Читать книгу Давай поедем на трамвае - Константин Белых - Страница 3

Вторая чрезвычайная ситуация в вагоне получила ещё больший резонанс, чем первая. Елену Андреевну с закрытой черепно-мозговой травмой, а также травмами от поражения электрическим током увезли в больницу. А мэра города и директора трамвайного предприятия оккупировали журналисты, но сообщить им что-то внятное ни тот, ни другой так и не смогли. Компьютер показывал полную исправность вагона, отражал выполненное задание по автоматической замене сгоревшего предохранителя, а также описывал ряд нарушений со стороны водителя, который якобы собственноручно в нарушение всех правил поднял токоприёмник, а затем полез в высоковольтный щиток. Присланные Красильниковым эксперты вновь подтвердили полную исправность вагона и отсутствие вирусов у бортового компьютера. Мэр города, получивший большой нагоняй, с удовольствием продублировал его Павлу Павловичу Чернову.

– Значит, так, Пал Палыч, – говорил он. – Вы не хуже меня знаете, какие серьёзные люди стоят за этим подарком. И мне очень приятно, что эти люди выбрали именно наш город для внедрения своей продукции и улучшения транспортной и экономической ситуации.

Павел Павлович смотрел на каменное лицо мэра и видел проступившие капельки пота на его гладкой лысине. С одной стороны, он понимал, куда клонит градоначальник, а с другой, было непонятно, откуда такая безоговорочная вера в безгрешность вагона. Он хорошо знал и Изольду Михайловну, и Елену Андреевну, отдавших предприятию не один десяток лет, и не мог поверить, чтобы такие опытные и безупречные сотрудники совершили такие детские ошибки, а уж тем более пошли на преступление. Мэр города тем временем продолжал:

– Приказываю вам отстранить от работы на новом вагоне всех водителей со стажем и поставить исключительно молодых сотрудников, умеющих обращаться с электроникой и понимающих принцип её работы.

– А вы не боитесь, что молодые сотрудники, будь они хоть трижды гениями в компьютерной среде, по неопытности натворят ещё больших бед, чем эти самые сотрудники со стажем? – спросил Павел Павлович.

– А вот если и они начнут творить беды, то я буду ставить вопрос перед думой о рассмотрении уже вашего опыта и ваших способностей по осуществлению руководящей работы на предприятии.

– Запугиваете?

– Никоим образом, Палыч, запугивание не в моей компетенции.

– А в чьей оно компетенции? Красильникова?

Мэр помолчал, вытирая пот со лба, а затем продолжил раз говор, игнорируя заданный вопрос:

– Не геройствуй, Палыч. Неужели тебе не хочется, чтобы всем вокруг, в том числе тебе, было хорошо? Зачем ты рвёшь задницу за тех людей, которые тебя чуть под монастырь не подвели?

– Потому что я, в отличие от вас, ценю людей, а не вагоны. Я, в отличие от вас, работал вагоновожатым и знаю всю соль этой профессии. И, наконец, я, в отличие от вас, всего в своей жизни добился сам, своим потом. И, кстати говоря, той должности, с которой вы меня хотите сейчас снять и на которую, прошу заметить, не вы меня назначали. Ну и самое последнее, на закуску, я, в отличие от вас, не лизал задницы олигархам.

Павел Павлович, решив, что терять ему уже нечего, встал с кресла и направился к выходу. Как говорится, умирать – так с музыкой, уходить – так красиво.

– Сядь на место! – заорал мэр. – Никто тебя не снимает, пока, по крайней мере. А насчёт задницы – ты говори, да не заговаривайся. Я понимаю, что у нас свобода слова в стране, но оскорбления пока не узаконены.

Директор сел обратно в кресло, а мэр подошёл к окну.

– Пойми, Палыч, нельзя нам сейчас пальцы гнуть. Не в том мы сейчас положении. Ещё месяц-другой – и ты с твоими финансовыми показателями не сможешь вовремя платить людям заработную плату А ещё через пару месяцев встанет вопрос о рентабельности трамвая в городе. Я, к сожалению, не смогу потом вытащить тебя из финансовой дыры, а губернатор головы нам обоим открутит за то, что проспали уникальную возможность реабилитироваться перед Красильниковым, и пойдём мы с тобой по блату вертухаями на зону работать. Так что, дорогой мой, если ты так болеешь душой за людей, то хотя бы ради них сделай так, как требует Красильников, хотя бы на первое время.

Крыть было нечем, а потому пришлось директору подчиниться, и уже на следующий день внутри предприятия вышел приказ о допуске на управление новым трёхсотым вагоном исключительно молодых специалистов со стажем работы не более двух лет. Опытные кадры, естественно, возмущались, но дальше слов дело не сдвинулось. Молодняк, потирая руки, готов был молниеносно вступить в бой с капризной машиной и доказать, что старшему поколению место дома на диване перед телевизором, а не в управлении современной техникой, которая в их устаревших руках превращается в груду металлолома.

Одним из таких молодых, кому выпала честь первому осуществить исполнение директорского приказа, был водитель Кирилл Балгорин с восьмимесячным стажем. Кирилл имел два высших образования и, соответственно, две специальности помимо трамвайной. Первая специальность носила название «инженер-программист», по ней он успешно проработал пять лет в солидной фирме. И если бы не проблемы с налоговой полицией, в результате которых фирму пришлось закрыть, а работников распустить, он работал бы там и по сей день. Вторая специальность, на которую были брошены силы, – это журналистика. Правда, успеха в этом деле он не добился из-за большой конкуренции и отсутствия связей. Теперь настал черёд третьего пути – работа вагоновожатым. Да и не путь это был, если честно, а, скорее всего, временное заполнение паузы, возникшей по не зависящим от него обстоятельствам, которые пока не позволяли трудиться по дипломным специальностям. Две неприятные истории, случившиеся на новом вагоне, не оставили Кирилла равнодушным. Он шёл к новому трамваю не с целью кому-то что-то доказывать, а с желанием подробно во всём разобраться. Хотя в его двадцать семь лет геройствовать, может быть, уже и поздновато, но расставить точки над известной буквой не поздно никогда.

Стояло обычное декабрьское утро. Снега ещё не было, но ночные заморозки уже успели покрыть землю инеем и нарисовать на стёклах трамваев различные узоры. Депо проснулось и засуетилось. И в этой ежедневной суете, протекавшей по однообразному сценарию, было что-то очень важное и необходимое для каждого работника. Казалось, не будь этой суеты – и могут случиться страшные и непоправимые вещи. Какие именно, никто не знал, но каждый был твёрдо уверен, что они обязательно будут. Невозможно было уже представить утреннее депо без сигнальных трелей, которые издают трамваи при проверке рельсовых тормозов; также стали уже родными и музыкальными звуки, исходящие от железных ящиков с песком, когда на них с грохотом падает закрывающаяся крышка. Скрип вёдер в руках водителей, идущих за водой для уборки кабины, – это вообще целый оркестр. В повседневной жизни весь этот шум и скрип не вызывает особого интереса и воспринимается многими с раздражением, но здесь, в депо, ранним утром эти звуки перестают быть просто звуками как таковыми, они превращаются в таинственный язык, понять который способны только трамвайщики.

Кирилл, не спеша идущий по депо, пока ещё не вникал в эти языковые красоты. Для него они являлись обычным повседневным шумом. Подойдя к вагону, он остановился и принялся внимательно его осматривать. Его взору предстал красно-белый красавец со слегка приплюснутой кабиной. Две пары фар, словно четыре глаза, будто осматривали своего нового хозяина очень внимательно и скрупулёзно, и создавалось впечатление, что этот взгляд не очень одобрителен. Внезапно закружилась голова, и мурашки по спине промчались секундной ледяной волной. Потом всё прошло. Перед глазами уже была обычная электрическая машина, не выражающая никаких эмоций. Кирилл потряс головой, словно пытаясь прогнать внезапно пришедшее наваждение, и шагнул внутрь вагона.

В салоне тоже не было ничего сверхъестественного, за исключением удобных пассажирских сидений кресел, плафонов на потолке, расположенных над каждым из них. В центральной части потолка красовался встроенный плоский кондиционер. Поручни были окрашены в приятный салатовый цвет и пока ещё не затёрлись многочисленными руками. Слегка омрачали картину лишь три пассажирских кресла в конце салона, которые были когда-то повреждены и обшиты куском совершенно другой ткани, а также два слегка погнутых поручня возле кабины. В самой же кабине было не менее комфортно и красиво. Ровно посередине пульта управления красовался небольшой плоский экран. На самом пульте был абсолютный минимум кнопок и переключателей. Кирилл насчитал их ровно восемь штук. Было пять переключателей, представляющих собой реверс, запуск вагона, питание компьютера, открытие-закрытие дверей, включение-выключение фар, а также три кнопки, отвечающие за экстренный тормоз, пантограф и сигнал. Остальные же рычаги управления, такие как отопление, калорифер, подача песка, ремонт, кондиционер, освещение салона, моечная машина, указатель поворота, жёсткая сцепка, стеклоочиститель и многие другие, имели сенсорный вид и располагались на экране монитора. Водитель прикасался к ним крайне редко, поскольку они приводились в действие в основном компьютером, реагирующим на температуру окружающей среды, смену времени суток, направление движения и выпадение осадков.

Изучив содержимое кабины, Кирилл запустил вагон. Экран загорелся светло-синим цветом, означающим загрузку компьютера. После загрузки запустился диалоговый режим с водителем. Компьютер попросил прикоснуться электронным браслетом, надетым на запястье, к штрих-коду на экране. Потом произвёл сканирование радужной оболочки глаза и отпечатка указательного пальца на правой руке. После этого приступил к проверке оборудования. Была проверена работа рельсового, колодочного и динамического тормозов, потом запустилась проверка состояния высоковольтных и низковольтных предохранителей, проанализировано состояние токоприёмника, аккумуляторной батареи и подвагонного оборудования. Компьютер проверил работу дверей в салоне, функционирование и экстренное открытие дверей кабины. После полного комплекса проверки, занявшего около десяти минут, на экране высветилась надпись:

«Трамвайный вагон номер 300 технически исправен и готов к эксплуатации. Желаем вам хорошего рабочего дня».

– Эх, если бы ты ещё и кабину автоматически мыть умел, цены бы тебе не было, – вздохнул Кирилл и, взяв ведро в руки, отправился за водой.

Рабочая смена прошла без сучка и задоринки. Трамвай плавно скользил по рельсам, как нож по сливочному маслу, не подавая никаких намёков и повода на возникновение нестандартных ситуаций. В таком же духе прошёл второй рабочий день, за ним третий и, наконец, четвёртый. Всё было тип-топ. Но Кирилла это не особо обрадовало, поскольку ощутимых зацепок, которые могли бы хоть немного пролить свет на ситуацию, он не получил. А потому на пятый день, который являлся выходным, он решил навестить Изольду Михайловну в надежде услышать от неё какие-нибудь важные детали. Неизвестно, что на самом деле двигало Кириллом в данный момент – искренняя жалость к коллеге или так и не использованное журналистское чутьё, но желание разгадать эту чёртову загадку настолько прочно засело в его голове, что вытеснило практически все другие желания и потребности. Купив большой торт, он отправился на первое в своей жизни интервью, если так можно выразиться.

Жила Изольда Михайловна, как выяснилось, у чёрта на рогах, в пятидесяти километрах от города в посёлке под названием «Длинный». До этого, когда работала в трампарке, она проживала с мужем в центре города. Но после случившегося они решили переехать в посёлок, где у супруга имелся небольшой земельный участок с домиком, доставшийся в наследство от бабки. Раньше это имущество использовалось исключительно в садово-огородных целях, теперь волей судьбы превратилось в полноценное место жительства. Добираться до него нужно было на рейсовом автобусе, который проделывал путь туда и обратно только три раза в день: утром, в обед и вечером. Кирилл купил билет на утренний рейс в надежде доехать обратно на вечернем. Автобус – старый допотопный пазик – утрамбовывал людей, словно квашеную капусту в чане. Держась одной рукой за поручень, а другой держа коробку с тортом, Кирилл, сдавливаемый с двух сторон, уже морально был готов к тому, что сладкому гостиницу к концу поездки придёт капут. Но благодаря одной доброй бабушке, которая, сжалившись, вызвалась подержать лакомство на своих коленях, судьба кулинарного шедевра оказалась не такой плачевной. Вся сорокаминутная поездка была наполнена громким базарным гамом, исходящим от пассажиров, в большинстве своём – людей пенсионного возраста. Обсуждалось и критиковалось абсолютно всё подряд, начиная с чудовищного закона о повышении пенсионного возраста и заканчивая ценами на сахар и муку. Особо рьяные участники автобусного митинга, считавшие, что только их мнение является единственно верным, а потому обязательно должно быть услышано всеми остальными, увеличивали нагрузку на голосовые связки и, не стесняясь в выражениях, навешивали на многих известных личностей разные эпитеты.

Кирилл, слушая этот балаган, горько усмехнулся и начал составлять в уме свою первую журналистскую статью. «Надо же – размышлял он – какой подарок от фээсбэшников ускользает. Сейчас можно смело весь салон уложить мордой в землю, заломить руки, дать под дых и укомплектовать парочку автозаков, предъявив обвинение сразу по трём статьям: двести восемьдесят второй – экстремизм, триста девятнадцатой – оскорбление власти и двадцатой, пункт два, – несанкционированный митинг. Эти три статьи, вероятнее всего, были придуманы как раз для того, чтобы затыкать рты всем несогласным и инакомыслящим, мотивируя это тем, что все инакомыслящие – это американские агенты, посланные Госдепом для уничтожения России. А потому должны быть задавлены, словно клопы. Со всех трибун чиновники кричат, что необходимо возрождение патриотизма. Правда, какого именно патриотизма, они уточнять не удосуживаются. Хотя и без уточнений понятно, что это за патриотизм. Замечательный русский писатель и мыслитель Николай Гаврилович Чернышевский сказал умнейшие слова: «Патриот – это человек, служащий родине, а родина – это прежде всего народ». Великая цитата, ставшая в наши дни просто цитатой, а не реальным делом. Сейчас патриотами называют не тех, кто любит Родину и людей, а тех, кто любит правительство и президента. Не приведи Господь выразить несогласие с проводимым ими политическим курсом или, ещё хуже, критиковать его на мирных митингах: ты автоматически превратишься из патриота в экстремиста, по которому плачет СИЗО. Без слёз невозможно вспомнить про прошлогодний «марш несогласных», проходивший в Москве и Санкт-Петербурге, на который люди, пользуясь своим конституционным правом, вышли без оружия и без призывов к беспорядкам, выразить своё мнение. И, по этому мнению, лихо прогулялись омоновские дубинки, совершенно не разбираясь, кто перед ними находится – старики, женщины или подростки. Правильно, если бить во имя патриотизма, значит, бить так, чтоб другие боялись.

Если раньше на заборах и кирпичных стенах часто красовались надписи: «Бей жидов – спасай Россию», – то не удивительно будет, что скоро вслед за ними появятся следующие: «Бей несогласных во имя России», «Всех инакомыслящих в Кресты» и так далее. Для повышения рейтинга и звёзд на погонах хотелось бы посоветовать силовикам провести рейды во всех общественных местах, таких как кафе, рестораны, театры, выставки. Сколько там экстремизма можно найти – не описать словами. Бумаги, наверное, не хватит, чтобы дела возбуждать. Увидели, например, что человек ест роллы с суши, или ещё хуже – гамбургер с хот-догом, – смело его в кутузку. Так обедают только экстремисты. Патриоты сидят на борще и пельменях. А ещё экстремисты любят Арнольда Шварценеггера, и это не очень хорошо, если учесть, что Америка теперь наш лютый враг. За просмотр «Терминатора» и «Джуниора» тоже можно билетик на зону выписывать. А что плохого в этом? Патриотизм надо возрождать всеми доступными средствами. А сколько экстремистов на до рогах катается, – это вообще заоблачные цифры. «Мерседесы», «тойоты», «фольксвагены», «ниссаны» – и это в то время как наш патриотичный «АвтоВАЗ» едва концы с концами сводит. А в квартирах что делается? Экстремизм на экстремизме. Китайские планшеты и ноутбуки, немецкие плиты и стиральные машины, итальянские кухни. Ну разве это годится? Европа тоже теперь наш лютый враг. И, пользуясь её продукцией, мы этого врага поддерживаем, в том числе и материально. А за поддержку врага – статья «два-восемь-два».

С одной стороны, всё это может показаться бредом сумасшедшего, и вполне возможно, что так оно и есть, а с другой, не меньшим ли бредом является эта самая двести восемьдесят вторая статья? Статья, совершенно не имеющая чётких границ и определений, размытая, словно Тихий океан. Такой нонсенс может быть, наверное, только в России, когда узаконенному понятию «экстремизм» не могут дать точного определения ни филологи, ни политологи, ни сами депутаты, которые этот термин узаконивали. Гуляй-матушка, что называется. Понимай как хочешь и применяй как тебе удобно. Сходил на митинг – экстремист, выразил несогласие – экстремист, помолился Зевсу, а не Христу – тоже экстремист. История повторяется, только немножко под другим уклоном, но суть остаётся той же. При советской власти сажали за контрреволюцию, в современной России сажают за экстремизм. Частенько приходится слышать наболевший вопрос: «Куда мы катимся?» Известно куда. Только не катимся мы, а летим со скоростью выпущенной стрелы. И летим прямиком к тоталитаризму».

…Подпрыгнувший на кочке автобус вернул глубоко ушедшего в свои мысли Кирилла в реальный мир. За окном уже виднелся посёлок, а асфальтовая дорога уступила своё место грунтовой. Пассажиры уже давно сменили тему разговора и вели речь о скотине, курах, надоях и урожае. После продолжительной встряски пазик наконец-то прибыл в пункт назначения и отворил двери. Долгожданная свобода заставила вдохнуть полной грудью, а заодно и догнать бабушку, которая в порыве эмоциональных разговоров посчитала торт своей собственностью и, совершенно забыв про хозяина, понесла его с собой.

От автобусной остановки шла единственная широкая дорога, ведущая внутрь посёлка. По ней не спеша шли вышедшие из автобуса люди. Правда, называть дорогой протоптанную глиняную тропу было не совсем корректно. Это скорее было направление для движения, по которому можно было безошибочно определять погоду, по принципу: «грязь засохла», «грязь намокла» и «грязь замёрзла». В настоящий момент грязь ещё не замёрзла, но уже обрела ощутимую твёрдость и окаменелость, что характерно для начала декабря.

Дома в посёлке, как, собственно, и люди, различались по внешнему виду и социальной значимости. В один ряд смело стояли покосившиеся лачуги и стройные красавцы, низенькие землянки и двухэтажные великаны, деревянные срубы и кирпичные хоромы. Посёлок Длинный вполне оправдывал своё название. Его улицы и переулки, хоть и не петляли лабиринтами, а шли строго по прямой, могли изрядно измотать путника долгой ходьбой, особенно если этот путник не местный и не знает, где находится нужный ему дом. Кирилла миновала участь усердного искателя, благодаря той самой бабушке, приютившей его торт. Она подробно описала ему пеший маршрут до жилища Изольды Михайловны. Проделав путь, занявший приблизительно четверть часа, Кирилл подошёл к сто сорок третьему дому и остановился возле калитки, долго не решаясь нажать на звонок. И неизвестно, как долго бы ещё не решался он на этот важный шаг, но, на его счастье, калитка отворилась, и на порог вышла бывшая коллега, не предоставив возможности услышать мелодию звонка.