Читать книгу Играй, Вера - Группа авторов - Страница 2

Он вернулся через три дня. Поздно вечером, когда город затихал, подчиняясь комендантскому часу и всеобщей атмосфере страха.

Вера открыла дверь не сразу. Он услышал за дверью робкие шаги. Затем щелчок замка. Она стояла на пороге, бледная, в том же платье.

– Я рад, что вы меня помните, – сказал Воронов, входя внутрь. Он снял пальто и аккуратно повесил его на вешалку.

– Ваш отец жив, – сообщил он, усаживаясь в кресло. – Пока. Чай у вас будет? И, если можно, без этого немецкого этикета с блюдечками. Мы ведь в Советской стране.

Она молча кивнула и побежала на кухню. Он наблюдал за ней. Её руки дрожали, когда она ставила стакан. На этих руках, тонких и слишком изящных для коммуналки, система поставила бы штамп: «брак, утилизировать». Он же видел другое: редкий сорт, выросший на стыке двух чужих почв. Такой цветок нельзя было сорвать грубо – только выкопать с корнем и пересадить в свой горшок. Под свой контроль.

Она принесла два простых стакана с чаем темного, как деготь цвета, пахший дымом. Руки её дрожали.

– Успокойтесь, – сказал он, принимая стакан. Пальцы, сжимавшие стекло, были белыми от напряжения. – Я не какой-нибудь деревенский чекист, готовый палить из маузера по всему заграничному. Хотя иногда это единственный язык, который здесь понимают.

Она села на краешек стула, сжимая свои пальцы.

– Что вы хотите?

– Хочу? Я хочу дать вам шанс. Ваше происхождение – клеймо. Но в умелых руках и яд можно обратить в лекарство. Пока вы выполняете мои просьбы, ваш отец будет в безопасности. Вы понимаете дилемму? Немецкая кровь ведь славится своей логикой.

– Я не немка, – прошептала она. – Моя бабушка…

– Ваша бабушка была немкой, мать – швейцаркой, а вы – гражданин СССР с крайне сомнительной анкетой, – мягко оборвал он её. – Давайте не будем обманывать друг друга. Давайте лучше работать над вашим… исправлением. Для начала – сыграйте мне что-нибудь советское. «Марш энтузиастов».

Она посмотрела на него с тем же оцепенением.

– Я.. я его не знаю.

– Не знаете? – Воронов поднял брови. – А «Интернационал»? Его-то уж точно играли в вашей швейцарской Женеве. Сыграйте.

Она медленно подошла к роялю и села. Её пальцы, обычно такие ловкие, казались деревянными. Она начала играть гимн. Медленно, неуверенно.

Воронов слушал, закрыв глаза. Ему было неважно, как она играет. Важно было то, как дочь немецкого колониста и швейцарки играет гимн мировой революции. Это был акт глумления над её сутью, и он наслаждался этим.

Она закончила. В комнате повисла тягостная тишина.

– Ужасно, – констатировал он. – Ни мощи, ни веры. Но… сойдёт для начала.

Он поднялся, и его тень на мгновение накрыла её целиком, словно материализовавшаяся угроза. – Я буду навещать вас. Мы с вами поработаем над вашим репертуаром. Он сделал паузу, ловя её испуганный вздох. Вкус её страха был сладким и терпким, и он мысленно приказал себе остановиться, сделать шаг назад.

– И не только. Вы слишком много читали старого. Пушкина, Гёте… Это гниль. Я принесу вам свежих, правильных книг. Вы их прочтёте. И обсудите со мной. Понятно?

Она молча кивнула.

– И ещё одно, – он остановился у двери. – Ваша улыбка. Мне кажется, в ней есть что-то… нерусское. Потренируйтесь улыбаться. По-советски. Искренне и преданно. К моему следующему визиту.

Он вышел, оставив её в одиночестве с роялем, с гимном, который жёг ей пальцы, и с приказом учиться улыбаться по-советски, когда вся её естественная, унаследованная сущность протестовала против этого унижения.

Воронов шёл по тёмной улице. Он чувствовал себя не просто ценителем редкостей, а селекционером. И работа предстояла кропотливая.