Читать книгу Письма женщин к Пушкину - Группа авторов - Страница 7

Письма старшей дочери П. А. Осиповой Анны Николаевны Вульф чрезвычайно характерны для суждения о «Михайловских» годах Пушкина. Они полнее всего свидетельствуют о его роли в женском обществе Тригорского, о любовной практике поэта, о производимом им впечатлении и возникавших вокруг него сердечных драмах.

Из этих писем выступает довольно отчетливо характерный для стародворянского русского быта любовный поединок матери с дочерью. Условия тогдашней жизни с замкнутым, почти что кастовым кругом знакомых, с невозможностью для девушек и женщин общаться с представителями различных сословий и свободно выбирать себе друзей или спутников жизни в любом кругу, вызывали постоянные семейные столкновения женских интересов. Обычай «гостить», ночевать или даже подолгу дружески жить у соседей всячески способствовал таким драматическим столкновением подруг или родственниц вокруг привлекательных героев их обычного круга. По дневникам Е. В. Сухово-Кобылиной нам известно, какая драма взаимной ревности разыгралась между ней и ее матерью из-за жившего в их доме Н. И. Надеждина. Недаром Тургенев в конце 40-х годов широко использовал этот драматический мотив в своем «Месяце в деревне».

Аналогичная драма, хотя и в менее острых формах, разыгралась и в Тригорском. Увлеченная Пушкиным, мать Анны Николаевны, Прасковья Александровна Осипова, решает удалить возможную соперницу свою, старшую дочь, отдавая себе, очевидно, полный отчет в ее чувстве к Пушкину. «Вчера у меня была очень бурная сцена с моей матерью из-за моего отъезда. Она сказала перед всеми моими родными, что решительно оставляет меня здесь… Если бы вы знали, как я печальна! Я, право, думаю, как А. К. (Анна Керн), что она одна хочет одержать над вами победу и что она из ревности оставляет меня здесь…» И далее: «Я страшно зла на мою мать; вот ведь какая женщина!»

В письмах Анны Николаевны много глубокого, искреннего и красивого чувства. Она имела право писать поэту: «Вы терзаете и раните сердце, цены которому не знаете». Особенно проникновенно и сердечно письмо, вызванное переломом в судьбе поэта (отъезд его из Михайловского в Москву по вызову императора). «Боже, с какой радостью я бы узнала, что вы прощены, если бы даже мне не пришлось вас никогда больше увидеть, хотя это условие для меня столь же ужасно, как смерть». И это несмотря на довольно легкое отношение к ней Пушкина, который подчас «оскорбляет» ее своим поведением, ведет себя как «опасный человек», недостоин искренней любви и т. п. За все это Анна Николаевна пытается иногда возбудить в письмах его ревность, но делает это крайне наивно и простодушно.

В пачке женских писем к Пушкину листки Анны Николаевны Вульф занимают особое место: это единственные дошедшие до нас письма к нему девушки, по-видимому, искренне и глубоко его любившей.[7]

А.С. Пушкин – А. Н. Вульф

21 июля 1825 г. Михайловское

Пишу вам после очень грустного опьянения; вы видите, я держу свое слово.

Итак: в Риге ли вы уже? одержали ли победы? скоро ли выходите замуж? нашли ли уланов? Сообщите мне обо всем этом во всех подробностях, ибо вы знаете, что, несмотря на мои злые шутки, я поистине интересуюсь всем, что вас касается. Хотел я побранить вас, да не хватает на то смелости на таком почтительном расстоянии; что же касается нравоучений и советов, то вы их получите. Слушайте хорошенько: 1) Во имя неба, будьте ветрены лишь с вашими друзьями (мужского рода): последние воспользуются этою ветреностью лишь в свою пользу, тогда как подруги повредят вам, ибо усвойте себе хорошенько ту мысль, что все они столь же пусты и столь же болтливы, как и вы сами. 2) Носите короткие платья, ибо у вас прехорошенькие ножки, да не растрепывайте височков, хотя бы это было и модно, так как у вас, к несчастью, круглое лицо. 3) С некоторого времени вы стали очень учены, но… не старайтесь выказывать этого, и если какой-нибудь улан скажет вам, «что с вами нездорово вальсировать», – не смейтесь и не жеманьтесь и не делайте вида, что этим гордитесь; высморкайтесь, отвернитесь и заговорите о чем-либо другом. 4) Не забудьте о последнем издании Байрона.

Знаете, за что я хотел побранить вас? Нет? Испорченная девица, без чувства и без… и т. д. А ваши обещания? Сдержали вы их? Пусть – не стану больше говорить о них и прощаю вас, тем более что и сам об этом вспомнил лишь после вашего отъезда. Странно, где же у меня тогда была голова? После сего поговорим о другом.

Все Тригорское поет: «не мила ей прелесть ночи, а у меня от этого сердце ноет». Вчера мы с Алексеем[8] говорили подряд четыре часа. Никогда еще не было у нас такого продолжительного разговора. Угадайте, что нас вдруг так сблизило? Скука? Сродство чувства? Ничего не знаю: каждую ночь гуляю я по своему саду и говорю себе: она была здесь; камень, о который она споткнулась, лежит на моем столе подле ветки увядшего гелиотропа. Пишу много стихов, – все это, если хотите, очень похоже на любовь, но клянусь вам, что о ней и помину нет.

Если бы я был влюблен, то в воскресенье со мною сделались бы конвульсии от бешенства и ревности; а мне было только досадно. Однако мысль, что я ничего для нее не значу, что, пробудив и заняв ее воображение, я только потешил ее любопытство; что воспоминание обо мне ни на минуту не сделает ее ни рассеяннее среди ее триумфов, ни мрачнее в дни грусти; что прекрасные глаза ее остановятся на каком-нибудь рижском франте с тем же раздирающим сердце и сладострастным выражением, – нет, эта мысль для меня невыносима; скажите ей, что я умру от этого; нет, не говорите, а то это очаровательное создание насмеется надо мною. Но скажите ей, что уж если в ее сердце нет для меня тайной нежности, если нет в нем таинственного, меланхолического ко мне влечения, то я презираю ее, понимаете ли? Да, презираю, несмотря на все удивление, которое должно возбудить в ней это столь новое для нее чувство.

До свидания, баронесса, примите выражение уважения от вашего прозаического обожателя.

Р. S. Пришлите мне рецепт, который вы мне обещали. Я наделал столько глупостей, что сил нет. Проклятый приезд, проклятый отъезд.

А.Н. Вульф – А. С. Пушкину

Начало марта 1826 г. Малинники

Вы теперь уж давно в Михайловском – вот все, что я знаю, наверное, о вас. Я долго колебалась, написать ли вам до получения от вас письма; но так как размышления никогда меня ни к чему не приводят, я уступила желанию написать вам. Но с чего мне начать и что вам сказать? Я боюсь и не могу дать воли моему перу; боже, почему я не уехала раньше, почему – но нет, мои сожаления ни к чему – они будут лишь торжеством для вашего тщеславия; весьма возможно, что вы уже не помните последних дней, которые мы провели вместе. Я жалею, что не написала вам в первые дни моего приезда: мое письмо было бы прелестным, но теперь это для меня невозможно: я могу быть только нежной и думаю, что в конце концов порву это письмо. Знаете ли вы, что я пишу вам письмо и плачу? Меня это компрометирует, я чувствую, но это сильнее меня; я не могу себя преодолеть. Я остаюсь тут почти наверное; моя милая матушка устроила это, не спрашивая моего мнения; она уверяет, что с моей стороны большая непоследовательность не желать теперь оставаться здесь, когда зимой я хотела уехать сюда даже одна! Вы видите, что сами во всем виноваты; должна ли я проклинать или благословлять провидение, пославшее вас на моем пути в Тригорское? Если еще вы будете сердиться на меня за то, что я остаюсь здесь, вы будете тогда прямо чудовищем, слышите ли, сударь? Я сделаю все возможное, чтобы не оставаться, даю вам слово, и если мне не удастся, то поверьте, не по моей вине. Не думайте, однако же, что я хочу этого потому, что тут никого у меня нет. Совсем нет: я нашла здесь очень милого кузена, который меня страстно любит и не желает ничего лучшего, чем доказать мне это по вашему способу, если бы я только пожелала. Это не улан, как вы может быть готовы предположить, но гвардейский офицер, очаровательный молодой человек, который мне ни с кем не изменяет; слышите? Он не может перенести мысли, что я столько времени пробыла с вами, таким безнравственным человеком. Но увы! Я ничего не чувствую при его приближении: присутствие его не вызывает во мне никакого волнения.

Я все еще надеюсь получить от вас письмо. Какой радостью это было бы для меня! Я не смею, однако, просить вас об этом, я боюсь даже, что не смогу вам писать, так как не знаю, удастся ли мне прятать письма от моих кузин, а тогда что могла бы я вам сказать? Я предпочитаю совсем не получать от вас писем, чем иметь подобные тем, которые писались вами в Ригу.

Почему не покинула я вас теперь с тогдашним безразличием, почему Нетти не приехала тогда за мной, – быть может, мы расстались бы иначе. Я не показала ей этого письма под различными предлогами, говоря, что пишу А. Керн. Но я не могу так поступать всегда, не вызывая подозрение; несмотря на все мое легкомыслие и непоследовательность, вы сумели сделать меня скрытной. Я говорю о вас возможно меньше, но мне грустно, и я плачу. Это, конечно, очень глупо, так как я уверена, что вы уже думаете обо мне с большим равнодушием и, быть может, рассказываете обо мне всякие ужасы, тогда как я!.. Я забыла вам сказать, что мама нашла вас грустным при нашем отъезде. Ему, кажется, нас жаль! Мое желание вернуться внушает ей подозрение, и я боюсь слишком торопить это. Прощайте, делаю вам гримасу.

8 марта. Уже несколько дней, как я написала вам это письмо: я не могла решиться вам его отослать. Боже! Решено, что я останусь здесь. Вчера у меня была очень бурная сцена с моей матерью из-за моего отъезда. Она сказала перед всеми моими родными, что решительно оставляет меня здесь, что я должна остаться и она никак не может меня взять с собою, ибо, уезжая, устроилась так, чтобы оставить меня здесь. Если бы вы знали, как я опечалена! Я, право, думаю, как и А. К., что она одна хочет одержать над вами победу и что она из ревности оставляет меня здесь. Надеюсь, однако же, что это продлится так только до лета: моя тетка поедет тогда во Псков, и мы вернемся вместе с Нетти. Но сколько перемен может произойти до тех пор – вас могут простить, может быть, Нетти сделает вас другим. Очень неосторожно будет с моей стороны возвращаться вместе с ней, но я все же подвергну себя этому риску и надеюсь иметь достаточно самолюбия, чтобы о вас не жалеть. А. К. тоже должна сюда приехать, но между нами не будет соперничества, по-видимому, каждая из нас довольна своей участью. Это делает нам честь и доказывает наше тщеславие и доверчивость. Евпраксия пишет мне, что вы сказали ей, будто веселились во Пскове – это после меня? Каким же вы показали бы себя и как глупа была бы я! Взяли ли вы тросточку Ильи Ив. – когда я вернусь, я у вас ее спрошу. Боже! Как я была бы рада, если бы получила письмо от вас; не обманывайте меня, во имя неба, скажете, что совсем меня не любите, тогда, может быть, я буду спокойнее. Я страшно зла на мою мать; вот ведь какая женщина! Впрочем, во всем этом есть и ваша вина.

Прощайте, что скажете вы, прочитав это письмо? Если вы мне напишете, передайте письмо через Трейера, так будет вернее. Я не знаю, куда адресовать вам это письмо, я боюсь, как бы на Тригорское оно не попало в руки мамы; не написать ли к вам через Евпр. – сообщите, как будет лучше.

А.Н. Вульф – А. С. Пушкину

Вторая половина марта 1826 г. Малинники

Если вы получили мое письмо, во имя неба, разорвите его! Мне стыдно за свое безумие, никогда не посмею я поднять глаз на вас, если вас снова увижу. Мама уезжает завтра, а я остаюсь здесь до лета; по крайней мере, я так надеюсь. Если вы не боитесь компрометировать меня перед моей сестрой (а вы это делаете, судя по ее письму), то очень прошу вас не ронять меня в глазах мамы. Сегодня она подсмеивалась над нашим прощанием во Пскове, находя его чересчур нежным. «Он, говорит она, думал, что я ничего не замечаю»[9]. (Как это вам покажется?) Впрочем, вам нужно только казаться таким, как вы есть, чтобы разубедить ее и доказать, что вы даже не замечаете моего отсутствия. Какая волшебная сила пленила меня! Как вы умеете разыгрывать чувства! Я согласна с моими кузинами, что вы крайне опасный человек, но я постараюсь стать благоразумной.

Ради бога, разорвите мое письмо и разбейте мою псковскую чашку. Такой подарок – дурная примета. Я очень суеверна, и чтобы вознаградить вас за эту потерю, обещаю вам подарить, по возвращении, тот сургуч, который вы у меня просили при моем отъезде.

Я буду учиться по-итальянски, и хотя я очень сердита на вас, думаю, что мое первое письмо будет к вам…(Одно слово вымарано)

А.Н. Вульф – А. С. Пушкину

20 апреля 1826 г. Малинники

Боже! Какое волнение я испытала, читая ваше письмо, и как я была счастлива, если бы письмо сестры не примешало горечи к моей радости. Вчера утром я пила чай, когда мне принесли с почты книги, я не могла отгадать, откуда они; когда, приоткрыв, я увидала Las-Casas[10], сердце мое забилось, и я не посмела их развернуть тем более, что я была не одна. Ваше письмо порадовало бы меня, если бы я не помнила, что вы писали в моем присутствии такие же и даже более нежные А. К., а также Нетти. Я не ревную, уверяю вас; если бы это и было, моя гордость, поверьте, тотчас взяла бы верх над чувством, и, однако же, я не могу не сказать вам, как оскорбляет меня ваше поведение. Как могли вы, получив мое письмо, воскликнуть: ах, господи, что за письмо, словно от женщины! И вы бросаете его, чтобы читать глупости Нетти; не хватало только вам сказать, что вы его находите чересчур нежным. Нужно ли вам говорить, как это меня оскорбляет, не говоря уже о том, как компроментируете вы меня, говоря, что письмо от меня. Моя сестра очень за это оскорбилась и, боясь меня огорчить, сообщает об этом Нетти. Эта последняя, не зная даже, что я вам писала, раздражается упреками на недостаток дружбы и доверия к ней с моей стороны, а вы еще меня обвиняете в ветрености, вот что делаете вы сами! Ах, Пушкин, не достойны вы любви, и я вижу, что была бы счастливее, если бы покинула Тригорское ранее и если бы последнее время, проведенное с вами, могло бы изгладиться из моей памяти. Как это вы не поняли, почему я не хочу получать от вас писем вроде тех, какие посылали в Ригу. Ведь тот стиль, который раньше задевал только мое тщеславие, истерзал бы теперь мою душу: прежний П. был для меня не тот, какому я пишу теперь. Разве вы не чувствуете этой разницы? Это было бы очень для меня унизительно; я боюсь, что вы не любите меня, как должны были бы любить; вы разрываете и раните сердце, цены которому не знаете; как была бы я счастлива, если бы была так холодна, как вы это предполагаете! Никогда в жизни не переживала я такого ужасного времени, как здесь; никогда еще не испытывала я таких душевных страданий, тем более что должна таить все горести в своем сердце. Как проклинала я мое путешествие сюда! Сознаюсь вам, что последнее время, после писем Евпр., я старалась делать все возможное, чтобы вас забыть, ведь я очень сердита на вас! Не тревожьтесь относительно кузена, моя холодность его оттолкнула, да и потом явился другой соперник, с которым он не смеет равняться и которому принужден уступить место: это Анреп, который провел здесь последние дни; нужно сознаться, он очень красив и оригинален; я имела счастье и честь одержать над ним победу. О, этот превосходит даже и вас, чему я никогда бы не поверила, – он идет к своей цели гигантскими шагами; судите сами: я думаю, что он превосходит вас даже в дерзости. Мы много говорили о вас, к моему большому изумлению, он сказал мне также некоторые ваши фразы, напр., что я чересчур умна, чтобы иметь предрассудки.

Почти в первый же день он схватил мою руку и сказал, что имеет полное право ее поцеловать, раз я ему так сильно нравлюсь. Заметьте, сударь, пожалуйста, что он не ухаживал здесь и не ухаживает ни за кем другим и не повторяет мне фраз, сказанных другой; напротив, он не обращает ни на кого внимания и всюду следует за мной. Уезжая он сказал, что от меня зависит его возвращение сюда. Однако же не бойтесь, я к нему ничего не чувствую, он не производит на меня никакого впечатления, тогда как одно воспоминание о вас так меня волнует!

Мама обещала прислать за мной в июне месяце, если тетя не приедет летом. Нужно ли мне просить вас сделать все возможное, чтобы она осуществила это поскорее. Я сильно опасаюсь, что у вас совсем нет любви ко мне; но вы испытываете лишь временные желания, которые хорошо знакомы и многим другим.

У нас много народа; едва нашла я время вам написать. Еще приехал к нам из Новгорода один любезный молодой человек, господин Павлищев, большой музыкант; он сказал мне, что знает вас. Мы пойдем сегодня обедать к одной из моих теток: нужно кончать письмо, так как пора одеваться. Я буду в большом обществе, но мечтать буду только о вас. Пишите мне с полной безопасностью через Трейера и через Торжок; так более надежно, и вам нечего бояться, он не знает, чьи письма мне передает, а тут знают вашу руку.

Порвите мое письмо по прочтении, заклинаю вас, я сожгу ваше; знаете ли, я всегда боюсь, что вы найдете мое письмо чересчур нежным, и потому не говорю вам всего, что чувствую.

Вы говорите, что ваше письмо плоско, потому что вы меня любите: какой абсурд; особенно для поэта; что может делать более красноречивым, нежели чувство. Пока прощайте. Если вы чувствовали, как я, я была бы довольна. Боже, я никогда не поверила бы, что напишу когда-нибудь такую фразу мужчине! Нет, я ее вычеркиваю! Прощайте еще раз, делаю вам гримасу, раз вы их любите. Когда мы увидимся? Не буду жить до этого момента.

А.Н. Вульф – А. С. Пушкину

2 июня 1826 г. Малинники

Я, наконец, получила ваше письмо вчера. Трейер принес мне его сам, и я не могла удержаться от восклицания при виде вашего письма. Почему вы не писали мне так долго? Разве вы не могли этого сделать из Пскова? Как слабы оправдания, которые вы мне всегда приводите! Все, что вы пишeте об Анрепе, мне в высшей степени не нравится и оскорбляет меня двояким образом; во-первых, предположение, что он сделал больше, чем поцеловать мне руку, с вашей стороны крайне обижает меня, а слово все равно еще того хуже: оно оскорбляет и огорчает меня в другом смысле. Надеюсь, вы достаточно умны, чтобы почувствовать, что этим вы высказываете свое безразличие к создавшимся между мною и им отношениям. Полагаю, что это не очень нежно с вашей стороны. Заметила я, что он превосходит в дерзости и неосторожности из его поведения не только со мной; но по его обращению со всеми и из общего разговора. Итак, нет надежды, что мама пришлет за мной, это весьма прискорбно. Над. Гавр. все обещает маме приехать в будущем месяце: но на это нельзя рассчитывать; ведь это она портит все дело, а между тем г-жа Трейер приедет сюда через две недели и я могла бы поехать с ней. Было бы превосходно, если бы мама прислала мне с нею экипаж и тогда в этом месяце я была бы в Тригорском. Я рассчитываю, что мой брат это устроит! Нужно только убедить маму, что Н. Гавр. будет откладывать свое путешествие с месяца на месяц и все будет откладывать. Я думаю, что он уже в Тригорском и напишу ему по этому поводу. Вся эта неопределенность меня очень мучает; все это время я была очень больна и теперь еще сильно страдаю. Как я была удивлена, получив на этих днях большой пакет от вашей сестры, она мне пишет вместе с А. К., обе они в восторге друг от друга. Левушка пишет мне тысячу нежностей в этом же письме, и к моему большому удивлению, я нашла там несколько строк от Дельвига, которые мне доставили большое удовольствие. Мне кажется, однако же, что вы немного ревнуете к Левушке. Я нахожу, что А. К. прелестна, несмотря на свой большой живот; это выражение вашей сестры. Вы знаете, что она осталась в Петерб. на время родов, а затем собирается приехать сюда.

Вы хотите выместить на жене Левушки[11] его успехи у моей кузины. Это не доказывает безразличия к ней с вашей стороны. Какая неосторожность с вашей стороны оставить на виду мое письмо, ведь мама его чуть не увидала! Вот блестящая мысль: нанять почтовых лошадей и приехать одной; желала бы я видеть, как любезно меня встретит мама; она готова будет меня совсем не принять. Эффект получился бы слишком сильный! Бог ведает, когда мы опять увидимся! Это ужасно, и это повергает меня в грусть. Adieu, ti mando un baccio, mio amore, mio delizie (Посылаю тебе поцелуй, моя любовь, моя прелесть.)

Пишите мне чаще, ради бога; ваши письма одно мое утешение. Я, знаете ли, очень грустна. Как желаю я и боюсь моего возвращения в Тригорское.

Но я предпочитаю лучше поссориться с вами, нежели оставаться здесь: эти места очень безвкусны, и нужно сознаться, что среди уланов Анреп еще самое лучшее, вообще же весь полк немногого стоит, и воздух здешний не идет на пользу, я постоянно болею. Боже! Когда же я вас увижу опять!

А.Н. Вульф – А. С. Пушкину

11 сентября 1826 г. Петербург

Что вам сказать и как начать это письмо?.. И все же чувствую потребность написать вам и не могу слушаться ни размышлений, ни рассудка. Я стала точно другая, узнав вчера новость о доносе на вас. Боже правый, что же с вами будет. Ах! Если бы я могла спасти вас, рискуя жизнью, с каким удовольствием я бы ею пожертвовала и одной только милости просила бы у неба – увидать вас на мгновенье перед тем, как умереть.

Вы не можете себе представить, в каком я отчаянии; неуверенность моя относительно вашего положения для меня ужасна, никогда еще я так не страдала душевно – и посудите, я должна уехать через два дня, ничего определенного не узнав о вас. Нет, никогда еще ничего ужаснее я не испытывала в жизни и не знаю, как я не потеряю рассудка. А я-то рассчитывала увидеть вас наконец на этих днях! Посудите, каким неожиданным ударом было для меня известие о вашем отъезде в Москву! Но дойдет ли до вас это письмо и где оно вас достигнет? Вот вопросы, на которые никто не может ответить. Быть может, вы найдете, что я плохо поступила, написав вам, я тоже это нахожу, но я не могу лишиться этого единственного оставшегося мне утешения. Я пишу вам через Вяземского; он не знает, от кого это письмо, он обещал его сжечь, если не сможет вам его передать. Порадует ли оно вас еще? Может быть, вы очень изменились за эти месяцы: оно даже может показаться вам неуместным. Эта мысль, признаюсь, для меня ужасна, но сейчас я могу только думать об опасностях, в которых вы находитесь, минуя всякие другие соображения. Если для вас возможно, ответьте мне ради бога, хотя бы словом. Дельвиг собирался написать вам со мною длинное письмо, в котором он просит вас быть осторожным! Очень боюсь, что вы им не были. Боже, с какой радостью я бы узнала, что вы прощены, если бы даже мне не пришлось вас никогда больше увидать, хотя это условие для меня столь же ужасно, как смерть. Вы не скажете на этот раз, что письмо мое остроумно, оно лишено всякого смысла, и все же я его посылаю таким, какое оно есть. Что за несчастие, право, попадать в каторжники. Прощайте! Какое было бы счастье, если бы все кончилось хорошо, иначе не знаю, что со мной будет. Я страшно себя скомпрометировала вчера, когда узнала ужасную новость, а несколько часов до того я была в театре и наводила бинокль на кн. Вяземского, чтобы рассказать вам о нем по возвращении. Я многое бы вам сказала, но сегодня я говорю обо всем либо чрезмерно много, либо слишком недостаточно и, вероятно, я кончу тем, что порву мое письмо. Моя кузина Анета Керн принимает живое участие в вашей судьбе. Мы говорим только о вас; она одна меня понимает, и только с нею я плачу. Мне так трудно притворяться, а я должна казаться веселой, когда душа моя разрывается на части.

Нетти очень расстроена вашей судьбой. Да охранит и защитит вас небо. Представляете себе, что я буду испытывать, когда приеду в Тригорское. Какая пустота и какое мучение! Все будет мне напоминать о вас. Совсем с другим чувством думала я приближаться к этим местам; Тригорское мне стало дорого, я думала там вновь обрести жизнь; как я горела желанием туда вернуться, а теперь я найду там лишь мучительные воспоминания. Ах, зачем я покинула эти места. Но я говорю вам о своих чувствах слишком откровенно. Пора кончать. Прощайте! Сохраните ко мне немного привязанности: мое чувство к вам этого заслуживает. Боже, если бы мне свидеться с вами довольным и счастливым!

А.Н. Вульф – А. С. Пушкину

16 сентября 1826 г. Петербург

Я настолько мало эгоистична, что радуюсь вашему освобождению и поздравляю вас с ним, однако же не могу удержаться от вздоха, написав вам это, и в глубине души много бы дала, чтобы вы были еще в Михайловском. Все мои усилия к великодушию не могут заглушить чувства огорчения, которое я испытываю, когда думаю, что не найду вас больше в Тригорском, куда меня призывает сейчас моя несчастная звезда; чего бы я не дала, чтобы совсем его не покидать и не возвращаться в него теперь. Я написала вам длинное письмо с князем Вяз.

Я бы хотела, чтобы оно не дошло до вас: тогда я была в отчаянии, что вы схвачены, и готова была на всякие неосторожности. Я видела князя в театре и в продолжение всего спектакля только и смотрела на него в бинокль. Я тогда надеялась вам рассказать о нем.

Я была в восторге повидаться с вашей сестрой, она прелестна. Знаете ли, я нахожу, что она на вас очень похожа; я не знаю, как не заметила этого раньше – скажите мне, прошу вас, почему вы перестали мне писать: безразличие или забвение? Гадкий вы! Недостойны вы того, чтобы вас любили, много счетов нужно было бы мне свести с вами, но горесть, что я больше не увижу вас, заставляет меня все забыть…(не разобрано) сколько хлопот, я думаю, в Москве – я…(оторван край письма) он устанет внимать… ну беспрестанно – А. Керн вам велит сказать, что она бескорыстно радуется вашему благополучию и любит искренно и без зависти. Прощай мое прошлое блаженство и… yves! (не разобрано). Никто в жизни не заставит меня испытать тех волнений и ощущений, какие я переживала рядом с вами. Письмо это может служить доказательством моего доверия к вам. Итак, я надеюсь, что вы меня не скомпрометируете и разорвете мое письмо, написав мне на него ответ (будет ли он?).

На обороте. Господину Александру П. – Фальшивому брату, чтобы не скандализировать свет.