Читать книгу Грибы. Рассказ - Группа авторов - Страница 4

С рассветом солнце не принесло облегчения. Оно лишь заменило вязкую темноту на неумолимый свет, растекающийся по всем поверхностям без тени и милосердия. Поезд медленно тянулся по равнине, и каждый его скрип казался звуком, который больше не принадлежал человеческому миру. Утренний воздух был сух, как высушенный нерв, и пах чем-то металлическим, как вода из ржавого ведра.

Я сидел у окна, наблюдая, как песок течёт, как вода, но не даёт ни прохлады, ни утешения. Его движение было бесстрастным. Оно не нуждалось ни во мне, ни в моих мыслях. Я дышал ртом, потому что нос отек сильнее. Ноздри закрылись, как старые ставни, и каждое дыхание проходило через узкое горлышко. Я ощущал себя сосудом, в который воздух протискивается не по праву, а из жалости.

Грибок на салфетке, оставленный вчера, вернулся не в виде картинки, а в виде ощущения – плотного, липкого, как тонкая паутина, натянутая в глубине носоглотки. Я не знал, чем объяснить это чувство, и не пытался. Я просто вдыхал медленно, чтобы не раздражать это неведомое присутствие. Оно не болело, не щекотало, не давило. Оно просто было.

Мужчина с папкой проснулся и что-то говорил про ближайшую остановку. Его голос был вежливым, и оттого чужим. Он рассказывал о сестре, которая встречает его на вокзале, о том, что в городе сейчас пыльные бури и полуденные отключения воды. Я слушал и не слышал. Слова рассыпались, как сухие семена. Их можно было собрать обратно, но в этом не было нужды.

Мне стало трудно сглатывать. Я пошёл в тамбур умыться, как вчера, хотя знал, что это ничего не изменит. Вода текла теплая и вязкая. Я смочил лицо, поднёс ладони ко рту и глубоко вдохнул. Воздух вошёл неровно, с зацепкой, как заусеница за ткань. В глубине лба кольнуло так, как кольнёт игла, когда её не ждут.

Я посмотрел на себя в зеркале над раковиной. Лицо было то же, только взгляд стал внимательным и неподвижным. В этом взгляде не было тревоги, но и не было покоя. Он принадлежал не мне, а тому, кто во мне наблюдает. Губы чуть дрогнули, но не из-за страха. Я понял, что этот утренний момент не нуждается в толковании. Он сам по себе завершён, как круг.

В тамбур вошла женщина с ребенком. Она бросила на меня короткий взгляд – тот самый, каким случайный человек оценивает другого в три секунды: опасен ли он, странен ли он, достоин ли того, чтобы его помнить. Её глаза задержались на моём лице чуть дольше, чем нужно, но не по причине интереса. Просто я дышал не так. Мой вдох выдавал чужеродность.

Когда поезд остановился, я вышел на платформу и вдохнул сухой воздух полной грудью. Солнце пробивало всё на сквозь, затылок, а сквозь нос ничего не проходило. Я кашлянул, но не услышал кашля. Звук застрял между грудью и небом. Где-то глубоко, под кожей, жило тихое, беззвучное шевеление. Оно не принадлежало ни воображению, ни боли. Оно было устойчивее любой мысли.

На площади перед станцией лежала собака. Её глаза были мутными, как старые бутылки. Она не двигалась, но дышала, как дышат старые механизмы, у которых нет желания остановиться, но нет и причин работать. Я смотрел на неё и чувствовал странное сходство. Мы оба были сосудами, в которых продолжает происходить что-то, не спрашивая разрешения.

Я купил бутылку воды и хлеб. Продавец сказал, что жара продержится до вечера. Он говорил это равнодушно, как говорят о погоде, которая никому не принадлежит. Я кивнул и пошёл по пыльной улице. Воздух становился плотнее. Он больше не входил свободно. В голове появилась едва уловимая тишина – не та, что снаружи, а та, что внутри уха, когда перестаёшь принадлежать себе целиком.

Я сел на скамейку в тени акации. Тень не приносила спасения. Она просто отделяла один участок жара от другого. Пальцы дрожали, но не от волнения. Я вдруг понял, что тело перестаёт быть союзником. Оно остаётся рядом, но уже не подчиняется полностью. Это осознание не было громким. Оно пришло как сухой ветер, который не замечаешь, пока он не уносит песок у ног.