Читать книгу Слуги счастья - Группа авторов - Страница 2

– Как давно я не гуляла вот так с тобой, – сказала женщина спускаясь по ступеням, – Теодор, кто та милая фрейлина? – юноша обернулся на мгновение, замечая алое платье, – я вам помешала? Боже, Теодор, если это так, то… – младший сын тут же заметил, как смутилась его мать, беспокойно смотря себе под ноги.

– Матушка, ни в коем случае! – возразил Теодор с присущей ему уверенностью, – это всего лишь мой друг, и ты никак не помешала нам, – он подал графине локоть, немного наклоняясь, – для меня нет ничего важнее, чем прогуляться с вами по своему любимому саду, – он улыбнулся, видя, как осторожно женщина взялась за его руку.

Он всегда помнил её такой, кроткой и смущённой. Его маменька была воплощением любви и заботы. Поэтому насколько сильно сердце юноши млело от матери, настолько же сильно Теодор боялся своего старшего брата.

– Адриан сильно изменился, – тут же выпалил Теодор, медленно шагая вслед женщине, – он стал более весёлым и свободным, наверное, Испания поистине его страна…

Теодор задумчиво посмотрел на цветы, что успели расцвести к этому времени года: георгины поднимались своими головками к юноше, стараясь заглянуть в его синие глаза, гортензии нежно выглядывали из-за них, будто боясь, что молодой граф коснётся и их.

Этот сад Теодор вырастил сам. Он ничего не понимал в культуре растений, но всякий раз жарко спорил с садовником, пытаясь вразумить взрослого мужчину, не губить его дорогие побеги. А теперь каждая красавица распустилась прелестным украшением, и касаясь лепестков, сердце Теодора невольно сжималось, боясь причинить им боль.

Он помнил, как Адриан насмехался над ним, и в лицо и в письмах. Говорил, что ему не к лицу прозябать над пустыми растениями, и он должен учиться семейному делу.

«Ты забыл, что мы оба наследники отца?» – писал он всякий раз в конце своего письма, укалывая младшего брата за вольнодумство и мечтательность.

– Я вижу, что теперь он не так суров, как прежде, у него появились желания и мечты помимо учёбы и отцовский наставлений, – Теодор посмотрел на свою мать, что бежала глазами по цветам, и видел, как грусть лёгкой вуалью упала на её лицо от этих слов.

Её задумчивость, которая всегда скрывала множество мыслей.

– Ты так считаешь? – спросила она, вздыхая, – прости, милый, мне кажется, что сейчас Адриан хуже, чем когда-либо…

Теодор смутился, на мгновение его лицо непонимающее дёрнулось и он сказал:

– Маменька, как можно? – он наклонился к ней, волнительно размахивая рукой, – он же светился от счастья, раньше я видел его только читающим книги или задумчиво гуляющего вокруг дома, сейчас же он полон страсти, пускай и такой низменной и дикой, но мне кажется, что мой брат, наконец-то, стал понимать меня…

Провались. Мысли, что Теодор не любил произносить. Удивительно, как ни одно слово в целом мире не значило для него, как слово Адриана. Он слышал, что многие гоняться за одобрением отца или матери, но Теодор никогда не был обделён этой простой человеческой любовью. Сколько он себя помнил, ни отец, ни маменька ни разу не дали усомниться ему в своей безграничной любви. А вот брат… Теодор помнил их совместное детство, плохо, но помнил. Тогда Адриан был далёкой прекрасной звездой, к которой юноше было не подойти, и они так и не успели сдружиться достаточно, чтобы старший смог полюбить его. Теодор всегда ощущал, как между ними разверзлась земля, стоило им с матушкой уехать в Испанию.

«Стоило моей матери тогда…» – слова даже не проговорились в голове Теодора, оборвавшись. Есть мысли, которым он не позволял всплывать в своей голове, словам, что он запрещал появляться на языке. У Теодора, как и у любого человека было то, о чём невыносимо помнить и невозможно забыть.

– Тео, милый мой Тео, – сказала женщина, наступая всё аккуратнее и неспешнее, – разве можем мы знать, что на душе у другого? Твой брат весьма весел и разговорчив, пьёт вино и флиртует с девушками, но редко я ловлю, его пустой взгляд, вижу как с губ стирается улыбка и расслабляется его лицо, будто уставшее от маски, – она немного сдавила губы, смотря на младшего сына, – я всего-лишь мать и не могу требовать с него большего, чем любовь и уважение, но сердце моё никогда не переставало болеть за него… – и тут же она улыбнулась, беря в свои нежные руки лицо Теодора, – так же, как моё сердце не перестаёт радоваться за тебя, мой прекрасный Тео…

– Матушка, вы слишком себя изводите, Адриан полон сил и радостей, ни к чем ему ваши сожаления и болезни, – он положил свою ладонь поверх материнской, давая дорогим кольцам с пальцев стукнуться друг об друга, – и я считаю ваши переживания за него лишними, он преуспел куда больше меня. Адриан легко справляется с делами отца, мне же постоянно требуется его помощь и совет. У девушек я вижу сердце всегда не на месте, стоит ему появиться где-либо, – Теодор вспомнил, как пару дней назад все его подруги, что никогда не смущались при нём, раскраснелись стоило Адриану поцеловать из вежливости их кисти, – в конце концов у него есть прекрасный друг, что по его словам стоит армий и эшелонов солдат… – Теодор затаил дыхание, говоря последние слова. О Клементине он слышал из писем Адриана, иногда матушка упоминала её в своих, но он и на мгновение не представлял её облик таким… – весьма дивная девушка, как не посмотри… – быстро договорил Теодор, пряча некоторое замешательство за улыбкой.

Тогда он ещё не понимал, почему сердце замирало от её упоминания, почему голова кружилась, стоило увидеть её силуэт, и не осознавал, как вздрагивала его душа, стоило Клементине подойти к нему непростительно близко для формального поклона.

Тогда он только раз увидел эту девушку, что разрушит его судьбу.

– Да, Клементина прекрасная девушка и слуга, – сказала женщина, отходя к вьючной изгороди. Гроздья винограда спустились к ней, касаясь пальцев, – но и её мне жаль, будто родное дитя. Если Адриан скрывает свои слёзы, то она даже не знает, что способна плакать…

– Это всё те же слова, которые повторяет мой брат? – с усмешкой сказал Теодор, ровняясь с матерью, и срывая нежно-зелёную гроздь, – неужели вы тоже считаете, что эта девушка не имеет сердца.

Теодор видел, как женщина взяла аккуратно виноград из его рук, рассматривая в лунном свечении.

– Теодор… – сказала она, задумчиво поднимая голову к небу, – … к сожалению я это знаю. Я знаю, что рождена Клементина была, как и все мы, с добрым и страстным сердцем, но потом оно разбилось, как разбиваются многие сердца ещё живых людей, – она посмотрела на Теодора пронзительным взглядом, – и более она не способна на любовь.

Теодор отвернулся от женщины, упуская глаза к изящные бутоны своих цветов. Что-то детское вдруг вскарабкалось по его горлу, непонятная обида сдавила его со всех сторон, и он тихо спросил у своей родительницы:

– Матушка, скажи хоть ты мне, почему Адриан хочет отобрать у меня этот дом? – синие глаза в мольбе окатили женщину, – это, ведь, мой дом, я вырос здесь, и более нигде я не представляю своего существования… – Теодор видел, как женщина смотрела на него, а в пальцах перекручивалась небольшая виноградинка, – он всегда писал мне, что терпеть не может Париж, что ноги его не будет в моём саду, а я болван, что так цепляюсь за место своего рождения, но что же сейчас? Не он ли цепляется за то, что мне поистине дорого, чтобы обидеть? – юноша поджал губы, чувствуя как неуместный слёзы проступили на его глазах. Он положил руку на затылок, разбрасывая волосы, продолжая ходит взад и вперёд, – я люблю его, я буду рад его визиту, он мой самый желанный гость… Но я не вынесу, если мне придётся покинуть поместье из-за него… Прошу, скажите мне, что это лишь фарс! Глупая шутка моего брата, ведь такой человек, как он, не может быть жестоким, – он подошёл к матери, опускаясь перед ней на колени, руки юноша потонули в её пышной юбке, – матушка, он ведь любит меня?

Виноград рассыпался бусинами под ногами господ, женщина упала рядом с сыном, обнимая его голову. Теодор запутался полностью в её одеждах, чувствуя приятную невесомость, будто растворяясь в матери. Он никогда не чувствовал этого родного, жгучего тепла от отца. Объятия мужчины всегда были короткими и формальными, не давая юноше прочувствовать всю силу. Поэтому оказавшись сейчас в руках матери, Теодор не сдержался и дал слёзам стечь по щекам. Не от боли или горя, проступили они, а от радости и растворения в любимом человеке.

– Тео, я никогда не дам тебя в обиду, – прошептала она ему на ухо, юноша слышал, как сильно билось материнское сердце, – я не знала об этом… Адриан не откровенничает со мной, но знай, что я сегодня же поговорю с ним, всё будет хорошо, – она гладила его медленными и аккуратными движениями, будто он был хрупкой и дорогой вещью, – он любит тебя, Теодор, любит больше всего на свете. Пускай, он не показывает этого, но я вижу, что его не беспокоит ни одна живая душа так сильно, как ты.

Теодор сжал маму в своими холодными руками, глаза его бегали по садовым дорожкам, на которых блестел его виноград. Он бы хотел остаться так навечно, слитый с матерью в неразорванную скульптуру, чтобы уподобляясь своим цветам, завять в самой красивой своей форме.