Читать книгу Дом на краю леса - Группа авторов - Страница 2

Поезд уже давно ушёл, утащив с собой запах металла, горячего железа и города. На маленьком полустанке быстро стало тихо. Только стрекотали кузнечики в раскалённой траве, где‑то лениво лаяла собака, а над ржавой крышей вокзальчика вился толстый жёлтый шмель.

– И это всё? – недоверчиво спросила Ева, придерживая руками огромный, почти вдвое больше неё, чемодан. – Это вся станция?

– Вся, – авторитетно ответила Карина, хотя сама в душе немного удивилась, насколько всё уменьшилось. В детстве платформа казалась ей большой, как аэропорт. Теперь – всего‑то полоска бетона, облупленная скамейка да будочка кассы, где в окне дремала женщина с книжкой.

Еве было шесть с половиной, и она смотрела на мир как на большую странную игру, где правила меняются по ходу дела. Карине исполнилось десять, и она уже считала себя почти взрослой. Почти – потому что взрослые почему‑то всё равно не давали ей принимать решения насчёт чего‑то действительно важного.

Например, насчёт того, ехать ли в деревню на всё лето.

– А где автоматы с газировкой? – не унималась Ева. – И ларёк с мороженым? И маршрутки?

– Тут природа вместо автоматов, – вздохнула Карина и мотнула головой в сторону дороги. – Видишь?

Дорога, казалось, уходила прямо в белёсый жар. Пыль под ногами была тёплой, почти горячей, к ней липли обрывки прошлогодней травы. По обочинам тянулись покосившиеся заборы, и за каждым начиналась своя маленькая вселенная: огород, яблони, облупленный дом, сидящая на лавочке бабка или кот, свисающий с подоконника ленивыми полосатыми лапами.

Карина жмурилась от солнца и вдыхала запах, который помнила лучше многих лиц: пыль, нагретое дерево, дальний дымок от чьей‑то печки и ещё что‑то травяное, горьковатое. Деревня пахла не так, как город. Город пах асфальтом, выхлопными газами и булочной под домом. Здесь пахло… летом. Настоящим, не асфальтовым.

– Далеко ещё идти? – ныла Ева, таща чемодан по пыльной колее. Чемодан покорно катился, но каждые пару метров намертво застревал в камнях.

– Не ной, – отрезала Карина. – Мы всего одну остановку от станции прошли.

– Их тут вообще нет, остановок, – буркнула Ева. – И ничего тут нет.

Карина закатила глаза. Меньшая сестра была чудовищно городской: в рюкзачке у неё лежал тетрис, любимый журнал, запас батареек для плеера и блестящая, абсолютно бесполезная в деревне розовая сумочка.

Карина же ехала налегке: несколько футболок, шорты, книжка, старый фотоаппарат «мыльница» и чувство, что этим летом обязательно должно случиться *что‑то*. Она просто ещё не знала – хорошее это будет «что‑то» или не очень.

– Каринка! Евка! – раздалось вдруг откуда‑то из‑за кустов.

Голос был знакомый до щемоты. Девочки одновременно вскинули головы.

По тропинке, огибающей станцию, к ним быстрым, но не суетливым шагом шла бабушка Лида. В платке, завязанном узлом на затылке, в тёмной юбке до пят, в выцветшей блузке с закатанными рукавами. Ничего особенного – таких бабушек в деревне много. Но в походке Лиды было что‑то, чего не было у других: прямота. Не прямая спина от гимнастики, а какая‑то внутренняя, упрямая ровность.

– Ба! – одновременно крикнули девочки.

Карина с облегчением отпустила ручку чемодана – он тут же плюхнулся в пыль, – и побежала навстречу. Ева попыталась сделать то же самое, но чемодан предательски дёрнул её назад, и она впечаталась в него коленями.

– Ох ты ж, – бабушка одной рукой прижала к себе Карину, другой уже подхватывала Еву вместе с чемоданом. – Пока доедете, все ноги переломаете.

От неё пахло мятой, дымом и чем‑то ещё – травами, которые Карина не могла по отдельности различить, но в сумме этот запах означал только одно: «бабушка».

– Ты похудела, – тут же заявила Лида, критически оглядев Карину с головы до ног. – Или выросла. Тоже мне, тростинка городская.

– Я нормальная, – возмутилась Карина, но бабушка уже переключилась на Евy.

– А это что за принцесса с приданым? – Она ткнула пальцем в розовую сумочку. – Во дворце у нас жить собралась?

– Это не приданое, – оскорблённо сообщила Ева. – Это мои вещи. Очень важные. Без них нельзя.

– Верю, верю, – усмехнулась бабушка. – Ладно, важные так важные. Пошли‑ка домой, важные вы мои. А то солнышко вам голову напечёт, будете потом на тыквы похожи.

Она так легко взвалила огромный чемодан на тележку, стоявшую у дороги, будто тот был наполнен пухом, а не городскими сокровищами. Карина поймала себя на том, что смотрит на бабушкины руки: сильные, жилистые, с коротко остриженными ногтями, на которых въевшаяся за годы трава уже давно стала частью кожи.

– А где мама с папой? – спросила она, когда они двинулись по дороге.

– Мама с папой, – бабушка скривилась, – работают. Как всегда. Бумажки свои перекладывают. Тебя вот только им не переложить. – В голосе её едва слышно прозвучала обида, но Лида быстро отмахнулась. – Ну да бог с ними, приезжайте как получится. А вы у меня и так целое лето будете. Строевые учения пройдёте, закаливание, траволечение, всё как положено.

– Траво… что? – насторожилась Ева.

– Траво‑ле‑че‑ние, – отчеканила бабушка. – Город из вас выгонять будем. Полезно. А то бледные, как мука из магазина.

Карина улыбнулась. Она знала: за ворчанием бабушки всегда прячется тепло. Бабушка Лида ругалась охотно и щедро, но обижала редко и только по делу.

Они шли по пыльной дороге, и каждая сотня метров открывала новый кусочек деревни. Вот – дом с покосившейся верандой и синим забором, за которым лениво жуют траву две козы. Вот – сарай с разверстой дверью и гусиными криками. Вот – колодец с журавлём, у которого ведро, тяжело гремя, опускается вниз.

– Ба, а это правда здесь волки бывают? – не выдержала Ева. – И лисы? И… медведи?

– Волки – зимой, – отмахнулась бабушка. – Лисы – если кур красть, а медведей я в последний раз в сказке видела. Будешь плохо есть – нарисую на стенке такого, что жить с ним в одной комнате не захочешь.

Дом бабушки Лиды стоял чуть в стороне от деревни, как будто тоже был немножко не «из общих». К нему вела тропинка вдоль поля, где уже высоко поднялись зелёные стебли картошки. Крыша дома, покрытая старым шифером, казалась низкой, но по‑домашнему надёжной, стены – бревенчатыми, тёмными. Окна – маленькими, белёными, с кружевными занавесками.

Во дворе грозно высилась огромная груша, бросая тень на лавку у крыльца. Возле стен под навесом висели пучки сушёных трав – десятки: тёмные, светлые, с фиолетовыми и жёлтыми крошечными цветками. От них шёл терпкий, сложный запах, от которого у Евы немедленно защекотало в носу.

– А‑пчхи! – чихнула она. – Ой.

– Привыкай, – довольно сказала бабушка. – Это мой аптечный шкаф.

Внутри дом оказался ещё меньше, чем снаружи, но уютнее. Потолок низкий, так что Карина, подняв руку, почти могла дотронуться до тёмной, гладкой балки. В углу – русская печь, белая, с чёрной пастью плиты. Вдоль стен – массивные, тёмные шкафы и комоды. На полке – ряды банок: с сушёными яблоками, грушами, какими‑то корешками, которые бабушка сортировала, как ювелир камни.

– Оставляйте вещи в большой комнате, – распорядилась Лида. – Карина на кровати под окном, Ева – на диване. Только обувь снимайте, а то следы тут разводите, как у себя в метро.

– А тут… – Ева покружилась на месте. – Тут же всё… старое.

– Спасибо, – сухо сказала бабушка. – Очень приятно. Ещё скажи – разваливается.

– Не разваливается, – поспешно вставила Карина. – Просто… не как в городе.

– Ещё бы, – фыркнула Лида. – В городе у вас стены картонные, кухонька три шага на два, зато телевизор во весь потолок. А тут дом настоящий. Дышит. Вот ночью услышите.

Ева бочком придвинулась к Карине.

– В смысле – дышит? – прошептала она.

– В прямом, – усмехнулась бабушка. – Скрипит, стонет, шепчет себе под нос, как старый человек. Не бояться надо, а слушать.

Карина неуверенно глянула на потолок. Ей вдруг представилось, как дом, когда все заснут, тихонько вздыхает, разминая свои брёвна, и шепчет что‑то в щели между досками. Стало чуть‑чуть не по себе, но одновременно – интересно.

– Ладно, – хлопнула в ладони бабушка, разгоняя ненужные мысли, – вы тут обживайтесь, а я пойду обед доготовлю. Воду сами наберёте? Колодец рядом, ведро вот.

– Я сама! – тут же заявила Ева.

Через пять минут Карина смотрела, как её «сама» в четвёртый раз обдаёт себя ледяной водой из колодца, потому что верёвка всё время выскальзывала из маленьких рук.

– Давай я, – выдохнула Карина, отнимая у неё ведро. – А то ты так заболеть успеешь быстрее, чем напиться.

– Я не маленькая! – возмутилась Ева, отряхивая с лица капли. – Мне уже шесть с половиной!

– Именно поэтому ты не понимаешь слова «скользко».

Воду они таки принесли. Бабушка кивнула одобрительно, поставила ведро рядом с умывальником во дворе, а потом вдруг прищурилась, выглянув к забору.

– О, – протянула она. – Гости.

К забору важно приближалась коза. Белая, с серыми пятнами на морде, с бородкой и круглым, наглым взглядом. За козой, придерживая картуз рукой, шёл дядя Паша – сосед, о котором бабушка уже успела коротко сказать: «Это наш главный поставщик молока и слухов».

– Здорово, Лидия, – протянул он, опираясь на перекладину забора. – Привезли, значит?

– Привезли, – кивнула бабушка. – Вот, смотри, пополнение: Карина и Ева.

– Ого, как подросли, – сказал дядя Паша, будто видел их вчера, а не пять лет назад. – Совсем барышни.

Карина вежливо кивнула. Ева же смотрела не на дядю Пашу, а на козу. Та жевала травинку, глядя в ответ с тем самым выражением, которое бывает у существ, уверенных в своей козьей правоте.

– Она настоящая? – шёпотом спросила Ева у Карины.

– Нет, – так же шёпотом ответила Карина. – Это голографический проект. Конечно, настоящая.

– Её зовут Звезда, – гордо представил дядя Паша. – Самая лучшая коза на деревне. Молоко как сливки. Хочешь, я тебе покажу, как её доить?

Ева распахнула глаза.

– Да! – выпалила она, не раздумывая.

– Паша, – предостерегающе сказала бабушка. – Ты только смотри там, чтобы без травм. А то твою Звезду я обратно к тебе же отдам – с выговором.

– Да что ты, Лидия, – обиделся дядя Паша. – Я ж аккуратно. Пойдем, малявка, к сараю.

– Я не малявка, – буркнула Ева, но уже шагала за ним так быстро, что едва не наступала козе на копыта.

Карина, естественно, увязалась следом. Интерес – он такой.

Сарай дяди Паши пах сеном, пылью и чем‑то терпким животным. В полумраке коза Звезда выглядела солидно и немного грозно. Ева застыла перед ней, как перед экзаменом.

– Значит так, – деловито начал дядя Паша. – Садись на табуреточку. Руками вот так… – он ловко продемонстрировал, как брать вымя. – Не дёргать, а надавливать. Поняла?

– Поняла, – выдохнула Ева, решительно усаживаясь. – Я смогу.

Карина устроилась у стены, чтобы видеть всё лучше.

Первые секунды всё шло почти по плану. Ева осторожно, с бесконечной серьёзностью сжала козье вымя. Коза недовольно фыркнула, переступила с ноги на ногу.

– Мягче, мягче, – подсказал дядя Паша.

– Я стараюсь, – прошептала Ева, язык высунув от концентрации.

И тут Звезде, видимо, надоело чувствовать себя учебным пособием. Она резко переступила вперёд, потом назад, махнула хвостом Еве по лицу, обиженно блея. Ева ойкнула, попыталась отпрянуть – табурет качнулся, ведро опрокинулось, холодное молоко волной пролилось на пол и на Евины босые ноги.

Коза, испугавшись шума, рванулась вперёд и наступила копытом прямо в опрокинутое ведро, устроив такой звон, что с перекладины у дверей посыпалась пыль.

– Ой‑ёй! – завопил дядя Паша, хватаясь за рогатую голову. – Звезда, стоять! Стоя‑а‑ать, дурища!

Ева сидела на земле, в обнимку с опрокинутым табуретом, мокрая до колен, с белыми разводами молока на шортах. На подбородке у неё красовалась гордая белая капля, как у настоящей молочницы.

Карина, которая сначала подняла руку ко рту, чтобы не закричать от неожиданности, вдруг почувствовала, что её трясёт от смеха. Сначала она чуть‑чуть хихикнула, потом уже не выдержала и расхохоталась вслух.

– Очень смешно, – мрачно сообщила Ева, пытаясь подняться. Ноги у неё скользили в молочной луже.

– Ну… немножко, – захлёбываясь, выговорила Карина. – Ты такая… молочная фея.

– Фея *катастрофы*, – буркнул дядя Паша, проверяя, целы ли копыта у Звезды. – Ладно, ты не расстраивайся, малявка. Первый блин всегда комом. С тебя, значит, только умыться и штаны переодеть, а с меня – ещё ведро молока Лидии отнести. Идёт?

– Я не малявка, – автоматически ответила Ева, но уголки её губ дрогнули. Всё‑таки смешно было – особенно теперь, когда холод молока перестал шокировать.

Бабушка встретила их у ворот, сложив руки на груди.

– Ну? – подозрительно спросила она, глядя на мокрую Еву и смущённого дядю Пашу. – Кто кого доил?

– Я… почти… – начала Ева.

– Звезда победила, – закончила за неё Карина.

Дядя Паша хмыкнул, бабушка закатила глаза к небу, но в глубине её взгляда промелькнула улыбка.

– Ладно, несчастные вы мои, – вздохнула она. – Идите‑ка переодевайтесь. А ты, Паша, если ещё раз ребёнка без шлема безопасности к своей козе подпустишь, я тебе таких трав наварю, что неделю из дома выходить не захочешь.

– Да пошутила я, пошутила, – смягчилась Лида, видя, как у дяди Паши по щекам пролилась краска. – Давай уж своё молоко, раз девчонка ради него в бою пострадала.

Когда Ева, уже сухая и в других шортах, уселась за стол, на котором бабушка поставила парящий суп, тарелку отварной картошки с укропом и блюдо с ломтиками солёного огурца, солнце уже клонилось к закату. В окно лился тёплый, мягкий свет, подсвечивая пылинки в воздухе так, будто в доме плавали золотые рыбы.

Карина отломила кусок хлеба, вдохнула запах.

На стене над столом висели старые часы с кукушкой, и стрелки на них замерли на без пяти шесть.

*Без пяти шесть*, подумала Карина, посматривая на Еву, которая сосредоточенно макала картошку в сметану. *Шесть с половиной*. Половина между «малышкой» и «совсем большой». Лето – тоже как половина, как длинная пауза между школьной весной и осенью.

За окном зашумели деревья, словно кто‑то невидимый прошёлся по их кронам рукой. Вдалеке, за огородами, начинался лес. Тёмная полоса, пока что просто фон. Но Карина, сама не понимая почему, вдруг мельком подумала, что в этом лесу уже кто‑то знает, что они приехали.

Она отогнала мысль, откусила хлеб. В доме пахло мятой, сушёными яблоками …

Лето начиналось.