Читать книгу Выстрел (сборник) - Группа авторов - Страница 2

Из Сен-Клода в Бушу дорога идет сначала по правому берегу Такона, потом, оставив слева Сетмонсель, пересекает реку по мосту. Долина Такона невероятно живописна. Потоки воды бегут с гор и, сливаясь с ручьем, шумно текут по каменистому ложу.

Гонсолен, один из самых богатых торговцев лесом в департаменте Юра, жил в Бушу, на том месте, где находился древний приорат[2], от которого теперь остались лишь едва заметные развалины. Дельцу принадлежал большой лесопильный завод к юго-востоку от Бушу. Гонсолен, потеряв свою первую жену, которая умерла еще молодой и не подарила ему детей, оставался вдовцом до сорокалетнего возраста. Он не предполагал жениться во второй раз, но случай свел его с бедной девушкой, Мадлен Рейно, красота которой произвела на Гонсолена неизгладимое впечатление. Любовь, дремавшая в нем с тех пор, как он лишился жены, пробудилась с новой силой. Он тотчас решил жениться на Мадлен. Опасения, внушаемые ему голосом рассудка, не могли заставить его передумать. Он сделал девушке предложение.

Гонсолен был меркантильным стариком, не обладающим приятной наружностью. Когда жители Сен-Клода узнали о его предложении, они изрядно повеселились. Никто не думал, что Мадлен Рейно согласится, однако все ошиблись. Несмотря на свои двадцать лет, несмотря на блеск изумительной красоты и огромную разницу в возрасте, Мадлен захотела стать женой торговца лесом. По городу распространились самые невероятные слухи, а потом эту историю постепенно перестали обсуждать.

Мадлен с мужем поселились в Бушу, редко бывали в Сен-Клоде и вели уединенную жизнь. Бывшие приятельницы госпожи Гонсолен говорили: «Как она, должно быть, состарилась и как она скучает». Прошло десять лет. Что стало с любовью Гонсолена? Она не утратила своей силы, несмотря на седые волосы, несмотря на старость и преждевременную дряхлость. А каким могло быть супружество старика с молодой женщиной, которая становилась только красивее с годами, так как была горячей по натуре, а ее сердце оставалось незанятым? Сродни аду.

Эта история столь драматична и столь тесно связана с нашим рассказом, что мы не можем не поведать о ней в нескольких словах. Согласившись стать женой Гонсолена, Мадлен думала только об одном – во что бы то ни стало избавиться от нищеты, в которой была погребена ее молодость. Дочь помощника лесного инспектора, она жила с матерью на жалкую пенсию, доставшуюся им после смерти Жана Рейно, на которого во время урагана упала сломанная сосна. Последствия этого природного катаклизма все еще помнят старожилы Сен-Клода.

Несмотря на свою красоту, Мадлен была вправе рассчитывать на внимание только тех женихов, которые, хотя и могли избавить ее от нищеты, были не в состоянии внести в ее жизнь блеск и роскошь. Предложение Гонсолена, его любовь, его ослепление принесли с собой неожиданное богатство. А полюбить этого человека, который дарил ей преданность своего возраста, прямоту сердца, богатство, приносимое экономной жизнью и усиленным трудом, она и не помышляла. Любить Гонсолена, громадного, как башня, с квадратными плечами и мощной головой, огромными ногами, такими же крепкими, как скалы в Юра, по ее мнению, было невозможно. Мадлен относилась к своему замужеству как к двери, отворяемой в сторону счастья. Ее прежняя нищая жизнь была сном, и Гонсолен разбудил ее.

Через несколько месяцев, рассчитывая на любовь мужа, она захотела оставить Бушу и поехать или в Безансон, или в Париж. В Бушу, этом горном краю с его скалами, лесами, долинами, потоками, гротами и каскадами, где снег не тает месяцев восемь или девять, царила невероятная красота, но Мадлен говорила, что с таким богатством, как у Гонсолена, то есть более чем тридцатью тысячами франков годового дохода, неблагоразумно проводить двенадцать месяцев в году среди этого однообразия и уединения. Она родилась не в этом краю и не хотела больше оставаться там. После смерти Жана Рейно бедность мешала ее матери и ей оставить Сен-Клод, но теперь, когда любовь Гонсолена сделала ее богатой, у нее было только одно желание, одна мысль – бежать из Бушу, где она задыхалась, как будто цепь гор обрушилась на ее грудь. Гонсолен выслушал жену, потом, покачав головой, лаконично ответил: «Нет, я не хочу оставлять Бушу».

Первый раз, когда Мадлен обратилась к мужу с этой просьбой и получила отказ, она стала настаивать, думая, что ее хорошеньких надувшихся губок и мольбы в больших глазах будет достаточно, чтобы сломить сопротивление мужа. Но он повторил: «Я родился в Бушу и здесь составил свое состояние. Притом я скоро умру – едва ли проживу больше года. Я не хочу уезжать. К чему это?»

Мадлен наткнулась на несгибаемую волю. Напрасно она пускала в ход все свои хитрости и уловки. Она огорчала мужа, но ей не удалось поколебать его решимость. Неприятные сцены и упреки нарушили домашнее спокойствие. Они всегда кончались одной фразой, холодно и твердо произносимой торговцем леса: «Я хочу остаться в Бушу». Между тем Гонсолен продолжал любить Мадлен, и будущее всегда казалось ему бесконечным горизонтом спокойного моря, в котором отражается золотистое сияние лучезарного солнца.

Когда Мадлен осознала, что все ее просьбы напрасны, она замолчала. Но тогда для Гонсолена началась ежеминутная мука. Внешне холодная и сухая, молодая женщина замкнулась в себе. Равнодушие Мадлен к мужу перешло в ненависть, тем более жестокую, что она скрывала ее. Гонсолен клал к ее ногам всю свою любовь и всю свою душу, отказываясь только от одного – оставить Бушу, а она принимала вид женщины, которая покоряется капризам самовластного и грубого деспота. Гонсолен наконец заметил эту перемену в Мадлен, но было уже поздно, и он напрасно старался смягчить обиду, которую затаила в своей душе молодая женщина. Он наткнулся на совершенное бесстрастие.

Гонсолен решил предложить жене новые развлечения, сделал новые пристройки к своему дому, меблировал его с роскошью вельможи, старался разбудить в жене прихоти, чтобы иметь радость исполнять их. Это был преданный и робкий невольник. Он ползал перед женой, целовал подол ее платья, вытирал губами пыль с ее ботинок и упрямился лишь тогда, когда улавливал в словах Мадлен намек на отъезд из Бушу. Он всю жизнь прожил в этих горах, среди сосен, буков и скал, жизнь уже долгую, и покинуть эту деревню для него было равносильно медленному отравлению. Он не выдержал бы и умер. Он это понимал, чувствовал. Этот человек, у которого была любимая жена, который мог ежечасно упиваться ее красотой, блеском ее глаз, гладить своей огрубелой красной рукой шелковистые и тяжелые пряди черных волос, дышать ее жизнью и пьянеть от страсти, теперь боялся умереть. Он не мог решиться расстаться с этим существом, один взгляд которого сводил его с ума или терзал. Эта мысль ужасала его.

Он чувствовал странную ревность. Что случится, когда он умрет? Что сделает Мадлен? Как долго она будет вспоминать его? Долго ли будет сожалеть о нем? Он часто сомневался в любви своей жены. Умереть значило оставить Мадлен другому. Кем будет этот другой? А его, Гонсолена, забудут! Он станет одним из тех призраков утреннего сна, которых прогоняет первый луч солнца. Ревность странная, но воистину мучительная.

Молодая женщина, со своей стороны, проводила жизнь в смертельной скуке. В глубине ее души таилось безумное желание покончить с этим однообразием. Ее сердце не жило до сих пор, а в материнстве, которое могло бы отвлечь ее мысли, может быть, спасти ее, успокоить ее возмущение, – в материнстве ей было отказано.

На горе недалеко от парка, в центре которого был выстроен дом Гонсолена, жил лесоруб, Томас Луар, часто работавший у торговца лесом. Это был очень странный и причудливый малый, о котором ходили различные слухи. Одни называли его контрабандистом и смелым браконьером, который не побоялся бы вступить в драку с жандармами, лесничими или таможенными. Другие представляли его прилежным работником, глубоко привязанным к своей старой матери и окружавшим ее заботой и нежностью.

Томас Луар был браконьером, как все крестьяне в Бушу, возможно, чуть смелее других, потому что не любил прятаться. Часто Томас становился контрабандистом. Хотя он был крепкого сложения и не имел недостатка в работе, он не всегда располагал средствами, чтобы оказывать матери ту помощь, которой требовало ее слабое здоровье. Он хотел, чтобы в доме ее окружал достаток, а его тяжелое ремесло, как ни был он искусен и неутомим, не избавляло старушку зимой от холода, не позволяло покупать нужные лекарства и приглашать доктора из Сен-Клода, когда больной делалось хуже. Тогда Томас брал свои сбережения, бросал топор, застегивал штиблеты и отправлялся в Швейцарию, откуда возвращался по горным тропинкам с тюком табака на спине. Его называли дикарем, но он был всего лишь робок. Его называли добрым, и не ошибались.

Томас получил некоторое образование. В детстве он был смышленым, и это заметили в школе. Приходский священник полюбил его, взял к себе, а так как мать его в то время работала, а отец был еще жив, священник поместил Томаса Луара за казенные деньги в семинарию в Сольнье. Томас оставался там четыре года. В этот промежуток времени отец умер, а мать занемогла. Пришлось забрать ребенка из семинарии.

Вернувшись в Бушу, Луар выбрал ремесло лесоруба и работал с утра до вечера. Он не жаловался, не сожалел. В холодных стенах семинарии Томас задыхался. На него надели оковы, с которыми он никак не мог смириться. Он умирал в семинарии, как волчонок в конуре. Свобода стала для него громадным облегчением. В двадцать пять лет Томас Луар был высоким и крепким молодым человеком с правильными чертами лица, с кротким взглядом и квадратным лбом. Темно-каштановые волосы были острижены под гребенку. Он не носил ни усов, ни бороды и потому казался еще моложе.

Ему приписывали много любовных интриг. Когда он шел утром по дороге в Бушу и останавливался поговорить с фермером, гнавшим быков, редко бывало, что разговор не оканчивался такими словами: «Ну, Томас, ты все еще ходишь к своей блондинке?» Молодой человек смеялся и пожимал плечами. Дело было в том, что он еще не думал о любви. Его жизнь наполняла трудная и беспрерывная работа да привязанность к матери. Когда кто-нибудь из молодых людей в Бушу женился, Томас чувствовал неопределенную печаль, но он быстро отбрасывал ее от себя с улыбкой, и если грусть возвращалась, он говорил себе: «Пройдет!» И грусть в самом деле проходила, как мелкий дождь, прогоняемый лучами веселого солнца.

Однажды на тропинке, поднимавшейся в гору между соснами, Томас встретил молодую женщину. Тропинка была узкая, и Томас посторонился, чтобы пропустить женщину. Это была Мадлен. Луар не мог сдержать восторга и пробормотал, сам не зная, что говорит:

– Боже, как она хороша!

Прошло несколько месяцев. В одно прекрасное весеннее утро лесоруб охотился в парке Гонсолена. Он не обращал внимания на угрозы лесничего Гиде, хотя ему уже дважды пришлось повздорить с самим хозяином. С ружьем под мышкой, спрятавшись в кустарнике, он поджидал косулю, которая скрывалась в чаще. Это было в апреле. Солнце, уже теплое, пробивалось сквозь ветви, освещая зазеленевший мох, распускающиеся почки деревьев и первые фиалки. Вдруг Томас услышал голоса, потом затрещали веточки, свалившиеся с сосен: кто-то приближался к месту, где притаился охотник. Он спрятался за дерево.

Мадлен Гонсолен, небрежно опираясь на руку мужа, шла по тропинке в десяти шагах от Томаса. Ее иссиня-черные волосы блестели на солнце, она не потрудилась причесать их, и пряди свободно падали на шею и на спину. Она оставила мужа, нарвала цветов и вошла в лес. Не сделав и двух шагов, женщина вдруг остановилась и вскрикнула от испуга: она очутилась лицом к лицу с лесорубом. Он смотрел на Мадлен с простодушным, почти детским восторгом. Гонсолен прибежал на крик жены. При виде молодого человека он рассвирепел.

– Опять ты, Томас Луар? – сказал он грубо.

Томас не слушал. Он не спускал глаз с Мадлен.

– Слушай же, негодяй! – продолжал злиться старик. – Предупреждаю тебя, я приказал моим лесничим всадить тебе в ребра дробь, если они застанут тебя в парке.

Томас не шевелился, тогда Гонсолен стал его трясти. Томас казался удивленным. Он как будто пробудился ото сна, закинул ружье на плечо и пробормотал:

– Ах, да! Я охотился. Одной косулей больше или меньше в вашем лесу, какая вам разница, господин Гонсолен?

И, опять взглянув на Мадлен, он машинально повторил дрожащими губами:

– Боже! Как она хороша!..

Мадлен покраснела. Эта грубая лесть понравилась ей. Томас убежал, не оборачиваясь. Приятель, встретивший юношу, когда тот выходил из парка, и удивленный его неровной походкой, закричал:

– Томас, уж не пьян ли ты, что у тебя ноги заплетаются?

Томас действительно опьянел.