Читать книгу Жрица голубого огня - Группа авторов - Страница 8

Она брела через лес, тяжело опираясь на скользкое от крови копье. Располосованный бок уже даже не болел – онемел полностью, но срывающиеся капли черной крови шаг за шагом отмечали ее путь по снегу. Беспорядочные искры Голубого огня бегали по рукам, с сухим треском вспыхивали на ладонях, и она никак не могла ни остановить их, ни втянуть в себя… Колени подогнулись, и она рухнула в снег, понимая, что все, конец, дальше идти она не сможет. Бессильные злые слезы покатились по щекам, заставляя весь мир расплываться, мерцая нереальным голубым светом… Она моргнула, стряхивая слезинки с ресниц.

Сквозь сплетение ветвей ровно светился Голубой огонек.

Она поползла, волоча копье за собой. Ветви поддались, и она вывалилась на крохотную полянку, посреди которой горел Синий храмовый костерок и сидела женщина в короткой белой рубашке. Она узнала эту женщину и застонала снова – на этот раз от облегчения. Женщина обернулась…

– Ты? – неизменно прекрасное, словно вырезанное изо льда, лицо Айгыр выражало безмерное облегчение. – Где ты была? Куда он тебя уволок? – всхлипывая, Айгыр вытащила из ее сведенных судорогой пальцев копье. – Тебя все войско ищет, сестры с воздуха прочесывают… – подруга вдруг осеклась и уставилась на копье. – Это… его? Его кровь?

– Его… – прошептала она в ответ, почти не узнавая своего голоса, таким хриплым он стал, – Великого Черного Шамана Донгара Кайгала… моего мужа… больше нет в этом мире! Его нет! – запрокидывая голову к небесам, вдруг закричала она. – Никто больше не использует меня! Никто не принудит делать, чего не хочу! Никто не остановит меня!

– Не остановит… – глядя на нее восторженными и в то же время испуганными глазами, согласилась Айгыр. – С твоей-то силищей Голубого огня!

Подруга испытующе вглядывалась ей в лицо – будто рассчитывая увидеть там ответ на некий мучающий ее вопрос.

– Прошу простить меня, Мать-основательница Храма! – вдруг очень сухо и строго сказала Айгыр. – Я не могу поступить иначе!

Она удивленно вскинула на Айгыр глаза – и успела лишь увидеть, как та перекидывает копье в боевой хват… Тускло взблеснул покрытый запекшейся кровью наконечник… А потом в груди вспыхнул страшный мучительный холод, совсем не похожий на приятный холодок пушистого снега. И тут же по всему телу заструился убийственный, терзающий жар.

Ее тело выгнулось изломанной дугой… Последнее, что она увидела в этом мире, были слезы на глазах старой подруги Айгыр – и ее побелевшие пальцы, стиснутые на древке копья.

…С коротким воплем Аякчан села на своем тюфяке в темной школьной спальне.

– Ну что ты орешь? – сонно заворочалась на соседней койке Юлтэк.

– Сон страшный приснился, – пробормотала Аякчан, но поняла, что ее уже не слушают – Юлтэк перевернулась на другой бок и увлеченно засопела.

Еще бы! Наверное, тела своего не чувствует от усталости. У самой Аякчан от сотен перетасканных ею ведер воды невыносимо ломило плечи, кожа на ладонях была содрана ручкой щетки, которой она скоблила стены, а тело казалось пустым и легким из-за отданного внутреннего Огня. А попробуй не отдай, когда злющая, как разъяренный куль, Солкокчон требует! «Трижды шелковая» словно мухоморов объелась – с момента разгрома школы все до единой ученицы очень мало ели, почти не спали и все творили и творили из Огня, восстанавливая растаявшую башню. И у Аякчан совсем не было времени подумать!

Только нынче наставница Кэтэри улетела в центральный Храм за обещанной помощью в восстановлении школы, а «Трижды шелковая» позволила ученицам наконец отдохнуть.

Она подперла рукой тяжелую от недосыпа голову. От этого черного кузнеца одни неприятности! Он совершенно не похож на мальчишек в отцовском стойбище. И даже на парней, которых она встречала в городе во время своей единственной поездки со школьным обозом. Совсем, совсем другой… Чужой. Опасный. Персонаж из легенды!

Интересно, о чем таком загадочном шептались Королева и мальвины тогда, над воронкой. Впервые Аякчан пожалела, что во время своих тайных посещений библиотеки больше интересовалась управлением Огнем и даже не заглядывала в вотчину Кэтэри, отдел шаманской литературы. А ведь были, были там свитки… Аякчан зажмурилась, вспоминая – полки, прогибающиеся под тяжестью свитков, с некоторых и впрямь свисают синие Храмовые печати, запрещающие непосвященным даже прикасаться к ним под страхом Вечного огня. Тогда она не обратила на это внимания, а сейчас призадумалась. Истории о древнем Сивире и Кайгаловых войнах, которые Кэтэри заставляла читать своих учениц, отличались от тех, что рассказывал в отцовском стойбище белый шаман. А может, есть и другие истории, только для высших чинов Храма, и именно в них-то и скрыта вся правда?

Аякчан с содроганием вспомнила свой сон. Привидится же такое! Мать-основательница Храма, Донгар Черный – ее муж (полный бред!) и верховная Айгыр! Это сколько ж той тогда Дней? Аякчан задумалась. А ведь четверка верховных – Айгыр, Айбанса, Дьябылла и Демаан – упоминаются в летописях пятидесятидневной давности. И восьмидесятидневной. И в еще более ранних – тоже. Меняются Советники, меняются Королевы, а эти четверо – остаются. Аякчан решительно откинула тонкое одеяло и спустила ноги с койки. В библиотеке сейчас наверняка пусто – тем более что Кэтэри в школе нет.

Стараясь не шлепать ногами по полу, Аякчан тихо выскользнула из спальни и на ощупь двинулась по темному коридору. Зажечь даже маленький Огонек она не решалась – запасов Пламени почти не осталось, и когда Солкокчон разрешит ученицам их пополнить, никто не знал, а обращаться к припрятанному ею Огню Аякчан не решалась. Главное – не выделяться, быть как все. Не в первый раз она по темноте в библиотеку пробирается, дорога знакомая.

Но в самой библиотеке тоже было темно – даже обычный дежурный светильник не горел. Старшая наставница наводила экономию. Тратя последние крохи собственного Пламени, Аякчан затеплила на ладони крохотный Огонечек и медленно воспарила к потолку. Вот они! На полке плотными рядами лежали свитки с синими запретительными печатями – «Только для верховных жриц». Лицо девочки разочарованно вытянулось – ее поход в библиотеку оказался напрасным. Такие печати вскрыть невозможно, они просто не поддадутся никому, в ком внутреннего Огня меньше, чем у верховных! А ведь здесь вся история Храма от Дня основания. Вот этому свитку никак не меньше тысячи Дней. Аякчан невольно коснулась свисающей на ветхом шнуре печати кончиком пальца.

Послышался глухой хлопок – печать исчезла! Как и не было!

Но… Как это? Она же не верховная! Наверное… Наверное, это потому, что свиток такой старый – да-да! Даже сила Огня начала истаивать… Впрочем, какая разница, надо этим пользоваться!

Аякчан торопливо сгребла раскрывшийся свиток, слетела вниз и уселась на полу, поджав ноги. Держа Огонек на одной руке, второй она начала медленно разворачивать бересту. В первый момент она испытала разочарование. Это не походило ни на летопись, ни на шаманские стихи, ни на песни олонхо. Больше всего это напоминало стопку хозяйственных заметок – внутри свитка оказались беспорядочно свернуты небольшие обрывки бересты. Таким же, как в ее бесценных свитках по управлению Огнем, старинным простоватым слогом, делающим каждую запись похожей на древнее сказание, кто-то сообщал о бочках тюленьего масла и мешках с порсой, закупленных на День. И внизу – написанное другой рукой коротенькое распоряжение «Отправить в кладовые». Другое сообщение докладывало о каких-то свитках для обучения грамоте – и снова внизу краткая пометка с приказом разослать их по селениям. Потом что-то о предоставлении Голубого огня оленьим пастухам для перегонки стад… Аякчан передернула плечами – обыкновенное Храмовое хозяйство! Большой Храм, может, даже центральный, но ей-то что до этих расчетов тысячедневной давности? Стоп! Она остановилась, только сейчас заметив – а ведь все распоряжения и приказы поверх Храмовых бумажек написаны одной рукой! И это… Да, точно! Тот же самый летящий почерк, что и в найденных ею древних свитках по управлению Огнем – свитках, которые научили ее большему, чем все наставницы! Она снова переворошила куски бересты – уже внимательнее. Мать-Уот! Да это же приказ об основании школы – их школы! И даже план здания! Башен с кабинетом старшей наставницы и комнатами мальвин, похоже, сперва не было, а вот спальня учениц оказалась на месте. И едальня, и постирочная, и… Палец Аякчан замерз на выцветших линиях… Ее тайная комнатка под лестницей была. И точно, как сейчас, в ней не было двери – будто входящий каждый раз просто намораживал стенку у себя за спиной. Будто эта комната с самого начала задумывалась как тайная.

Хмыкнув – надо же! – Аякчан перевернула чертеж.

Все тем же летящим, неразборчивым почерком на задней его стороне было написано:

«На ветра духах Донгар залетал. Злился шибко: один Черный его жаловался мало-мало. Чукчи, говорит, подношения жалеют, шамана камлать – стада оленей охранять не зовут, волков Голубым огнем гоняют! Разберись, говорит. Нечего разбираться, однако – его Черные девкам моим мешают все время сильно! Стыдно жадными такими быть, делиться надо мало-мало!

И чего не хватает-то? Никогда еще Сивир не жил так богато да мирно! Шаманы Черные учат, да лечат, да тварей нижних гоняют, кузнецы столько штук всяких напридумывали работу людям облегчить, что шутят некоторые – мол, скоро вовсе специальных механических людей соорудят, чтоб те работали, пока настоящие люди на праздниках-ысыахах гуляют да араку пьют! Стойбищам между собой ссориться мои девки-жрицы не дают, даже с лесом-тайгой у людей мир – Брат Медведя всех лесных в строгости держит, медведи у него по ниточке строятся. Да только разве ж они сами всего этого добились? Разве ж возможно такое без силы Голубого огня, что нынче в каждом костре, да в каждом горне, да в каждом чувале? Разве жили бы так счастливо без руководящей да направляющей воли Храма?

И ведь не ценят вовсе! Охотники стойбищные ворчат, почему зверей мясных да пушных нельзя добывать больше, чем Брат Медведя дозволяет. Черные кузнецы злятся, отчего Храм их новые придумки запретить хочет, особенно оружие всякое опасное, убивательное. Ну чисто дети малые! Теперь еще Донгар со своими шаманами – злой прилетел, а улетел еще злее. Думал, я его тут олениной кормить, аракой поить, прощения просить стану! Зачем думал? Зачем извиняться – когда права я!

Плохо, однако – кузнец на меня сердится. Не приезжает. Позлить его еще мало-мало побольше – тогда явится? Тоска у меня на сердце без него!»

Дальше следовал новый обрывок листа – чернила на нем совсем расползлись от времени, но прочитать еще можно было:

«Донгар злится сильно-сильно! Шаман черный, что из-за камлания жаловался, пропал совсем. В Нижний мир за душой, что совсем уходила, погнался – душу не догнал и сам пропал. Донгар говорит – из-за нас все, мои жрицы шамана разозлили, он с духами и не совладал. Не знаю, что и ответить ему, на слова такие. Черный погиб – горе великое, однако…»

Аякчан остановилась, недоуменно приоткрыв рот. Древний язык, простецкий, какого нынче и в самых диких стойбищах не услышишь, она понимала с трудом. Наверное, она ошиблась, неверно разобрала… Жрица Голубого огня – ведь пишет наверняка жрица, да еще немалого ранга – считает горем смерть черного шамана? Злобного исчадия Нижнего мира, от которых, как их всегда учили, на Сивир приходили только смерть и разрушения? Она снова уткнулась в текст, с трудом разбирая размытые строчки:

«…горе – кроме Черных, кто человека с последнего Пути мало-мало завернет? Никто, даже девки мои Храмовые, в Ночи селения от родичей с Низу не оборонит…»

Родичей? Аякчан пожала плечами.

«Однако гордые они больно – весь Сивир-средний за свой чум держат! Кузнец наш разговор слушал, а я глядела на него да думала – еще красивее он стал. Или чудится мне оттого, что не виделись мы давно? Донгар криком кричал, а я и не слышала ничего, все на кузнеца смотрела. Однако горцы кузнецовы тоже мной мало-мало недовольные – что я не велю продавать мечи да копья кому попало, не нравится им так-то! А когда одни люди Сивир-земли на других с южными мечами идут да друг друга шибко-шибко режут, видать, нравится? Они говорят, жрицы в торговлю их лезут, деньгу получать не дают, говорят, не могут девки, хоть и голубоволосые, мастерам указывать. У меня в ладошках Огонь свербит, наружу рвется, показать мало-мало, чего мы можем. Держусь, однако – заради кузнеца. Гуляли мы с ним по Храмовому саду – разговоры вели, убедить я его пыталась. Ведь правая я, только я и права! Не остановлю кузнецов да шаманов – доиграются неразумные! Одно хорошо – Брат Медведя мою сторону держит. Племени его новое горское оружие тоже против шерсти».

И ниже приписка:

«И не знала я – а Донгар за мной да кузнецом из окна подглядывал. Бесится теперь, как гнусом болотным покусанный. Чего беситься, однако? Не хозяин он мне, и никто не хозяин!»

Следующую запись оказалось почти невозможно разобрать – писалось явно второпях, не все слова были даже дописаны до конца:

«Конечно, правая я оказалась, доигрались они, однако! Два черных шамана стадо делили – в поединке шаманском подрались, камланием черным друг дружку шугали, духов нижних между собой драться заставили. Подумали бы хоть бесстыдные-бессовестные, духам-то каково? Сидишь у себя в Нижнем мире спокойнешенько, араку из черепа врага пьешь, вдруг камланием тебя хватают да наверх, в Средний мир, волокут да в драку бросают? А дух бы и рад на самого шамана кинуться, так их, Черных, просто не возьмешь – вот и приходится подчиняться!»

Аякчан снова остановилась, аж хватая ртом воздух. Такой сочувственный подход к проблемам обитателей Нижнего, подземного мира был для нее… скажем так, внове!

«Ну, один шаман, как водится, победил, оленей к себе погнал, – продолжала писать неведомая жрица. – А тот, что проиграл, обозлился шибко-шибко, мэнквов из Нижнего мира вызвал да мясом кровавым раздразнил. Те опосля железных лесов Нижнего мира от духа мясного одурели вовсе и на селение шамана-победителя кинулись. Выели подчистую – хоть оленей, хоть мужиков, хоть баб с детишками. Потом пуще разохотились, по округе пошли. Люди бегут. Из племени Брата Медведя многие погибли – теперь мести хотят. Своих девок-жриц на помощь шлю…»