Читать книгу Кровь на алтаре - Группа авторов - Страница 2

Солнце поднялось над пустыней, безжалостное и ясное. Оно сожгло ночные страхи, превратив их в смутное, липкое воспоминание, похожее на дурной сон. Но сны не оставляют после себя вкус крови на губах и не выжигают на внутренней стороне век изображение ножа, входящего в плоть.

Марк Семенов стоял у входа в свою палатку, потягивая обжигающий чай из металлической кружки. Рука дрожала, и чай расплескивался, оставляя коричневые пятна на пыльном грунте. Он чувствовал себя вывернутым наизнанку, опустошенным, будто все внутренности кто-то выскоблил тупым скребком. Ночь была прожита в состоянии, среднем между бодрствованием и кошмаром. Каждый раз, закрывая глаза, он вновь видел факелы, искаженные лица, блеск обсидианового лезвия и – самое ужасное – покорный взгляд юноши на алтаре. Он чувствовал ту самую, пьянящую силу, что текла через жреца. И от этого воспоминания ему становилось одновременно мерзко и… тоскливо. Как будто он лишился чего-то очень важного.

– Профессор, вы в порядке?

Марк вздрогнул и обернулся. Рядом стоял Алексей, его молодое лицо было искажено беспокойством. Парень смотрел на него так, будто видел впервые.

– Что? Да, конечно, – буркнул Марк, отводя взгляд. Голос его звучал хрипло и неестественно. – Просто не выспался. Нервы шалят.

– Вы выглядите ужасно, – откровенно сказал Алексей. – Как будто всю ночь… не знаю… бегал по пустыне.

«Или перерезал глотку невинному», – пронеслось в голове у Марка. Он сглотнул комок в горле.

– Пустое. Скажи Сергею и Мурату, чтобы готовили оборудование. Сегодня начнем детальную съемку и зачистку алтаря. Нужно сделать точные слепки рун.

Алексей не двигался с места.

– Марк Семенович, может, стоит взять паузу? Этот артефакт… Он какой-то не такой. Вчера вечером, когда вы спустились, мне тоже стало не по себе. Как будто за мной кто-то наблюдал из темноты. И запах там странный.

Запах. Сладковатый, металлический. Запах старой крови. Марк почувствовал, как его желудок сжимается.

– Археология – это не только про золото и глиняные черепки, Леша, – сказал он, стараясь говорить как можно более нормально. – Это и про такие вот находки. Они неприятны, но от этого не менее ценны. Это часть истории. Нашей с вами работы. Иди, готовься.

Алексей помедлил еще мгновение, затем кивнул и направился к палатке с оборудованием. Марк видел, что он не убежден. И в этом была его собственная вина. Обычно он, профессор Семенов, горел своими проектами, заражал энтузиазмом студентов. А сейчас он был похож на загнанного зверя, который пытается прикинуться ручным.

Он не мог уехать. Мысль о бегстве, такая ясная и соблазнительная ночью, теперь казалась абсурдной. Что он скажет коллегам? Ректору? Спонсорам? «Извините, камень показал мне страшный сон, поэтому я бросил раскопки века»? Его поднимут на смех. Карьера, репутация, все, что он строил десятилетиями, рассыпалось бы в прах. Нет. Он должен быть профессионалом. Ученым. Он должен доказать самому себе, что все это – галлюцинации, вызванные стрессом и непривычной средой.

Он спустился в раскоп первым. Брезент лежал на месте. Марк сдернул его с таким усилием, будто он был привален многотонной глыбой. Алтарь предстал перед ним в холодном утреннем свете. Просто камень. Большой, покрытый странными узорами, мрачный – но всего лишь камень. Никакого свечения. Никакого шепота.

«Вот видишь, – сказал он сам себе. – Ничего нет. Выдумки».

Он надел перчатки. Тонкие, хлопковые, чтобы не повредить поверхность артефакта. Но в тот момент, когда его пальцы в перчатке снова коснулись камня в том самом месте, где сходились стоки, его пронзила молчаливая, внутренняя вспышка. Не видение. Не звук. А ощущение. Острое, до боли знакомое чувство… ожидания. Как будто что-то огромное и древнее, дремавшее под толщей песка, на мгновение приоткрыло один глаз и посмотрело прямо на него. И в этом взгляде не было ни злобы, ни доброты. Был только голод. Бездонный, всепоглощающий голод.

Марк резко отдернул руку. Сердце бешено заколотилось. Он оглянулся. Никто не видел. Алексей и рабочие только начинали спускаться.

«Воображение, – судорожно подумал он. – Просто воспоминание о вчерашнем. Все пройдет. Нужно работать».

Работа закипела. Они установили мощные осветительные приборы, чтобы прогнать глубокие тени со дна раскопа. Щелкали фотоаппараты, скрипели карандаши Алексея в его блокноте. Сергей и Мурат осторожно расчищали землю вокруг основания алтаря. Марк, взяв в руки кисточку и пинцет, сам начал очищать поверхность рун от налипшей за тысячелетия грязи. Он погрузился в привычный, почти механический процесс. Каждая вычищенная линия, каждый обнаруженный новый символ отдаляли кошмар, возвращали ему почву под ногами. Это была наука. Материальный мир.

Но чем глубже он погружался в работу, тем сильнее становилось странное чувство. Руны под его пальцами казались… теплыми. Не той теплотой, что на солнце, а иной, идущей как бы изнутри камня. И они начали обретать смысл. Не через перевод, а интуитивно, на уровне подсознания. Вот этот изогнутый шип – «боль». Вот эта спираль, уходящая в никуда – «вечность». А этот узел, похожий на сведенные судорогой пальцы – «жертва».

Он не читал их. Он чувствовал их. Как слепой чувствует шрифт Брайля.

– Профессор, – позвал Алексей, прерывая его трансовое состояние. – Посмотрите, что мы нашли сбоку.

Марк оторвался от алтаря, и мир вокруг на секунду поплыл. Он подошел к тому месту, где работали Алексей и Сергей. У самого основания алтаря, почти под ним, они расчистили небольшую нишу. В ней лежали предметы.

Не золотые украшения и не ритуальные сосуды. Кости. Несколько человеческих черепов, аккуратно уложенных в пирамиду. И вокруг них – десятки мелких косточек. Фаланги пальцев. Ребра. Все они были темного, почти черного цвета, будто обожжены. И на каждом черепе, прямо в центре лба, зияла аккуратная, идеально круглая дырочка.

– Жертвы, – беззвучно прошептал Алексей. – Не просто символические… Их было много.

Сергей перекрестился, что было для него крайне нехарактерно.

– Мерзкое место, профессор. Я на многих раскопках бывал, но такое… Чувствуется, что тут лихо закручено.

Мурат, молчавший до этого, подошел ближе. Его темные, узкие глаза внимательно осмотрели кости, потом алтарь, и наконец остановились на Марке.

– Это плохое место, – сказал он на своем ломаном русском. Его голос был глухим и бесстрастным. – Старики в ауле говорили. Здесь жил старый дух. Дух песков. Он пил дыхание людей. Лучше уйти. Закопать обратно.

– Суеверия, Мурат, – отрезал Марк, но в его собственном голосе не было никакой убежденности. – Это археологический памятник. Наша задача – его изучить, а не бояться.

– Не бояться того, чего не знаешь, – глухо произнес Мурат. – Глупо. А знать этого… – он кивнул на алтарь, – никто не должен.

Он развернулся и пошел прочь, к лестнице.

– Ничего, профессор, – сказал Сергей, стараясь вернуть бодрость в голос. – Местные они всегда такие. В каждом камне черта видят.

Марк не ответил. Он смотрел на темные черепа с дырками во лбах. Он почти физически чувствовал тот самый обсидиановый нож, входящий в мягкие ткани, пронзающий кость. Это был не просто ритуал. Это была система. Конвейер смерти.

Работа продолжалась до вечера. Марк с головой ушел в документирование. Он фотографировал, зарисовывал, делал пометки в полевом дневнике. Чем больше он работал, тем более странное состояние его охватывало. Усталость как рукой сняло. Его сознание было кристально ясным, мысли текли с необычайной скоростью. Он видел связи между рунами, улавливал их внутреннюю логику, словно разгадывал головоломку, которую знал когда-то очень давно. Он почти не замечал, как Алексей несколько раз предлагал ему сделать перерыв, поесть. Еда казалась ему чем-то абсолютно незначительным.

К концу дня он сидел на складном стуле перед алтарем, глядя на свои записи. Солнце уже село, и в раскопе царствовал искусственный электрический свет, отбрасывающий резкие, неестественные тени. Все остальные ушли наверх, ужинать. Он остался один. Он не хотел уходить. Здесь, у камня, он чувствовал… ясность. Силу.

Именно в этот момент его взгляд упал на его собственную левую руку. Он все еще был в перчатках, но на тыльной стороне ладони, на стыке между перчаткой и рукавом рубашки, он увидел темное пятно. Грязь, подумал он. Но что-то заставило его снять перчатку.

Ладонь была чистой. Но на тыльной стороне, чуть выше запястья, проступал странный рисунок. Слабый, едва заметный, похожий на синяк или на след от лопнувших капилляров. Но это был не синяк. Это были линии. Тонкие, изогнутые, переплетающиеся между собой. Он пригляделся. Его кровь застыла в жилах.

Это была миниатюрная, несовершенная копия одной из рун с алтаря. Той самой, что, как он уже интуитивно понимал, означала «жертва».

Он в ужасе потер руку. Рисунок не исчез. Он был под кожей.

Паника, сдерживаемая весь день работой, хлынула на него с новой силой. Он вскочил, опрокинув стул. Это не галлюцинация. Это не солнечный удар. С ним происходит что-то реальное, физическое, необъяснимое. Алтарь меняет его. Отмечает его.

Он почти бегом бросился к лестнице. Ему нужно было уйти. Сейчас же. Немедленно. Карьера, репутация – все это стало мелочью по сравнению с тем ужасом, что поселился у него на руке.

Но когда он поднялся наверх, его ждал сюрприз. К лагерю подъехал внедорожник, покрытый пылью. Возле него стояли двое незнакомцев. Один – высокий, сутулый мужчина в очках с толстыми линзами и с диктофоном в руках. Рядом с ним – женщина с профессиональной фотокамерой на шее.

– Профессор Семенов? – обратился к нему мужчина, улыбаясь во всю ширину лица. – Дмитрий Орлов, корреспондент «Научного мира». А это мой фотограф, Ирина. Мы дозвонились до вашего университета, нам сказали, что вы здесь совершили сенсационную находку! Не могли бы вы дать комментарий?

Марк застыл, словно парализованный. Он смотрел на журналиста, но видел перед собой не его, а толпу у алтаря, жаждущую зрелища. Те же глаза, полные ожидания. Та же жажда прикоснуться к тайне, к ужасу.

– Нет, – прохрипел он. – Никаких комментариев. Уезжайте.

– Но, профессор, – не сдавался Орлов, – общественность должна знать о таких открытиях! Наш журнал…

– Я сказал, нет! – крикнул Марк, и в его голосе прозвучала такая дикая, неконтролируемая ярость, что журналист отшатнулся. Ирина опустила фотоаппарат. – Убирайтесь отсюда! Сейчас же!

Алексей и рабочие, услышав крик, вышли из-за палаток и смотрели на эту сцену с изумлением.

Орлов поднял руки в успокаивающем жесте.

– Хорошо, хорошо, профессор. Я понимаю, стресс, усталость. Мы можем подождать. Разобьем лагерь поодаль.

– Вы не поняли! – Марк сделал шаг вперед, и его лицо исказила такая гримаса безумия, что оба журналиста инстинктивно попятились к своей машине. – Вы должны уехать! Это место… оно не для вас! Оно не для посторонних!

Он почти выл. Он чувствовал, как по его телу разливается жар, тот самый жар от видения. Жар жреца, вершащего суд.

Журналисты, не говоря ни слова, прыгнули в свой внедорожник, развернулись и на большой скорости умчались прочь, поднимая облако пыли.

В лагере воцарилась гробовая тишина. Все смотрели на Марка. Он стоял, тяжело дыша, сжимая и разжимая кулаки. Рука с рукой пылала.

– Марк Семенович… – осторожно начал Алексей.

– Молчать! – рявкнул Марк, поворачиваясь к нему. – Все! Консервация раскопа! Завтра же все вещи! Мы уезжаем!

Он не дожидался ответа, развернулся и скрылся в своей палатке, захлопнув за собой полог. Он рухнул на кровать, дрожа всем телом. Что с ним происходит? Эта ярость… она была не его. Она была чужая. Древняя. И в то же время… до боли знакомой.

Он посмотрел на свою руку. Рука «жертвы» стала четче. Она теперь была похожа на темно-багровый шрам.

Ночь опустилась на пустыню. Марк не зажигал свет. Он сидел в темноте, прислушиваясь к собственному сердцебиению. Гул в ушах вернулся. Теперь он был громче. И в нем начали проступать обрывки звуков. Отдаленный бой барабанов. Приглушенный гул толпы. И шепот. Множество голосов, сливающихся в один, на том самом древнем языке.

Он не понимал слов. Но смысл просачивался в его сознание, как вода сквозь трещины в камне.

…приди… стань проводником… насыть Пустоту…

Он зажал уши ладонями, но шепот звучал не снаружи, а внутри его черепа.

…кровь есть ключ… кровь есть дверь… кровь есть жизнь и смерть…

Он встал и начал метаться по палатке, как дикий зверь в клетке. Ему нужно было вырваться. Он должен был заставить это замолчать.

…они придут… зрячие и слепые… ты укажешь путь… ты возглавишь ликование…

«Отстань от меня!» – закричал он мысленно.

В ответ в его сознании вспыхнула картина. Яркая, как от вспышки магния. Он увидел лицо Алексея. Но не такое, как сейчас. Искаженное ужасом. Его рот был открыт в беззвучном крике. А позади него высилась темная фигура с поднятым обсидиановым ножом. И Марк с ужасом понял, что эта фигура… это он сам.

Видение исчезло, оставив после себя леденящий душу ужас. Нет. Этого не может быть. Он не сделает этого. Он никогда…

Шепот настойчиво зазвучал снова, теперь в нем слышалась не просто просьба, а приказ.

…время близко… алтарь жаждет… выбери… принеси…

Марк с силой тряхнул головой. Нет. Он контролирует себя. Он человек. Ученый. Он не какой-то дикарь-жрец.

Он вышел из палатки. Ему нужен был воздух. Лагерь спал. Было тихо. Слишком тихо. Даже ветер стих. Он прошел мимо палатки Алексея. Изнутри доносился ровный звук его дыхания. Марк остановился, глядя на полог. Внутри него боролись два человека. Один – профессор Марк Семенов, который хотел защитить своего ученика. Другой… другой был голоден.

Он отвернулся и пошел к краю раскопа. Он смотрел вниз, в темноту, где прятался алтарь. И тогда он увидел это.

Свет. Слабый, малиновый, пульсирующий свет, исходящий из глубины. Он бился в одном ритме с гулом в его ушах. С его собственным сердцем. Алтарь звал его.

Марк не помнил, как он снова оказался внизу. Он стоял перед камнем. Малиновое свечение исходило из желобков для крови. Они будто были наполнены жидким светом, который тек по ним, как по венам. Руны пылали.

И он понял. Понял все. Алтарю была нужна не просто кровь. Ему была нужна вера. Энергия страха и боли. Тот выброс адреналина, что предшествует смерти. Он был батареей, подпитывающей того, кто спал под песками. И Марк, прикоснувшись к нему, стал частью этой цепи. Проводником. Его рука, отмеченная руной, была доказательством.

Он был больше не археологом. Он был жрецом. Первым жрецом возрождающегося культа.

Мысль должна была бы ужаснуть его. Но вместо этого он почувствовал странное, противоестественное спокойствие. Ярость утихла, сменившись холодной, безразличной уверенностью. Это была его судьба. Его предназначение. Борьба была бессмысленна.

Он медленно поднял голову и посмотрел на лагерь наверху. На палатку, где спал Алексей. Выбор. Ему был дан выбор.

Шепот в его голове стих. Теперь там была лишь полная, абсолютная тишина и одна-единственная, четкая мысль, принадлежавшая не ему, а тому, кто говорил через него.

Завтра.