Читать книгу И я тоже. Работы по моральной и политической философии - Группа авторов - Страница 5

Эти разговоры происходили один за другим где-то в северной части Евразии по вечерам, когда уже некуда торопиться. Все цитаты участники приводят по памяти, но все они проверены при подготовке к публикации. Сноски и примечания к тексту сделаны публикатором.

Участники:

Эрик

Максим

Ольга

Первый разговор

Максим. О чем мы говорим, когда говорим о «коллективной ответственности»? Скорее даже так: что значит жить с коллективной ответственностью? Я думаю, что сами жизненные обстоятельства заставляют говорить об этом. Такие и обстоятельства, как, например, страдания других людей или война. Мы начинаем их обсуждать. И тогда мы прямо утыкаемся в «коллективную ответственность».

Эрик. Я согласен, что это понятие «схватывает» нечто существенное.

Максим. Да, если мы небезучастны, мы выносим суждения о ней. А мы небезучастны. Но сначала возникают вопросы, и я хочу понять: нужно ли на эти вопросы отвечать? И как можно отвечать?

Эрик. И только это ты хочешь понять?

Максим. На самом деле я, конечно, хочу понять прежде всего самого себя, который должен ответствовать или, по крайней мере, может ответствовать… а по аналогии с собой понять других.

Эрик. Обычно этим и заняты философы. И что же ты понял?

Максим. Ответственность – это не свойство мое или твое, это отношение. Я начинаю с этого, потому что иначе «ответственность» рискует быстро превратиться в какое-то переживание. Но вряд ли есть смысл рассуждать об «ответственности» в одиночку. Поэтому отправной точкой должно быть отношение. Мы люди, мы вступаем в отношения. Мы в них, как в электрической сети.

Эрик. Мы исследуем ответственность, чтобы лучше понять самих себя, говоришь ты, то есть у тебя к ответственности в первую очередь антропологический интерес.

Максим. Или даже сначала эгоистический интерес к самому себе. Если люди вступают в отношения ответственности, если они в них активны, то можно определить субъект отношений. В общем-то, ясно, что, говоря о ее субъектах, мы говорим о себе. Я так это понимаю, и поэтому мне важно, что вы оба думаете об ответственности. Дальше я назову еще одну очевидную предпосылку: рассуждение об ответственности» становится проблемой, когда проблемой становится субъект: кто? А перед кем или перед чем она – это уже потом, это уже как бы «во-вторых».

Эрик. Мы явно будем гораздо больше внимания обращать на субъект. Он как будто немного «завораживает». Пожалуй, можно сказать очень просто: субъект интереснее. А разделение на субъект и объект заставляет сразу вспомнить схемки в российских учебниках.

Максим. А точно! Но это уже привычка. К тому же интуитивно понятно, к чему это тут. Дальше: как появляется само это социальное отношение? Я исхожу из того, что оно в принципе возникает благодаря какому-то событию. Оно появляется, когда что-то произошло, после того как что-то произошло… В общем, что-то случилось – и разделило время жизни на «до» и «после». Ответственность создает событие, нарушающее или прерывающее обычный порядок жизни (рутину). Так его и можно узнать среди разнообразных случаев и происшествий.

Ольга. Так ответственность с субъекта или с события начинается?

Максим. Это две важнейшие категории. Я предпринимаю весь этот анализ, чтобы познать субъекта. Он мне больше всего интересен. Потому что субъект – это я. Но, чтобы продвинуться, мне нужно выяснить, как возникает само отношение ответственности.

Эрик. А перед кем или чем ответственность, для тебя не существенно?

Максим. Я говорю об ответственности людей перед другими людьми. Это сужает пространство анализа? Ну да, сужает.

Ольга. Позволь сразу уточнить кое-что. У тебя есть допущение. Ты косвенно ввел время. Если ответственность возникает в результате определенного события, то оно тем самым располагается во времени. Причем это время – сейчас, это present. Во времени до события ее еще нет, так что и говорить не о чем. О будущем говорить не особо продуктивно.

Максим. Это действительно так. После события наступает какой-то другой период. Этот новый период жизни субъекта, и можно указать на момент его начала – и даже на возможное его завершение в будущем. Этот период я предлагаю называть временем ответственности.

Ольга. Так что об ответственности можно сказать: она возникает, она длится. Что-то случилось – и она возникла.

Максим. Да! Потому что именно такая ответственность знакома всем. С нами что-то уже происходило. Мы участвуем в событиях, с нами происходят события. И они влияют на наше собственное настоящее и будущее. Их последствия – наши моральные обязательства.

Эрик. Так что если представления об ответственности не соотносят чью-либо ответственность с прошлым, но устремляют ее исключительно в будущее, то тебе такие представления не важны. Допустим, ведь это два разных подхода к ответственности.

Ольга. Ответственность как забота. Из какого события она проистекает, из события рождения, что ли?

Эрик. Вот еще и это. В общем, есть разные типы или виды ответственности как метафизической стороны существования. И тогда появляются такие темы, как «историческая ответственность человечества» или «глобальная ответственность». Ты это знаешь прекрасно. Об этом сейчас столько написано.

Максим. Я знаю, что вы хотите о них говорить. Ну а я хочу выяснить, когда именно и как начинается ответственность, возлагаемая на меня здесь и сейчас.

Ольга. Но не говоришь об «исторической ответственности».

Максим. Как ни странно, именно так. Не об «исторической ответственности». У нас в России слишком большое значение придают «исторической ответственности».

Ольга. Много или мало, но есть такая тема, зачем ее избегать?

Максим. Кратко говоря, есть такие виды ответственности, у которых нет своей истории. Они неизвестно, когда и с чего начинаются, неизвестно, куда направлены, они, так сказать, просто есть. И историческая – из их числа. А я говорю об ответственности, у которой есть история. Это «моральная ответственность». Ограничу охват, чтоб разобраться хоть в чем-то.

Ольга. Это разумно.

Эрик. Вот из-за многозначности понятия «ответственность» и возникает дезориентация.

Максим. Итак, происходит событие. Конечно, оно само требует определения, и с этого начнем. Я думаю, необходимо говорить не просто о событии, но о разных типах событий. Во-первых, таким событием может быть (1) собственное действие субъекта (возникающей) ответственности. Это самый очевидный случай. Действие, которое точно принадлежит мне самому. После него и приходится «нести ответственность». По собственной воле, то есть приняв ее. Или даже помимо собственной воли. Например, само простое – я что-то натворил, теперь отвечаю – перед судом, перед другими и т. п. И вот так между мной и этим действием устанавливается бесспорная связь, которая и называется «мое». Это же я сам проявил волю, принял решение.

Эрик. Ты что-то натворил, и теперь это «твое».

Максим. Сейчас на этом самом первом шаге мне достаточно, что такая связь между мной и событием существует, потому что эта связь и есть ответственность. Я могу ее признать. В суде именно должен признать, но там к этому принуждают. А в принципе если я вообще могу то-то сделать, так это признать ответственность за свои действия.

Ольга. Как именно признать?

Максим. Сказать «да, это мое».

Эрик. Совершить такой перформативный акт.

Максим. Да. Это довольно очевидно. Однако «событием» может быть и не чье-то действие по отношению к другим, но совсем другое: нечто по отношению к самому себе. Или, скажем, вступление в должность, скажем, инициация. В любом событии существенно одно: оно позволяет определить момент «до» и момент «после». Это неотменяемо.

Эрик, ты упомянул перформативные акты, – такое событие и есть перформативный акт. Если нельзя его произвольно отменить, пересмотреть, отмотать обратно – значит, налицо важнейший признак события. Как при бракосочетании, когда звучит известная формула. Масштаб этого события может быть разным. Может быть, оно значимо в масштабе отдельной жизни. Таким может быть какое-то решение, принятое предложение, совершенное прегрешение, сомнительное достижение и так далее. Самые незначительные, казалось бы, действия могут повлечь большие изменения в частной жизни. Тут особый вопрос, что в принципе полагать таким событием, и на него каждый раз заново нужно отвечать в каждом случае. Дальше. Происходят события, причина которых – действия актора, внешнего по отношению к субъекту будущей ответственности. Они не подлежат его контролю, они «не его». Но оно вовлекает, втягивает в себя. Например, так вовлекает нас во что-то чужой призыв к действию, на который мы отвечаем (либо не отвечаем). Инициатива принадлежит не нам. Однако от того, как мы ответим на нее, будет зависеть, что произойдет с нами потом. Можно представить себе некую сферу. События первого типа происходят, когда мы в ее центре, а второго типа – когда мы где-то на краю. А в центре кто-то или что-то еще. Но все-таки мы в этой сфере, и события в ней захватывают и нас тоже. Мы прямо видим, слышим, чувствует, как они это делают.

Ты сказал: будущее будет зависеть «от этого ответа». Какого ответа?

Я подразумеваю события, на которые нам приходится реагировать, просто потому, что мы не можем этого не сделать. («Ответ» – слово, лучше всего выражающее такую реакцию по необходимости.) Или как будто можем, но раз мы уже в этой сфере события, даже «не-ответ» это какой-то вид ответа.

Эрик. Пример, нужен пример.

Максим. Вот даже два. Один – школьный, очень типичный. Кто-то сбил человека на улице, и ты не можешь пройти мимо по своим делам, нужно помочь пострадавшему. Ты там оказался случайно, но ты видишь лежащего на земле. Пройдешь мимо? Но ты уже в сфере события. Если пройдешь, то в моральном смысле это для тебя, может, даже и намного хуже. И мне только что пришел на ум совсем другой пример: призыв. Ты слышишь призыв, и это уже такое событие. В книге пророка Исайи «И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня»[9]. Это тоже вмешательство откуда-то извне, он что-то делает со всей моей жизнью. Но пророк отвечает ему, и всё! Слово не воробей. Начинает раскручиваться новая история… Этот призыв – тоже вполне «действие извне». Спросите, что это за необходимость отвечать, скажу, что если речь о моральной ответственности, то и необходимость эта тоже моральная. Как-то так мы, люди, устроены, что приходится отвечать.

Ольга. Это может быть мучительно. Так ответить – куда страшнее, чем оказать первую помощь. Тогда можно даже потом почувствовать себя крутой.

Максим. Если всё удачно получилось, дальше может случиться событие, вовсе никак не инициированное субъектом и никак его не вовлекающее в себя. Это событие третьего типа. Событие, вызванное кем-то или чем-то, с чем субъект имеет только косвенную связь. Поэтому субъект будто бы «ни при чем». Представь, что действия людей как бы окружены силовыми полями, то уже не сфера с явной очерченной геометрией. Нужно представить себе силовое поле. Чье-то действие создает событие. В поле вокруг него. Все три события различаются только тем, как именно они превращают кого-то в субъект ответственности. В первом и втором случае связь вполне наглядна. В третьем она подразумевается. Какие-то «они» нечто сделали, а я в некотором отношении связан с ними. И вот в чем драма: события, от которых на нас падет самая длинная и тяжелая тень, могут произойти совершенно незаметно для нас. Тайком, что ли. О важнейшем мы узнаем post factum.

Эрик. Нам о нем другие скажут.

Максим. Или даже так: мы его вычислим когда-нибудь потом. Мы будем когда-нибудь вспоминать, анализировать и таким образом связывать накопившиеся события цепью причин и следствий. Именно так и появляется сама мысль об ответственности. Поэтому я готов сказать, что ответственность приходит из прошлого.

Ольга. Это хорошо сказано, но ты с самого начала так и не объяснил, чем это отношение ответственности отличается от других отношений?

Максим. Пока ответственность существует, она как бы постоянно ссылается на исходное событие. Точнее всего раскрыть отношение ответственности можно через понятие долга. Так вот получается, что это исходное событие с моральной точки зрения и создает долг по отношению к тем, кто им затронут. Проблема, конечно, в том, как именно определить долг. Под «долгом» подразумевается обязанность, к исполнению которой морально допустимо принуждать. Это принцип поведения, который обязателен к исполнению независимо от личного желания, склонности или настроения. Там, где в отношении каких-то действий уместно слово «надо», там оно морально обосновано долгом.

Эрик. Ага. «Есть такое слово: „надо“», говорили мне в детстве.

Ольга. Ты же не имеешь в виду долг перед ближним?

Максим. Я имею в виду долг как общее этическое понятие. Может быть, в каком-то случае это долг перед ближним. Даже наверняка во многих случаях это так. А может быть, и какой-то иной долг. По отношению к каком-то другому, к другой стороне. Там, где есть долг по отношению к другому, там и появляется тема ответственности. Моральной ответственности. Но не наоборот: совершенно не обязательно долг возникает из-за инициирующего события.

Эрик. Есть понятие «императив», есть понятие «нормативность»[10]. Почему ты предпочитаешь именно «долг»? Его теперь нечасто услышишь даже от философов. Разве что те, кто преподает историю философии и доходят до деонтологии Иммануила Канта, легко рассуждают о долге. В таких рассуждениях долг – лишь категория одной из этических систем, известной как «кантианская этика», причем ее критика тоже хорошо известна, и они ее тут же сами с удовольствием приведут. Так что некому обсуждать долг как что-то актуальное для нас.

Ольга. Еще есть те, кто публично призывает исполнить семейный долг. А то и воинский долг. Но ты-то о долге говоришь всерьез.

Максим. Ну да! Я часто вспоминаю, как Симона Вейль писала, что у людей обязанности первичны по отношению к правам. Поскольку не признанное никем право мало что собой представляет. Но признать чьи-то права на самом деле означает признать обязанность по отношению к этим людям[11]. Но что такое обязанность? Обоснование действия по отношению к кому-то, а вот исполнение этого действия я и называю «долгом». Обязанность объясняет, требует, – ну а долг принуждает. Конечно, «долг» звучит слегка архаично, да еще на фоне всех этих призывов сделать что-то не слишком неприятное, хотя общественно полезное. Однако я на самом деле хочу сохранить этот оттенок возвышенности, который был так важен для Иммануила Канта. Долг – не просто нейтральная императивность. В нем есть парадоксальный смысл человеческой самореализации: я исполняю долг, значит, способен нечто что-то сделать, то есть я субъект, как минимум – агент. Долг прямо связан с достоинством. Я думаю, он генетически восходит к стоикам и к трактату «Об обязанностях» Цицерона. Когда-то этот трактат очень много читали. У Канта восторженные слова о долге[12], хотя он и определял его по-другому. Трудно себе представить такие же слова о каком-нибудь императиве, который выражает лишь долженствование. То есть моральную нужду и только. Можно этот утвердительный пафос сохранить. Зачем его чуждаться. Он показывает, что моральный долг труден, но именно этим и важен. В этом его достоинство.

Эрик. Тогда дай долгу определение в контексте ответственности, которая, как ты говоришь, наступает после события.

Максим. Да, тогда начинается какое-то особое время ответственности. В такой период времени ответственность существует как моральный долг. А долг – это осознанная и морально одобряемая необходимость действий по отношению к кому-то или чему-то, обусловленная обстоятельствами утвердившего ее события. Действий по отношению к людям или предметам, как-либо затронутых эти событием. Это не значит, что до события такой необходимости не было. Может быть, они были только желательными[13]. Мы знали, что они возможны, но не было долженствования. После события наступает период, когда эти действия и возможны, и уже необходимы.

Эрик. Событие как-то поменяло их статус? Может быть, эти действия стали теперь необходимы, как помощь после катастрофы. Или ситуация изменила их модальность.

Ольга. И тогда-то нам – бац! – и открылось, что у нас есть какой-то долг.

Максим. Да. Это означает, что наша субъектность проявляется как-то по-новому. Как моральных субъектов, исполнителей долга ответственности.

Эрик. Но если до события этого «времени ответственности» не было, то можно себе представить: когда оно завершится, этого долга не станет. Он будет исполнен. Так?

Максим. Таково обычное отношение ответственности ко времени. Назовем его «классическим». Она возникает – и в будущем может быть исполнена и завершена. Сейчас важно вот что: событие создает в этом мире причинно-следственные связи, само становится причиной других событий и так далее, и эти связи являются сутью ответственности. Эти события и эти связи мы оцениваем как «хорошие» или «плохие». Или, иначе говоря, как «благие» или «злые». Мы их оцениваем по их результатам. Наделяя кого-либо моральной ответственностью, мы фактически говорим, что раз из-за этого события наступили морально обязывающие последствия, то кто-то обязан что-то сделать. Так появляется моральный долг.

Эрик. Может ли он состоять в том, чтобы чего-то, наоборот, не делать?

Максим. Может. Но все же под «долгом» обычно подразумевается принуждение к действию. «Не делать» – как бы нулевой вариант. В современной моральной философии он куда менее важен… Тем более что это часто получается будто само собой. Так вот, для нас все зависит от предварительной оценки причинно-следственных связей события – и того, что потом… Для нас значение в конечном итоге имеет только эта оценка.

Эрик. Почему?

Максим. Моральные суждения излишни, чтобы увидеть причинно-следственные связи сами по себе. Как обычно говорят – «объективно». Где такая «объективность» будет крайне важна? Скажем, в суде. Там выясняют, кто именно, каким именно образом и когда был причиной. Но в моральных рассуждениях мы сами выбираем, чем измерять обоснованность наших суждений. Конечно, разные предубежденности тут дают о себе знать. Социальные исследователи прилагают особые усилия, чтобы достичь свободы от оценки. Для этого существует специальный, стерилизованный язык. Но его часто не хватает, чтобы принять решения о том, каков моральный смысл происходящего. И все-таки без таких суждений и ученые не обходятся. Без них вообще не обойтись, если использовать собственную способность суждения.

Эрик. Учили же нас классики, что использовать ее – первейшая обязанность граждан!

Максим. Да, так вот, как возможны суждения о причинно-следственных связях? Нужно какое-то рабочее представление об обществе. Нужно его себе вообразить.

Ольга. Что?

Максим. Предварительное условие для обсуждения этих связей, то есть определения содержания ответственности, состоит в том, чтобы общество каким-то образом смогло это себе вообразить. Мы это делаем, сами того не замечая, когда рассуждаем. Общество, его состав, внутренние процессы, силы. Это воображаемый объект, и чтобы быть способными говорить о нем, мы должны сформировать его образ. Стюарт Райт Миллс называл это воображение социологическим[14]. Этому обычно учат в школах. На уроках обществоведения. Представьте себе, кто-то нас спрашивает: «общество – что это такое?» Мы говорим «это…» – и изображаем какую-то картинку или схему, создаем образ. Все гуманитарное образование нужно во многом затем, чтоб развивать способность к социологическому воображению. В учебниках нарисованы «схемы общества».

Эрик. В лучшем случае!

Максим. Так вот затем и нужно нам такое воображение – готовить материал, чтобы прояснять самим себе важнейшие вопросы. Нужно знать: что существует, что не существует, что на что влияет, что с чем связано. Тут можно приостановиться: что вообще значит «знать»? В этом случае? Значит, обоснованно себе представлять что-то, не произвольно, а опираясь на какое-то обоснование, которое я полагаю истинным. Впрочем, это стандартное определение, если у меня есть знание я не могу не считать его истинным. И вот это знание я могу выразить картинкой или схемой.

Эрик. Картинка и схема – одно и то же?

Максим. Картинка в больше мере чувственный образ, как бы иллюстрация, а схема – в большей мере логическая конструкция. Вряд ли можно обойтись без таких визуализаций[15]. Хотя кто-то может быть создает себе звуковые образы «общества». Но все равно в обычных школах нас учат именно визуализациям.

Ольга. Так это же обучение «джентльменов» в закрытых школах. Где учили и учат как будто всякой ерунде, но зато точно ее подбирают, чтобы развилось именно такое воображение.

Эрик. Социальные науки наверняка предполагают более сложное социологическое воображение, чем обычный учебник «для всех»?

Максим. Полагаю, что да, в ином случае зачем они были бы нужны.

Эрик. Наверняка социальные теоретики иначе воображают общество и иначе отвечают на вопрос «кто виноват?», если не воздерживаются от этого вопроса, чем те, кто обычно занят чем-то совсем другим… Но если это так, откуда столько чудовищных, человеконенавистнических сочинений, созданных докторами и профессорами социологии?

Максим. Не хочу об этом думать. Да и социальные науки – лишь одна из сфер деятельности, где развивается и применяется социальное воображение. Хорошо, если профессиональное социологическое воображение помогает разбираться. Если кто-то злоупотребляет – и черт с ними! Ну что мы об этом будем говорить. Так вот, «социологическое» воображение от вопроса «что это?» позволяет переходить к вопросу «почему так?». От простых представлений – к причинным связям между ними. Стюарт Райт Миллс учил различать в обстоятельствах частной жизни проявление структурных процессов. Они кажутся как будто слишком общими, отвлеченными, но на самом деле их можно разглядеть в мелких частных ситуациях. Скажем, почему я потерял работу? Я же был хороший работник. Но так меняется структура занятости в моей отрасли индустрии. И так далее. Обстоятельства моей жизни в этом обществе предопределены большими социальными трансформациями. То есть социологическое воображение имеет дело с причинно-следственными связями. Ответив на вопрос «как устроено общество», мы узнаем причины событий. Потому что «вообразить общество» и значит на самом деле именно это – выстроить (хотя бы для самих себя) убедительные связи причин и следствий. Они в принципе придают происходящему смысл. Во всяком случае, дают ощущение, что он, пусть мрачный, есть в происходящем со мной – и что его можно открыть. Тогда уже можно озадачиться вопросом, кто за что отвечает. И даже если угодно, «кто виноват». Я веду вот к чему: высказывания об ответственности подразумевают социальное воображение, позволяющее достигнуть убедительного объяснения происходящего, наделив моральным значением увиденную с его помощью причинно-следственную связь.

Эрик. Ты говоришь о том, как от вопроса «почему так?» переходить к вопросу «кто виноват?». Но допустим, я потерял работу. Я знаю, что это пример есть у самого Миллса. И тогда «что» или «кто» так сделали? Кто или что ответственны за это?