Читать книгу Камень ацтеков - Группа авторов - Страница 5

В пустоте и безвременье гулко грянул удар. Его металлические вибрации наполнили пространство, отразились от холодной тяжести камня. Чистый звук длился и длился, покуда не начал медленно умирать. Тогда колокол ударил во второй раз так, что, казалось, дрогнули сами стены громады.

– Дон-н-н!

Низкий звон заглушил все остальные обыденные звуки – нежное хлопанье голубиных крыльев, легкий шорох прибоя и пение ветра, заблудившегося среди сотен крыш. Величественные биения следовали друг за другом, пестрая стая потревоженных птиц описала широкий полукруг и снова устроилась на кирпичных карнизах и в фигурных нишах фризов. С неба прямо в грязь улицы спустилась пригоршня потерянного пуха.

Молодая женщина в андалузском платье, вздернув подбородок, задержала внимание на нависающей громаде храма. Колокол, который был сердцем собора, ударил снова – сильно, повелительно и одновременно мягко и призывно. Быстро смахнув ладонью перо с подоконника, хозяйка дома захлопнула окно.

В полутемной комнате тепло пахло высушенной травой. Человек, который только что спал на узкой койке, поднял веки и прищурился на светлый прямоугольник проема и темный женский силуэт.

– Как называется это место? – спросил он по-английски. Испанка промолчала, а Баррет попытался подобрать уцелевшие в памяти чужие слова.

– Cartagena?

– Не мучайся, англичанин, – послышался довольно бодрый голос де Ланды.

– Она сносно знает ваш язык, просто не любит на нем изъясняться. Оно, впрочем, и неудивительно. Лусия Сармиенто родом с Айла Баллена, как раз оттуда, где порезвились английские негодяи.

– Честно признаюсь, порезвились.

– Как ты сейчас?

– Горячка почти исчезла.

– Лусия сама занималась твоим плечом, она же вытащила застрявший осколок. Можешь благодарить сеньориту за спасение жизни и руки, только, клянусь своею шпагой, благодарность свиньи была бы ей дороже. Баррет попробовал подвигать предплечьем. Где-то глубоко, возле самой кости, болело, повязка, перекинутая через шею, плотно удерживала правую руку возле груди.

– Держать что-нибудь, кроме ложки, ты сможешь только через месяц. По правде говоря, спокойствия ради, я предпочел бы видеть тебя и вовсе одноруким, но моя Лусия слишком старательный врач. Она тебя ненавидит, но не способна причинить больному вред. Баррет повернул голову в сторону окна, Сармиенто старательно уклонялась от разговора – все тот же темный безликий силуэт на светлом фоне проема.

– Muchas gracias, sen rita. Она не ответила.

– Как я очутился здесь?

Де Ланда самодовольно улыбнулся.

– Пришлось пойти на остроумный обман. Я заявил Родригесу с самым искренним видом, что ты мой горячо любимый родственник, давным-давно потерянный на Айла Балена. Чувствительные дамы, плывшие на «Хироне», готовы были прослезиться от такой баллады. По счастью, никто из них не заглядывал близко в твои лживые разноцветные глаза.

– Ладно, и что теперь?

– Конечно, я терпеть не могу подонков из английских колоний, но дело прежде всего, иногда оно важнее даже приятной мести. Одним словом, я хочу предложить тебе сделку. Во-первых, ты не попытаешься сбежать или выкинуть какую-нибудь шутку наподобие поножовщины. Во-вторых, ты поможешь мне в предприятии, которое я собираюсь устроить. Не беспокойся, оно не будет вредить Англии, и ты останешься чист перед губернатором Шарпом, да и перед Морганом тоже.

– Если я соглашусь?

– В случае успеха ты получаешь жизнь, свободу и четвертую часть добычи. В случае, если дело сорвется не по твоей вине, – все то же самое, за исключением денег. Если ты откажешься, я тебя убью.

– Что за дело?

– Все то же самое – сокровища Теночтитлана.

– Ты что, способен мне поверить, если я отвечу «да»?

– Может быть, очень может быть… Де Ланда отошел в сторону, так что Баррет потерял его из виду, и тут же вернулся, держа под мышкой толстую книгу. Ее потрепанный переплет украшали сомнительные пятна цвета засохшей крови.

– Вот. Смотри, Педро, у меня завалялась протестантская библия. Ты дашь мне клятву на ней, точно так же, как клянутся те, которые вступают в ваше треклятое береговое братство. Давай сюда твою лапу – ту самую, правую, которую тебе спасла Лусия. Ланда немного сдвинул повязку и подсунул переплет под неподвижную ладонь пирата.

– Повторяй отчетливо и не вздумай лукавить, ты же знаешь, я отлично владею вашим языком. Баррет на память произнес требуемую формулу и увидел, как в полутьме странно блеснул насмешливый взгляд де Ланды. «Ну ты и дурак, Эрнандо, – подумал про себя капитан флибустьеров.

– От клятвы, данной под принуждением, меня легко освободит любой священник на Скаллшорз или даже на Хайроке».

– А теперь смотри сюда, Педро. Смотри внимательно, чтобы у тебя не возникло лишнего соблазна соврать… Вот это было у тебя на шее. Испанец вытащил медальон на цепочке, открыл его и поднес к самому носу Баррета. С тщательно прорисованной миниатюры словно живая смотрела Пэм. Питер видел ее всякой – мечтательной и насмешливой, холодной и даже неосознанно жестокой. На этот раз под кистью безвестного рисовальщика возникла загадочная Саммер. Ее плотно сомкнутые губы не улыбались, тонкие светлые волосы, разделенные пробором, симметрично спускались на плечи. Де Ланда выждал немного, защелкнул крышку и убрал медальон в карман.

– Если попытаешься меня обмануть, эта чудесная девушка умрет. О, конечно, никто не поедет на Скаллшорз, чтобы в кабаках разыскивать любовницу пирата. Здесь, в Картахене, странная земля, у которой свои демоны и свои колдуны. Есть способы извести человека на расстоянии, например, по портрету. Знаю, что ты не из пугливых, и не пугаю тебя, просто предупреждаю – помни и то, что я обещал, и свою клятву. Баррет откинулся на спину и вновь ощутил, как ноет плечо и то, как мелко подергиваются пальцы – то ли от слабости и потери крови, то ли просто от злости, он и сам до конца не понял. Ланда ушел и не простился, наверное, не хотел портить впечатление от последних угроз.

* * *

Снова мощно и протяжно ударил колокол соседнего монастыря – эхо металлического раската длилось бесконечно долго. Чтобы не слушать низкий звон, Баррет уткнулся в подушку.

– Сеньорита Лусия, закройте, пожалуйста, окно, – пробормотал он на ломаном кастильском наречии. Темная фигура пошевелилась и отделилась от проема. Окно оказалось плотно закрытым.

– Эрнандо давал тебе свои листья?

– Голос Сармиенто звучал довольно приятно, но английские слова давались ей с некоторым трудом.

– Ах, вот вы о чем… Да, то есть нет. Я хочу сказать, что он не хотел мне их давать, но я сам выпросил это зелье… По чести признаться, сеньорита, сначала мне стало гораздо лучше и, можно даже сказать, совсем хорошо, как будто я заново родился. Вот только вот потом сделалось как никогда тошно. Я тогда думал, что помру.

– Это средство не для тебя, англичанин. Оно не вредит только людям с южной кровью.

– Господи, мэм! То есть, я хотел сказать, сеньорита Сармиенто… Да я и думать о нем больше не хочу. Женщина подошла еще на один шаг, ее платье попало в пятно солнечного света. Силуэт медленно показался из мягкой тьмы.

«Ну и взгляд у этой лекарши-испанки, – растерянно подумал Баррет. – От такого мурашки бегут. Это вам не кривой пропойца доктор Кид».

Голову Сармиенто покрывал желтый платок, гладкие черные волосы падали из-под него на плечи. Мочки ушей оттягивали массивные серьги, каждая в виде двух неравных соединенных колец. Ее лицо завораживало – правильное, чуть удлиненное, с ясными глазами под прямыми стрелками немного сдвинутых бровей. Небольшой, четко очерченный рот не улыбался – точно так же, как и на портрете Саммер.

– Тебе не нужно слушать колокольный звон, Питер Баррет. Считай, что его нет.

– Ладно, пускай его больше нет, хотя, признаться, от этого звона у меня все трещит под черепом. Так вы с Айла Баллена, сеньорита?

– Я там родилась. Там собаки-англичане убили мою мать и брата.

Баррет не сразу нашелся, что ответить.

– По правде сказать, в тот раз я не высаживался на берег. Не скажу, чтобы я когда-нибудь воздерживался от хорошей драки, – чего нет, того уж точно нет. Но нам попортили такелаж, и «Синий цветок» еще до драки на берегу вернулся на Хайрок. Честное слово, не смотрите на меня так, как будто я каждый день съедаю по испанскому младенцу на обед.

Женщина приблизилась вплотную. Вид у нее был одновременно испуганный и гордый – такое особенное выражение Баррету приходилось наблюдать только у испанок. Сармиенто была к тому же красива теплой, совершенной красотой южанки.

– Тебя, беспомощного, принес сюда Ланда, – сказала она очень спокойно. – Если бы я была свободна выбирать, я бы сразу заколола тебя, чтобы отомстить за пепел Айла Баллена. Ланда не позволил мне убивать и заставил лечить. Это все потому, что он, как и ты, очень любит золото и готов ради него соваться в грязь. Я сделала все, чего он только захотел, спасла твою жизнь и сохранила правую руку. Ты поправишься и снова сможешь нас убивать. Когда-нибудь ты захочешь убить и меня – я вижу это в твоих глазах, по линиям судьбы на ладони.

– Сеньорита Лусия…

– Молчи.

– Ну, ладно, как вам угодно, мэм. Я, конечно, могу заткнуться. Я уже заткнулся. К тому же трудно переспорить вас, работая языком, раз я привык сражаться с мужчинами оружием. В общем, знайте: для человека моих занятий остаться без правой руки – это почти то же самое, что потерять голову, разве что чуток получше. Можете ненавидеть меня сколько угодно, но я-то знаю, кто меня выручил, и я этого не забуду.

Сармиенто ничего не ответила, она, кажется, вышла из комнаты. По крайней мере ее завораживающее лицо исчезло из поля зрения скованного слабостью Баррета.

«Вот ведьма, – подумал он. – Должно быть, в ней играет то ли цыганская, то ли мавританская кровь, то ли примесь индейской. Я бы не удивился, получив дозу отравы в чашке с водой».

– Сеньорита Лусия!

Она появилась снова – как раз и вправду с чашкой в руке. К великой радости Баррета, посудиной оказалась волшебная кружка. Цвет ее оставался мирным, коричневым, разве что с легким отливом более темного цвета – признак далекой, пока еще неверной опасности.

– Пей.

– Спасибо за угощение, сеньорита.

Он выпил смесь до дна – жидкость отдавала растительной горечью и по вкусу, с точки зрения Баррета, немного походила на яд.

Постепенно его обволокла сильная сонливость. Колокол за закрытым окном продолжал медленно и размеренно ударять, или, быть может, это было биение пульса в висках капитана. Он попытался расспросить у Сармиенто, но не сумел подобрать слова, мысли тоже разбегались в разные стороны – юркие, странные и неуловимые. Потолок комнаты поплыл, словно палуба корабля, а потом нехотя встал на свое прежнее место. Баррет опустил веки, надеясь справиться с наваждением, но вместо этого уснул, как будто провалился в никуда.

На этот раз он не увидел снов.

Несколько недель спустя, как раз в тот вечер, когда жара немного спала, разогнанная ветром, свободно гулявшим по прямоугольным кварталам Картахены, Питер Баррет с галереи жилища де Ланды от нечего делать следил за полетом голубиной стаи.

Постройка не могла скрыть внушительного здания соседнего храма. Сизые и белые птицы вились вокруг фризов в стиле барокко, тыльная часть собора, обращенная к дому, выглядела мрачной громадой резного камня, местами помеченного пометом птиц. Невидимый отсюда вычурный фасад выходил на Пласа Майор, в просвет между крышами и камнем церковной кладки можно было разглядеть только кусок стены городского совета и ограду вокруг здания казначейства.

– Эй, англичанин! Спускайся вниз.

Баррет нехотя сошел с галереи во внутренний дворик, де Ланда, который лениво привалился к подпорке, уже ждал его в тени навеса.

– Садись на скамью, возьми чашу и налей себе чего заблагорассудится. Можешь хлестать маисовую водку, хотя я лично в жаркие дни предпочитаю травяной настой. Вижу, ты в себя пришел и больше не походишь на блуждающий призрак, а поэтому займемся делом, время не ждет, и каждый новый день приближает нас к блестящей победе или обидному поражению.

– Я не признаю поражений, Эрнандо.

– Пока что меня вполне устраивают твои вкусы. Ты был когда-нибудь в Веракрусе?

– В одной из лучших крепостей испанских владений? Какого дьявола! Конечно, нет. Хотя, будь у меня побольше людей и не один только люггер, я бы мог туда наведаться.

– Как мне кажется, укрепления Картахены производят лучшее впечатление. Впрочем, твоему подлому сброду с «Синего цветка», Педро, не по силам штурмовать ни здешние, ни тамошние форты.

– Эй, ты! Я не собираюсь спокойно слушать, как на испанский манер коверкают имя, данное мне при крещении. Или ты уймешься, или…

– Ладно, не будем покуда ссориться. Я вижу, ты достаточно окреп для морского путешествия.

– Задумал отправиться в этот самый Веракрус?

– Не совсем, мне интересно кое-что другое. Смотри, это место скопировано с карты, которую я у тебя отобрал.

Баррет взял протянутый Ландой кусок бумаги, повертел его так и сяк. Работа картографа выглядела не очень хорошей копией оригинала.

– Да, это то место, где должны быть сокровища ацтеков. Не слишком близко от самого Веракруса.

– Плавание останется в тайне от властей Новой Испании, хотя само по себе это тоже устроить не легко.

– Я чего-то не понял, – мрачновато отозвался Баррет. – У нас, на Скаллшорз, или, скажем, на Грей Сэйлз, все происходит очень просто. Если у тебя есть посудина, способная выдержать волну, ты загружаешь ее провиантом, порохом и всем таким прочим, набираешь ребят и идешь в открытое море. Что ты там делаешь и куда пристал по пути, касается только тебя и твоих компаньонов, если, конечно, плаксы-испанцы не забросают потом жалобами нашего губернатора, сэра Николаса Шарпа, или как там его. Молчание врагов зависит только от тебя. Море, Эрнандо, – отличная штука. Оно надежно прячет трупы.

– И ты смеешь говорить это мне, испанцу, здесь, на земле Картахены? Ваш Архипелаг – гнездилище пиратов, содом и гоморра, подлинное проклятие Вест-Индии.

– А что, я, по-твоему, должен пугаться? Каждый англичанин – свободный человек, если у него есть смелость, деньги и нет долгов.

Ланда отставил в сторону чашку с отваром, его темные глаза смотрели куда-то сквозь плечо Баррета, поверх галереи и плоской крыши дома – в сторону невидимой за строениями раскаленной Пласа Майор и арсенала, на заслонившее небо здание церкви в стиле барокко. Сквозняк улиц не проникал в замкнутый дворик. Листва на двух тонких деревцах не шевелилась. Ланда усмехнулся – с точки зрения Баррета довольно противно.

– Ты ошибаешься, англичанин, ты вовсе не свободный человек, а только мой пленник. Если мне придет в голову, ты сегодня же окажешься в тюрьме инквизиции, а дальше от случая, бюрократии и воображения святейших отцов будет зависеть, сожгут ли тебя как протестанта, или удавят как пирата. Ты когда-нибудь видел, как это происходит?

– Иди к дьяволу. Смерть – безобразная старая баба, но она всего лишь смерть. Еще никто в этом мире не умирал дважды, а умереть единожды придется всем.

Ланда налил себе еще золотистого отвара, задумчиво покачал чашку в руке, потом, видимо, заметив в жидкости соринку, выплеснул содержимое на булыжник патио, прямо Баррету под ноги.

– Хорошо, я понял, что ты не знаешь ничего или почти ничего. Процессы в трибунале идут годами, Питер. Наверняка действие дыбы тебе приходилось видеть. Может быть, ты сам вздергивал на нее неразговорчивых пленных. Но бывают испытания гораздо хуже. Тебя разденут и привяжут к раме веревкой, петли на руках и ногах обычно затягивают небрежно и до безобразия туго – так, что они разрывают кожу, сосуды и мышцы. В рот суют лоскут, пропихивают поглубже в глотку и поливают водой. Ты будешь кое-как глотать воду и через некоторое время начнешь испытывать подлинные муки утопающего. С той только разницей, что не сумеешь утонуть. Легкие твои надорвутся от удушья, а на тряпке после пытки останется кровь. Ты здоровый человек, Питер, и, конечно, останешься в живых. Или даже выдержишь его неоднократно. К сожалению, после полугода страха, мучений и бессмысленного ожидания ты сам запросишься на костер.

– Проклятый ублюдок.

– Вовсе нет. Я ведь тебя не выдал, верно? Напротив, я тебя спас и укрыл от властей. Скоро полдень. Кстати, сходи-ка прямо сейчас на Пласа Майор, там ты увидишь кое-что для себя интересное.

– Собираешься просто так выпустить меня из дома?

– Конечно. В твоих собственных интересах вернуться сюда целым и невредимым, тем более внешность позволяет тебе не слишком выделяться в толпе.

Баррет отставил нетронутую кружку. Донышко сосуда глухо стукнуло о дощатый стол. Цвет оставался терракотовым, только возле самой ручки проступило почти черное неправильной формы пятно. «Дьявольщина! Что бы могло значить этакое предсказание?»

– Эй, Баррет!

Капитан пиратов обернулся.

– Чего тебе надо, Эрнандо?

– Я только хотел сказать, что всякое в этом мире случается, постарайся проявить некоторое благоразумие, держи себя в руках.

– Хорошо, я постараюсь.

Баррет прошел под галереей в дом и выбрался на улицу с противоположной стороны. Широкие улицы Картахены-де-лас-Индиас заливало полуденное солнце. Мимо изредка катили кареты, каждую тащила упряжка из двух мулов. Желтый в белых проплешинах пес индейской породы, весь в пыли, грыз какую-то бурую тряпку. Прохожие, иногда невзрачные, иногда заносчивые, смуглые мужчины, разодетые женщины, худощавые подростки, шли мимо, не обращая никакого внимания на Баррета. На всякий случай он сдвинул шляпу поглубже на лоб и зашагал в одиночестве, но не на Пласа Майор, а прямиком в порт.

– Клятва по принуждению недорого стоит… Ты ведь угрожал убить Пэм, правда, де Ланда? Ну, ты сам выбрал себе скорый конец. Как только найду готовое к отплытию судно, я ненадолго вернусь в дом и прирежу тебя. Как говорят у нас на Скаллшорз – убей бешеного дьявола, покуда он не бросился.

С городской возвышенности он хорошо видел кромку прибоя в бухте Картахены, оба ее морских прохода, не до конца достроенные грандиозные укрепления Сан Фелипе-де-Баррахас, однообразные квадраты правильно размеченных кварталов и бесконечные ряды домов с патио. Мимо мрачной тенью скользнул монах в одежде францисканца. Чисто одетый подросток с лицом полукровки подошел поближе и попытался тронуть англичанина за рукав – он что-то лепетал на кастильском, испорченном странным акцентом языке. Баррет на всякий случай неопределенно махнул рукой и быстро пошел прочь, в надежде, что его попытка изобразить глухого кончилась удачно.

Порт встретил англичанина шумом и суетой, за которой скрывался давно заведенный порядок. Галеоны, груженные сахаром, золотом, индиго и кожей, готовились к обычному рейсу на Порто-Бельо, Баррет знал по опыту, что оттуда торговые караваны наверняка двинутся на Гавану, чтобы, после обычных приготовлений, переплыть океан и завершить свой путь в Кадисе.

Доски на бортах испанских судов крепились встык и блестели, как лакированные. Их богато украшенные форштевни были при постройке вытянуты вперед, а яйцеобразный корпус устроен так, чтобы максимально затруднить абордажную атаку.

Толпа под чужим небом горланила на чужом языке. Кто-то, как ни странно, волок ящик с книгами. Баррет молча проскользнул мимо испанских матросов и наметил судно, напоминавшее переделанный голландский флейт. После этого англичанин устроился в тени чахлого дерева и попытался напустить на себя вид бездельника. Шли минуты, он видел, как от борта отчалило каноэ, и терпеливо дождался, пока оно не причалит к берегу. Люди, в эту минуту ступившие на землю Картахены, не походили ни на испанцев, ни на португальцев. Баррету взбудораженная кровь ударила в голову. Он мгновенно вынырнул из толпы и пристроился к кучке английских моряков. Один из них обернулся с самым недоброжелательным видом и сказал на ломаном кастильском:

– Что тебе от нас нужно, hombre? Если ты посланец алькальда, то отвали, мы уже сказали все.

Баррет, несмотря на сильную жару, ощутил холодную испарину на висках.

– Я такой же англичанин, как и вы. Если у вас, парни, есть совесть, то вы не бросите соотечественника среди испанцев.

– Ты что, захотел, чтобы мы приняли тебя на борт?

– Черт возьми! А что же мне еще остается? Мой корабль затонул, меня подобрало в воде испанское судно «Хирона», теперь я, клянусь своим спасением, ни о чем не мечтаю так, как о том, чтобы уцелеть и снова вернуться на Скаллшорз.

Англичанин, который смахивал на морского офицера, понимающе усмехнулся.

– Меня зовут Лемюэль Хамм[7]. Я тебя понимаю, друг, ох, как я тебя понимаю… Наш «Бристоль» зашел в Картахену только потому, что судно дало течь. Контрабанду пришлось выбросить на рейде, ищейки поначалу утерлись, но тут, на беду, у штурмана отыскали кое-что из того, что под запретом. Сейчас он во дворце алькальда. Только не думай, не на торжественном обеде. Скорее всего Хокинса накажут на скорую руку, а потом всех нас отправят восвояси, не важно, с течью или без. По-моему, команде еще изрядно повезло. Мне очень жаль, друг, мы не можем взять беглеца на борт. Если тебя поймают на «Бристоле», нам всем конец.

– И вправду так все плохо?

– Я слышал, что давным-давно наш лорд-протектор предлагал испанскому монарху сделать английскую торговлю свободной, а торговцев неприкосновенными. Их собачий король ответил, что, мол, лучше ослепнет на оба глаза. Сейчас времена изменились, новый губернатор Ямайки послал в испанские владения парочку торговых представителей. Но эти парни не вмешиваются в сомнительные дела. Такова политика. И уж конечно, как Шарп, так и Морган всерьез настроены против пиратов – таких, как ты.

Баррета охватило отчаяние, тем более сильное, что ласковый ветер приятно веял с моря, и поверхность океана, отражая небо, светилась изумрудами и синевой.

– Может, хочешь передать письмо? – сочувственно спросил Хамм. – Так и быть, бумажку я спрячу в укромном месте.

– У тебя найдется, на чем писать, и перо? – Черт возьми, конечно же, нет. – Ну, тогда давай хотя бы нож.

Баррет взял у капитана кортик, отрезал от собственной рубашки манжету французской саржи, подобрал с земли перо чайки, потом острием до крови расцарапал запястье и коряво написал на полотне:

В таверну на Скаллшорз.

Дарагая Пэм!

Пишу тибе из Картахены, в которой оказался по маленькому случаю, насчет которого тебе знать ни обизательно. Я жив и здароф, скора вернусь на Скаллшорз и сабираюсь проверить, как ты без миня держишь абещание.

Твой Питер Баррет.

Хамм с очень мрачным видом сунул записку в карман.

– Надеюсь, ты мастер выражаться внятно, и наш риск не пропадет задаром. Пошли отсюда, парни, покуда этого несчастного не застукали в нашей компании. Дождемся вечера в лучшей портовой таверне. Напьемся там как следует. И всем держать языки на привязи! Лично я не собираюсь идти на Пласа Майор и смотреть там на простофилю Хокинса и на их балаган с наказанием.

Баррет повернулся и побрел прочь, машинально направляясь именно туда, куда не хотел идти Лемюэль Хамм, то есть на Пласа Майор. Как только пират оставил порт, толпа сделалась реже, а потом, у самой главной площади, наоборот, сгустилась. Волны выкриков, испанских фраз, смеха и беспорядочного гомона накатывали со всех сторон.

– Что это? – спросил Баррет по-кастильски у маленького разодетого мулата, но тот, испуганно сверкнув яркими белками, юркнул прочь, догоняя полногрудую сеньору с маленькой собачкой на серебряном поводке.

Здание, которое привлекло внимание Баррета, отличалось сдержанной роскошью форм. Окна первого этажа, забранные решетками, украшали розетки.

Двери открылись настежь, пропуская процессию, которая состояла из крупного человека в широкополой шляпе, солдат и раздетого по пояс незнакомого мужчины. Рыжая коротко остриженная голова узника выделялись ярким пятном.

В толпе посмеивались. Баррет без стеснения протолкался вперед, расшвыривая в стороны всех тех, кто ему мешал. Рыжий вертел шеей с затравленным видом. Это был тот самый неосторожный штурман, о котором рассказывал Лемюэль. Штурмана уже взгромоздили задом наперед на ослика, руки ему связали, второй конец веревки сложили петлей и накинули через голову на плечи.

Палач, крупный мужчина в черном, выступил вперед и хлестнул осужденного, масса людей взревела. Из первых рядов зевак градом полетели отбросы – мятые плоды, мусор и щепки. Они падали на шею терпеливого осла, на волосы и спину человека. Баррет напрягся, пытаясь разобрать смысл криков – в них однообразно и настойчиво повторялись одни и те же ругательства.

Рыжий, по спине которого темными струйкам стекала кровь, внезапно обернулся и ловко плюнул испанцам под ноги.

Баррет проталкивался назад. Толпа, окружив площадь, создала свободное пространство позади себя, туда и устремился англичанин. Он шел под жарким небом Картахены, направляясь к дому де Ланды, и не видел ничего перед собой. Желтый в белых проплешинах пес, получив меткий удар ногой, злобно щелкнул слюнявыми клыками и отлетел в сторону. Баррет подошел к двери испанца и постучал в нее кулаком.

– Открывай!

За дверью молчали. В глубине дома слышалась какая-то непонятная возня.

– Я говорю, открывай, мерзавец!

Баррету так и не открыли. Он выбрал пониже расположенное окно без решетки, толкнул кулаком раму – она легко отворилась вовнутрь – и перемахнул через подоконник. В доме было полутемно и сильно пахло сушеной травой. В задних комнатах и впрямь кое-что происходило – оттуда доносились такие звуки, как будто некто колотил вальком мокрое тряпье. В запах травы вплетался аромат горячего воска, видимо, тут недавно опрокинули и потушили свечу.

– Ланда!

Флибустьер отдернул занавеску, впуская в темное пространство приглушенный теплый свет южного вечера. Сармиенто лежала на полу навзничь, прикрывая лицо тонкими пальцами. Ланда пытался ударить ее сапогом в грудь, но, видимо, из-за недостатка света он только что промахнулся. На обнажившихся плечах Лусии наливались пурпуром свежие синяки. Баррет подошел вплотную, поймал испанца за воротник и туго накрутил ткань на кулак, стянув ее вокруг чужой шеи.

– Видно, ты окончательно рехнулся, нажравшись зелья. Я еще припомню тебе и это, и сегодняшнее «развлечение» на Пласа Майор.

Ланда выглядел злым, но уже отчасти успокоился. Кое-какие прыткие искорки в глазах все еще метались.

– Пусти, англичанин, – просипел он полузадушенно. – Я тебе говорю, пусти. Ты не сумеешь мне помешать, я все равно как следует накажу эту потаскуху.

– Может, она и распоследняя шлюха, какая разница? Зато мисс Лус спасла мою руку. Я не потерплю, чтобы ты, взбесясь от жары, чесал кулаки.

Баррет немного ослабил хватку, де Ланда освободился, в нерешительности потирая шею.

– Наверное, следовало бы утопить тебя в море, покуда ты был слабее котенка, теперь ты сделался самостоятельным и слишком быстро поправляешься, Питер. К сожалению, хорошая мысль пришла ко мне слишком поздно. Впредь не смей вставать между мужем и женой.

– Сармиенто тебе не жена.

– Это с вашей, английской точки зрения. В Испании можно легко обойтись без попов, достаточно при двух свидетелях назвать женщину женой.

Сармиенто уже встала и теперь поправляла порванное платье. Она потеряла платок, черные волосы упали на плечи.

– Не обращай на него внимания, Питер, – сказала она. – У Эрнандо от рождения желчь заменяет кровь.

Ланда сжал кулаки, но драку возобновить не решился, он пробормотал что-то вроде «carajo» и поспешно убрался в другую комнату.

Баррет отправился в патио. Солнце стремительно садилось, веяние прохлады сменило жару, длинные глубокие тени от стен падали на булыжник. Англичанин сел на скамью, взял в руки кружку, растерянно повертел ее и отставил прочь – близкая тьма мешала рассмотреть цвет сосуда. Кто-то подошел легкими шагами и неслышно сел рядом в темноте.

– Это вы, сеньорита Лусия?

Мелькнула искра, вспыхнул огонь лампы. Сармиенто уже поправила платье и прикрыла плечи, облик ее изменился, стал замкнутым и не наводил на мысли о беззащитности.

– Спасибо, англичанин, но тебе не следовало к нему прикасаться.

– Я сделал это не из-за вас, а потому что так захотелось.

– Конечно.

– Как все это вышло?

– Ланда странный человек, он мечтатель, злой мистик и верит в демонов индейской земли. Иногда он требует, чтобы я колдовала и гадала для него.

Баррет поежился.

– По правде признаться, мэм, то есть, я хочу сказать, сеньорита Сармиенто, я не хочу иметь дело ни с чем этаким, дьявольским. Как вы лечили меня?

Испанка засмеялась негромко, но Баррет почувствовал, как наливаются краской его щеки – хорошо хоть в сумерках не видно.

– О нет, англичанин, можешь не печалиться о своей темной судьбе. В Новой Гранаде много трав естественного происхождения, индейцы иногда делятся секретами, а у меня достаточно ловкие пальцы, чтобы вытащить осколки кости. Дьявол не покупал у тебя бессмертной души – с каждым новым убийством ты сам по частям даришь эту душу. Просто потому, что не знаешь ее цены.

– Ну, это уже полные глупости, сеньорита. Наш мир устроен просто – убивай или тебя беспощадно убьют. Возьми золото сам или тебя оберут до нитки.

Сармиенто засмеялась.

– Ты собрался плыть с Эрнандо на Веракрус?

– А вы как полагаете, у меня есть выбор?

– Будь там очень осторожен. Мой Ланда такой же де Ланда, как ты – дон Педро де Санчес. Бывший епископ Юкатана никогда не был его родственником, Эрнандо все это выдумал. Он подобрал тебя в море с расчетом, а использовав, попытается прикончить.

– Знаю, сеньорита. Не сомневайтесь, я отлично знаю все.

– Хочешь, я погадаю тебе? Дай-ка мне руку, в этом нет греха.

Баррет, помедлил, потом разжал правый кулак и подвинул раскрытую ладонь к свету.

– Вот она, смотрите как следует, сеньорита.

Сармиенто села ближе и склонилась над огрубевшей ладонью англичанина, длинные серьги в ее ушах едва слышно звенели. С минуту женщина молчала, причудливо водя по линиям острым ногтем, и только потом заговорила низким, певучим голосом:

– Я вижу море и опасность. Ту, к которой ты привык и которая происходит от воды, волн и ветра, стали и чужих раздраженных сердец. Она в прошлом, но появится и в будущем, тем более ты сам стремишься ей навстречу.

– Ну, это полбеды, – засмеялся Баррет.

– Я вижу землю, очень древнюю, волшебный город и древнего, чужого бога, который даст тебе многое, но это будет не совсем то, чего ты ждешь.

Баррет задумался – слова испанки немного смущали, но все равно оставались малопонятными.

Сармиенто крепко задумалась, нахмурила брови-стрелки и повернула ладонь Баррета к свету, неудобно вывернув ему запястье.

– Я вижу огонь, – неуверенно добавила она. – Много огня и очень много людей, монахов, подпоясанных веревками, и господ в роскошных дорогих повозках, взгляды сотен и сотен обращены к тебе. Это честь и слава, но это и огромная опасность, настоящая беда, Питер. Ты еще можешь избежать ее, если только по-настоящему захочешь.

– Это произойдет тут, в Картахене?

Лусия на вопрос не ответила. Ее зрачки расширились до невозможности, затопив радужки чернотой.

– Что ты видишь? – переспросил встревоженный Баррет.

– Я вижу кровь. Кровь на руках и кровь на земле…

– Что с тобой, Сармиенто?!

– Ничего, ничего, просто над патио резвятся духи ночи.

Испанка, кажется, успокоилась, дыхание ее стало реже, зрачки сузились до нормальных размеров.

– Чья была кровь?

– Я не знаю, мое видение словно помутнело. Я вдруг ощутила соленый вкус на языке и горький дым костров, боль ран и восторг победы. Все смешалось, как будто мы стояли на пороге смерти.

– Ты ясно видела мою смерть?

– Нет, думаю, что нет, линия твоей жизни еще не завершилась.

– Что ты видишь теперь?

Сармиенто опустила голову, плечи ее поникли.

– Я вижу реку, которая впадает в море, мутную желтую воду, течение сносит вниз трупы.

Баррет несколько смутился.

– Ах, не горюйте, чудная сеньорита. Война – обычное мужское занятие, она идет долго, а прекращается редко.

– Вижу волны.

– Где?

– Не знаю. Это гигантские валы, они разносят берег и сами разбиваются, ударяясь о него.

– Прибой в жизни моряка – обычная штука. Бывало, у нас на Скаллшорз…

Баррет осекся. Теперь Сармиенто отрешенно смотрела мимо его расслабленной руки на огонек лампы, в радужках ее глаз плавали одинокие искры света.

– У тебя сразу два устремления, Питер, – сказала она просто. – Ты хочешь женщину, которая не хочет тебя, и желаешь денег, чтобы получить то, что получить невозможно.

Баррет ощутил частый пульс у запястья своей зажатой в чужих пальцах ладони.

– Хватит, я вижу, вы устали, сеньорита.

– Немного, да. Гадание, как и колдовство, – трудное занятие. И небезопасное. Когда я была совсем девчонкой, на Гранда Авилии сожгли женщину. Ее звали Карла, и она была ведьма. Хотя некоторые считали, что Карла просто чересчур хороша и очень нравилась мужчинам. Я увязалась на казнь вслед за братом и видела, как ее балахон охватило огнем…

Лусия Сармиенто уже встала и, поправив накидку на точеных плечах, быстро ушла в дом. Одинокая масляная лампа продолжала гореть тусклым светом.