Читать книгу Переменные величины. Погода русской истории и другие сюжеты - Константин Анатольевич Богданов - Страница 3
РИТОРИКА ВОСТОРГА И БЕЗГРАНИЧНОСТЬ ВЗАИМОПОНИМАНИЯ
ОглавлениеВосторг есть напряженное состояние единого воображения.
А.С. Пушкин
По пояснению словарей, слово «восторг» обозначает «бурную положительную эмоцию», «необыкновенный подъем чувств, экстаз, упоение»111. Как и всякая эмоция, восторг не обязательно выражается словами и, даже если он опознается в преимущественном указании на акт речи, во всяком случае не обязывает к членораздельности112. Если на письме знаком сентиментальной меланхолии стало многоточие (введению которого в русской литературе сильно поспособствовал Н.М. Карамзин)113, то для восторга таковым должен, вероятно, считаться вослицательный знак, а еще точнее повторяющийся ряд восклицательных знаков, своего рода «многовосклицание». Так, в одном из ранних рассказов А.П. Чехова заподозренный в незнании правил препинания коллежский секретарь мучительно вспоминает, в каких случаях восклицательный знак ставится в официальных бумагах, пока в психотичном озарении не венчает им свою роспись «Коллежский секретарь Ефим Перекладин!!!». «И, ставя эти три знака, – продолжает Чехов, – он восторгался, негодовал, радовался, кипел гневом»114. На письме сильные эмоции требуют внелексических средств, в устной риторике – внесловесных усилий – голосовых модуляций, экспрессивной мимики и жестикуляции.
Риторические наставления, касающиеся восторга, иллюстративны при этом и к тем контекстам, в которых его переживание служит темой специальной рефлексии и целенаправленной аргументации. Для европейской культурной традиции таким – наиболее общим – контекстом должно быть, вероятно, сочтено богословие. В католической, протестантской и православной традиции размышления на тему восторга тиражируются неравномерно, но в той или иной степени объясняются гомилетически: восторг рекомендуемо сопутствует практикам богослужения и молитвы115. Так, по наставлению Макария Великого,
«будучи восхищен молитвой, человек объемлется бесконечной глубиной того века и ощущает он такое неизреченное удовольствие, что всецело восторгается парящий и восхищенный ум его, и происходит в мыслях забвение об этом земном мудровании, потому что переполнены его помыслы и, как пленники, уводятся у него в беспредельное и непостижимое, почему в этот час бывает с человеком, что, по молитве его, вместе с молитвой отходит и душа»116.
Православные богословы не скупятся на словосочетания «восторг веры», «восторг молитвы», «молитвенный восторг»117, хотя иногда и оговариваются в необходимости отличать духовный восторг, восторг умиления от чрезмерного экстатического возбуждения. Так, Феофан Затворник в осуждении излишней восторженности при молитве наставительно писал о том, что
«избави нас Господи от восторженных молитв. Восторги, сильные движения с волнениями суть просто кровяные душевные движения от распаленного воображения. Для них Игнатий Лойола много написал руководств. Доходят до сих восторгов и думают, что дошли до больших степеней, а между тем все это мыльные пузыри. Настоящая молитва тиха, мирна; и такова она на всех степенях. У Исаака Сирианина указаны высшие степени молитвы, но не помечены восторги»118.
Но и при таких оговорках (как правило и, как это видно по контексту высказывания того же Феофана, направленных на критику католического мистицизма) слова «восторг» и частично синонимичные к нему «радость», «умиление», «упоение», «ликование» были и остаются по сей день преимущественно позитивными понятиями вероучительного словаря119. Среди примеров такого словоупотребления находим и сравнительно недавнюю проповедь настоятеля одного из подмосковных храмов, специально посвященную восторгу:
«У слова “восторг” интересная этимология. Вспомним другое слово с этим корнем “исторгнуть” – вырваться. Восторженный откуда-то вырван. Откуда же? Он вырван из измерения времени. Когда человек в восторге, он не чувствует времени, он не знает, сколько длился его восторг – секунду или вечность, он не знает времени. <…> Рай – это восторг. Потерять рай – значит потерять восторг и войти в состояние времени, в состояние ощущение, оценки. Если ты оцениваешь свое счастье по тому, сколько оно длится – секунду или час – то ты явно не счастлив – счастливые часов не наблюдают. Но мы всю жизнь все оцениваем: “Нам было хорошо этот день”, – это уже сказано с великой грустью. То есть, день закончился, ночь закончилась и так далее…
Христос явился, чтобы вернуть нам рай, вернуть состояние восторга. Я не хочу говорить от чего, потому что меня могут спросить: “А чему восторгаться?” А так хочется сказать: “А всему!” Это как – всему? Непонятно… Надо сказать что-то конкретное. Но что проку говорить человеку, который не восторгается, чему восторгаться. Он все равно не будет восторгаться. Он так и будет жить, нет, не жить – а переминаться с ноги на ногу и говорить: “День прошел, и слава Богу. Ночь прошла, и слава Богу. Жизнь прожил, и слава Богу”. Умирать время пришло… Все это очень грустно, в этом нет восторга. А если есть восторг, то нет того, что мы называем “рождение”, “жизнь”, “смерть”. Этого не существует, потому что не существует того, кто это бы назвал – ты исчез в состоянии восторга, ты растворился, ты испарился, потому что ты невероятнейшим образом присутствуешь в этой жизни в этот момент, но твое присутствие настолько полно, что ты не замечаешь, не оцениваешь. Это какой-то вечный праздник!»120
Автор этого красноречивого и риторически занимательного текста – настоятель храма Св. Николая Чудотворца в селе Никольское-Гагарино протоирей Илья Валерьевич Дорогойченко и, кроме того, руководитель основанного им реабилитационного центра для детей-сирот121. Теологическая содержательность процитированного текста кажется поэтому оправданной вдвойне: призыв к восторгу не только контекстуально, но и событийно прочитывается в этом случае как призыв к деятельностному умилению и самозабвенной доброте. В этом тексте все правильно и с этимологической точки зрения, хотя «измерение времени» здесь и ни при чем. Слово «восторг» восходит к глагольной основе *tъrg– со значением «отрывать», «выдергивать», что придает ему известную специфику на фоне синонимически соотносимых с ним слов западноевропейских языков, сохраняя и сегодня, как показывает рассуждение того же отца Ильи, коннотативность представимо телесного – а у´же – рукотворного – действия (до начала XIX века эта коннотация актуально поддерживалась употреблением однокоренных слов «восторжение» в значении «отрывание» и «восторженный» в значении «вырванный»)122.
Интересно вместе с тем, что панегирик восторгу не имеет при этом в виду непосредственно «восторг молитвы». В данном случае он подразумевает скорее состояние эмоционального умонастроения, способность к радости, достаточным поводом к которой служит присутствие Христа, явившегося в этот мир с тем, чтобы «вернуть нам рай». Но даже и это объяснение в общем-то излишне, поскольку тот, кто не знает, что такое восторг, никогда этого и не узнает, а узнавшему его и так все понятно. Приведенное рассуждение легко оценить как псевдосиллогизм, но оно замечательно в том отношении, что помимо собственно теологического обоснования (безальтернативно апеллирующего к достаточности веры) такая апология восторга может служить примером воспроизведения устойчивой риторической традиции, имеющей непосредственное отношение к общественно-политическим дискуссиям XIX века о национальном само(о)сознании и небезразличной к традиции русского национализма.
Для просвещенной российской аудитории XIX века восприятие слова «восторг» не ограничивалось, конечно, богословским и, шире, религиозным контекстом. Последний окрашивает, но и осложняет общериторические и прежде всего поэтологические коннотации. И в Европе и в России представление о религиозном восторге сопутствует представлению о поэтическом и, в свою очередь, музыкальном воодушевлении123. Стилистическая обязательность «восторга» и частотность его лексического присутствия у В.К. Тредиаковского, М.В. Ломоносова, М.М. Хераскова и других одописцев XVIII века позволила в свое время Г.А. Гуковскому настаивать на том, что восторг служит композиционной и стилистической основой русской оды124, а Л.В. Пумпянскому усмотреть в одическом восторге своего рода геополитический смысл:
«Чтобы понять происхождение гениального дела 1739 г. (речь идет об оде Ломоносова на взятие Хотина. – К.Б.), надо вообразить ту первую минуту, когда восторг перед Западом вдруг (взрыв) перешел в восторг перед собой, как западной страной. <…> Следовательно одним восторгом можно исповедать и Европу и Россию! Это назовем “послепетровским” откровением (“вторым” откровением) русского народа. Именно с ним, т.е. с восторженным исповеданием себя, связано пробуждение ритма в языковом сознании. Более могущественного открытия никогда не переживал русский народ»125.
Сравнительно недавно первый из этих тезисов получил развернутое обоснование в монографии Елены Погосян126. Сложность соотношения религиозного, риторического и «стихотворческого», поэтического восторга (восходящего к античной традиции представлений о самозабвенном воодушевлении ритора и поэта – furor rhetoricus, furor poeticus)127, с одной стороны, и лексико-семантическая детализация самого понятия «восторг» останутся актуальными и позже. Так, Иван Рижский, настаивавший в своей «Науке стихотворства» (1811), что поэтика и риторика, как два «рода красноречия», равно «требуют восторга», далее специально разъяснял, «чем различен восторг стихотворца от восторга витии» (поэт творит, охваченный воображением, а ритор – действительностью) и в чем состоит различие в «родах восторга, свойственных различным родам стихотворений» (находя его в разнице «родов внутренних ощущений», вызываемых различием занимающих поэта предметов)128. Иначе рассуждал Александр Пушкин, набрасывавший в конце 1825 или начале 1826 года свои возражения на статьи Вильгельма Кюхельбекера о поэтических преимуществах оды: восторг, по его мнению, связан с одой (которую, вопреки сказанному у Кюхельбекера, Пушкин противопоставляет здесь же лирической поэзии), а вдохновение – с эпическими, драматическими и лирическими жанрами, – не в пользу оды:
Конец ознакомительного фрагмента. Купить книгу
111
Толковый словарь русского языка: В 4 т. М., 1935. Т. 1; Новый объяснительный словарь синонимов русского языка / Под ред. Ю.Д. Апресяна. М., 1997. С. 37.
112
Важно отметить при этом, что использование существительного «восторг» отличается от использования глагола «восторгаться», подразумевающего сравнительно бόльшую вербализованность соответствующей эмоции (см. аналогичное противопоставление глаголов «восхищаться» и «восторгаться» в: Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. Второй выпуск / Под общ. ред. акад. Ю.Д. Апресяна. М., 2000. С. 34—38, где, однако, не оговариваются семантические особенности в употреблении однокоренных существительных и глаголов).
113
Николай Греч вспоминал о своем наставнике – «франте и моднике» начала XIX века: «Он читал с восторгом “Бедную Лизу” и любил везде ставить тире, в подражание модному тогда Карамзину» (Греч Н.И. Записки о моей жизни. М.; Л.: Academia, 1930. С. 168). Об экспрессивной роли бессоюзных предложений и, в частности, употреблении тире у Карамзина см.: Байкова Л.С. Структура и стилистическая направленность бессоюзных предложений в языке Н.М. Карамзина. Таллин: Валгус, 1967.
114
Чехов А.П. Восклицательный знак // Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Т. 4. [Рассказы, юморески], 1885—1886. М.: Наука, 1976. С. 270.
115
Греч. ἐνθουσιασμός, лат. enthousiasmós, ecstasis, нем. Ekstase, Entzücken, Begeisterung, франц. enthousiasme, extase, итал. etusiasmo, estasi, англ. enthusiasm, delight, ecstasy. См.: McCahn L. Enthusiasm // New Catholic Encyclopedia. New York et al.: McGraw-Hill, 1967. Vol. 5. P. 446—449; Dunn J.D., Hempelmann R. Enthusiasmus // Religion in Geschichte und Gegenwart. Handwörterbuch für Theologie und Religionswissenschaft / Hrsg. H.D. Betz, D.S. Browing, B. Janowski, E. Jüngel. Tübingen: Mohr Siebeck, 1999. Bd. 2. Spalt. 1327—1327.
116
Попов И.В. Мистическое оправдание аскетизма в творениях Макария Египетского. 1905. С. 47.
117
См. например, у святителя Филарета: «И видно, сильно их объял восторг молитвы Апостольской: потому что и чудо над ними совершилось» (Слово по освещении храма Пресвятыя Богородицы // Слова и речи. Т. 4. № CCLVIII); «Дух Святый, которому предалась Она в восторге молитвы, просветил в сие время Ея ум, подвигнул Ея уста, и Она изрекла то, что предопределил о Ней Бог, и что, под руководством Его провидения, должна в отношении к Ней исполнить Вселенская Церковь» (Слово в день Успения Пресвятыя Богородицы // Слова и речи. Т. 4. № CCXXIII).
118
Епископ Феофан. Письма о христианской жизни. Письмо 14.
119
За богословами следовали литераторы: так Гоголь, воодушевленный пафосом мистического богословия (и в частности текстами осуждаемого Феофаном Затворником Игнатия Лойолы), в 1843 году письменно наставлял Н.М. Языкова: «Молитва не есть словесное дело; она должна быть от всех сил души и всеми силами души; без того она не возлетит. Молитва есть восторг. Если она дошла до степени восторга, то она уже просит о том, чего Бог хочет, а не о том, чего мы хотим» (Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 9 т. М., 1994. Т. 9. С. 213). У Василия Розанова контекстуально (и также не без «молитвенных» коннотаций) соотносятся «восторг» и «жалость»: «У ней было все лицо в слезах. Я замер. И в восторге и в жалости» (Розанов В. Смертное (1913) // Наше наследие. 1989. № 12. http://www.krotov.info/libr_min/17_r/roz/anov6.htm). Замечу попутно, что синонимическое сопоставление «радости», «восторга», «умиления» и т.п. слов, обозначающих в русском языке положительные эмоции (Абрамов Н. Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений. М., 1994. С. 77), сильно осложняет представление о достаточности бинарных моделей при анализе «русской языковой картины мира». Таково, например, кажущееся мне схематичным и дезориентирующим противопоставление «радости» и «удовольствия» как примера «аксиологической поляризации» высокого и духовного – низкому и телесному (Пеньковский А.Б. Радость и удовольствие в представлении русского языка // Логический анализ языка: культурные концепты. М., 1991; Зализняк А.А. Счастье и наслаждение в русской языковой картине мира // Зализняк А.А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. М., 2005. С. 155—156. См., впрочем, высказанное в том же сборнике сомнение в четкой противопоставленности этих понятий в языке XIX века: Шмелев И.Д. Некоторые тенденции семантического развития русских дискурсивных слов. С. 438). Столь же, на мой взгляд, схоластично таксономическое разделение явлений «внутренней жизни на “чувства”, которые охватывают, “состояния, в которые человек приходит” и “впечатления, которые нам что-то приносит и доставляет”» (Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Перемещение в пространстве как метафора эмоций // Логический анализ языка: Языки пространств. М., 2000. С. 280; Зализняк А.А. Счастье и наслаждение в русской языковой картине мира. С. 163—164). И в том и в другом случае «восторг» – очень неудобное понятие, не укладывающееся в смыслоразличение «духовной» радости и «телесного» удовольствия и вполне примиряющее (псевдо)различие между чувствами, в которые человек приходит, и чувствами, которые нам что-то доставляет (см. выражения «приходить в восторг», «доставить восторг» кому-н. и т.д. Подробно: Иорданская Л.Н. Восторг, восторгаться, восторженный // Мельчук И.А., Жолковский А.К. Толково-комбинаторный словарь современного русского языка. Опыты семантико-синтаксического описания русской лексики. Вена (Wiener Slawistischer Almanach, Sonderband 14), 1984. С. 207—212).
120
Проповедь из вечернего богослужения накануне праздника Успения Пресвятой Богородицы (опубликована в еженедельной газете храма Св. Николая Чудотворца в селе Никольское-Гагарино «Сретение» от 30 августа 2008 года (Вып. 31), электронная версия: http://www.damian.ru/vdohnov/sretenie/sretenie_31.doc).
121
См.: http://vdohnov.narod.ru/; http://www.svobodanews.ru/content/Transcript/ 421134.html; http://damian.ru/Cerkov_i_sovremennost/vdohnov/20080107/index.htm. В 2001 году отец Илья стал лауреатом премии Института «Открытое общество» (Фонд Сороса) – Россия «За подвижничество» (http://lfond.spb.ru/prizes/asceticism/1997—2001.html).
122
Словарь академии Российской по азбучному порядку расположенный. СПб., 1806. Ч. 1. Стб. 691—692. Этимологическая ретроспектива «восторга» выстраивается как метафоризация действия, результирующего процесс «ручного» отрывания или выдергивания: др.-рус. търгати, ст.-слав. истръгнѫти (др.-греч. ἀναρπάζειν), церк.-слав. тръгнѫти (σπᾶν). Ср.: укр. то´ргати «дергать, рвать», болг. тъ́ргам, словенск. tŕgati, tȓgam, чешск. trhati, словацк. trhаt᾽, польск. targać, в.-луж. torhać, н.-луж. tergaś. Праслав. *tъrgati связано чередованием гласных с *tьrg– (Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. / Пер. с нем. и доп. О.Н. Трубачева. Т. 3. СПб., 1996. С. 83; Этимологический словарь русского языка. Т. 1. Вып. 3 / Под ред. Н.М. Шанского. М., 1968. С. 176). Лингвистическая спецификация русского слова «восторг» сравнительно недавно удостоилась патриотических рассуждений Л.Н. Калинниковой. Обеспокоенная «реальной опасностью вестернизации России», автор рассматривает понятие «восторг» в иллюстрацию разрабатываемой ею методики «ресемантизации корневых этимонов», должной стать «основополагающим средством восстановления лингвистического кода национальной культуры и способом установления национальной идентичности». В данном случае «корневой этимон» слова «восторг» – ТОРГ(ать) – не только выражает культурное действие, сформировавшее семантическую структуру древнерусских слов со значением от-рыва, раз-рыва, вз-рыва, но и обнаруживает «славянскую по происхождению лексическую единицу, подчеркивающую нашу уникальность в восприятии действительности»: «Идея взрыва, мотивирующая значение слово восторг, раскрывает его истинный национально обусловленный смысл и дает носителям русского языка ощущение своей национальной идентичности в выражении этого чувства» (Калинникова Л.Н. Лингвистический аспект национальной идентичности // Известия КГТУ. 2007. № 11. http://www.klgtu.ru/ru/magazine/2007_11/doc/43.doc). Остается недоумевать, в самом ли деле Калинникова полагает, что «наша уникальность в восприятии действительности» коренится в этимологии, а не в языковой прагматике при использовании тех или иных лексических единиц? Между тем уже древнерусские книжники считали «восторг» допустимым синонимом к греч. «экстаз» (напр., при переводе Синайского патерика: εν εκστασις γενομενος – в въстързь бъвъ), хотя в других случаях последний мог передаваться этимологически буквально, как «исступление», и ассоциативно, как «восхищение» и «воодушевление» (ср.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам. Т. 1. СПб., 1893. Стб. 425—426; Словарь древнерусского языка (XI—XIV вв.): В 9 т. / Гл. ред. Р.И. Аванесов. М., 1989. Т. 2. С. 134).
123
Augner Ch. Gedichte der Ekstase in der Literatur des 16. und 17. Jahrhunderts. Tübingen: Gunter Narr (Mannheimer Beiträge zur Sprach– und Literaturwissenschaft, Bd. 49), 2001; Irlam S. Elations. The poetics of enthusiasm in eighteenth-century Britain. Stanford: Stanford UP, 1999; Engel М. Die Rehabilitation des Schwärmers. Theorie und Darstellung des Schwärmens in Spätaufklärung und früher Goethezeit // Der ganze Mensch. Anthropologie und Literatur im 18. Jahrhundert / Hrsg. v. Hans-Jürgen Schings. Stuttgart: Metzler 1994. S. 469—498; Clark M.U. The cult of enthusiasm in French romanticism. Washington DC (The Catholic University of America studies in Romance languages and literatures. Vol. 37), 1950. См. также: Гарднер И.А. Об инструментальной музыке и о хоровом полифоническом пении в Православном Богослужении // Православный путь. Приложение к журналу «Православная Русь». Holy Trinity Russian Orthodox Mobastery. Jordanville, 1976 (http://www.canto.ru/index.php?menu=public&id=medieval.gardner4).
124
Гуковский Г.А. Русская поэзия XVIII века. Л., 1927. С. 15.
125
Пумпянский Л.В. К истории русского классицизма (поэтика Ломоносова) // Контекст. 1982. Литературно-теоретические исследования. М., 1983. С. 310.
126
Погосян Е. Восторг русской оды и решение темы поэта в русском панегирике 1730—1762 гг. Tartu Ulikooli, 1997 (http://www.ruthenia.ru/document/534616.html). См. также: Живов В.М. Язык оды и церковный панегерик // Живов В.М. Язык и культура в России XVIII века. М., 1996. С. 243—264.
127
Kositze B. Enthusiasmus // Historische Wörterbuch der Rhetorik. Hrsg. v. Gert Ueding. Tübingen: Max Niemeyer, 1994. Bd. 2. Spalt. 1185—1197; Galland-Hallyn P. La rhétorique en Italie à la fin du Quattrocento // Histoire de la rhétorique dans l’Europe moderne. 1450—1950 / Publ. s. la dir. de Mark Fumaroli. Paris: Presses Universitaires de France, 1999. P. 166—169.
128
Рижский И. Наука стихотворства. СПб., 1811. С. 12—17 (§ 10—12).
