Читать книгу Магистр - Группа авторов - Страница 9

Странную картину увидел бы тем вечером случайный наблюдатель, взявшийся проследить за перемещениями приглашенного музыканта по полутемной Синтре. Этот камерный город, выложенный глазурованной плиткой, как голландская печка, этот воспетый Байроном торжествующий природный рай[43] вдруг превратился во враждебное и пугающее место. Поселение, кудрявившееся по дворцам и виллам-quintas изощренными завитками роскошного стиля мануэлино[44], окуталось предвкушающим молчанием, а каменные канаты, стянутые в геральдические узлы дома Браганза, словно примерились задушить нашего случайного наблюдателя. Тем временем Винсент почему-то отказался воспользоваться экипажем, предложенным королевскими службами, и отправился с дворцового холма Круц-Альта в город пешком среди многовековых сосен и тысячелетних ледниковых валунов, то покрытых вьющимся мхом, а то голых, как при сотворении.

Ратленду не надо было спускаться до самого центра города. Знаменитый, самый старый на Иберийском полуострове отель Лоренса, где некогда останавливался лорд Байрон и где теперь решил остановиться дирижер, находился недалеко от подножия монархической горы. Но он решил прогуляться и поэтому, распрощавшись с королем, вначале дошел до соседнего холма, до древних развалин сарацинского замка, и лишь оттуда начал свой извилистый спуск.

Через некоторое время Винсент почувствовал, что за ним кто-то идет. Не просто следует по дорожке между сомкнувшими кроны деревьями и повторяет его маршрут, сворачивая вместе с ним в лес. Этот кто-то незримо, но от этого ничуть не менее ощутимо присутствовал в самом лесу – повсеместно. Если бы Винсент боялся ночного леса, его спящих или неспящих обитателей, если бы он опасался наступить на змею, если бы его шаг был тяжелее и неосмотрительнее, если бы его пугал неожиданный скрип ветки или опасность поскользнуться на камне над обрывом, он бы не заметил, что кто-то его «ведет». Но Винсент заметил это и не испугался. С лихим человеком он справится – клинок в рукаве. А королевские шпионы ничего ему не сделают – не с врагами же Португалии он станет сговариваться в этом лесу.

Однако довольно скоро он понял, что тут было что-то другое. Что-то неизъяснимое и первоначальное, что взрастило на себе и замки, и увлечения высокородных жителей Синтры, всех этих каменных крокодилов и тритонов Пены и масонско-тамплиерскую символику Кинта да Регалейра[45]. По позвоночнику его прошел холодок: вот оно, оно есть, и оно здесь. Он остановился, и автор с удовлетворением оглядывает его, стоящего в глубине леса: расширились зрачки, вбирающие в себя тьму, блеснули синим глаза, вдохнули сырой, терпкий запах леса ноздри, и как будто пропустила шелковые пряди воздуха через пальцы рука. А потом произошло непонятное: на Ратленда напали. Кто-то маленький и свернутый в шар тьмы кинулся ему под ноги, и Винсент в последний момент перелетел через него, когда кто-то столь же маленький, тяжелый и сотканный из ничего спрыгнул с дерева ему на плечи. Он стряхнул его без особого труда, но теперь было ясно, что их много, очень много, что они погребут его под собой, и поэтому, несколько раз воткнув стилет во что-то темное, он побежал, не пытаясь понимать.

Переместимся в городскую часть Синтры. Она то ли спит, то ли вымерла – словно людей в ночном городе замели в дома веником. Погоня беззвучна. Преследователей по-прежнему не видно, а если б и было видно – непонятно, как их описать. Винсент похож на узкую черную тень, контур которой нарушается только белыми полосками манжет и воротничка. Он спускается с горы по-своему. Беспокойные деревья, скальные плеши, низкие крыши притаившихся домов, по-змеиному вьющиеся лестницы, парапеты над неожиданными обрывами, узкие проходы, холодные перила встают на его пути не препятствиями, а опорами, от которых он отталкивается так легко и естественно, как будто не бежит, а стелется над землей. С каждым толчком он набирает скорость, пока, влекомый инерцией, не становится похожим на разрезающего воздух ворона. Он слетает ровно, плавно и быстро, не сбиваясь с дыхания, черной аппликацией зависая в сумеречном воздухе во время особенно длинного прыжка. Город как будто помогает – Синтра задумчиво наблюдает за ним, поворачивается к беглецу то одним, то другим боком. При этом он, подобно известному герою китайского романа, не сумевшему выбраться из ладони Будды[46], как будто остается на месте, ни на секунду, ни на метр не получая преимущества перед рассыпной тьмой. Совершенно точно: это первый раз в жизни Винсента Ратленда, когда он впускает в свой разум вороненый зрачок страха. Он чувствует погоню нервами и знает, что если не убежит – не просто погибнет, но станет добычей, пищей чего-то, на что… хотел бы посмотреть, когда б не чувство самосохранения. Это чувство не позволяет ему обернуться, потерять темп, разбавить скорость упущенным временем, пропа́сть.

Винсент замедлился перед входной дверью отеля и спокойно вошел в холл, позволив швейцару закрыть за собой дверь, оставил погоню во тьме. Внутри все было обычно. Он двинулся было к себе, но консьерж вручил ему сообщение из канцелярии Пены: завтра в шесть тридцать вечера маэстро будет ожидать экипаж во дворец. Распорядитель отошел к конторке. Швейцар старательно таращился вперед. Винсент вернулся к двери и принялся смотреть ему в глаза. Швейцар знал: ночью на холме Круц-Альта опасно, но не мог объяснить, что это, откуда и как с этим быть. Винсент сочувственно проследил взглядом струйку холодного пота, проложившую дорожку по мощному лбу, кивнул, уронил монету за обшлаг рукава несчастного и в задумчивости пошел к себе. Вот так Европа.

Когда через полчаса он вернулся из ванной в гостиную, его ожидал новый сюрприз.

* * *

– ¡Hola! – донеслось с дивана.

Немного помедлив, Винсент сделал два шага вперед, разглядывая человека, без спроса вторгшегося к нему в третьем часу ночи.

– Ты все равно не спишь, – повел плечом человек, оказавшийся женщиной, затянутой в живописно раскинувшееся по тугому сиденью платье в испанском стиле – с широкой цветастой юбкой и рукавами. Винсент, конечно, узнал ее. Это ее глаза подглядывали за ним во дворце, и это ее «ах» заставил Карлуша ретироваться, когда он играл.

– Мы с вами знакомы, сеньорита? – проговорил Ратленд с вежливостью, от которой нормальному человеку захотелось бы повеситься. Он уже начал вечер с того, что заставил короля перейти с принятого у монархов «ты» к непонятно откуда взявшемуся «вы», но предчувствовал, что с обладательницей испанского платья достичь паритета будет сложнее – она была младше него.

– Не делай вид, что не узнал меня. Я поймала твой взгляд, – повела вторым плечом сеньорита, а Винсент уже знал: она испанка, ей пятнадцать лет, и ее зовут удивительным именем «Любимица Бога». «Будь осторожен», – сказал ему новый осмотрительный Ратленд, сегодня вечером уже столкнувшийся с неизвестной опасностью и чуть не оставшийся там, на холмах, навсегда. Испанская девчонка, любовница португальского короля, заявившаяся ночью к нему домой, показалась ему в этот момент почти настолько же непознаваемым явлением, что и сгустки тьмы в лесу на холме Круц-Альта. И все-таки, как обычно не послушавшись внутреннего голоса, он сделал еще пару шагов вперед.

– Не буду настаивать, – действительно не стал настаивать он. – Я знал, что вы придете. Видел вас на дороге в экипаже, когда спускался с холма.

Девушка растянулась боком на диване, добралась до цветастой шали на подлокотнике, снова села, подобрав ноги, и закутала плечи. И правильно: плечи ее были полуобнажены, а на дворе стояла зима, пусть португальская.

– Ты слишком умный, молодой маэстро, – недовольно протянула гостья и сморщила носик. Винсент промолчал, а пришелица, которой все не удавалось его смутить, была вынуждена продолжить: – И удивительно обращаешься со своим телом. Я чуть было не решила, что ты умеешь летать. Меня зовут…

– Амадея.

Все-таки ей было пятнадцать лет. Как бы хорошо она ни обучилась пользоваться своей молодостью, лицом и положением при Карлуше, ей было пятнадцать, она не умела слушать «ту музыку» и толком владеть собой.

– Откуда ты знаешь?! – Девчонка вскочила. Пришла пора пожать плечами Винсенту, что он и не преминул сделать, садясь в кресло возле столика с изящной плоской вазой черного фарфора. В ней плавала неизвестно откуда взявшаяся здесь на переломе осени и зимы белая камелия.

– Увидел у тебя в голове, – честно признался Ратленд. – Не надо было так упорно меня гипнотизировать: если слишком долго смотреть на человека, он начинает видеть сквозь твои глаза. А теперь скажи, зачем ты за мной поехала и кто тебя послал. Ведь не король же.

Испанка взяла себя в руки, вернулась на диван, и на лице ее явственно прочлось: «Ах да, меня же предупреждали».

– Меня никто не посылал, мне самой стало интересно, когда я услышала, как ты…

– Послушай, сеньорита, время позднее, и нам обоим не мешало бы провести остаток ночи лучше, чем начало. Тебя ждет дома няня с теплым молоком, а у меня завтра концерт, и мне надо отдохнуть.

Девчонка что-то быстро соображала: глаза ее как будто покрылись глазурью. Если кто-то ее послал, то этот кто-то выбрал идеального человека: Амадея постоянно взвешивала «за» и «против», ничего не боялась, и голос ее был обольстительно медоточив.

– Тебе не «надо отдохнуть», китайский музыкант. Наверное, врут, что ты не спишь, но даже если врут лишь отчасти, тебе не надо отдыхать так, как другим. Ты хочешь сказать, что боишься Карлуша? Он, конечно, ревнив…

Винсент чуть свел брови: он был не в настроении поддаваться на провокации. Он поднялся и встал перед ней, с неожиданным удовлетворением отметив, что она инстинктивно отодвинулась.

– Если ты пытаешься меня «соблазнить» и спрашиваешь о короле именно поэтому, то дело не в боязни, а в брезгливости, – четко выговорил он последнее слово.

Амадея снова вскочила, но на этот раз из широкого испанского рукава, подрагивая, вылетел узкий клинок. Винсент чуть виновато улыбнулся и аккуратно привлек девочку к себе. От неожиданности она опустила кинжал.

– Обиделась? – тихо проговорил он у нее над ухом. – Зря. Просто мне надо было сфокусировать тебя на мне, а не на твоем заказчике.

Ее кто-то послал, но не объяснил, что делать. Вот ее маленькая пухлая рука с тонкими пальцами, привыкшая решать проблемы единственным способом, поползла вверх по его груди… а тем временем рука Винсента Ратленда с деловитой решительностью подняла лицо сеньориты Амадеи вверх. Гостья увидела, что он уже не улыбается, и узнала взгляд, которым он смотрел сегодня на короля: холодный и ровный.

– Как ты смеешь, – прошептала юная испанка, забыв об обоих вопросительных знаках, не понимая, на чьей стороне теперь находится преимущество, и не выпуская кинжала, упершегося острием в бок противника.

– Без особого труда, – с «подкупающей прямотой» признал Винсент, китайское прошлое которого помнило не одного нападающего с клинком, и зачастую из-за угла. – А сейчас будет вот что. Я скажу тебе неприятную вещь, ты снова дернешься и немедленно почувствуешь укол под правой лопаткой. Знаешь, что это?

Амадея узнала, потому что вышло по сказанному. Она действительно дернулась, а стилет в придерживавшей ее спину правой руке Винсента предупреждающе кольнул ее в спину. Ей пришлось выронить кинжал. Девочка носила с собой нож не для фасона, она умела угрожать и могла защититься, она никогда не сдавалась сразу, но до смерти напугавшее ее невидимое лезвие не ушло от ее спины. Видимо, для демонстрации своих способностей оно показательно разрезало часть шнуровки у нее на талии, и Амадея дель Соль поняла: в кинжальной дуэли она проиграла. Китайскому музыканту ничего не стоит заколоть женщину, причем в спину.

– Мне больно, ты, безродный выскочка, отпус…

Винсент перехватил девчонку свободной рукой за горло и наклонился поближе. Она его раздражала, ее последняя ремарка задела его куда глубже, чем он мог бы себе признаться, а ему хотелось спокойно подумать об этой местной тьме. Вдруг какой-то частью сознания он метнулся в Китай и немедленно вспомнил что-то, что заставило его отпустить и шею испанской гостьи, и ее спину. Он даже толкнул ее прочь, и она отлетела на диван. Он стоял перед ней, и руки его были пусты. «Куда подевался стилет?» – подумала королевская любовница.

– Говори, что собиралась сказать, или убирайся, – наконец сформулировал Винсент и поправился: – Впрочем, нет: говори и убирайся.

– Знаешь, чем закончится, толком не начавшись, твоя музыкальная карьера, если я пожалуюсь тем, кто меня послал? – прошипела Амадея. Furia española[47] наконец проснулась в ней в полной мере, и Винсенту было одновременно интересно и смешно наблюдать за ней.

– Колесованием? Сбрасыванием в колодец инициаций в Кинта де Регалейра? – вздохнул Винсент и пошел к двери. – Ночным нападением и полетом со скалы Круц-Альта? Пожизненным заключением в замке Иф? Галерами? Сколько стоят твои пятнадцать лет, милое личико и гладкие плечи?

Он открыл дверь и повернулся к ней, продолжая:

– Полагаешь, дороже моей музыки или знаний, привезенных из Китая?

Амадея видимо содрогнулась, но не сдалась:

– Глупый маэстро. Вот за «ту музыку», за то, что ты летаешь над землей, за то, что на тебя и только на тебя набросилась тьма с Круц-Альта, за все то, что ты привез из Китая, тебя и колесуют, предварительно выколотив то, чем ты не готов поделиться добровольно. Да, меня прислали. Люди из Кинта де Регалейра. Поделись с ними силой. Иначе тьма с горы настигнет тебя, и не потому, что они властны над нею, а потому, что ты над ней властен. Ты и еще один человек, которого они уже погубили.

Амадея подошла к двери и остановилась. Ратленд покачал головой.

– Ну и чехарда же у тебя тут. – Он указал на ее лоб с оскорбительной усмешкой. – Ты бы записывала свои бредни, девочка Амадея, чтобы не путаться…

Дабы не утомлять читателя, заставляя его выслушивать дальнейший диалог, скажем: вечер не закончился для двух молодых людей на пороге номера, где жили Байрон и Ратленд. Амадея попыталась влепить Винсенту пощечину. Винсент поймал ее руку. Во дворец она попала спустя довольно долгое время, чем, по-видимому, была весьма довольна, в отличие от ее негостеприимного хозяина, который провел следующее утро и день в самокритичных размышлениях о том, что все-таки нельзя трогать вещи и женщин, принадлежащих монархам, даже если последние тебя раздражают. Сидя в королевском экипаже, он думал, не ожидают ли его в конце пути каторга, галеры и колесование? «Не все сразу, – ответил спокойный внутренний голос, – и не так скоро, Винсент Ратленд. Пока играй».