Читать книгу Нора Вебстер - Колм Тойбин - Страница 3

– Вы, наверно, сыты по горло. Они же не уймутся, так и будут приходить?

Том О’Коннор, сосед, стоявший у своего заборчика, смотрел на нее в ожидании ответа.

– Я знаю, – сказала она.

– А вы не открывайте. Я бы так и сделал.

Нора притворила калитку.

– Они хотят как лучше. Они не со зла.

– Вечер за вечером, – сказал он. – Не пойму, как вы терпите.

Она прикинула, удастся ли войти в дом, не ответив. Он взял необычный тон, которым раньше не разговаривал. Как будто имел над ней некую власть.

– Люди не со зла, – повторила она, и вдруг ей сделалось так горько от этих слов, что она закусила губу, сдерживая слезы. Но, перехватив взгляд Тома О’Коннора, решила, что лучше уж выглядеть сломленной, побежденной. И скрылась в доме.

Этим вечером в дверь постучали, когда было без малого восемь. В дальней комнате горел камин и мальчики делали за столом уроки.

– Открой, – бросил Конор брату.

– Сам открой, – ответил Донал.

– Сейчас же пойдите и откройте, любой из вас, – велела Нора.

В коридор пошел Конор, младший. Он отворил, и она услышала женский голос, незнакомый. Конор провел гостью в гостиную.

– Это маленькая тетя с Корт-стрит, – прошептал он, вернувшись в дальнюю комнату.

– Что за маленькая тетя?

– Не знаю.

Мэй Лейси скорбно покачала головой, когда Нора вошла в гостиную.

– Нора, я не решалась прийти. Так жалко Мориса, что слов не сыскать. – Она шагнула вперед и взяла Нору за руку. – И такой молодой! Я помню его малышом. Да вся Фрайери-стрит помнит.

– Снимайте пальто и пройдемте в заднюю комнату, – сказала Нора. – Мальчики делают уроки, но они могут перейти сюда и включить обогреватель. Им все равно скоро спать.

В дальней комнате Мэй Лейси, из-под шляпки которой выбивались пряди седых волос, уселась, не снимая шарфа, напротив Норы и завела речь. Чуть погодя мальчики отправились наверх; Конор, когда Нора позвала его, застеснялся и не спустился пожелать ей спокойной ночи, но Донал пришел, подсел к ним и стал осторожно, молча рассматривать Мэй Лейси.

Было ясно, что больше никто не пожалует. Нора испытала облегчение: не придется развлекать людей, которые плохо знают друг дружку, а то и недолюбливают.

– Короче говоря, – журчала Мэй Лейси, – Тони лежал в больнице в Бруклине, и не успел тот человек очутиться на соседней койке, как они разговорились, Тони сразу признал ирландца и сообщил, что жена его родом из графства Уэксфорд.

Она умолкла и поджала губы, словно что-то припоминая. Затем заговорила как бы мужским голосом:

– О, так и ведь я оттуда, сказал сосед, а Тони уточнил, что она из Эннискорти[1]. Надо же, и я тамошний, ответил тот. И спросил у Тони, где она в Эннискорти жила, а Тони сказал, что на Фрайери-стрит.

Мэй Лейси не сводила с Норы глаз, призывая проявить интерес и удивление.

– А сосед и говорит: так ведь и я там жил! Поразительно, правда?

Она помолчала, ожидая ответа.

– И он сказал Тони, что перед отъездом из города изготовил ту железяку – как ее? – решетку или оградку на подоконнике Герри Грейна. Я пошла глянуть – так и есть. Герри понятия не имеет, когда и откуда она взялась. Но сосед Тони, там, в бруклинской больнице, сказал, что он-то ее и сделал, потому что сварщик. Правда, совпадение удивительное? Подумать только – в Бруклине!

Донал отправился спать, и Нора приготовила чай. Она принесла его в заднюю комнату на подносе заодно с печеньем и кексом. Когда разобрались с чашками-блюдцами, Мэй Лейси отпила чаю и возобновила свой монолог:

– Конечно, все мои были без ума от Мориса. Постоянно спрашивали о нем в письмах. Джек с ним дружил, пока не уехал. И у Мориса был, разумеется, редкий педагогический дар. Мальчики ему в рот смотрели. Я только это и слышала.

Глядя на огонь, Нора попыталась вспомнить, бывала ли вообще в этом доме Мэй Лейси. Вроде бы нет. Она знала ее всю жизнь, как и многих в городе; они здоровались, обменивались любезностями и останавливались поболтать, когда находились новости. Ей была известна вся биография Мэй – от девичьей фамилии до участка на кладбище, где ее похоронят. Однажды Нора слышала ее пение на концерте, в память врезалось блеющее сопрано – Мэй пела то ли “Дом, милый дом”, то ли “Свет дней былых”.

Она сомневалась, что Мэй Лейси наведывалась куда-либо, помимо магазинов да воскресной мессы.

Воцарилось молчание, и Нора подумала, что Мэй, наверно, скоро уйдет.

– Я рада, что вы меня навестили, – сказала она.

– Ох, Нора, я глубоко вам сочувствовала, но мне показалось, что лучше поначалу не докучать и немного выждать.

Она отказалась от чая, когда Нора предложила еще, и та, унося на кухню поднос, подумала, что теперь-то Мэй встанет и наденет пальто, но гостья продолжала сидеть. Нора поднялась на второй этаж и проверила, спят ли мальчики. Она улыбнулась, представив, как тоже ложится, засыпает, а Мэй Лейси томится внизу, в напрасном ожидании глазея на огонь.

– А где ваши девочки? – спросила Мэй, как только Нора села. – Их больше не видно, а раньше постоянно ходили мимо.

– Айна в школе, в Банклоди[2]. Обживается там, – ответила Нора. – А Фиона учится в Дублине на преподавателя.

– Когда они уезжают, становится тоскливо, – сказала Мэй Лейси. – Я скучаю по всем – говорю как есть, – но забавно, что больше думаю об Эйлиш, хотя мне и Джека не хватает. Не знаю, в чем было дело, но мне просто не хотелось Эйлиш терять. Вы-то меня поймете, Нора. После смерти Роуз я думала, что она вернется, останется, найдет здесь какую-нибудь работу, а когда Эйлиш наконец-то приехала, хотя и всего-то на пару недель, я заметила, что она все молчит, ходит сама не своя, и однажды взяла и расплакалась прямо во время обеда, тут-то я и узнала, что кавалер из Нью-Йорка не отпускал ее домой, пока она не выйдет за него замуж. И она вышла, а нам ни словечка. “Коли так, то ничего не поделать, Эйлиш, – сказала я. – Придется тебе вернуться к нему”. И дальше я уже не могла ни видеть ее, ни разговаривать с ней, а она прислала фотографии, где она с ним в Нью-Йорке, но я не смогла смотреть. Мне хотелось этого меньше всего на свете. Хотя я до сих пор жалею, что она не осталась.

– Да, я тоже расстроилась, когда узнала, что она уехала обратно, но, может, там ее счастье, – сказала Нора и тут же испугалась при виде печальной гримаски на лице Мэй Лейси, что брякнула лишнее.

Мэй Лейси принялась рыться в сумочке. Нашла очки и надела.

– Мне казалось, я захватила письмо Джека, но, похоже, нет. – Она изучила один листок, другой. – Нет, не взяла. Собиралась вам показать. Он хотел вас кое о чем спросить.

Нора молчала. Она не видела Джека Лейси больше двадцати лет.

– Если найду письмо, то передам вам, – сказала Мэй.

Она поднялась, собираясь наконец уйти.

– Теперь уж он вряд ли вернется домой, – проговорила она, надев пальто. – Что ему тут делать? У них в Бирмингеме своя жизнь, и они меня звали, но я сказала Джеку, что как-нибудь упокоюсь с миром, не повидав Англии. Впрочем, сдается мне, что он будет рад обзавестись здесь гнездышком и навещать деток Эйлиш или еще кого.

– Ну так у него же есть вы, чтобы навещать, – сказала Нора.

– Он решил, что вы продадите Куш. – Мэй поправила шарф. Она обронила это небрежно, но взгляд ее, устремленный на Нору, был строг и сосредоточен, а подбородок чуточку подрагивал. – Он спросил у меня, продаете ли, – сказала Мэй и поджала губы.

– Я еще не строила никаких планов, – ответила Нора.

Мэй не сдвинулась с места.

– Жаль, что письмо не при мне, – посетовала она. – Джек всегда любил Куш и Балликоннигар[3]. Бывал там с Морисом и другими мальчиками, до сих пор помнит. И там мало что изменилось, и знают его там все. А здесь он в свой последний приезд не знал половину горожан.

Нора молчала. Ей хотелось, чтобы Мэй ушла.

– Так или иначе, я передам ему, что до вас донесла. Это все, что я могу сделать.

Нора снова не ответила, и Мэй посмотрела на нее с откровенной досадой от ее молчания. Они вышли и остановились в прихожей.

– Время – великий лекарь, Нора. Больше мне вас нечем утешить. А уж я-то знаю по личному опыту.

Нора отворила дверь, и Мэй вздохнула.

– Спасибо, что зашли, Мэй, – поблагодарила Нора.

– Спокойной ночи, Нора, и берегите себя.

Она медленно двинулась прочь по дорожке, Нора смотрела ей вслед.

* * *

Субботним днем в том октябре она села в старенький седан А40 и поехала в Куш, оставив мальчиков играть с друзьями и никому не сказав, куда направляется. Осень скатывалась в зиму, и в эти месяцы Нора изо всех сил старалась сдерживать слезы – ради мальчиков, а может, и ради себя. Слезы без видимой причины пугали и тревожили детей, постепенно привыкавших к отсутствию отца. Теперь она понимала, что им пришлось вести себя так, будто все идет привычным чередом, будто не было никакой потери. Они навострились скрывать чувства. Она же научилась распознавать сигналы опасности – мысли, что вели к другим мыслям. Успех же измеряла способностью сдерживаться при мальчиках.

Когда Нора съехала за Баллахом[4] с холма и взгляд впервые выхватил море, до нее дошло, что она еще ни разу не бывала на этой дороге одна. В минувшие годы кто-то из мальчиков или девочек непременно вопил на этом самом месте: “Вижу море!” – а ей приходилось их усаживать и утихомиривать.

В Блэкуотере ей захотелось остановиться и купить сигарет или выпить шоколада – сделать что угодно, только бы отсрочить прибытие в Куш. Но она не сомневалась, что ее обязательно углядит кто-нибудь из знакомых и начнет соболезновать. Слова сострадания давались легко: “Сочувствую вам” или “Разделяю ваше горе”. Все говорили одно и то же, но единого ответа не существовало. “Я знаю” или “Благодарю” звучало холодно, почти неискренне. И на нее будут пялиться, пока ей не станет невмоготу – скорее бы убраться. В том, как ее держали за руку или заглядывали в глаза, проступал странный голод. Она задумалась, вела ли себя с кем-нибудь так же, и решила, что нет. Свернув направо к Балликоннигару, подумала, что ей было бы намного хуже, если бы люди сторонились ее. А ведь, возможно, так оно и было, просто она не замечала.

Небо потемнело, по ветровому стеклу забарабанил дождь. Пейзаж казался куда более убогим и безрадостным, чем в сельской глубинке вдоль дороги на Блэкуотер. У гандбольной площадки она повернула налево в сторону Куша и дала себе короткую передышку, представив, будто попала в недавнее прошлое, в темный летний день с грозовым небом, и едет она в Блэкуотер за мясом, хлебом и газетой. Она небрежно бросила бы покупки на заднее сиденье, а вся семья ждала бы ее в доме у известкового карьера – и Морис, и дети, и, может, пара приятелей мальчиков, дети проспали и теперь ноют, что солнце спряталось, но это не мешает им играть в английскую лапту, или носиться как угорелые перед домом, или резвиться на пляже. Но заряди дождь на целый день, они, конечно, сидели бы дома и резались в карты, пока мальчики не рассорились бы и не заявились к ней жаловаться.

Она с головой ушла в эти воспоминания. Но стоило показаться морю и линии горизонта за крышей Корриганов, как фантазии отступили и Нора вновь очутилась в жестоком мире.

Она подъехала к дорожке и отперла большие оцинкованные ворота. Припарковалась перед домом и закрыла створки, чтобы никто не увидел автомобиль. Как было бы хорошо, окажись здесь кто-нибудь из старых подруг, Кармел Редмонд или Лили Деверо, они-то умеют нормально поговорить – не о ее утрате и своем сострадании, а о детях, деньгах, подработке и том, как жить дальше. И они бы слушали. Но Кармел жила в Дублине и приезжала только летом, а Лили время от времени навещала мать.

Ветер с моря взвыл, и Нора вернулась в машину. В доме наверняка холодно. Следовало захватить пальто потеплее. Она понимала, что, мечтая об обществе чутких подруг, дрожа от холода в машине, она просто оттягивает момент, когда придется открыть дверь и войти в пустой дом.

Вконец обезумевший ветер налетел с такой силой, что показалось, будто вот-вот поднимет машину в воздух. На ум пришло то, о чем она не позволяла себе думать прежде, но о чем знала уже несколько дней. Нора дала себе зарок. Больше она сюда не приедет. Она тут в последний раз. Сейчас войдет в дом, побродит по комнатам. Соберет личные вещи, которые не стоит оставлять, потом запрет дверь, поедет обратно в город и впредь никогда не свернет у гандбольной площадки на шоссе между Блэкуотером и Балликоннигаром.

Ее удивляла собственная решимость, легкость, с какой она поворачивалась спиной к тому, что любила, с какой бросала этот дом у взбирающейся к скале тропе, – пусть теперь его познают другие, пусть другие приедут летом и наполнят его иными звуками. Глядя на фиолетовое небо над морем, она вздохнула. Наконец-то она дала себе прочувствовать, сколь многого лишилась, сколь многого ей будет не хватать. Она вышла из машины и выпрямилась, противясь ветру.

Входная дверь вела в крохотную прихожую. С обеих сторон находилось по две комнаты: слева – спальни с двухъярусными кроватями, справа – гостиная с кухонькой и ванной позади, а рядом – их комната, уютная и мирная, в сторонке от детей.

Они приезжали в начале июня, на субботу и воскресенье, даже в ненастную погоду. Привозили щетки, швабры, моющие средства и тряпки для протирки окон. Вносили в дом хорошо проветренные матрацы. То бывал поворотный момент, отметка в календаре, знаменовавшая начало лета, даже если оно выдавалось туманным и хмурым. Дети в те годы, что ей так хотелось вернуть, выплескивали возбуждение, галдели, подражая американской семейке из “Шоу Донны Рид”[5]. С деланым американским акцентом они поучали друг друга, но вскоре уставали, им делалось скучно, и она разрешала им идти играть, отпускала на море или в деревню. И тогда начиналась настоящая работа. Дети больше не путались под ногами, и Морис принимался красить, приводить в порядок бетонный пол, закрывать линолеумом дыры, а Нора переклеивала обои там, где завелась плесень или проступило слишком уж много пятен, – все это требовало сосредоточенности и внимания. Ей нравилось выверять длину обойных кусков до мельчайшей доли дюйма, доводить клейстер до нужной густоты и нарезать полосы новых ярких обоев с цветочным узором.

Фиона ненавидела пауков. Нора вдруг об этом вспомнила. А уборка в первую очередь означала изгнание пауков, жуков и прочих ползающих тварей. Мальчики обожали, когда Фиона визжала, да Фионе и самой это нравилось, особенно если отец бросался на ее защиту. “Где они?” – гремел он, изображая великана из сказки о Джеке и бобовом стебле, а Фиона кидалась к нему и обхватывала руками.

Все это теперь в прошлом, потеряно безвозвратно, подумала Нора, входя в гостиную. Сейчас царивший в комнате холод и ее теснота вызвали чувство странного удовлетворения. Оцинкованная крыша протекла, что было ясно по свежему пятну на потолке. По стеклу хлестнул дождь, гонимый порывом ветра, и дом застонал. Окна скоро придется чинить, а дерево начало гнить. И кто знает, через сколько времени решат срыть соседнюю скалу, а дом снести по приказу совета графства? Пусть теперь это волнует других. Пусть другие латают прорехи и обрабатывают стены от сырости. Пусть другие чинят проводку и красят этот дом или бросают его на произвол стихии, когда пробьет час.

Она продаст его Джеку Лейси. Никто из местных не купит, им-то известно, что глупо вкладываться в такую недвижимость, когда есть дома в Бентли, Карракло и Моррискасле. Никто из Дублина тоже не польстится, увидев, в каком он состоянии. Она оглядела комнату и поежилась.

Обойдя спальни, она поняла, что для живущего в Бирмингеме Джека Лейси этот дом – дурман, воспоминание о палящем солнце воскресных дней, о мальчишках и девчонках на велосипедах и о манящих возможностях. Но тут же представила, как он приедет сюда через год или два, когда вернется на пару недель в Ирландию, и обнаружит наполовину обрушившийся потолок, вездесущую паутину, отставшие обои, разбитые стекла. Электричество отключат, а летний день будет дождлив и сумрачен.

Она проверила выдвижные ящики, но не нашла ничего нужного. Только пожелтевшие газеты и обрывки бечевки. Даже посуда и кухонная утварь не заслуживали, чтобы их забрали домой. В спальне она нашла в комоде несколько фотографий и книг, которые решила взять с собой. Больше ничего. Мебель не стоила ломаного гроша, абажуры успели выцвести и обветшать. Она вспомнила, как всего несколько лет назад покупала их в уэксфордском “Вулвортсе”. В этом доме все прогнило и поблекло.

Дождь превратился в ливень. Она сняла со стены спальни зеркало, отметив, насколько чист обнажившийся участок по сравнению с остальными выцветшими и грязными обоями.

Услышав стук, Нора поначалу решила, что это ветер бьет чем-то в окно или дверь. Но когда стук повторился и с улицы донесся голос, она поняла, что кто-то пришел. А она-то думала, что никто не заметил ее появления, что машину не видно. Первым побуждением было спрятаться, но она знала, что уже обнаружена.

Нора повернула щеколду, и ветер толкнул входную дверь внутрь. Снаружи маячила фигура в большой, не по размеру, куртке, капюшон наполовину скрывал лицо.

– Нора, я услыхала машину. У вас все в порядке?

Рука откинула капюшон, и Нора узнала миссис Дарси, которую не видела с похорон. Миссис Дарси прошла за ней в прихожую, и Нора заперла дверь.

– Почему вы не позвонили? – спросила гостья.

– Я здесь всего несколько минут.

– Пошли в машину, поедем к нам. Тут нельзя находиться.

Нора привычно отметила менторский тон, как будто она была ребенком, неспособным принимать правильные решения. С похорон она пыталась либо игнорировать его, либо терпеть. Твердила себе, что это лишь просто забота о ней.

Она с радостью собрала бы немногочисленный скарб, отнесла его в машину и уехала из Куша. Но теперь это было невозможно, от гостеприимства миссис Дарси не отвертеться.

Та наотрез отказалась садиться к ней в машину, заявив, что мокрая насквозь. Сказала, что дойдет до дома пешком, а Нора пусть едет.

– Я побуду тут еще пару минут и отправлюсь следом, – сказала Нора.

Миссис Дарси посмотрела на нее озадаченно. Нора старалась говорить непринужденно, но вышло скорее загадочно.

– Просто нужно кое-что собрать, – пояснила она.

Взгляд гостьи скользнул по книгам, фотографиям и прислоненному к стене зеркалу, затем быстро вобрал все остальное в комнате. Нора почувствовала, что миссис Дарси поняла, чем она занималась.

– Не слишком задерживайтесь, – велела та. – Чай будет ждать.

Когда миссис Дарси ушла, Нора закрыла дверь и вернулась в комнату.

Делу конец. Своим всепроникающим взглядом миссис Дарси придала реальность всему, что находилось тут. Нора покинет этот дом навсегда. Больше она не пройдет по этим дорожкам и позволит себе не испытывать сожалений. Все кончилось. Она перенесла отобранные вещи в машину.

В кухне миссис Дарси было тепло. Та налила чай и подала сконы с тающим маслом.

– Мы беспокоились за вас, но Билл Парль сказал, что вечером, когда он пришел к вам, там было полно людей. Может, нам все равно следовало заглянуть, но мы решили отложить до Рождества, когда вам, наверно, захочется компании.

– Многие зашли, – ответила Нора. – Но вы же знаете, что вам я рада всегда.

– Так очень многие вас и любят, – сказала миссис Дарси. Она сняла фартук и села. – А мы все переживали, думали, что вы уж больше не приедете. Про Кармел Редмонд вы сами знаете – ее не было, когда это случилось, и она была потрясена.

– Знаю, – кивнула Нора. – Она мне написала, а потом позвонила.

– Нам она так и сказала, а Лили была здесь и посоветовала вас дожидаться. И я приучилась ждать, когда вы приедете и наведете порядок в доме. Для меня ваш приезд всегда к перемене погоды. Сердце прямо запело, когда вас увидела.

– Я помню, как однажды лил такой дождь, что вы нас пожалели и всех напоили чаем, – сказала Нора.

– И знаете, – продолжила миссис Дарси, – ваши дети прекрасно себя ведут. Такие воспитанные! Айне у нас нравилось. Да и всем остальным тоже, но ее мы знали лучше прочих. А Морис приезжал по воскресеньям, если передавали матч.

Нора взглянула в окно на дождь. Ее подмывало обмануть, сказать миссис Дарси, что они будут наведываться и впредь, но она не смогла. И почувствовала, что та угадала, что скрывает ее молчание, и теперь выискивала намеки – в произнесенном или невысказанном, дабы утвердиться в подозрении, что Нора намерена продать дом.

– И вот что мы решили, – объявила миссис Дар-си. – В следующем году займемся вашим домом. Сегодня я смотрела на него и думала, что нужно подлатать кровлю, а мы все равно будем чинить наш сарайчик, пусть рабочие заглянут и к вам. А сами мы по очереди разберемся со всем остальным. У меня есть ключ, и можно было подготовить сюрприз, но Лили сказала, что надо сперва спросить у вас, и я собиралась сделать это после Рождества. Она настояла, что дом ваш и вторгаться нельзя.

Нора знала, что пора выложить правду, но ее остановила участливая пылкость, прорвавшаяся в тоне миссис Дарси.

– Но я подумала, это же хорошо – приехать и увидеть, что все уже сделано, – продолжала та. – Поэтому вы сейчас не говорите ничего, но если вы против, то дайте мне знать. А ключ я себе все-таки оставлю – пусть будет, пока не захотите забрать.

– Нет. Конечно же, нет, миссис Дарси. Я рада, что у вас есть ключ.

На обратном пути в Блэкуотер Нора подумала, что миссис Дарси, возможно, все это время подозревала ее в намерении продать дом, вот и решила, что ремонт и уборка повысят цену; а может, и не подозревала она ничего – кто знает, может, это сама Нора уж чересчур пристально вглядывается в людей, пытаясь понять, что они о ней думают. Но она сознавала, что вела себя странно: закрыла ворота, когда завела машину во двор, повела себя чуть ли не воровкой, когда миссис Дарси постучалась, а предложение помочь не приняла, но и не отвергла.

Она вздохнула. Как бы там ни было, с этим трудным и муторным делом покончено. Она напишет всем – и миссис Дарси, и Лили Деверо, и Кармел Редмонд. В прошлом частенько, приняв решение, она наутро передумывала, но на сей раз все иначе, и она не передумает.

По дороге в Эннискорти Нора занялась подсчетами. Она не представляла, сколько может стоить дом. Сама определит и отправит число Джеку Лейси почтой – ей не хотелось вступать в переговоры с Мэй Лейси, – и если он предложит меньше, но в разумных пределах, она согласится. Давать объявление в газету Нора не хотела.

Страховка на машину была оплачена до Рождества. Нора планировала и с ней расстаться, но подумала, что если продаст дом, то оставит автомобиль или же купит новый. Денег, вырученных за дом, хватит и на надгробие из черного мрамора, которое она хотела заказать для Мориса, и на двухнедельную аренду дома-фургона в Карракло следующим летом. Остаток можно потратить на хозяйство и одежду для девочек и себя. И кое-что отложить на черный день.

Она мысленно улыбнулась: дом уподобится двум шиллингам и шестипенсовику, которые кто-то дал Конору несколько лет назад. Она не помнила, когда точно это было, но еще до того, как его отец заболел, и прежде, чем мальчик понял, что же такое деньги. Конор отдал монеты на хранение Морису, а затем все лето, каждый раз, когда они отправлялись в Блэкуотер, изымал деньги на личные нужды, уверенный, что у отца они в неприкосновенности. Когда же отец сообщил, что ничего не осталось, Конор не поверил.

* * *

Нора написала Мэй Лейси, вложила в письмо послание для Джека. Вскоре пришел ответ: он согласен на предложенную цену. Она посоветовала городского нотариуса для оформления договора о купле-продаже.

Дождавшись подходящего момента, она сообщила мальчикам о продаже дома в Куше и поразилась, сколь внимательно и озабоченно они слушают ее, будто она говорила о том, что определит их будущее. Начав же расписывать, как пригодятся им вырученные деньги, она поняла, что они знают о ее желании продать и машину, хотя и словом не обмолвилась на этот счет. Услышав, что машина останется, они не улыбнулись и даже не выразили облегчения.

– А в университет мы еще сможем поступить? – спросил Конор.

– Конечно, – сказала она. – Почему тебя это волнует?

– И кто будет платить?

– На это у меня деньги отложены.

Нора не хотела признаваться, что заплатят, возможно, дядя Джим и тетя Маргарет. Старшие брат и сестра Мориса, которые так и остались одиночками, жили вдвоем в старом родительском доме. Мальчики невозмутимо и пристально смотрели на Нору. Она вышла в кухню, включила чайник, а когда вернулась, они так и сидели, не шелохнулись.

– По праздникам будем путешествовать, – пообещала Нора. – Снимем в Карракло или Россларе дом-фургон. Мы никогда в таком не жили.

– А мы сможем поехать в Карракло одновременно с Митчеллами? – спросил Конор.

– Если захотим. Узнаем заранее, когда они едут, и двинемся в путь.

– А на одну неделю или на две? – не унимался Конор.

– Может, и на подольше, если понравится, – сказала она.

– Мы к-купим д-дом на колесах? – подал голос Донал.

– Нет, снимем. С ним слишком много возни.

– А кто к-купит наш дом?

– Это пока секрет. Вам я скажу, но больше никому говорить нельзя. Мне кажется, его хочет купить сын Мэй Лейси. Вы его знаете – тот, что живет в Англии.

– Она поэтому приходила?

– Думаю, что да.

Нора приготовила чай, и мальчики притворились, будто смотрят телевизор. Она понимала, что расстроила их. Конор сидел красный, а Донал мрачно глазел в пол, словно в ожидании взбучки. Она взяла газету и попыталась читать. Нора знала, что сейчас важно посидеть с мальчиками, не бросать их, поддавшись настойчивому желанию подняться в спальни и занять там себя чем-то: перебрать содержимое стенных шкафов, умыться, протереть окна. Наконец она ощутила, что пора что-то сказать.

– Почему бы на следующей неделе на съездить в Дублин?

Мальчики посмотрели на нее.

– Зачем? – спросил Донал.

– Проветриться на денек, можете пропустить школу.

– У меня в среду д-две физики, – возразил Донал. – Я ее терпеть не могу, н-но прогулять нельзя, а в п-понедельник – французский у мадам Д-даффи.

– Можно поехать во вторник.

– На машине?

– Нет, поездом. Повидаем Фиону, у нее как раз короткий день.

– Нам обязательно ехать? – осведомился Конор.

– Нет. Только если захочется.

– А что мы скажем в школе?

– Я напишу записку. Скажу, что вам нужно к врачу.

– Если в-всего один день, м-мне не нужна записка, – сказал Донал.

– Значит, поедем. Прекрасно развеемся. Я дам Фионе знать.

Речь о поездке она завела, чтобы нарушить молчание и показать, что прогулки никуда не денутся, что мальчикам есть чего ждать. Но ее предложение не произвело на них впечатления. Казалось, известие о продаже дома в Куше всколыхнуло в них нечто такое, о чем они старались не думать. Но уже через несколько дней они снова повеселели, как будто и не было ничего сказано.

* * *

Перед поездкой в Дублин она с вечера выложила приличную одежду, велела мальчикам начистить ботинки и поставить возле двери. При попытке загнать их пораньше в постель они воспротивились, так как по телевизору что-то шло, и Нора позволила им лечь поздно. Но даже тогда они не захотели ложиться и, когда она все-таки настояла, принялись шляться в туалет, а в своей спальне включать-выключать свет.

Наконец Нора поднялась и обнаружила их крепко спящими – дверь нараспашку, постели в беспорядке. Она попыталась уложить мальчиков поудобнее, но Конор заворочался, и она вышла из комнаты, бесшумно притворив дверь.

Утром они встали и оделись прежде нее. Принесли ей в постель чай, слишком крепкий, и тост. Встав, она незаметно проскользнула с чашкой в ванную и вылила чай в раковину.

Было холодно. Она сообщила мальчикам, что они доедут до вокзала на машине и оставят машину на площади. Сказала, что так будет сподручнее вернуться вечером домой. Оба серьезно кивнули. Они уже надели куртки.

Улицы, по которым она ехала к вокзалу, были безлюдны. Рассвет только занимался, и кое-где в окнах горел свет.

– На какую сторону сядем? – спросил Конор на вокзале.

До отхода поезда оставалось двадцать минут. Нора купила билеты, но Конор отказался сидеть с ней и Доналом в теплом зале ожидания, он захотел перейти через железный мост и помахать им с другой стороны, а потом спуститься к семафорной будке. Снова и снова он возвращался с вопросом, когда подадут поезд, пока какой-то мужчина не посоветовал ему следить за крылом семафора между платформой и туннелем: когда оно упадет, то, значит, состав на подходе.

– Но мы же его и так увидим, – нетерпеливо возразил Конор.

– Крыло опустится, когда поезд только въедет в туннель, – объяснил тот.

– Если стоять в туннеле, когда едет поезд, из тебя получится фарш, – сказал Конор.

– Оссподи, да уж не сомневайся, тебя будут собирать по кусочкам. А в доме, знаешь ли, когда идет поезд, вся посуда на полках прыгает, – сказал мужчина.

– У нас дома не прыгает.

– Это потому что рядом не ходят поезда.

– Откуда вы знаете?

– Так я же отлично знаю твою мамулю.

Нора посмотрела на человека – лицо его ей было знакомо, как и многие лица в городе, она решила, что он из гаража Донохью, но уверена не была. Что-то в нем раздражало ее. Она понадеялась, что он не едет с ними в Дублин.

Перед самым приходом поезда, когда мальчики пошли к семафорной будке в последний раз, мужчина повернулся к ней:

– Скажу вам, что папаши им все равно не хватает.

И смотрел на нее, дожидаясь ответа, с любопытством щурился. Она поняла, что придется сказать ему что-нибудь резкое, дабы больше не приставал и сверх того – не подсел к ним в вагоне.

– Спасибо, но это последнее, что им сейчас нужно слышать.

– Да я ничего такого…

Она встала и отошла, тут подоспел поезд, и мальчики уже возбужденно мчались к ней по перрону. Она чувствовала, как пылает лицо, но они ничего не заметили, поглощенные спором о том, где лучше сесть в вагоне.

Когда поезд тронулся, им захотелось сразу всего: осмотреть туалеты, постоять в страшноватой сцепке между вагонами, где под ногами все быстрее и быстрее летит земля, по мере того как состав набирает ход, сходить за лимонадом в ресторан. До первой остановки в Фернсе они переделали все, а на подходе к Камолину заснули.

Нора не спала; она полистала купленную на вокзале газету, отложила ее и стала смотреть на спящих мальчиков. Ей хотелось знать, что им снится. За минувшие месяцы в их чистой, непринужденной связи с ней и, возможно, друг с другом что-то переменилось. Ей чудилось, что впредь она уже ничего не будет знать про них наверняка.

Конор проснулся, взглянул на нее и вновь задремал, положив голову на сложенные на столике руки. Она потянулась, дотронулась до его волос, взъерошила их и снова расправила. Тоже проснувшийся Донал следил за ней, его невозмутимый взгляд свидетельствовал, что он все понимает, что для него нет тайн.

– Конор спит крепко, – улыбнулась она.

– Где мы? – спросил Донал.

– Скоро Арклоу.

Конор проснулся, когда они подъезжали к Уиклоу, и снова пошел в туалет.

– А что будет, если спустить воду на станции? – спросил он, вернувшись.

– Все попадет на рельсы.

– А когда поезд двигается, куда оно девается?

– Спросим у кондуктора, – сказала Нора.

– Зуб д-даю, ты не с-спросишь, – возразил Донал.

– А что такого случится с рельсами на станции? – спросил Конор.

– П-провоняют, – ответил Донал.

Утро выдалось безветренное, над горизонтом стояли серые тучи, а море за Уиклоу отливало сталью.

– Когда начнутся туннели? – спросил Конор.

– Уже скоро, – пообещала она.

– После следующей станции?

– Да, после Грейстонса.

– Долго еще?

– Почитай свой комикс, – предложила она.

– Трясет слишком.

В первом туннеле мальчики заткнули уши от грохота, соревнуясь в притворном страхе. Следующий был намного длиннее. Конор захотел, чтобы Нора тоже заткнула уши, и она подчинилась ему в угоду, поскольку знала, каким он бывает несносным и как легко его огорчить, если он не выспался толком. Доналу надоело затыкать уши, когда поезд вылетел из туннеля, он придвинулся к окну, за которым отвесный склон сбегал к бурным волнам. Конор пересел к Норе, и ей пришлось подвинуться, чтобы ему тоже было видно.

– А вдруг мы упадем, – сказал он.

– Нет, что ты, поезд никуда не денется с рельсов. Это же не машина.

Завороженный картиной, он прижался носом к стеклу. Донал тоже не отлипал от окна, даже когда поезд прибыл на станцию Дун-Лэре.

– Приехали? – спросил Конор.

– Почти, – ответила Нора.

– Куда сначала пойдем? К Фионе?

– На Генри-стрит[6].

– Йохооо! – завопил Конор. Он собрался запрыгнуть с ногами на сиденье, но она заставила его сесть.

– А пообедаем в “Вулвортсе”.

– Где самообслуживание?

– Да, чтобы не ждать.

– А можно мне на десерт апельсин, а молока не надо? – спросил Конор.

– Можно, – кивнула она. – Все что захочешь.

Они вышли на Амиенс-стрит и пересекли сырое, обветшавшее здание вокзала. Медленно двинулись по Талбот-стрит, задерживаясь изучить витрины магазинов. Нора велела себе расслабиться, дел у них не было, они могли бездельничать, сколько вздумается. Она дала мальчикам десять шиллингов, но сразу поняла, что совершила ошибку – слишком много. Они изучили деньги и недоверчиво взглянули на нее.

– Мы д-должны что-то купить? – спросил Донал.

– Может, каких-нибудь книжек, – сказала она.

– А комиксы или рождественский ежегодник?

– Для ежегодников еще рано.

Приблизившись к О’Коннелл-стрит, мальчики пожелали взглянуть на место, где находилась колонна Нельсона.

– Я ее помню, – заявил Конор.

– Н-не может быть, ты был совсем маленький, – сказал Донал.

– А я помню. Такая высокая, наверху стоял Нельсон, и его расколошматили вдребезги[7].

Они пересекли О’Коннелл-стрит, зорко следя за многополосным движением и дождавшись зеленого света. Нора понимала, что на Генри-стрит они будут выглядеть деревенщиной. Мальчики ухитрялись впитывать все подряд, одновременно сохраняя отстраненность. Они краем глаза наблюдали за миром чужаков и необычных зданий.

Конору не терпелось попасть в магазин – в любой, лишь бы что-нибудь купить.

– Ботинки? – скривился он с отвращением. – И ради этого мы приехали в Дублин?

– Ну а куда тебе хочется? – спросила Нора.

– Хочу кататься на эскалаторе.

– Ты тоже? – обратилась она к Доналу.

– Н-наверное, – ответил он сумрачно.

В универмаге “Арноттс” на Генри-стрит Конор захотел, чтобы Нора и Донал посмотрели, как он поднимется и спустится на эскалаторе. Он потребовал, чтобы они за ним не шли и вообще не трогались с места. Он взял с них слово. Донал скучал.

В первый раз Конор упорно оглядывался, и они дождались, когда он исчезнет наверху и вновь появится на ленте, ползущей вниз. Конор сиял. Во второй раз он набрался смелости и время от времени перешагивал через две ступеньки, не забывая держаться за поручень. В третий захотел взять с собой Донала, но настоял, чтобы Нора так и осталась внизу. Она предупредила, что этот раз будет последним, и они, возможно, вернутся сюда днем, но трижды вверх-вниз по эскалатору вполне достаточно.

Когда мальчики спустились, она отметила, что оживился и Донал. Они объяснили, что чуть дальше обнаружили небольшой лифт, в котором тоже неплохо бы покататься.

– Еще один раз, и все, – сказала Нора.

Она отошла в сторону и стала рассматривать зонтики, ее внимание привлекли те, что она никогда не видела, – складные, легко помещавшиеся в сумочку. Нора решила купить такой на случай дождя. В ожидании кассира она высматривала мальчиков, но те не показывались. Расплатившись, она направилась на прежнее место, а оттуда – к боковому выходу, где опускался лифт.

Их там не было. Она ждала посередине холла, поглядывая по сторонам. Подумала, не подняться ли в лифте самой, но поняла, что этим только усугубит путаницу. А если останется на месте, то точно не пропустит их.

Когда мальчики нашли ее, они прикинулись, будто ничего не случилось, а лифт просто останавливался на всех этажах. Она попеняла им, сказала, что думала, они потерялись, и оба переглянулись, словно в лифте с ними произошло нечто такое, о чем они не хотели ей говорить.

К трем часам дня они повидали в Дублине все, что желали. Побывали на Мур-стрит и купили персиков, пообедали в ресторане самообслуживания в “Вулвортсе” и зашли в книжный магазин “Изонс” за комиксами и книгами. Мальчики устали, и она повела их в “Бьюли” – дожидаться Фиону. Нора подумала, что Конору не позволяет заснуть лишь мысль о булочках на двухъярусном блюде, которых можно брать сколько душе угодно.

– Но за них нужно платить, – сказала Нора.

– Откуда им знать, сколько взяли?

– Люди честны в своем большинстве.

Когда появилась Фиона, мальчики вновь оживились, разволновались и загалдели наперебой, каждый хотел высказаться первым. Норе дочь, усевшаяся напротив, показалась исхудавшей и бледной.

– Хочешь послушать д-дублинский акцент? – спросил Донал.

– Мы были на Мур-стрит, – пояснила Нора.

– Персьики, спелыйе персьики, – нараспев произнес Донал, ни разу не заикнувшись.

– Вдруг это пук, – добавил Конор.

– Очень смешно, – сказала Фиона. – Извините за опоздание, автобусы приходят то по два и по три, а потом ждешь их до посинения.

– Я хочу прокатиться в двухэтажном, наверху, – заявил Конор.

– Конор, дай Фионе сказать, потом расскажешь, – оборвала его Нора.

– Хорошо гуляется? – спросила Фиона.

У нее была робкая улыбка, но взрослый и уверенный тон. За несколько месяцев она изменилась.

– Да, но уже притомились и хотим посидеть.

Похоже, никто не знал, о чем говорить дальше. Нора поняла, что ответила чересчур формально, словно беседовала с незнакомкой. Фиона заказала кофе.

– Что-нибудь купили? – спросила она.

– Особо времени и не было, – сказала Нора. – Только книжку.

Нора отметила, как отрывисто и деловито заказала Фиона кофе и как острым, почти критическим взглядом осмотрела кафе. Но, заговорив с братьями, она снова обратилась в девчонку.

– От Айны что-нибудь слышно? – спросила Нора у дочери.

– Она написала мне короткое письмо. По-моему, боялась, что монашки читают почту, и она права, они так и поступают. Так что рассказала немного. Только о том, что ей нравится учитель-ирландец и у нее хорошие отметки за сочинение на французском.

– Мы можем на неделе ее навестить.

– Она это упомянула.

– Мы продаем дом, – вдруг громко объявил Конор.

– А жить на обочине будете? – рассмеялась Фиона.

– Нет, снимем в Карракло дом-фургон.

Фиона посмотрела на Нору.

– Я думаю продать дом в Куше, – сказала та.

– Я ждала этого.

– Но долго не решалась.

– Значит, продашь?

– Да.

Нора с удивлением заметила слезы в глазах дочери, хотя Фиона силилась улыбнуться. Она не плакала с похорон Мориса, просто молчала и жалась к сестре и теткам, но Нора вполне угадывала ее чувства, хотя Фиона ничем их не выдавала. Нора не знала, что сказать ей.

Она отпила кофе. Мальчики молчали, сидели смирно.

– Айна знает? – спросила Фиона.

– Мне не хватило духу сообщить ей в письме. Скажу, когда увидимся.

– И ты решила твердо?

Нора не ответила.

– Я надеялась поехать туда летом, – призналась Фиона.

– Мне казалось, ты собираешься в Англию.

– Да, в конце июня, но я заканчиваю в конце мая. И хотела провести июнь в Куше.

– Прости, – сказала Нора.

– Он ведь любил этот дом?

– Отец?

Фиона опустила голову.

Нора увела Конора искать туалет. Вернувшись, она заказала еще кофе.

– И кому ты его продаешь? – спросила Фиона.

– Джеку Лейси. Сыну Мэй Лейси, тому, что в Англии.

– Мэй Лейси к нам приходила, – вмешался Конор.

Донал толкнул его и приложил к губам палец.

– Деньги сейчас придутся очень кстати, – сказала Нора.

– Через два года мне назначат постоянный оклад, – отозвалась Фиона.

– Они нужны сейчас.

– А пенсию ты не получишь? Разве с ней не выгорело?

Нора подумала, что зря, наверно, сказала о нужде в средствах.

– И тогда машину продавать не придется, – ответила она и попыталась дать Фионе понять, что не стоит тревожить мальчиков дальнейшими разговорами о деньгах.

– Летом там было славно, – сказала Фиона.

– Знаю.

– Жалко его терять.

– Будем отдыхать в других местах.

– Я думала, что этот дом всегда будет нашим.

Они какое-то время молчали. Норе хотелось уйти, отвести мальчиков обратно на Генри-стрит.

– Когда же ты его продаешь? – подытожила Фиона.

– Как только будет готов договор.

– Айна расстроится.

Нора сдержалась и не сказала, что ей невыносимо туда возвращаться. Она не сумеет признаться в этом при мальчиках, это прозвучит излишне эмоционально и чересчур многое выдаст.

Она встала:

– Как здесь расплачиваются? Я забыла.

– Надо попросить официантку подсчитать, – напомнила Фиона.

– И сказать, сколько б-булочек съела, – добавил Донал.

Когда они вышли на Уэстморленд-стрит, Нора захотела сказать Фионе что-нибудь еще, но не смогла придумать что. Фиона с потерянным видом стояла на тротуаре. На секунду Нора испытала нетерпение и досаду. Она начинает жизнь заново, она может жить где вздумается, заниматься чем хочется. Она не обязана возвращаться в город, где каждый знает про нее все и расписал ее судьбу на годы вперед.

– Мы пройдемся по Генри-стрит до моста Полпенни[8], – объявила Нора.

– На поезд не опоздайте, – сказала Фиона.

– А ты как поедешь в колледж?

– Я собиралась сначала на Графтон-стрит.

– Не пойдешь с нами на вокзал?

– Нет, у меня кое-какие дела. В центр я сегодня уже не вырвусь.

Они взглянули друг на друга, Нора почувствовала враждебность Фионы и поспешила напомнить себе, что и дочь тоже расстроена, и ей одиноко. Она улыбнулась и сказала, что им пора, а Фиона улыбнулась в ответ – и ей, и мальчикам. Но стоило Норе зашагать прочь, как ее охватило ощущение беспомощности и раскаяние из-за того, что не утешила Фиону добрым словом – могла бы просто спросить, когда та приедет, или подчеркнуть, что дома ее всегда ждут.

На Талбот-стрит, по пути к вокзалу, Конор потратил оставшиеся деньги на лего, но не сумел решить, какого цвета выбрать кирпичики. Хотя Нора устала, она внимательно его выслушала и поделилась соображениями, пока Донал стоял в сторонке. Она улыбнулась кассирше, когда Конор передумал у самой кассы и вернулся обменять коробку на другую.

Стемнело и становилось холодно. Они устроились на разломанных пластиковых стульях в маленьком привокзальном кафе. Нора полезла в мешок за кошельком и обнаружила, что персики, которые еще несколько часов назад казались такими свежими и крепкими, превратились в месиво. Бумажный пакет открылся. Она выбросила персики в урну, так как везти их дальше не имело смысла, в поезде они бы еще больше раскисли.

Мальчики не учли, что на обратном пути будет темно, и, как только поезд устремился на юг, окна сплошь запотели. Они открыли коробку с лего, и Конор принялся играть, а Донал погрузился в чтение. Чуть погодя Конор перебрался на лавку к Норе, прижался к ней и заснул. Глянув на Донала, она отметила, до чего странно взрослым он выглядит, когда переворачивает страницы.

– Мы п-пойдем завтра в школу? – спросил он.

– Да надо, по-моему, – ответила она.

Он кивнул и снова уткнулся в книгу.

– А к-когда п-приедет Фиона?

Она знала, что ее слова, обращенные к Фионе в кафе, застрянут в его памяти и будут медленно крутиться там. Можно ли что-то сделать, чтобы он поменьше думал и переживал?

– Сам знаешь, что Фионе понравится дом на колесах.

– Что-то не п-похоже, – возразил он.

– Донал, нам надо учиться жить заново, – сказала Нора.

Он обдумал ее слова, будто то было сложное домашнее задание. А затем пожал плечами и вернулся к чтению.

Снимая пальто в чересчур натопленном вагоне, Нора осторожно подвинула Конора. Он на миг проснулся, но даже не разомкнул век. Она велела себе не забыть разузнать о домах-фургонах в Карракло.

Мысленно она снова перенеслась в Куш и попыталась вспомнить летний день: дети сдергивают с вешалки одежду и полотенца, стремглав несутся на пляж; она и Морис в сумерках идут по тропинкам домой, отгоняя роящихся мошек, на подходе к дому слышат, как дети в комнате играют в карты. Все кануло в прошлое и не вернется. Дом опустел. Она представила жалкие в темноте комнатушки. Неприветливые. Вообразила стук дождя по оцинкованной крыше, дребезжание дверей и окон на ветру, голые каркасы кроватей, снующих в щелях насекомых, беспощадное море.

Поезд приближался к Эннискорти, а ей казалось, что дом в Куше засасывает всепроникающее запустение.

Проснулся Конор, огляделся и сонно ей улыбнулся. Потянулся и приник к ней.

– Мы почти приехали? – спросил он.

– Уже скоро, – ответила она.

– А где мы поставим в Карракло фургон – возле Уиннинг-Пост[9] или на холме?

– Конечно, возле Уиннинг-Пост.

Она поняла, что поспешила с ответом. Донал и Конор серьезно отнеслись к ее словам. Конор глянул на Донала, выясняя его реакцию.

– Это т-точно? – спросил Донал.

Поезд замедлил ход, и ей впервые за день удалось рассмеяться.

– Точно? Разумеется, точно.

Поезд дернулся и остановился, они быстро собрали вещи. У выхода из вагона им встретился билетный контролер.

– Спроси его о т-туалетах, – шепнул, толкнув ее, Донал.

– Я скажу ему, что это ты интересуешься.

– Может быть, этот чудик поедет с нами дальше, в Росслар? – осведомился контролер.

– О нет, ему завтра в школу, – ответила Нора.

– Я не чудик, – огрызнулся Донал.

Контролер рассмеялся.

* * *

Выехав с привокзальной площади, она кое-что вспомнила и почти тут же поняла, что делится этим с мальчиками.

– Мы только поженились, и дело было, наверно, во время отпуска, летом; однажды утром мы приехали на вокзал, а поезд ушел, опоздали всего на секунду. Господи, как мы расстроились! Но в тот день дежурил не начальник станции, а молодой парень, который учился у вашего папы, – он-то и посоветовал нам сесть в машину, доехать до Фернса, а там он поезд задержит. Туда было всего шесть или семь миль, и вот так мы успели и добрались до Дублина.

– А к-кто вел м-машину – ты или он? – спросил Донал.

– Вел папа.

– Ну и гнал же, наверно, – заметил Конор.

– Он в-водил лучше, чем ты? – снова Донал.

Она улыбнулась:

– Он был хорошим водителем. Ты помнишь?

– Я п-помню, как он однажды п-переехал крысу.

На пустынных улицах других машин не было. Мальчики оживились, они были расположены поговорить, засыпать ее вопросами. Нора подумала, что дома разведет огонь и их быстро сморит после долгого дня.

– Но п-почему вы на машине не поехали с-сразу в Дублин, зачем вам понадобился п-поезд? – удивился Донал.

– Не знаю, Донал, – призналась она. – Надо подумать.

– А мы сможем как-нибудь поехать в Дублин на машине? – спросил Конор. – Будем останавливаться, где захотим.

– Конечно, сможем. – Она уже свернула к дому.

– Здорово было бы, – сказал он.

* * *

Дома она быстро разожгла камин, мальчики надели пижамы и приготовились лечь спать. Оба притихли, и она знала, что заснут они мигом, как только погасят свет. Интересно, приходил ли сегодня кто-нибудь? Нора представила, как некто приближается в темноте к дому, стучит в дверь, и ждет ответа, и стоит, и мается, а после уходит.

Она налила себе чаю и села перед камином в кресло. Включила радио, но передавали спортивные новости, и она его выключила. Поднявшись к мальчикам, убедилась, что они крепко спят, и какое-то время постояла, глядя на них, потом вышла и притворила дверь. Внизу решила посмотреть телевизор – вдруг попадется что-нибудь интересное. Подошла, включила и стала ждать картинки. Чем заполнить вечерние часы? Она бы все отдала, только бы снова очутиться в поезде, вернуться на улицы Дублина. Когда телевизор ожил, выяснилось, что идет американское комедийное шоу. Она немного посмотрела, но закадровый смех раздражал, и она выключила телевизор. Дом погрузился в тишину, только поленья потрескивали в камине.

Она подумала о купленной в Дублине книге и не смогла вспомнить, с чего вдруг ее выбрала. Вышла в кухню и поискала в сумке. Открыла книгу, но почти сразу отложила в сторону. Смежила веки. В дальнейшем, когда мальчики заснут, она станет посвящать эти часы себе. Найдет, чем их занять. За тихие зимние вечера она придумает, как жить дальше.