Читать книгу И белые, и черные бегуны, или Когда оттают мамонты - Группа авторов - Страница 4

После долгих скитаний по побережью затёртая льдами шхуна была обнаружена неподалёку от острова Айон, близ Чаунской губы. Местность пустынная, безлюдная, оттого и пригодная для тайной миссии. Летом чукчи здесь нагуливают оленей, а к зиме кочуют вглубь полуострова.

Шхуна завалилась на левый борт. Каких-либо следов вокруг неё не было видно. Бдительный Олесов всё же приказал остаткам своего потрёпанного отряда расположиться полукругом и первым направился к судну. Делал он это короткими перебежками. Со стороны было забавно наблюдать, как грузный, обременённый одышкой урядник с револьвером наизготовку, постоянно запинаясь о болтавшуюся на боку шашку, преодолев десять-пятнадцать шагов, со всего размаха падал лицом в снег. Отфыркиваясь, как старый морж, в ноздри которому попали мелкие ракушки или галька, абордажник вновь устремлялся к цели. Казус случился, когда Олесов достиг шхуны и попытался забраться на неё. Хотя «Алеут» сильно накренился и был сдавлен льдами, но высота бортов не позволяла уряднику легко преодолеть последнее препятствие. И он запросил подмогу.

Шхуна «Алеут»

Обследование шхуны ничего не дало. Никаких вещественных доказательств, что «Алеут» доставил людей к берегам другого государства, раздобыть не удалось. В каютах и подсобных помещениях было голо и чисто, как в карцере. Внутренняя отделка ничем не выдавала себя – скромно, аскетично. Шхуна была подобрана таким образом, чтобы ничего в ней – ни в оборудовании, ни в обшивке, ни в корабельной утвари – не выдавало иностранного авторства. Лишь ощущалось чьё-то мимолетное присутствие, как будто незримый призрак сопровождал по кораблю любопытствующую компанию.

– Куда эти бесы все подевались? Никого нет, ничегошеньки! Пусто! Как корова языком слизала, – недоумевал урядник.

– То, что лазутчики не стали нас дожидаться, это естественно. Но образцово проведённая генеральная уборка помещений – это действительно возмутительно. Ни единой зацепки, – подтрунивал на Олесовым Кондаков.

– Чтобы так чисто прибираться, это сколько баб надо иметь?!

– Мда-с… Странно, очень странно. Придётся, Семён Алексеевич, всю округу обыскать. Не привидения же к нам в гости пожаловали? Прости меня, Господи!

– Напрасно время и силы потратим. Енто не привидения, как вы изволили выразиться, господин Кондаков, – вступил в разговор учитель, – а вполне себе люди. О двух ногах, о двух головах. Только из другой реальности, из будущего.

– Кончай голову морочить! – Олесов готов был припечатать учителя кулаком к стенке каюты. – Скоро у меня самого голова расколется! Сначала старуха, потом эти чёртовы вороны, мосты и мамонты, теперь вот невидимки! Или, как ты говоришь, люди из будущего? Какого на хрен будущего? Найду, запру в кутузку и выбью всё будущее, только свист нагайки слышать будете! Из будущего, ишь чего напридумывали, сучьи морды. Если дальше так пойдёт, я, ваше высокоблагородие, за себя не ручаюсь. – Урядник потряс наганом перед лицом старика.

– Силой тут делу не поможешь!

– Ещё как поможешь! Ни один бахарь7, что мне песни пел, не отвертелся! Ни один!

– Охотно верю. Кистень знатный. Он на людину или зверя сгодится. А здесь другая притча.

– Какая такая ещё притча?

– Здеся совпало место и время. Сон наш вещий. И он о прошлом. Но в каждой картине минувшего заложен код к разгадке будущего. Люди не знают, как пользоваться этой подсказкой природы. Да что там…

Казак покосился в сторону Олесова.

– Не слушают сурьёзны доводы. А потом осрамляются, – попытался внести хоть какую-то ясность учитель.

– Говори, говори, Захар Алексеич, – успокоил его Кондаков.

– Скажу, как понимаю. А на остальное заключение уповать приходится. Человек силён мыслями. Они движут всем в округе и за её пределами. Оно, конечно, можно и в телегу лошадок запрячь, кнутом их стегать. Потужатся, потужатся сердешные да глыбу камену с места сдвинут. Токмо тута плеть в работу включена, а не разум. Мысли те могучи, когды они в единый организм душевный сбираются. И нет супротив тех мыслей силы, кроме Царицы Небесной и матушки-природы. Вот коли человечишко умом не вышел, ему Царица Небесная покровителя дает. Природа при сём деянии отдыхат, значит. Мать-земля свою тайну имеет и прячет её в недрах. Но случается редко, когда сокровенное там не умещается. Хранилище-вместилище перемены требует. И появляется он – разум! Разум не одного, не двух человек, а многих людишек. Сотен тысяч! Когда они, быват, настроены на единый лад для добра или зла – как кому повезёт, – то нет с ним сладу. Нам покуда повезло. От худобы нас старуха сберегла, а боле худого ничего не успели сделать, – тут учитель снова покосился на Олесова и продолжил: – Голдобить8 да стращаться – дело не хитрое. Знаки разгадать, что послали свыше, – вот задача. Вижу, не по силам она нам. Не по плечу епанча9 пошита. Не по размеру.

– Но что-то можно объяснить? Или, как там, увидеть?

– Я, конечно, не шаман и даже не отосут10. Не могу, как дохтур, лечить болезни, высасывать сукровицы из больного места и не оставлять следа на нём. Заглядывать в прошлое или знать будущее тоже не рожон. Давеча видали мы переселение народа и зверья на другой континент. Дорога эта открылась в безвременный час. Неурочный. Как открылась, так и исчезла. Придумать мы сиё сами не могли. Да и фантахзёры из нас никудышные. Кто на булаву глядит, тому вичка не привидится. Так и с нашим братом. Выходит, заглянули в прошлое. И старуха чукочья нас своим ветром, вьюгой и бубном приготовила к познанию дел минувших.

– Но зачем?

– Не станет шаманка перед смертным одром шутки водить. Не станет. Знаки давала. Предостерегала. От чего? Мне самому эту думу не одолеть.

– Старуха могла знать, кого мы ищем. Вождь местный мог ей рассказать о цели нежданного визита, – не унимался Кондаков. – Зачем она оставила у меня на груди этот талисман?

– Ах да! Талисман! – спохватился учитель. – О нём я совершенно забыл. Дозвольте разглядеть.

Кондаков вынул из кармана амулет старухи. Принялись его скрупулёзно разглядывать, как некую диковину. Вертели и так и сяк, но кроме рыбьего очертания и дырочек на месте глаз ничего не заметили. Между тем кусочек нерпичьей кожи оказался простым только на первый взгляд. Приглядевшись немного, Кондаков смог различить в чуть заметных ниточках, словно слабых венах больного, страдающего малокровием, очертание земель, разделённых узкой полоской волн. В нескольких местах этой диковинной условной крохотной карты были сделаны едва заметные уколы, заполненные сгустками красной краски.

– Вот смотрите: одна точка рядом с каким-то выступом! Это полуостров? Нет, вроде край земли, похожей на голову дракона! Или я чего путаю?

– Да старуха иглы сюда вонзала, когда шила, или нерпичья шкура в дырочку была, – выдал свою версию урядник.

– Нет, нет, это определённо сделано не случайно! С умыслом, – не унимался Кондаков.

– Но что это может быть? Что? – обратился он к учителю, так и не придя к какому-то логическому умозаключению.

– Старуха что-то бормотала у изголовья, когда ваше высокоблагородь были в горячке. Вот бы знать, что именно! Но она могла и силой мысли вадить – приучать к своим знаниям и передать какое-то послание. Удаганки умеют и енто. А она была обречена, значит, готова была передать важное. Припомни-ка, мил человек, может, что чудилось или снилось в енто время?

– Гм, решительно ничего.

– Надоть восстановить тот вечер подетально. А вдруг?

– Чего голову человеку морочишь? Зимник надо пробивать, снегу вон сколько намело! Останемся, как эти амреконцы на льдине. Вот тады не так запоём! – запротестовал Олесов.

– Дело было так… Ваше высокоблагородь резко встали, пошатнулись и упали навзничь, – продолжал учитель. – Что могло служить причиной столь явной резкости?

– Вот это я как раз помню… Мы спорили, пытались найти разгадку виденному ночью. Говорили о срединном мире, поминали верхнюю страну гольцев с тундрами и снегами… Хотели вперёд итить… Больше ничего не вспомню.

– Зато я отчётливо, как сейчас, вижу: стоило мне сказать о пути вперёд к Чукочьему морю, то вы, ваше высокоблагородь, на ноги вскочили. Кто подтолкнул? Или шилом кольнул?

– Каким там шилом! Хотя… постой-ка… Сила какая-то меня подняла. Помню, ноги обмякли, сделались невесомыми, а после как деревянными стали. Вот так и получается, что выпрямила меня чья-то… воля. Ах да… Помню, хотел было я на старуху ту посмотреть, что в дальнем углу притулилась, но не могу. Хочу, а не могу. Дальше что было, сами знаете.

– Так, значит, старая нас к Чукочьему морю подталкивала. Оно и взаправду так получилось! Здеся мы, голубы, на побережье. Первый знак. А помните, были и вороны, пепел, мост срамной, снег, что обратно на небо убрался… Прости меня, Господи. Что деятся. Что деятся… Ну, а дальше, когда шаманка стояла у изголовья, шептала что-то такое и мы различить не могли?

– Нет, не припоминаю.

– Тогда, ваше вежество, умоляю: ложитесь на нарты и оберег от старухи на грудь кладите. Вишь ли, луна какая ясная, вдруг подсобит в деле праведном.

– Ещё чего удумал! Ты, Лексеич, я гляжу того… этого… уж больно не командуй! Совсем рехнулся старый, в домовину11 загнать нас хочешь? Не дозволю! – решительно запротестовал урядник. – Сам ложись куда угодно, вон хоть в сугроб, и угольями бошку себе присыпай, а ваше высокоблагородь не трожь!

– Так для чистоты ёксперименту надобно лечь и повторить, что было! Иначе не припомнить, знаков не разгадать. Тута зацепа нужна, большая зацепа для ума и размышления. Где же её взять, горемышную, без него? Неужель господин урядник пораскинет своим умишкой и доправит недостающее звено в измышлении нашем? Смогёшь, Степан? Не смогёшь! А гоношишься пуще вертлявой собаки. Перестань кастить12. Как, Степан Лаврентьевич, согласны на ёксперимент?

– Деваться некуда. Согласен.

– Ты, Олесов, ступай в дозор. От тебя за версту кореньем и чесноком веет. Сами разберёмся.

– Ступайте, ступайте, Степан Алексеич, так лучше всем будет, – поддержал учителя Кондаков.

Урядник насупился, посопел для порядка, но делать нечего – раз начальство велит, следует убираться. Ковыляя кривыми ногами, он своей сифакской поступью оставил после себя странную цепочку следов раненого медведя, двигающегося одним боком вперёд, к тому же подволакивающего левую ногу.

– Ладноть, Степан Лаврентьевич, укладывайтесь на шкуры – они периной будуть. А вот вам и амулет заместо одеяла, и тишина вселенская кругом.

Кондаков лёг в нарты. Учитель укрыл его тулупом урядника, сам отошёл поодаль. Чиновник поймал себя на мысли, что не помнит, чтобы кто-то когда-нибудь за ним так по-отечески заботливо ухаживал. Батюшку с матушкой своих он почти не помнил. Государева служба разъездов требует по бескрайним просторам северной губернии. Где уж тут семью создать, об уюте позаботиться!

Натянутый с подветренной стороны холщовый полог не давал упрямому ветру затушить костёр. Языки пламени безжалостно набрасывались на сухой валежник, рьяно вгрызались в него, а натолкнувшись на сучки, выбрасывали яркие столбы стремительных искр, моментально уносившихся в чёрное небо. О, искры-звёзды! Мгновенное ваше бегство в неизвестность говорит о манящей её привлекательности. Может, именно вас и не хватает там, в круговерти вселенной, для образования новых планет? А может, эти крохотные мерцающие частички и есть одеревенелые посланцы космоса, разбуженные жарким огнём? Может быть…

Кондаков глядел на взлетающие ввысь по замысловатым траекториям искры от костра, исчезающие в чреве чёрного неба… А оно вдруг превратилось в штормящее море, ледяные воды его взмывали вверх небольшую лодку с пятью алеутами – охотниками за китовым усом. Самый крепкий из них стоял на носу лодки, судорожно всматривался в бушующую воду. Он приготовился к атаке, замахнулся острым гарпуном, но ноги его запутались в длинной верёвке, привязанной к нему. Двое алеутов бросились на помощь. Истошные крики чаек предвещали беду.

Лодка поднялась на очередной гигантской волне и встала чуть ли не вертикально. Прямо перед алеутом с гарпуном появился мощный китовый хвост, отливающий тёмной синевой, покрытый въевшимися в тело ракушками и грязно-жёлтыми пятнами. Гарпунщик от неожиданности пошатнулся, потерял равновесие и метнул снаряд, который угодил в край китового хвоста. Заострённое орудие вошло в тело рыбины легко, специальные зазубрины рассекли толстые ткани кита без какого-либо труда. Люди в лодке вдруг всем своим существом ощутили, что кит находится аккурат под их хлипким судёнышком. В момент атаки они словно услышали его глубокий вздох под водой и не на шутку испугались. В следующее мгновение китовый хвост с торчащим в нём гарпуном обрушился на алеутов, накрыв троих из них и разломив лодку пополам. Тот охотник, что вцепился в ручку руля и оказался в конце судна, так и ушёл на дно вместе с остатками снаряжения. Раздались ружейные выстрелы. Это к месту трагедии поспела большая шхуна. На её борту столпились люди в белых маскировочных одеждах. Они-то и открыли стрельбу по киту, который, впрочем, и не собирался далее оставаться в этом проклятом месте. На борту шхуны значилось её название – «Алеут». Всклокоченное море плевалось в борта вновь прибывшего корабля белой пеной. Чайки пронзительно кричали, выписывая низко над волнами самые разнообразные пируэты. Спасти кого-либо из горе-охотников не представлялось возможным…

Кондаков сочувственно вздохнул и хотел было встать, но перед его взором ожила картина зимней чукотской ярмарки. Рядом с большой ярангой чукча свежевал сваленных тут же клыками вверх жирных моржей. Рядом на деревянных жердях вялилась рыба. Ребятня затеяла какую-то игру вместе с весёлыми лайками. Рослый чукча тащил тяжёлую невыделанную мокрую шкуру. А чукчанка в нарядной, желтоватого цвета ровдужной кухлянке размотала кусок обработанной шкуры. Чуть пригляделся. И вдруг отчётливо разобрал рисунок, нанесённый фиолетовой краской: киты, корабли, люди в лодках, моржи и какие-то загогулины вроде очертаний береговой линии и что-то ещё, напоминающее сопки или горы. Удивительным образом вся эта представшая взору Кондакова идиллическая картина делилась на две части: яранга и дети, одетые налегке, без малахаев и рукавиц – на белом, снежном фоне; охотник и женщина со шкурой-картой – на голых камнях, на которых проглядывали скромные северные кустики растений.

Безмятежность и веселье разом слетели с лиц чукчей, когда в центре стойбища оказался шаман с головой белого медведя вместо шапки. Его сгорбленная фигура наводила ужас на окружающих. Прикреплённые на поясе когти животных, камни и какие-то железные амулеты издавали злобные звуки. Следом за шаманом следовал человек в маске и с копьём, на острие которого был надет ловко сработанный чехол, привязанный к древку кожаными тесёмками. Судя по фигуре и чёрным, как смоль, волосам, это был молодой человек, который зачем-то прикрепил к маске седые усы, брови и нахлобучил на голову кусок белого меха. Шаман начал свой ритуальный танец, всё больше и больше склоняясь над землей. Круглые пластины на его груди лязгали в такт движениям, колотушка, казалось, вот-вот переломится – настолько остервенело он ей молотил по большому бубну. Мерзкие крики неизвестных Кондакову птиц, зверей, протяжные, завывающие звуки и горлопение – всё смешалось в одном сплошном аккомпанементе.

Человек в маске, крадучись, обогнул по кругу шамана, ловко скинул защиту с копья и с ожесточением стал вонзать его в моржовую тушу. Ещё и ещё! Ещё и ещё! Затем он скинул маску и страшным голосом, идущим откуда-то из нутра, завопил на всю округу. И вновь принялся втыкать копьё в разорванный бок моржа. Шаман бросил что-то в костёр, белый дым моментально заполонил поляну. На секунду показалось, что моржовая туша ожила, превратилась в белого волка, который тут же бросился в тундру.

Когда дым немного рассеялся, шаман стоял в задумчивой позе на коленях над человеком, сбросившим маску. Тот лежал без дыхания. И о, неожиданность: это была пожилая женщина. Седые волосы были спутаны, скрюченные руки с толстыми вздувшимися венами безжизненно раскинуты в стороны. Копьё было сломано и валялось неподалёку. Туша моржа исчезла. Шаман тяжело вздохнул, поднялся на ноги и, волоча за собой бубен и колотушку, ещё больше сгорбившись, удалился прочь. В округе стало слышно, как где-то неподалёку завыл волк…

Горевшее в костре полено громко выстрелило очередной порцией петард. Кондаков очнулся и резко поднял голову. Олесов и учитель сидели рядом и с удивлением смотрели на него.

– Что так? – спросил он у своих старших спутников.

– Слава богу, царица-заступница! Очнулся! Мы уж не чаяли, думали того… вы… – вскочил урядник и трижды перекрестился.

– Чего «того»…? – переспросил недоумевающий Кондаков.

– Уж шибко руками и ногами воздух молотили во сне, ваше высокоблагородь! Как тут не беспокоиться? – поддержал разволновавшегося Олесова учитель.

– И амулет старухи-чукчанки так в кулаке сжали, что не приведи Господь!

– Сказывайте, видения чудные одолели?

– Правы вы, Захар Алексеич, правы оказались, что иностранцев этих нам сейчас не найти. Оборотни они, из моржей в волков превращаются и в тундру бегут. – Олесов с учителем недоумённо переглянулись, а Кондаков продолжал: – Шли они не на одной, а на двух шхунах. Та, что поменьше, затонула. Экипаж погиб. А вот «Алеут» действительно добрался до наших берегов. И у людей с этой шхуны, одетых в белые одежды, чёрные мысли. Как бы беды не было…

– Тогдать бежать, хватать их быстрей надобноть, ваше благородие! – засобирался в погоню Олесов.

– Погодите, Семён Лексеич, погодите маленько, – охладил пыл урядника Кондаков. Говорю вам, необычное это дело и нескорое. Разрешится оно не в наши времена. Потомкам ещё предстоит головы поломать над этой загадкой. Надобноть отчёт подробный составить и в столицу направить. Хотя о чём это я?.. До начальства далеко, ой, далеко. Здесь свои, досельные люди должны сведения об этой странности сохранить и детям передать. Может, кто грамотный и сообразит, как с этой заразой управиться.

– Какой такой заразой, любезнейший?

– Вот кабы знал, сообщил. А так одни загадки да причуды. Даже не понял, что сам в них поверил. Одно ясно – дело это государственное и тайное. Посему, – Кондаков посмотрел внимательно в глаза каждому своему соратнику, – велю я вам, братцы, всё, о чём здесь поведали, хранить при себе. Строго!

– Слушаюсь, ваше высокоблагородь! – Олесов сделал неуклюжую попытку стать по стойке смирно. – Что будем делать со старухой?