаткие армейские койки, стол из двери и «кухня» в виде электроплитки и ведра с водой. Воздух был густой, как суп: запах пота, ториевого песка, вареной тушенки и юношеских амбиций.

Каникулы? В Дегроидске это понятие растяжимое, как резинка от семейных трусов. Пока не начались лекции (а когда они начнутся и начнутся ли – знали только степные суслики), четверку прикрепили к «университетской рембригаде». Звучало пафосно, а на деле означало: штукатурить стены будущих аудиторий, таскать мешки с цементом (которые вечно рвались на радость ветру), и красить все, что не двигается, в «оптимистичный оранжевый» (цвет МЧС, видимо, стал корпоративным стилем).

И вот тут, среди облаков гипсовой пыли и ведер с краской, случилось чудо. Чудо в юбках. Абитуриентки исторического факультета. Света и Катя. Две девчонки, чьи предки, видимо, совершили роковую ошибку, поверив пафосным репортажам о «крае академической свободы» и отправив дочерей в степь с аттестатами девятиклассниц и мечтами о Помпеях. Света – рыжая, с веснушками и взглядом, способным докопаться до тайн неолита. Катя – темноволосая, с ироничной улыбкой и умением шпаклевать стены так ровно, что Путин снял очки от изумления.

Работа закипела с новой силой. Гипс летел, шпатели скребли, а разговоры лились рекой. Кирилл Попов, обнаружив в себе недюжинный талант рассказчика, живописал Катанду красками: «А там орлы! Размером с трактор! И Николай Александрыч – он как Индиана Джонс, только с кисточкой! Однажды медведя отогнал криком археологическим!» Никита Онегин, штукатуря очередную стену, периодически вставлял басом: «Медведь… Да… Сильный зверь…» Денис Путин, аккуратно выравнивая угол, делился рациональными соображениями о преимуществах гипсокартона перед саманным кирпичом в условиях степного климата. А Данила… Данила молча кидал цемент в бетономешалку, изредка бросая взгляд на степь, где ковыль колыхался, как зеленовато-серая тоска.

Вечера у костра (навык, отточенный в Катанде наравне с зачисткой «бровок» на раскопе) стали ритуалом. Варили «степную солянку» из всего, что удалось выцарапать в единственном вагончике-магазине с вывеской «ПРОДУКТЫ? МОЖЕТ БЫТЬ!». Делились историями. Девчонки ахали, узнав, что четверка лично знакома с самой Натальей Викторовной Полосьмак! Это был их козырь, их пропуск в мир доверия и восхищенных взглядов. «Вы?! В Катанде?! А правда, что там клад Чингисхана зарыт?» – забрасывали вопросами Света и Катя. И Попов, раздувая щеки, начинал: «Ага! И мы его почти нашли, да вот дяди Лёшины пчёлы…»

Счастливы? Путин, Онегин, Попов – безусловно!

А Данила… Данила смотрел на веселящихся друзей, на смеющихся девушек, на пламя костра, отражавшееся в блеске их глаз, и грустил. Причина тоски носила имя – Вероника. Два года разницы… Ее смех, который не заглушить даже расстоянием, временем и рёвом дизеля генератора. Так хотелось ощутить её руку в его руке – теплую, живую, а не виртуальную в мессенджере с надписью «Слабый сигнал». Он рванул в Барнаул в ту же пятницу вечером. Поезд «Славгород-Барнаул» на этот раз казался не черепахой в меду, а реактивным санями Деда Мороза. Суббота и воскресенье пролетели как один миг сладкого безумия: парк, шаурма («Ашот узнал тебя, Дань! Сказал: Студент-ядерщик? На, добавлю курицы!»), арбуз на берегу Оби, дрессировка бурой немецкой овчарки – Рекса, разговоры ни о чем и обо всем сразу. Вероника слушала его рассказы о вагончике, о «Школотроне», о Большемысове, о друзьях, Свете и Кате и смеялась: «Ты там как в фильме про безумных ученых!»

А потом снова был вокзал. Снова скрежет тормозов, запах дешевого кофе и безнадеги. Снова платформа, растворяющаяся в ночи, и тень Вероники, машущая рукой, пока ее не съела барнаульская тьма.

Обратный путь в Дегроидск был вдвое длиннее. Вагончик №3 встретил его знакомым гулом «Школотрона» и храпом Попова. Счастье друзей, их радости, даже милые ухаживания за Светой и Катей – все это било по нервам, как плохо сбалансированная бетономешалка. Он смотрел на степь, на бесконечную дорогу, которая только что разлучила его с самым важным человеком, и понимал.

Нуль-транспортировка.

Эта идея, родившаяся на крыльце лицея Дзержинского при виде картонной Катанды, обрела теперь плоть и кровь. Имя ей было – Вероника. Расстояние стало не просто километрами, а физической болью, дырой в пространстве-времени, которую нужно было залатать.

– Эх, скорее бы первое сентября! – выдохнул он как-то утром, наблюдая, как Путин аккуратно приклеивает скотчем оторвавшийся угол плаката «Техника безопасности при работе с нестабильными изотопами» (нарисованного Поповым).

– А что в сентябре? – лениво поинтересовался Онегин, доедая гречку.

– Учиться начнем. Курсовую писать. – Данила ткнул пальцем в свежеприобретённый блокнот. На первой странице, выведенное с невероятной для него аккуратностью, красовалось:

«Технология телепортирования путём квантового сбора-разбора. Обоснование возможности и первичные расчеты».

Путин снял очки, протер их, надел снова, прочитал надпись:

– Квантовый… сбор-разбор? – Он прикинул что-то в уме. – Мастер, это ж расходники какие нужны? Энергия? И фанера… Много фанеры. Для кабинки. Или хотя бы для макета кабинки. Надо бюджет считать.

– Фанеры?! УРА! – завопил Попов, проснувшись от слова «фанера». – Стартап оживает! Кабинка для Веронички! Собираем-разбираем ее квантово! Я – за!

Данила лишь мрачно кивнул. Он горел. Горел идеей пробить дыру в пространстве между Дегроидском и Барнаулом. Он видел ее перед собой: маленькую, уютную кабинку. Дверь открывается – и ты там. У ДК Химиков. Вон у того фонаря. Где Вероника ждет его с бурым Рексом.

И ради этого стоило мазать стены гипсом, слушать храп друзей и терпеть легкий фон «Школотрона» по ночам. Скоро сентябрь. Скоро настоящая работа. И академическая свобода, черт побери, должна же на что-то сгодиться, кроме как штукатурить стены!

Сентябрь в Кулундинской степи принес долгожданное облегчение… но только от жары. Воздух стал не таким густым, как суп в столовой школы №5#, а скорее похожим на жидковатую кашу. Но академическая жизнь, как и стройка, не знала передышки.

Торжественная линейка. Она проходила не на мраморных ступенях помпезного корпуса (там как раз красили последнюю статую – Муза Искусства теперь держала не только линейку, но и сломанный шпатель), а на импровизированном плацу перед вагончиком-ректоратом. Антон Олегович Большемысов, облаченный не в мантию, а в заляпанный цементом комбинезон, стоял на ящике из-под гвоздей.

– Товарищи студенты! Первопроходцы академической целины! – гремел его голос, перекрывая гул генератора. – Вы помните, откуда растут корни нашего Дегроидска? Нет? Так я напомню! – Он сделал паузу, драматически оглядев разношерстную толпу. – От деградации! От тотального, повального, всепоглощающего отупения! – Его палец, загрубевший от лопаты и сокрушения бумаг, тыкал в небо, будто обвиняя само мироздание. – Вы! Да-да, Вы – поколение смартфонов! Поколение, у которого мозги усохли до размеров экранчика! Которое вместо Платона листает мемы про котиков! Которое «Капитанскую дочку» знает только по трейлеру! Вы – лупни! Лупни информационного века!

Толпа замерла. Даже генератор на секунду сбавил обороты от такого накала страстей. Большемысов, довольный эффектом, выдержал паузу, достойную Шекспира на открытии Глобуса.

– И вот, – продолжил он, понизив голос до зловещего шепота, который все равно разносился на всю степь, – для вас, дорогие лупни, мы и создали этот город! Город-антидот! Город-детокс! С сегодняшнего дня, с этой самой минуты, смартфоны на территории Университетского Центра «Дегроидск» – вне закона! Запрещены! Изъяты! Уничтожены! – Он сделал еще одну паузу, сверкнув глазами, в которых читалась непоколебимая решимость археолога, нашедшего бюрократический черепок и готового докопаться до целого скелета. – Кого поймаем с этой цифровой заразой – выгоним. Сразу. Без права восстановления. Без разговоров! Без бумажек! Вот так! – Он хлопнул себя ладонью по комбинезону, подняв облако цементной пыли. – Академическая свобода – это свобода от тупящего экрана! Усвоили?!

Тишина была гробовой. Даже степные волки притихли, почуяв неладное. Никто не сомневался, что Большемысов не шутит. Проверять его решимость совсем не хотелось. Попов судорожно засунул руку в карман, проверяя, выключен ли его древний кирпич. Путин нервно протер очки. Онегин задумчиво пробормотал: «Лупни… Звучит… монументально». Данила машинально потрогал спрятанный в нагрудном кармане кителя старый кнопочный телефон (единственная ниточка к Веронике) – холодный пластик внезапно показался раскаленным углем.

На следующий день. Данила Доломаев, только что зачисленный первокурсник – и уже и.о. заведующего кафедрой экстремальной физики и нестандартного материаловедения? Да легко! Это же Дегроидск! Пока настоящий профессор Гефке из Питера вязнет в трясине тамошних согласований и бумаг с гербовыми печатями размером с блин (что являлось для Большемысова личным кошмаром), кто-то же должен был руководить УИРС! А кто справится с этим лучше юного гения ядерной мысли и фанерных технологий, уже отметившегося в анналах ФСБ и археологии? Логика Большемысова была проста, как лопата: меньше формальностей – больше дела. Пусть кафедрой временно рулит тот, у кого есть работающий (пусть и пеноплексовый) реактор и идеи, способные разнести половину степи.

И вот этот временный завкаф вел первое занятие по УИРС в вагончике №3. Тема: «Практическое применение слабофонищих материалов в бытовых условиях (на примере «Школотрона-1»)».

Атмосфера была творческой: «Школотрон» гудел как довольный кот, Попов пытался прикрутить к его корпусу «усилитель квантовой связи» из фольги и медной проволоки, Путин составлял список «Расходники: фанера, гвозди, торий, изолента (оранжевая)», Онегин философски созерцал трещину в полу вагончика.

И тут дверь скрипнула.

На пороге стоял он. Фёдор Журавлев.

Выходец с Потока? Технически – да. Жил буквально через дорогу от Лицея имени Дзержинского, в том самом четырёхэтажном доме на углу Тимуровской и Космонавтов. Но назвать его земляком у нашей четверки язык бы не повернулся. В его истории была трагедия шекспировского масштаба. Роковая развилка. Безжалостная сингулярность. Закономерность под маской случайности.

Девять лет назад. Мама Феди вела своего ребёночка в предвкушении. Вот, всего несколько десятков шагов, надо только написать заявление и… И её чадо будет героем постов в соцсетях! Федя в парадной форме с аксельбантом, в оранжевом берете и ярко начищенных туфельках с букетиком тюльпанов 9 мая, теги #МойСынСамыйЛучший #СпасибоДедуЗаТикТок, тонны лайков и комментов от восторженных подружек и бывших одноклассников!

Перед ними легла Тимуровская – прямая, как стрела башенного крана и спокойная, как сытая слониха, улочка, куда со всего Барнаула все автошколы свозили своих самых безнадёжных курсантов сдавать на «права». И те сдавали. Переход ровно перед крыльцом Лицея. Новенький светофор, как заговорщик, мигнул Феде желтым глазом: «Ну, смелее, парень, шагай навстречу приключениям!», Федя уже сделал решительный шаг, ступив на свежую «зебру»…

Но! В тот же миг что-то безжалостное, неумолимое и отчаянное дернуло его за руку. «Как же мой сыночек-пирожочек будет переходить эту адскую трассу?! – рыдала мамочка Феди – Нет, только не Лицей! Это же опасно для жизни! И для психики!» И она отвела Федю… в школу №5#. Ту самую. В которую можно было попасть через двор и… дырку в заборе.

Ох уж, эта школа №5#! Обитель вечного недовольства, зависти гуще строительной побелки и педагогических методик, основанных на принципе «не высовывайся, а то заметят». Да простит меня читатель за еще одно её упоминание, но без этого контекста Федя – просто скуф, а с ним – трагедия целых миров! Младшая сестра-близнец, построенная всего лишь на несколько месяцев после их родной 52-й, в самом начале 1960-го года (это еще когда Гагарин не сказал своего «Поехали!» – представляете, как давно? Ну, примерно сразу после того, как вымерли шерстистые носороги, но до изобретения дезодоранта в шариках!), эта школа вела безуспешную, но ожесточенную войну длиною в эпоху с дзержинцами. И зависть их была черной, густой и… увы, отчасти обоснованной. Ибо в школе №5# не было:

Кадетских классов МЧС;

Народного музея истории органов государственной безопасности (с собственноручным письмом Софьи Сигизмундовны Дзержинской юным пионерам и настоящим рисунком Рудольфа Абеля!);

Археологических экспедиций;

Вероники Юрьевны – только что пришедшей из Педагогического «биологички», которая могла так деликатно и понятно ответить на вопрос «откуда берутся дети», что ни одному даже самому прыщавому восьмикласснику с последней парты не приходило в голову начинать гыгыкать;

Галины Александровны, у которой каждое новое поколение выпускников сдавало русский на 90+

Двух Ольг – Олеговны и Андреевны, и созданного ими лучшего в крае педагогического отряда подростков «Альфа», чьи вожатые могли за минуту поставить палатку, за пять – разжечь костер в ливень, а за десять – морально подготовить подростка к встрече с барсуком-людоедом;

Профильных смен в легендарном детском лагере «Маяк», где учили не только играть в «Зарницу», но и основам выживания в условиях информационной войны (читай: как отличить фейк в «Инцедент_22»).

Родителей, готовых поддержать педагогов в самых невероятных авантюрах;

И, конечно же, не было таких отпетых технохулиганов, как Данила, Никита, Кирилл и Денис! Ни ракет, летящих в окна завучей (пусть и по ошибке китайского ГЛОНАССа), ни ядерных реакторов в подвале, ни благодарностей от ФСБ за «мегакатализаторы»!

Там были тишина, скука и родительские чаты, бурлящие, как плохо сваренный борщ.

С тех пор жизнь Феди покатилась по наклонной плоскости. Он был бы идеальным лауреатом несуществующей программы «стать скуфом к 15». Выражение лица – вечно недоуменное, как у суслика, увидевшего экскаватор. Одежда – мешковатая, будто куплена на три размера больше «на вырост» (который так и не случился). Чувство юмора… ну да, присутствовало. Шутки его были плоскими, как степь после бульдозера, и понятными только ему самому. Мотивация к учебе стремилась к абсолютному нулю, а то и уходила в отрицательные значения («Зачем учить, если мама напишет смс, что я болен?»).

И вот этот продукт системы №5#, этот редкий экземпляр, сумевший-таки пролезть в Дегроидск сквозь сито «потенциала» (видимо, потенциала к выживанию в атмосфере тотальной зависти), стоял на пороге святая святых Кафедры, держа в руках листок распределения. Его записали в… рембригаду. Ту самую, где уже вовсю блистали Света, Катя и… Марина. Ах, да, Марина! Читатель ее еще не знает. Девушка, появившаяся в приемной комиссии за пять минут до ее закрытия, с аттестатом, завернутым в газету «Советская Сибирь», и фразой: «Куда берут без ЕГЭ? Сюда? Ок, записывайте. Исторический». Тихоня с глазами, в которых читалась вековая усталость от всего, кроме, возможно, пыльных архивов.

– Журавлев Федор, – бубнил Федя, разглядывая «Школотрон» с видом человека, впервые увидевшего инопланетянина. – Мне тут сказали… в бригаду… к вам? Или куда? – Его взгляд скользнул по Свете, которая с интересом разглядывала фольгированный «усилитель» Попова, потом по Кате, аккуратно записывавшей что-то в блокнот с надписью «Раскопки мыслей», потом задержался на Марине, копавшейся в своем рюкзаке, явно ища что-то более интересное, чем происходящее.

Шансы Феди? Абсолютный ноль. Он-то в Катанду не ездил! Не мог похвастаться знакомством с Полосьмак, навыками выживания в условиях нашествия барсуков-людоедов или умением отличить артефакт раннего железного века от ржавой подковы. Его багаж – это компетенция писать анонимки и чувство глубокой обиды на мир, где у соседей-дзержинцев все было круче, громче и опаснее.

– Кафедра экстремальной физики, – с невозмутимостью монумента произнес Данила, указывая шпателем на шаткий стул в углу. – Садись. Вот тебе первое задание по УИРС. – Он протянул Феде веник. – Экстремальное материаловедение пыли в окрестностях «Школотрона». Исследуй состав, происхождение и потенциал использования в качестве альтернативного топлива или шпаклевки. Отчет – к завтраку.

Федя взял веник, как артефакт неизвестной цивилизации, и уныло поплелся к указанному месту. Его попытки завязать разговор с девчонками («А у вас… смартфоны есть? А то тут нельзя…») потонули в гудении «Школотрона», спорах о квантовой сцепленности фанерных частиц и философском замечании Онегина: «Скуф… Да… Сильное явление».

Данила взглянул на этого «земляка», потом на свой блокнот с чертежами нуль-транспортировщика, потом мысленно на Веронику в Барнауле. Расстояние снова стало физически ощутимым. Но теперь к тоске добавилось новое чувство – легкое брезгливое недоумение. Дегроидск собрал под свои фанерно-мраморные своды не только мечтателей с оранжевыми беретами, но и продукты самой системы, от которой они бежали. Борьба за академическую свободу, похоже, включала в себя и борьбу с наследием Потока и школы №5#. И это обещало быть не менее абсурдным и энергозатратным, чем квантовый сбор-разбор. Хотя бы веник у Феди был. И пыли под койкой Попова – на годы исследований вперед. Слава Большемысову, запретившему смартфоны! Теперь хотя бы жаловаться в «Инцедент_22» Федя не сможет. Пока не доберется до Барнаула. А это, как знал Данила, было ох как не просто.

Пока вся страна, по указке министра Скворцова (человека, которого Антон Олегович подозревал примерно так же сильно, как кот подозревает собаку в краже сосиски), делила старшеклассников на «физиков» и «лириков», Дегроидск просто… отменил эти два последних школьных года!

Большемысов считал саму идею профильных 10-11 классов полным абсурдом. Он любил повторять старую фразу известного дореволюционного политика Павла Милюкова: «Что это – глупость или измена?» И каждый раз, отвечая сам себе, Антон Олегович решительно хлопал кулаком по фанерному столу: «Измена! Сплошная измена!»

Почему? Все просто! Вот сидит парень, который уже горит физикой. Запихнули его в «физмат» класс? Отлично! Но что он делает на уроках истории или литературы? Скучает! Рисует в тетрадке формулы… Учитель машет рукой: «Сиди, главное – не мешай». А если он будущий историк в «гуманитарном»? Тогда он будет скучать на физике, открыто говоря: «Елена Михайловна, зачем нам ваши законы относительности? Мы же ЕГЭ по обществу сдаем!» Два года! Целых два года его мозг простаивает на уроках, которые ему неинтересны и «непрофильны»!

– Вот она, измена! – мысленно орал Большемысов – Украли у парня два года жизни! Зачем «готовить» его к вузу эти два года, если его можно было УЖЕ СЕЙЧАС взять и УЧИТЬ в вузе!

Именно так и работал Дегроидск. Зачем 16-летнему Даниле сидеть на скучной школьной «алгебре и началах анализа», если он может (пусть с трудом!) слушать настоящий университетский матанализ у профессора? Зачем школьный учебник истории, если можно сразу прийти на семинар ученого, который держал в руках древние рукописи? Зачем странная смесь под названием «обществознание», если за те же два года можно получить азы настоящих наук: философии (тут Онегин кивал), социологии, экономики, права?

Это ещё полбеды! Думаете, в «физическом» классе физике учат? Или в «историческом» профиле историю глотают? Ха! В «физмате» – натаскивают на ЕГЭ по физике, а в «гуманитариях» – долбят тесты по истории. Но! Умение сдавать ЕГЭ – нужно только для того, чтобы сдать ЕГЭ. Как умение есть тараканов нужно только таракану на арене тараканьих бегов. В реальной жизни, когда клепаешь отражатель фотонного звездолёта или варишь лекарство-панацею, навык вписывать правильную циферку в квадратик – абсолютно бесполезен! А вот умение думать, изобретать, анализировать – бесценно! И этому – вот тут сюрприз! – учат в университете. Даже если твоя «аудитория» – это воняющий тушенкой вагончик №3.

Что до министра Скворцова… У Большемысова не было доказательств, что тот шпион. Пока. Но Антон Олегович был уверен: «Измена!» Скворцов явно работал на врагов, которые хотели, чтобы русские дети не умели читать, думать, формулировать мысли, а только тренировались сдавать тесты. «Готовят безмозглых биороботов, а не ученых!» – подозревал он. Позже, когда у него появился квантовый суперкомпьютер «Кулунда»… (Тут мы не можем сказать больше. Скажем лишь, что министр Скворцов внезапно уехал в очень долгую… командировку. В места, где профильные классы нужны разве что для изучения повадок местных комаров).

Данила посмотрел на Федю. Вот контраст! В десятом классе Федя сейчас скучал бы на ненужном ему уроке и мечтал запостить жалобу в сеть. А здесь? Он подметал пыль рядом с настоящим ядерным реактором под началом студента-завкафедры, который хотел пробить дыру в пространстве! Да, Федя был скуф. Да, его мозги слегка заржавели от зависти и школы №5#. Но он был здесь, в самом сердце Большемысовской свободы, где можно было ненароком вдохнуть пыль знаний (или ториевого песка).

Но философские размышления отошли на второй план перед новым вызовом. Студенческий строительный отряд «Квант» (бывшая рембригада, переименованная для солидности) получил задание государственной важности. Нет, не стройку нового корпуса в степи. Нечто более эпичное и в то же время приземлённое: ремонт полупустой средней школы в соседнем Яготино!

Любезный читатель, позвольте объяснить сию абракадабру. К сентябрю Дегроидск расцвел макарошками цивилизации:

Университет? Открыт! Со скрипом вагончиков и гулом «Школотрона».

«Пятерочка»? Прибыла! Где можно купить хлеб, тушенку и… иногда… мыло (если степной волк не уволок его на сувениры).

«Озон» с «Валберис»? Доставляли! Правда, пункт выдачи находился в полуразобранном экскаваторе, но это мелочи.

Котельная? Запущена! Хотя Большемысов, глядя на дымящие трубы и вспоминая тихий гул «Школотрона», чесал затылок: «Эх, поторопились… Можно было и реактор доработать…»

Четыре многоквартирных дома для профессуры? Заселены! Привезли жен, детей, кошек и тонны книг, которые теперь служили подпорками для шатких столов в вагончиках.

А школы для профессорских отпрысков не было! Первоначально попытались учить их в вузовских аудиториях (аккредитация и лицензия-то позволяли всё, кроме яслей!). Эффект был нулевой. Школяры в родителях-учёных всерьёз учителей не видели. Папа, специалист по квантовой хромодинамике, на уроке физики для семиклашек тут же превращался в цель для запуска бумажных самолетиков. Мама-музеевед, пытавшаяся вести историю в пятом классе, получала вопрос: «А ты мне двойку поставишь? Я же твой сын! Ха-ха!».

Выход нашел Большемысов. По-дегроидски. Договор о сотрудничестве с МБОУ «Яготинская СОШ». Написанный на тетрадном листочке в клетку, скрепленный не печатью, а пятном от чая и надписью «Одобряю! А.Б.». Главный пункт: силами вуза (читай: ССО «Квант») провести капитальный ремонт школы за ДВА ВЫХОДНЫХ ДНЯ!

Объем работ поверг бы в уныние даже героев соцтруда. За субботу и воскресенье надо было:

Перекрыть крышу (которая текла так, что в кабинете биологии образовалось болото с местной флорой и фауной).

Вырвать старые деревянные рамы (по легенде, по подоконнику одной из них в 1972 году ступала нога самого Леонида Ильича Брежнева во время визита на Алтай – факт, свято чтимый местными краеведами и абсолютно игнорируемый Большемысовым).

Вставить пластиковые стеклопакеты (чтобы профессорские дети не замерзли, изучая глобальное потепление).

Содрать линолеум эпохи развитого социализма (с узором «Виноград», вытертым до дыр в местах, где стоял учительский стол и парта отличника).

Наклеить современный кварцвинил (под «дуб премиум»).

Повесить интерактивные панели (которые пока не к чему было подключать, но «пусть висят – для солидности!»).

Побелить потолок в кабинете завучей (где пятно от протечки напоминало очертания Австралии).

Демонтировать прогнившие металлические трубы и чугунные батареи (весом каждая как небольшой танк).

Смонтировать пластик и алюминиевые радиаторы (чтобы тепло шло к знаниям, а не грело улицу).

Установить душевые кабины в раздевалке спортзала (где до этого мылись из шланга, подключенного к колонке во дворе).

– Вы скажите, нереально? – усмехнулся Большемысов. – Успокойтесь, это же Дегроидск!

И «Квант» рванул в бой. Света и Катя, вооружившись строительными фенами и скребками, сражались с «Виноградом» Брежнева. Марина аккуратно расставляла метки для новых розеток под интерактивные панели. Путин, с калькулятором в одной руке и ключом для радиаторов в другой, координировал потоки материалов и людей с точностью швейцарских часов. Онегин, используя свою монументальную силу, выносил чугунные «танки» как пушинки. Попов носился по крыше, грохоча, как стадо слонов, но укладывая новый профлист с неожиданной ловкостью. Данила, возглавил «оконный фронт»: его команда (он сам и два соседа-историка, случайно попавшие под горячую руку) выдирала старые рамы с такой скоростью, что казалось, они испаряются.

Федя? Федя пытался. Он неуклюже тыкал шпателем в стыки старого линолеума, ронял банки с краской, путался под ногами и постоянно спрашивал: «А это куда? А это зачем? А можно я пойду… доложу дяде Васе о прогрессе?» Его присутствие было скорее испытанием на прочность нервной системы «Кванта».

– Уф! – Никита Онегин, вытирая пот со лба после выноса очередной батареи, грохнувшейся во дворе с гулом разорвавшейся бомбы, пробормотал свое самое длинное предложение за месяц: – Надо было назвать отряд… не «Квант»… а «Золушка». До полуночи… все успеть… а потом карета в тыкву…

И в этот момент, когда пыль столбом стояла в разгромленной бывшей «Австралии», ворвался Большемысов. Он пах степным ветром, соляркой и азартом первооткрывателя, нашедшего клад.

– Стойте! – заорал он, перекрывая грохот. – Старые окна! Демонтированные! Где?! Во дворе?!

– Там… – показал пальцем, запорошенным шпаклевкой, один из историков. – Куча…

– Не выбрасывать! – прогремел ректор так, что с новой крыши посыпалась стружка. – Стекла не бить! Очень нужны!!! На вес золота буквально!

Воцарилась тишина, нарушаемая только астматическим покашливанием старого генератора. Все переглянулись. Светка и Маринка фыркнули в кулак. Даже Федя, почуяв необычность момента, начал двигать шпателем чуть быстрее (хотя и безрезультатно).

– Зачем ему это барахло? – прошептал Попов Даниле. – На дрова? На музей совка? На мишени для ракетных испытаний?

Данила пожал плечами, но мысль о мишенях его зацепила. Интересный вариант для отработки точности…

Без лишних вопросов (в Дегроидске вопросы к приказам Большемысова, особенно озвученным с таким энтузиазмом, были чреваты отправкой на поиски жуков-навозников для профессора Жужжалкина), старые рамы со стеклами были бережно (насколько это возможно) погружены в подогнанную «Газельку». Потому что приказ ректора – закон. Даже если он не оформлен на бумажке. Даже если он звучит как бред сумасшедшего археолога. Особенно если так.