Читать книгу Тени Логоса: след забвения и магии - Группа авторов - Страница 1

Столица Империи Логос дышала утренним туманом, и каждый ее вдох был формулой. Пар из магопневматических труб смешивался с дымом от угольных печей, выписывая в сыром воздухе невидимые уравнения тяготения и теплопередачи. Улицы, мощенные базальтовыми плитами с вмурованными руническими контурами для отвода ливневых вод, расходились от центрального шпиля Академии Слов и Чисел, точно лучи гигантского циркуля. Город просыпался, и его пробуждение было упорядоченным, как доказательство теоремы.

Авелий Рейн не спал уже вторые сутки. Его кабинет на третьем этаже старого особняка в квартале Алхимиков пахло пылью, старой бумагой, металлом и чем-то неуловимо горьким – остаточным шлейфом давно распавшихся заклинаний. Комната была хаотичным архивом памяти: стены уставлены стеллажами с фолиантами и свитками, на столах громоздились кристаллические матрицы, чаши с застывшими реагентами и странные механизмы, чьи шестеренки были исписаны микроруннами. В центре этого беспорядка, за массивным дубовым столом, Авелий сидел, уставившись на проекцию перед собой.

Это был «след». Не кровь, не отпечаток пальца, а эмоциональный эхо-отпечаток, видимый лишь ему и немногим другим, чей дар Пневмы был достаточно острым. В воздухе висело блеклое, мерцающее облачко сизо-лилового цвета, источающее тонкую, как лезвие бритвы, вибрацию страха и глухой, беспричинный стыд. След возрастом примерно сорок часов. Он тянулся от двери к креслу, где обычно сидел клиент, и обрывался, будто человека в этом месте просто… вычеркнули.

– Напрасно ты копаешься в этом старом деле, Авелий, – прозвучал голос у него в голове. Сухой, спокойный, без тени плоти. – Клиент заплатил, исчез. Формально – контракт завершен. Расследование магической полиции не нашло следов насилия. Спи.

– Замолчи, Кассий, – пробормотал Авелий, не отрывая глаз от следа. Голос его учителя, умершего пять лет назад и оставившего в его сознании эхо-копию своей личности, был одновременно благословением и проклятием. Библиотека знаний прямо в голове и вечный, невозмутимый внутренний критик. – Он не просто исчез. Он стерся . Видишь край следа? Он не обрывается, он растворяется . Как будто само воспоминание о его присутствии здесь кто-тоже соскоблил.

– Гипотеза: воздействие архетипической сущности, питающейся конкретными воспоминаниями. Вероятность: 34%. Гипотеза: мощное праксис-заклинание локального забвения. Вероятность: 22%. Гипотеза: клиент был неосторожным самоучкой и стер собственную память неудачной формулой. Вероятность: 43%. Рекомендация: отдохни. Твоя собственная пневма истощена.

Авелий проигнорировал рекомендацию. Он сделал легкий выдох, фокусируя внутреннее зрение. Формула Логоса – простейшая аксиома визуализации – пропела в его сознании холодной, ясной нотой. Сизо-лиловый след стал чуть ярче, проступили детали: отдельные дрожащие нити, похожие на треснувшую глазурь. Он видел отпечаток обуви – добротные, но не новые ботинки. Видел легкую рябь волнения, когда клиент входил. Видел всплеск надежды, когда садился в кресло… и затем – черную дыру. Не тьму, а именно отсутствие . Пустоту, которая поглощала цвет, звук, вибрацию. Ни страха смерти, ни паники. Просто… остановку.

Внезапно дверь в кабинет распахнулась, не предваренная стуком. В проеме возникла фигура в плаще магической полиции Логоса – темно-синем, с серебряным шитьем в виде узлов логических связей на отворотах. Под плащом мелькнула форменная куртка. Это была женщина, ее лицо, резкое и умное, носило отпечаток усталого раздражения.

– Рейн. С тобой говорит сержант Элис Вейн. Ты мне нужен. Немедленно.

Авелий медленно перевел на нее взгляд, не рассеивая проекцию. Ее собственный след был плотным, колючим, переплетением решимости, профессиональной злости и какого-то глубокого, леденящего недоумения. Очень сильное недоумение.

– Сержант Вейн, – голос Авелия звучал хрипло от недосыпа. – Вы нарушаете и процедуру, и базовые нормы вежливости. У меня есть лицензия. Ваш ордер?

– Ордер? – она коротко, без юмора, рассмеялась. – Через два часа на подписание ордера может не остаться никого, кто помнил бы, зачем он нужен. Собирай свой инструментарий. Дело не для архивов.

Он нахмурился. Ее слова били в унисон с тревогой, которую он сам чувствовал, разглядывая след.

– Объясните.

– Эпидемия, – выдохнула Вейн, и впервые в ее голосе прорвалась трещина. – Но не болезни. Эпидемия… пробелов. В городе люди просыпаются и не помнят вчерашний день. Целиком. Не фрагменты – весь день стерт, как с грифельной доски. Сейчас таких случаев уже больше сотни. И их число растет в геометрической прогрессии.

В голове Авелия голос Кассия прошелестел: Гипотеза: массовое архетипическое воздействие. Вероятность стремительно повышается. Рекомендация: соглашаться.

– Почему я? У магической полиции целый отдел менталистов и следопытов Пневмы.

– Потому что они, – Вейн сделала паузу, подбирая слова, – они смотрят и не видят. Они ищут следы заклинаний, взломы ментальных барьеров, яды. А там… там ничего нет. Чистота. Идеальная, звенящая пустота. Мой начальник говорит, что это коллективная истерия. Но я вижу их лица, Рейн. Это не истерия. Это… хирургическое изъятие. Говорят, ты видишь то, что другие пропускают. Что ты смотришь не на факт, а на его отсутствие. Так вот, – она шагнула в кабинет, и дверь захлопнулась за ней. – У нас есть целый район, который становится воспоминанием об отсутствии. И если мы не поймем, что это, к полудню мы можем забыть, зачем мы вообще приходим на работу.

Авелий вздохнул, разомкнул пальцы и стер проекцию следа. Сиреневое облачко рассеялось с тихим шипением, оставив в воздухе лишь запах озона.

– Где?

– Нижние Террасы. Квартал архивных клерков и младших формулистов. Тихий, скучный район. До сегодняшнего утра.

– Что там было вчера? Чем этот день был особенным?

Вейн посмотрела на него с внезапной, странной надеждой.

– Ничем. Обычный будний день. В этом-то и ужас. Люди забыли день, которого… как будто и не было.

Экипаж магической полиции, запряженный парой механических коней, чьи суставы испускали тихий шипящий пар, мчался по мостовой. Авелий смотрел в окно. Город за стеклом был знаком до боли, до каждой трещинки в камне. Но сейчас он видел и другое. Видел шлейфы. Каждое здание, каждый человек оставлял за собой слабый, разноцветный шлейф эмоциональных следов – повседневную палитру усталости, спешки, мелких радостей, тревог. Это был нормальный фон Логоса. Но по мере приближения к Нижним Террасам фон начал меняться.

Цвета блекли. Яркие нити эмоций становились тонкими, рваными. А затем появились проплешины. Целые участки улиц, где от прохожих тянулись не радужные шлейфы, а нечто вроде вытянутых, серых, полупрозрачных теней. Тени без деталей, без оттенков. Люди-силуэты, движущиеся в звенящей тишине, хотя вокруг гремели колеса и кричали торговцы.

– Видишь? – спросила Вейн, не глядя на него. Она напряженно сжимала рукоять жезла на поясе.

– Вижу, – ответил Авелий. Его собственный дар сжимался внутри, как рана от прикосновения к чему-то мертвенно-холодному.

Экипаж остановился на краю небольшой площади. Здесь был эпицентр. Авелий вышел, и холодный удар пустоты обрушился на него. Это было физическое ощущение. Не просто отсутствие звуков – здесь они были, – а отсутствие… эха . Эмоционального эха. Площадь была полна людей. Они стояли кучками, говорили, жестикулировали. Некоторые плакали. Но их следы… Их следы были уродливыми культями. От человека, громко кричащего на своего соседа, отходила короткая, обрубленная нить ярости, которая обрывалась в сантиметре от тела. Женщина, рыдающая у фонтана, не испускала волн горя – лишь слабый, статичный серый ореол, похожий на грязное стекло.

– Логос мой… – прошептал Авелий. Он никогда не видел ничего подобного.

– Подойди сюда, – Вейн взяла его за локоть и повела к центральному зданию на площади – трехэтажному дому из желтого песчаника, вход в который охраняли два оцепеневших стража. Над дверью висела вывеска: «Муниципальный архив №7. Хроники и Счетоводство».

Внутри царил организованный хаос. Клерки в одинаковых серых мундирах метались между стеллажами, снимали папки, листали их с безумными глазами, швыряли обратно. Воздух был густ от паники, но ее следы были такими же усеченными, ненормальными.

– Главный хранитель, Мартин Сол, – Вейн указала на пожилого человека с седыми висками и лицом цвета пепла. Он сидел за столом, уставившись в пустую страницу огромного фолианта. – Он… координатор. И первый зафиксированный случай. Проснулся сегодня, не помня ничего о вчерашнем дне. Но проблема в другом.

Авелий подошел к столу.

– Господин Сол?

Старик медленно поднял на него глаза. Взгляд был ясным, умным и абсолютно пустым от какого-либо узнавания или эмоционального отклика.

– Да? Вы из полиции? Я уже все рассказал. Вчерашний день… его нет. Пустота.

– Я не из полиции. Я детектив. Авелий Рейн. Я хотел бы помочь. Скажите, что вы делали позавчера?

Сол моргнул, на лбу собрались морщины концентрации.

– Позавчера? Работал. Сверял налоговые отчеты по кварталу Алхимиков. Вечером зашел в таверну «Медный Циркуль», выпил кружку сидра, обсуждал с коллегами новые указы Сената о классификации низших архетипов…

Он говорил подробно, уверенно. Память работала идеально. До вчерашнего дня.

– А вчера? Хоть что-нибудь? Проблеск? Запах? Звук?

Сол закрыл глаза, его лицо исказилось от усилия. Прошла минута. Он открыл их снова.

– Нет. Темнота. Тишина. Как будто… меня не было. Или мир не был.

Голос Кассия в голове Авелия зазвучал с новой интенсивностью: Авелий. Посмотри на книгу. На ту, в которую он смотрел.

Авелий перевел взгляд на открытый фолиант. Это была книга учета, где фиксировались все входящие и исходящие документы. Строки, заполненные аккуратным почерком, доходили до даты «Вчера». Последняя запись была сделана позавчера вечером. А далее… далее страница была не пустой. На ней были строки. Тот же почерк. Но буквы… буквы были бессмысленным набором знаков. Не шифром, а имитацией письма. Каракули, повторяющие форму букв, но не несущие информации. Как будто рука писала по памяти о движении пера, забыв о смысле.

– Он пытался вести записи вчера, – тихо сказал Авелий Рейн. – Его руки помнили механику письма. Его разум – нет.

– Это везде, – ответила она так же тихо. – Дневники, служебные записки, личные заметки. Вчерашний день либо отсутствует, либо заполнен этим… графическим шумом. Как будто сама память превратилась в форму без содержания.

Авелий отвернулся от Сола. Его взгляд скользнул по стенам архива, по высоким окнам, по потолку с лепниной в виде геометрических фигур. И тут он его увидел. То, что другие не видели. Потому что это было не в мире объектов, а в мире следов.

На каменной стене, между двумя стеллажами, на высоте примерно человеческого роста, висел не след, а… отпечаток отсутствия. Подобный тому, что он видел у себя в кабинете, но в тысячи раз сильнее, монументальнее. Это была не дыра, а некое отрицательное пространство, искажавшее эмоциональный фон вокруг, словно тяжелый камень, брошенный в воду. Форма его была странной, не человеческой – вытянутой, с несколькими сучковатыми, нелогичными ответвлениями. И оно пульсировало с медленным, неживым ритмом, каждый раз слегка вытягивая и истончая окружающие эмоциональные следы, будто питаясь ими.

– Сержант, – голос Авелия был жестким. – Отведите всех людей от этой стены. Немедленно. И прикажите ни в коем случае не смотреть прямо на нее.

Вейн, не споря, отдала приказ. Людей оттеснили, образовав полукруг. Авелий подошел ближе, чувствуя, как холод пустоты режет кожу лица. Он поднял руку, но не дотронулся. Сконцентрировался.

Формула Логоса: анализ структуры. Формула Пневмы: чувственное восприятие. Он наложил их мысленно, как две проекции одного графика.

И мир взорвался.

Не физически. В его восприятии. Отрицательный отпечаток на стене вдруг стал ядром сложнейшей, чудовищно красивой и абсолютно непостижимой структуры. От него, как паутина, расходились тончайшие нити – тысячи, десятки тысяч. Они уходили сквозь стены, в потолок, в пол, тянулись к каждому человеку в здании, на площадь, дальше, вглубь города. Каждая нить была каналом. Каналом, по которому что-то… выкачало. Выкачало конкретный кусок памяти. Целый день из жизни сотен людей.

И в самой структуре этого отпечатка, в ее изломанной геометрии, Авелий с колоссальным усилием увидел не формулу. Увидел идею. Первозданный, чистый архетип. Не демона из пустошей, не духа. Нечто более древнее и фундаментальное. Архетип… Забвения. Не разрушения, не уничтожения – именно забвения. Акта стирания информации.

Он отшатнулся, споткнулся. Вейн подхватила его под локоть.

– Рейн! Что с тобой? Что ты увидел?

Он дышал, как после спринта. Перед глазами плясали черные точки. Голос Кассия звучал приглушенно, с редким для него оттенком тревоги: Когнитивная перегрузка. Отключи визуализацию. Немедленно.

– Я увидел… механизм, – выдохнул Авелий, отстраняясь от Вейн и опираясь о ближайший стол. – Не след. Не остаток заклинания. След остается после действия. Это… это само действие. Замороженный во времени и пространстве акт пожирания памяти. Это живое. Или было живым в момент… кормления.

Вейн побледнела.

– Архетип? Здесь, в самом центре Логоса? Сквозь все городские защиты, все барьеры?

– Не просто архетип, – Авелий выпрямился, в его глазах горел холодный, ясный огонь. Огромная усталость отступила перед адреналином открытия. – Это архетип нового типа. Или очень древний, о котором мы забыли. Он не атакует разум. Он атакует сам факт. Факт произошедшего. Он выедает событие из ткани реальности, оставляя после себя не повреждение, а… гладкий шрам забвения. И он здесь не случайно.

– Почему?

– Потому что это архив, сержант. Хранилище фактов. Место, где память оцифрована, каталогизирована, превращена в объект. Здесь память материальна. И кто-то или что-то устроило здесь пир. – Он обвел взглядом перепуганных клерков. – И эти люди… они были не целью. Они были побочным эффектом. Пищей второго сорта. Главное блюдо было на этих полках.

Он подошел к ближайшему стеллажу и выдернул наугад папку. Раскрыл. Это были отчеты о торговых операциях пятилетней давности. Страницы были заполнены цифрами, печатями, подписями. Но на последних листах, относящихся к последнему кварталу, буквы и цифры начинали «плыть», превращаясь в те же бессмысленные каракули, что и в книге у Сола. Дальше – пустые листы.

– Он начинается с недавнего, – пробормотал Авелий. – Стирает память, движется назад во времени. Но зачем? Что он ищет? Или… что он скрывает?

Внезапно снаружи, на площади, поднялся крик. Не крик ужаса, а крик… растерянности. Массовой, глубокой растерянности.

Авелий и Вейн бросились к выходу.

На площади творилось невообразимое. Люди стояли, оглядываясь, тыкая пальцами в вывески, в лица друг друга. Некоторые плакали, другие смеялись истерически. Один из стражей у входа снял шлем и с недоумением рассматривал его, как будто видел впервые.

– Что происходит? – крикнула Вейн одному из своих офицеров.

Тот подбежал, его лицо было бледным.

– Сержант… они… они забыли. Не только вчерашний день. Они забыли… названия. Имена. Этот фонтан – он просто «фонтан» для них. Таверна там – просто «здание». Они знают функции, но забыли имена собственные. Это распространяется, как волна!

Авелий почувствовал, как ледяная рука сжала его сердце. Он обернулся, посмотрел на здание архива. На тот участок стены, где висел невидимый для других отпечаток. Он все еще был там. Но теперь от него расходилась новая, более тонкая и быстрая волна. Волна, стиравшая не события, а идентификаторы. Имена, названия, ярлыки. Первый шаг к тому, чтобы превратить осмысленный мир в набор непонятных объектов.

– Он учится, – хрипло сказал Авелий. – Пожирание сырой памяти было первым этапом. Теперь он переходит на более тонкие структуры. На саму семантику. На связь между знаком и значением.

Вейн схватила его за рукав.

– Рейн, ты должен это остановить! Ты единственный, кто это видит!

– Я не знаю как! – в голосе Авелия прорвалось отчаяние. – Это не демон, которого можно изгнать формулой Праксиса. Это идея, принявшая форму действия! Чтобы бороться с ней, нужно понять ее цель. А для этого нужен специалист по архетипам такого уровня, которого в полиции нет.

В голове Кассий произнес: Есть один. Но она не в полиции. И она не станет помогать по приказу.

Память, всплывшая из глубин сознания Авелия, была острой и болезненной. Молодая женщина с умными, слишком большими глазами цвета старого золота и резкой, язвительной улыбкой. Жрица-еретик, изгнанная из Храма Памяти за «неортодоксальные исследования природы архетипических сущностей». Она утверждала, что архетипы – не внешние демоны, а часть человеческой психики, вышедшая из-под контроля.

– Ариа Тес, – прошептал Авелий.

– Кто? – насторожилась Вейн.

– Наша единственная надежда. Если она не скажет нам идти к черту. А она, скорее всего, скажет. – Авелий посмотрел на сержанта, его лицо стало решительным. – Дай мне двоих твоих людей, которые еще помнят свои имена и умеют выполнять приказы. И приготовься нарушать протокол. Потому что то, что мы ищем, официальной наукой Логоса объявлено ересью. А чтобы поймать призрака, иногда нужно спуститься в его могилу.

На площади крики растерянности нарастали, сливаясь в один жуткий гул. Вывеска таверны «Три Теоремы» теперь была просто узором из кованого железа для людей вокруг. Волна безымянности катилась по улицам Логоса, и Авелий знал – это только начало.

Экипаж, теперь уже с двумя бледными, но сохранявшими остатки дисциплины офицерами на козлах, летел в противоположный конец города – к Старым Стекам, району, где когда-то хранились свитки доизобретения кристаллических матриц. Теперь это был приют для алхимиков-одиночек, теоретиков-маргиналов и тех, чьи исследования слишком сильно пахли серой и ересью, чтобы быть допущенными в сияющие залы Академии.

Авелий молчал, прикрыв глаза, но не спал. Он анализировал. В голове, словно на внутреннем экране, он снова и снова прокручивал структуру того отпечатка. Его геометрию. Ритм.

– Расскажи мне о ней, – нарушила тишину Вейн. Она сидела напротив, ее плащ был расстегнут, жезл лежал на коленях. – О Тес. В досье лишь факт отлучения и пара статей в маргинальных журналах. «О синергетической природе архетипов и коллективного бессознательного». «Память как субстрат: могут ли сущности быть идеями?». Бред.

– Бред, который сейчас, возможно, единственный ключ к пониманию того, что творится, – отозвался Авелий, не открывая глаз. – Ариа Тес была вундеркиндом Храма Памяти. В двадцать лет она предложила новую классификацию архетипов – не по силе и опасности, а по питательному субстрату. Она утверждала, что существуют не просто «демоны страха» или «духи радости», а куда более фундаментальные формы: Архетип Вопроса, Архетип Границы, Архетип Истока… и Забвения.

– И её изгнали за это?

– Изгнали за эксперимент, – Авелий открыл глаза. В полумрате экипажа они казались совсем темными. – Она попыталась не вызвать, а смоделировать микро-архетип в контролируемых условиях. Используя не кровь и жертвоприношения, а сконцентрированную коллективную память группы добровольцев – выброшенные, забытые ими самими воспоминания. Она почти добилась успеха. Получила кратковременную, но стабильную эманацию… чего-то. Совет Старейшин Храма счел это кощунством и безумием. Создавать сущности из ничего? Из отбросов разума? Это ломало все парадигмы. Её лишили сана, но не знаний.

Голос Кассия добавил изнутри: Она также утверждала, что некоторые люди могут быть неосознанными носителями латентных архетипов. «Спящими идеями». Это было последней каплей.

Вейн скептически хмыкнула:

– И ты веришь, что эта еретичка сможет понять то, что не видят лучшие умы Академии?

– Лучшие умы Академии ищут врага снаружи. Злоумышленника, демона, террориста. Они смотрят на след и видят отсутствие техники взлома. Ариа… она единственная, кто смотрит на само отсутствие как на феномен. Как на самостоятельную сущность. В этом её безумие. И, возможно, наша единственная правда.

За окном мелькали улочки. Авелий видел, как болезнь прогрессирует. На рыночной площади торговец яростно спорил с покупателем, оба тыкали пальцами в яблоки, не в силах вспомнить слово «яблоко» или «фрукт». Их диалог был сюрреалистичным пантомимом ярости и отчаяния. Ребенок плакал, глядя на женщину, которую, судя по сходству черт, должен был звать мамой, но не мог произнести этого слова. Воздух, обычно насыщенный тысячью цветных шлейфов, здесь был словно вымыт кислотным дождем, оставались лишь блеклые, уродливые пятна.

– Как быстро это распространяется? – тихо спросил Авелий.

– Мы не можем точно измерить. Нечем. Стандартные сенсоры Пневмы фиксируют «снижение эмоционального фона», не более. Но по докладам с застав… волна идет от архива. Со скоростью неторопливого шага. Но с каждым часом… шаг становится шире.

– Он набирает силу. Освоив новый тип пищи.

– Остановится ли он на именах?

Авелий посмотрел на неё. Он не хотел произносить следующую мысль вслух, но она висела между ними.

– Что остается после имен, сержант? После того, как предмет теряет название, а человек – имя? Остаются функции. Понятия. «Есть». «Пить». «Бояться». «Любить». Затем могут стереться и они. Останется чистый, неразличимый поток ощущений. А потом… – он замолчал.

– Потом – ничего, – закончила за него Вейн. Её лицо окаменело. – Город полных, живых манекенов, которые не помнят, кто они, и не знают, зачем живут. Идеальная тишина.

Экипаж свернул в узкий, темный переулок. Здания здесь были старыми, кирпичными, с облупившейся штукатуркой и причудливыми, нефункциональными башенками – наследием архитектурной моды двухсотлетней давности. Воздух пахл сыростью, пылью и сладковатым, тревожащим запахом горящего тимьяна – популярного ингредиента в медитативных и ретро-скриптовых практиках.

Они остановились перед домом, больше похожим на узкую, высокую крепость. Дверь была из черного дуба, испещренная сложной, но стершейся от времени резьбой – не магическими формулами, а скорее, философскими диаграммами. На медной табличке не было имени, лишь абстрактный символ: спираль, разворачивающаяся из точки и вновь в нее сбегающая.

Авелий вышел, кости похрустывали от усталости. Он подошел к двери. Не было ни колокольчика, ни молотка. Он положил ладонь на холодное дерево в центре спирали.

– Тес. Ариа. Это Авелий Рейн. Не из Храма. Не из полиции. От имени… умирающих воспоминаний.

Минуту ничего не происходило. Затем в резьбе вокруг его ладони слабо, на грани видимости, вспыхнул голубоватый свет. Он пробежал по линиям, как кровь по капиллярам, оценивая, сканируя. Послышался щелчок – сухой, как костяной сустав. Дверь беззвучно отъехала внутрь, открывая темный проход.

– Ждите здесь, – бросил Авелий офицерам. – И будьте готовы ко всему.

– Я иду с тобой, – заявила Вейн, хватая жезл.

– Нет. Она не выносит униформы. Один вид плаща магической полиции заставит её захлопнуть все ловушки и уйти через черный ход, которого у этого дома наверняка три. Один. Я вернусь. Или не вернусь.

Не дожидаясь ответа, Авелий шагнул во тьму. Дверь закрылась за ним, оставив Вейн и её людей в тихом, зловещем переулке.

Внутри было не темно. Свет исходил отовсюду и ниоткуда: от бледных мхов, растущих на стенах, от капель влаги, мерцающих, как фосфор, от кристаллов, вмурованных в пол и излучающих приглушенное, пульсирующее сияние. Воздух был теплым, густым от запаха старых книг, озона, сушеных трав и чего-то электрического, живого. Лестница, узкая и крутая, вилась вверх вдоль стены, подобно кишечнику какого-то каменного существа.

Авелий поднимался, и с каждым шагом чувствовал, как на него давит не пространство, а информация. Стены здесь не были просто стенами. Они были исписаны, изрисованы, испещрены. Формулы соседствовали со стихами, диаграммы состояний сознания – с детскими каракулями, физические законы – с бредовыми пророчествами. Это был внешний слой разума Ариа Тес, выплеснутый наружу, потому что внутри уже не помещался.

На последнем этаже лестница упиралась в занавесь из струящейся ткани, сотканной, казалось, из теней и лунного света. За ней мерцал более ровный, теплый свет.

– Зашёл бы уже, Рейн. Твоё топтание на пороге режет слух, – раздался голос. Низкий, немного хрипловатый, с отточенными, как лезвие, интонациями. – И оставь свои страхи на лестнице. Они здесь пахнут дешёвым парфюмом.

Авелий откинул занавесь и вошёл.

Помещение представляло собой единое пространство, объединявшее мастерскую, библиотеку, лабораторию и жилые апартаменты. Книги лежали не только на полках, но и грудами на полу, образуя каньоны и тропы. Столы были заставлены приборами немыслимого назначения: стеклянные сферы с плавающими внутри искрами, медные спирали, обвивающие куски темного камня, аквариумы, где в вязкой жидкости переливались фантомные образы. В центре, в кресле, напоминавшем трон, сделанный из сломанных шестерен и старых переплетов, сидела она.

Ариа Тес. Ей на вид было лет двадцать пять, но глаза выдавали куда больший возраст опыта, боли и насмешки над миром. Темные, почти черные волосы были коротко и неровно острижены, будто она сделала это сама, без зеркала. Одежда – практичные штаны и туника из простой ткани, запачканные химическими пятнами и следами пайки. На её тонких, подвижных пальцах мерцали несколько простых серебряных колец. И глаза… глаза цвета старого золота, как и вспоминал Авелий, смотрели на него с таким всевидящим, оценивающим спокойствием, что стало не по себе.

– Ну? – она откинулась в кресле, скрестив руки. – «Умирающие воспоминания». Драматично. Клише. Но, признаю, цепляет. Объясни. И не начинай с оправданий за то, что не являлся пять лет.

Авелий вздохнул, отбросил попытку найти чистый стул и сел на ящик с фолиантами.

– В Нижних Террасах появился архетип. Или след архетипа. Он стирает память. Сначала события целого дня. Сейчас уже имена, названия. Распространяется от эпицентра. Магическая полиция слепа. Академия безмолвна. Я видел его отпечаток. Это не демон. Это… идея в чистом виде. Идея Забвения.

Ариа не шевельнулась, но в её глазах вспыхнул острый, хищный интерес.

– Описание. Детально. Не как полицейский протокол. Как поэт. Как сумасшедший.

Авелий закрыл глаза, снова вызвав образ.

– Он висит на стене, но его нет. Это не дыра, это… отрицание пространства. Форма – вытянутая, с ответвлениями, как дерево, но дерево, которое растёт внутрь, а не наружу. Оно пульсирует. Каждый импульс вытягивает из окружающего мира не цвет, не эмоцию, а… семантику. Значение. Оставляет пустую оболочку. От него идут нити. Тысячи. К людям, к книгам, к записям. Он питается фактами. И учится. Сначала пожирал сырые события, теперь перешёл на ярлыки.

Он открыл глаза. Ариа смотрела на него не мигая. Её лицо стало маской сосредоточенной мысли.

– Ты говоришь об Отпечатке Первичного Акта. О том, что архетип оставляет в момент своего максимального проявления, когда его действие ещё резонирует с тканью реальности. Это… редкость. Большая редкость. Большинство архетипов оставляют лишь эхо эмоций, вырванных клочья памяти. Ты говоришь о следе хирургической операции, проведённой на самой реальности.

– Ты знаешь, что это?

– Гипотезы. – Она встала, начала расхаживать по комнате, её движения были резкими, порывистыми. – Ты прав, это не демон. Демон – это уже проявление, искажение. Это – чистый принцип. Архетип, близкий к Истокам. Такие редко просыпаются. Для этого нужен… катализатор. Мощный, резонансный всплеск именно того, что является их пищей. Голод по забвению, Рейн. Массовый, отчаянный. Или… – она остановилась, повернулась к нему, – …или сознательное приглашение.

– Приглашение? Кто может пригласить такое?

– Глупец. Или гений. Кто-то, кто верит, что можно стереть боль, грех, ошибку, не просто из памяти, а из самого бытия. Кто верит, что можно начать с чистого листа, отмотав время назад. Но чистыми листами не бывают, Рейн. Бывают сожжённые архивы. И в пепле могут остаться угли, которые сожгут всё остальное.

– Можешь ли ты его прочитать? Этот отпечаток? Не просто увидеть, а… понять его источник? Намерение?

Ариа усмехнулась, но в усмешке не было веселья.

– О, могу. Ценой. Для этого нужно будет не наблюдать со стороны, а… настроиться. Войти в резонанс с его пустотой. Рискуя тем, что эта пустота потечёт внутрь. Что ты забудешь что-то своё. Что-то важное. Готов ли ты заплатить такую цену, детектив? И готова ли заплатить её я?

– У нас нет выбора. Город теряет себя на глазах.

– Город, – она презрительно фыркнула. – Логос со своими формулами и законами сам создал эту болезнь. Он так стремился всё классифицировать, оцифровать, сохранить, что превратил память в товар, в ресурс. Он создал голод. Я лишь удивлена, что это не случилось раньше. – Она подошла к одному из столов, начала рыться в ящике, доставая кристаллы странной формы и тонкие серебряные иглы. – Я помогу. Не ради Логоса. Не ради твоей полиции. Ради знания. Такой шанс выпадает раз в жизни. Увидеть Первичный Архетип… это как увидеть Бога до того, как ему придумали имя.

– Что нужно делать?

– Тебе – быть якорем. Твоё восприятие уже настроено на него. Ты видел его глубже, чем любой сенсор. Ты будешь моим проводником. Я же построю мост и загляну туда, откуда он пришёл. – Она собрала инструменты в небольшую сумку из грубой кожи. – Предупреждаю: если я начну терять себя, если мои слова станут бессмысленными, ты должен будешь разорвать контакт. Физически, если понадобится. Понял?

– Понял.

– И ещё одно. – Она остановилась прямо перед ним, её золотые глаза буравили его. – Твой внутренний призрак. Учитель. Он молчит сейчас, но он здесь. Скажи ему… чтобы он был готов. Возможно, ему придётся заплатить часть твоей цены.

Авелий внутренне содрогнулся. Как она знала? Но вопросов не последовало. Кивок Кассия в его сознании был красноречивее любых слов.

Они вышли в переулок. Вейн напряглась при виде Ариа, но та проигнорировала её полностью, как проигнорировала бы уличный фонарь.

– В архив, – коротко бросила Ариа, садясь в экипаж. – И пусть ваши люди оцепляют район в радиусе двух улиц. Не впускать и не выпускать никого. Особенно тех, кто будет казаться абсолютно нормальным, но не сможет назвать сегодняшнее число.

Обратная дорога прошла в гнетущем молчании. Ариа смотрела в окно, её губы шевелились, будто она вела беззвучный диалог с тем, что видела. Авелий чувствовал, как связь с отпечатком – тот холодный, болезненный крюк, вонзенный в его восприятие, – снова начинал тянуть его.

У архива было ещё страшнее. Оцепление полиции держалось, но внутри периметра люди уже почти не говорили. Они сидели на земле или стояли, уставившись в пространство. Их лица были гладкими, пустыми. Испуг, гнев, отчаяние – всё это, казалось, уже было стёрто. Оставалась лишь апатия – предвестник полного нуля.

Отпечаток на стене архива для обычного взгляда по-прежнему был невидим. Но Авелий видел, как он раздулся, стал плотнее, активнее. Нити-щупальца теперь пронизывали не только здание, а уходили далеко за его пределы, в город, становясь прозрачными, но оттого не менее жуткими.

Ариа, войдя в здание, замерла на пороге. Она не закрывала глаза. Она дышала глубоко и медленно, как ныряльщик перед погружением в бездну.

– Он… прекрасен, – прошептала она, и в её голосе была жуткая смесь ужаса и восхищения. – Такой чистый. Такой голодный.

– Что делаем? – тихо спросил Авелий.

– Ты – смотришь. Держи фокус на его ядре. Я… присоединюсь.

Она вытащила из сумки два кристалла – один тёмный, как ночное небо, другой молочно-белый. Приложила их к своим вискам, не закрепляя – они как будто прилипли к коже. Затем взяла тонкую серебряную иглу и, не колеблясь, проколола мочку своего левого уха. Не кровило. Из прокола потянулась блестящая, как ртуть, капля. Она упала на пол, и от неё побежал слабый серебристый узор, соединивший её ноги с точкой на полу прямо под отпечатком.

– Теперь, – сказала она Авелию. – Дай мне руку.

Он протянул руку. Она схватила её, её пальцы были ледяными. И в тот же миг мир рухнул.

Он не потерял сознание. Наоборот, его сознание взорвалось, умножилось на тысячу. Он был одновременно собой, стоящим в архиве, и каждой из тех тысяч нитей, тянущихся от отпечатка. Он чувствовал смутную, размытую боль старика Сола, пытавшегося вспомнить запах утреннего кофе; замешательство женщины, не узнающей своего ребёнка; холодную пустоту в месте, где у сотен людей было воспоминание о вчерашнем вечере.

И в центре этого паутиного мозга – пульсирующая черная звезда Отпечатка. Теперь он видел его не как форму, а как уравнение. Бесконечно сложное, бесконечно простое уравнение стирания. И сквозь него, как сквозь линзу, он видел… другое место. Тёмное, бесформенное. Не пространство, а состояние. Состояние не-бытия-в-памяти. И там, в глубине, что-то шевелилось. Что-то огромное, спящее и вечно голодное. Это был не сам архетип, а его тень, его корень, уходящий в самые основы мира.

Голос Ариа прозвучал не в ушах, а прямо в этой сверх-реальности, тихий и чёткий:

– Источник… не здесь. Это эхо. Мощное, но эхо. Кто-то… пробил брешь. Здесь. В архиве. Совсем недавно. Искал что-то… и нашёл не то. Разбудил эхо… Покажи мне… пробившего…

Видение дернулось, поплыло. Картинки замелькали, как обрывки сожжённой пленки. Кабинет архива ночью. Тот же стол. Не Сол. Другой человек. Молодой, нервный. Формулист низкого ранга. Он что-то искал в архивных ящиках, лихорадочно листал папки. Нашел одну. Старую, с особым знаком на обложке – стилизованное пламя, заключенное в круг. Его эмоции – страх, торжество, жадность. Он открыл папку… а внутри была не бумага. Тёмный, мерцающий слиток, похожий на обсидиан, но поглощающий свет. Он коснулся его…

И вспышка. Не света. Вспышка забвения. Мгновенная, локальная. Она стёрла сам момент касания, стерла его память об этом вечере. Но также… она стала сигналом. Приглашением. Пробудила эхо, которое начало расти, питаясь сначала памятью этого человека, потом – памятью места, потом – всем вокруг.

– Он нашёл Реликварий Забвения, – голос Ариа прозвучал с трудом, будто её душили. – Древний артефакт… думали, уничтожены… Охотники за секретами… глупцы… Кто он? Лицо… покажи лицо…

Видение сфокусировалось на лице молодого человека в последний момент перед касанием. Авелий узнал его. Это был Элиас Трен, помощник хранителя, скромный, незаметный работник. Он приходил к Авелию полгода назад с параноидальными опасениями, что за ним следят. Тогда Авелий счел это обычной тревожностью. Ошибка.

– Элиас… – успел прошептать Авелий.

И в этот момент Тень в глубине видения шевельнулась. Она почуяла наблюдение. Чёрная звезда Отпечатка в архиве сжалась, а затем ударила обратной волной – не по памяти, а по самому каналу их восприятия.

Боль была не физической. Это было чувство стремительного растворения. Авелий почувствовал, как из него вырывают… что-то. Воспоминание. Конкретное. Утро его седьмого дня рождения. Запах жареных яблок, которые пекла мать. Тёплое пятно солнца на полу. Счастливое, безмятежное чувство… оно потекло, как вода сквозь пальцы, уносясь в черную пустоту.

НЕТ.

Голос Кассия грянул, как удар гонга. Не в защиту Авелия, а как щит, подставленный под поток. Воспоминание дернулось, часть его унеслась, но ядро – ощущение того счастья – осталось, хотя и помутнело, лишившись деталей. Цена была уплачена.

Но Ариа получила удар напрямую. Она вскрикнула – коротко, резко. Серебряная нить, связывавшая её с полом, порвалась. Кристаллы с её висков отлетели и разбились. Она рухнула на колени, трясясь.

Авелий, освободившись от видения, бросился к ней, подхватил.

– Ариа!

Она смотрела на него, но её взгляд был пустым, чужим. Губы шевелились.

– …тишина… так много тишины… кто… ты?…

Она забыла. Забыла его. Забыла, где она. Часть её самой была вырвана.

– Ариа, это я, Авелий. Мы в архиве. Ты со мной.

Её глаза медленно прояснялись. В них вернулся ум, но также вернулась и новая, глубинная трещина ужаса.

– Авелий… – она произнесла его имя, как выучив заново. – Я… видела корень. Он… не просто голоден. Он обижен. Его разбудили насильно. И теперь он будет пожирать, пока не насытится… или пока его не убьют в самом начале. Элиас… он ключ. Найди его. Он либо уже пустая оболочка, либо… стал чем-то другим.

Она попыталась встать, пошатнулась.

– А отпечаток? – спросил Авелий, поддерживая её.

– Это только начало. Ранка. Через неё течёт яд. Чтобы остановить, нужно… найти тот Реликварий. Или понять, кто хотел, чтобы его нашли. Это не случайность, Авелий. Это… охота.

Снаружи послышались новые крики. Но теперь это были не крики растерянности. Это были крики ужаса. Настоящего, чистого, животного ужаса.

Авелий и Ариа, поддерживая друг друга, вышли на площадь.

Там, в центре, стоял Элиас Трен. Или то, что от него осталось. Он был бледен как смерть, его глаза были широко открыты, но в них не было ни мысли, ни чувства. Из его рта, из его глаз, из кончиков пальцев струился тот же черный, поглощающий свет туман, что составлял суть Отпечатка. Он медленно поворачивался, и куда падал его взгляд, люди не просто забывали – они замирали, впадая в полный, кататонический ступор, их разум стирался до белого шума.

Он больше не был человеком. Он стал проводником. Порталом. Тень архетипа Забвения смотрела через него прямо в мир Логоса.

– Святилище… – прошептала Ариа, сжимая руку Авелия до хруста. – Он превратил себя в живое Святилище. Чтобы тому, что там, было легче войти. Мы опоздали на первый акт. Начинается второй.

Вейн, с жезлом наготове, подбежала к ним, её лицо искажено борьбой с ужасом, который рвался наружу.

– Рейн! Что это?!

– Это причина, – сказал Авелий, глядя на пустые глаза Элиаса, из которых лилась тьма. – И это только начало. Теперь мы знаем, что искать. Но чтобы остановить это, нам придётся войти туда, откуда эта тьма пришла. В самое сердце Забвения.

И над площадью, над застывающим городом, медленно спускались первые, холодные Тени Логоса.