Читать книгу Готика. Провинциальная версия - Константин Борисович Кубанцев - Страница 9

Без семи минут одиннадцать Стегин все еще стоял в дверях областной прокуратуры, не решаясь выйти на улицу, и, шаря по карманам, мучительно размышлял куда подевалась проклятая зажигалка – куда сунул, вроде была.

В это время в его служебном кабинете раздался телефонный звонок.

– Его нет.

Но настойчивый голос – кому он принадлежал, осталось не выясненным – продолжал настаивать:

– Позовите Стегина. Сте-ги-на.

Зинаида Ученик, следователь-стажер, пожав полными плечами, поправила очки, сползшие на курносый носик-пуговку, и позвонила по местной линии на вахту в смутной надежде, что Стегин еще не покинул здания.

Сержант-дневальный ответил на звонок:

– Да. Нет. Вышел, но не ушел. Стоит. Ищет. Что? Думаю, спички. Нет, я – не курю.

Сержант положил трубку и громко, чтобы было слышно и на улице, крикнул, обращаясь к Стегину:

– Товарищ капитан, Вас просят подняться. Срочно.

Стегин вытащил сигарету изо рта, что так и не довелось раскурить, аккуратно вытер ослюнявенный фильтр платком и вложил её в пачку. И только затем, озабоченно вздохнув, направился к лифту.

–…Покушение. Раздатченко. Убиты…

Неизвестный абонент сообщил, что несколько минут назад предотвратил покушение на господина Раздатченко.

– Я не ошибаюсь, вы говорите о Раздатченко Валентине Валентиновиче, кандидате на пост губернатора? – поинтересовался Стегин.

– Вы знаете другого? – сухо поинтересовался голос.

Не беспокоясь о хронометраже времени телефонного звонка, а значит о том, будет ли предпринята попытка установить адрес откуда он сделан, не опуская мелкие детали, а, наоборот, подчеркивая их, неизвестный информатор описал место, где произошло двойное убийства, и место, выбранное снайпером, якобы им самим, а также тип и калибр оружия, коем снайпер, то есть он, воспользовался. И все в совокупности не оставляло сомнений в достоверности этих сведений.

О содержание телефонного разговора Стегину, естественно, пришлось доложить.

Карапоганов М., заместитель главного прокурора области, курировавший уголовные дела, выслушав Стегина, сощурил и без того узкие азиатские глаза-щелки, и задумчиво произнес:

– Он тебя знает!

–Вероятно, товарищ подполковник, – осторожно согласился Стегин.

Было ясно, звонок сделан неспроста. Некто, намереваясь сотрудничать с милицией, именно так был расценен факт передачи информации, предпочитает иметь дело с тем, кого знает лично.

– Необходимо выяснить кто он, звонивший. Возможно, на сегодняшний день это главное. Мобилизуй для этого все ресурсы. И свои мозги, кстати, тоже. Потому что положение серьезное. Обрати внимание: произошло двойное убийство средь бела дня и накануне… Ну, Стегин, чего мы все ожидаем? Что у нас произойдет в городе через три дня, а?

– Понял, товарищ подполковник. Накануне выборов!

– Правильно. Вижу, усек. И выходит, ты политически грамотный и соображаешь, какой поднимется резонанс, если окажется, что этот инцидент и в самом деле есть не удавшееся покушение на Раздатченко. Шум поднимется на всю страну. Впрочем, мы шума не боимся.

– Понимаю!

– Действуй! Не задерживаю, – бесстрастно произнес Карапоганов М.

– Есть.

Двое молодых оперативников все еще бродили по склону холма, безнадежно надеясь наткнуться на что-либо, представляющее хоть какую-то ценность для следствия: след на грунте, потерянную перчатку, обрывок ткани, что зацепился за голой куст акации в момент бегства, смятый клочок бумаги, а на нем – номер телефона… Да хоть что-то! Что? Чужие плевки, повисшие среди тоненьких заточенных веточек и застывшие на холодном ветру, да посуда: опорожненные бутылки из-под водки и дешевого вина, да пивные бутылки – целые и разбитые, да мятые алюминиевые банки разнообразных калибров – на двести граммов, на треть литра, на поллитра. И только. А склон становился все круче и пробираться меж деревьев становилось все труднее – ноги заплетались, задевая о колючий кустарник.

– О, блин! – выругался высокий худой парень с интеллигентным лицом в короткой рыжей куртке, споткнувшись о голый корень старого клена, что вылез из-под землю и напоминал удава, греющегося на солнце, готового сбросить старую шелушащуюся кожу. Он двигался метров на шесть впереди своего напарника и полного своего контрвизави – коренастого крепыша по прозвищу Зуб.

– Чего, Вась? Нашел что-то? – отреагировал Зуб моментально.

Зуб был одет в длинный – до середины голеней – умеренно потертый кожаный плащ и для того, чтобы не запутаться в его широких полах, приподнимал их обеими руками.

– Нет. Споткнулся я. А-а, сука, брюки порвал!

– Мне кажется, мы слишком углубились, – рассудительно произнес Зуб. – Следует вернуться ближе к трассе.

– Давай пройдем еще метров сто.

– А смысл, Вась? Смысла нет. Пустая трата сил. И времени. Здесь ни кого не было. Слишком далеко. Лучше прочешем еще раз участок вдоль трассы.

– Хорошо, – согласилась Вася, вспомнив о полученном ущербе.

Он сплюнул, избавившись от комка пыли, коей наглотался, тревожа упругие ветви деревьев, и решительно произнес: – Пошли.

Опера синхронно развернулись и медленно, продолжая внимательно смотреть себе под ноги, побрели в обратном направление. До того места, где Бур, присев на корточки под корявый вяз, выронил свой “вальтер” – изящную, сверкающую серебром, смертоносную игрушку, оставалось шагов тридцать. Опавшая листва еще не накрыла его. Но скоро, скоро… И погребенная под жирным слоем перегноя эта вещица пролежит в земле много, много лет, прежде чем некто, испачкав холеные руки, извлечет её на белый свет. И тогда переполненный музейный арсенал пополнится еще одним древним экспонатом.

Аналогичную работу, но по другую сторону шоссе, выполнял Мухин.

Эксперты довольно точно реконструировали схему произошедшего, верно угадав направление, откуда были произведены смертельные выстрелы. Отправившись в поиск приблизительно с того места, где предположительно находился снайпер, Мухин не торопясь рыскал из стороны в сторону, делая разброс метров в пять вдоль воображаемой траектории полета пули, и все дальше и дальше удалялся от края дороги. По примятой траве, по свежевзрыхленной земле, по каким-то еще особым признакам или знакам, он старался уточнить место засады, а потом найти… Что? Окурок, конфетную обертку со следами слизанного шоколада, недоеденную горсть картофельных чипсов в разорванной упаковке. Или что-то, что выпало из кармана киллера: бумажник с документами, ключи от квартиры, записную книжку с адресами и телефонами, медальон с фотографией жены или любовницы. А еще он хотел бы отыскать оружие, оставленное преднамеренно или утерянное. А еще… Нет, по правде говоря, ничего из перечисленного он найти не надеялся. Большее, на что он рассчитывал это на помятый и надорванный билет на троллейбус. На что еще? На магазинный чек или, еще лучше, на чек с заправочной станции. Стеклышко от ненароком разбитых очков? Хорошо бы! Носовой платок или бумажную салфетку со следами слизистых выделений: соплей, мокроты, спермы, содержащих в себе баснословное количество информации, или… Да хоть что-нибудь! Но – ничего! Кроме множества отпечатков пальцев в “шестерке” и в “девятке”. И уже известны их владельцы! Кроме двух трупов, что в ближайшие часы наверняка будут опознаны. Кроме того известного факта, что у “нивы”, покинувшей место происшествия – марку машины уточнили, ориентируясь на следы протекторов, оставшихся на неплотном грунте по краю дороги, повреждены правое крыло и правая дверь. Эту машину уже более двух часов настойчиво разыскивали. Правда, пока не результативно. И было известно, что была еще одна машина! Крупная: АЛКА, КамАЗ, фура, рефрижератор. Такую могли заметить сотрудники ГИБДД на ближайших постах ДПС, встречные водители, служащие автозаправочных станций, пешеходы – в общем все те, для кого ежедневный маршрут монотонен и скучен, но каждый экстраординарный предмет на его фоне, как яркий мазок на сером грунте незаполненного холста. Надо только отыскать наблюдательных и умных. Потом все станет просто! И в целом – всего много! Очень! И телефонный звонок, улыбнулся Мухин своим мыслям и, заметив, что подъехал Стегин, развернулся и пошел на встречу следователю.

– Новости есть? – спросил Стегин, перепроверяя ту информацию, коей владел сам, делая однако допуск на время, пока он был в пути. Вдруг за последние пятнадцать минут что-то произошло, что-то изменилось.

– Нет, – Мухин бросил быстрый взгляд на часы. – И, честно скажу, думаю, что мы их упустили. Опоздали! Точно. Не возьмем уже. Все! Фенита!

– Посмотрим, – и согласился и не согласился Стегин, в душе признавая очевидный факт – коль не удалось выйти на след убийцы/убийц сразу же, в первые полчаса, максимум – час, по горячим следам их уже не взять. – От машины, наверное, уже успели избавиться. Как ты считаешь?

– Точно! Крыло и дверь выправили. Или заменили. И уже перекрасили, – угадал Мухин мысли следователя.

– Прав, – качнул подбородком Стегин, настроения спорить у него не было, – при условии, что “нива” эта имеет прямое отношение к произошедшему. А вот если она оказалась на месте по случайности, дело – другое. И стоит…

– Да вы что, товарищ капитан! – Мухин бесцеремонно перебил Стегина. – Вы же сами в это не верите! Случайность! Ха! Все разыграно по секундам! Представьте ситуацию: автомобиль вырывается из-за поворота… Столкновение! Суматоха! Три выстрела! И на все про все – минута! От силы – полторы. И мы имеем два чистых трупа! – он рубанул ладонью по воздуху. – Случай? Нет! Все по плану! Отвечаю! А машина – угнана. Владелец, небось, уж заявил. Пари?

– Не стоит. Все правильно, – примирительно сказал Стегин. – Логично.

– А то! Нет, нам придется браться с другого конца. Во-первых, искать профессионала! Таких – мало! Во-вторых, выяснить, кому выгодно убрать Раздатченко, – пояснил Мухин.

– Хорошо. И кому же он помешал?

– Таких наберется с десяток-другой. Среди них – заказчик. В третьих… Кто же, черт возьми, вам звонил?

– Не знаю, – вяло отозвался Стегин, почесывая нос. Это привычка была ему свойственна при определенных обстоятельствах.

– Ясно. Темните, – подметив характерный жест, кивнул Мухин. – Обидно.

– Конечно.

– Ага. Шутите?

– Разумеется. Зачем мне темнить?

– Мало ли. Вдруг у вас тайное задание, – продолжал гнуть свое Мухин.

– Не говори глупости. Надоел, – оборвал Стегин беспредметные препирательства. – Что еще?

– На первый взгляд всего полно, – перешел на деловой тон Мухин, тонко почувствовав смену настроения начальника. – Но чует мое сердце, это – глухарь! Тот, кто работает так, не попадается. Снял двоих в один момент, а? За пару секунд. Это – уровень! Это – профессионал! – Мухин присвистнул, выражая свое восхищение. – А ведь убиенные – тоже не промах. Один из них спецназ. Точно! Вон тот, что подальше лежит.

Двумя пальцами и зажатой между ними сигаретой Мухин небрежно указал в сторону Винта.

Стегин перевел взгляд. Оба трупа, укрытые простынями, по-прежнему лежали на земле. Материя, вобрав в себя влагу тумана, казалась серой и грязной.

Это просто пасмурный, несчастливый день, подумал Стегин, рассеянно отметив эту деталь.

– Что значит спецназ? Почему спецназ? Установили личность? – спросил он после короткой паузы.

– Нет. Личности потерпевших пока не установлены. Работаем, – покачал головою Мухин. – По косвенным признакам. Татуировочка у него специфическая на правом плече: военная, не воровская. А в левой подмышке – группа крови. И перчатки на руках одеты красноречивые. Такие, знаете ли, с обрезанными пальцами. Как у гонщиков. Для чего? Чтобы ни что не мешало чувству осязания. Чтобы провод детонатора чувствовать папиллярами. Он, говорят, вибрирует. Не правда? Не вибрируют? Ну, значит, чтобы надежнее держать оружие: автомат, пистолет, нож. Чтобы из вспотевшей ладони не выскользнула граната. Чтобы руль держать крепче, а при случае – ткнуть в глаз пальцем и выковырять его ногтем, не раздавив. А на отпечатки, мол, наплевать, потому я – спецназ! В общем, этот парень определенно кое-где побывал! А, может, он вовсе ни какой ни спецназ, – неожиданно заключил Мухин.

Улыбнувшись и кивнув Мухину в ответ, впрочем, не пропустив мимо ушей все то, что тот изложил, Стегин направился к трупам.

Неподалеку маялся, не зная, чем еще себя занять, мед.эксперт Игорь Прокопьевич Долькин. Осмотр мертвых он закончил минут сорок тому назад. Теперь он ходил вдоль обочины, загребая носками ботинок опавшие листья, беспрестанно курил и, питая свое воображение теми впечатлениями, что оставляла ему его ежедневная работа, давно ставшая рутиной, в ярких красках представлял себе, что происходит внутри его собственного, вполне живого еще, организма: легкие, адсорбируя на себя запредельные дозы никотина, черствеют, морщатся и покрываются черными выгоревшими кратерами, сосуды, еще не давно эластичные, чутко реагирующие собственной вибрацией на любое изменение его, Долькина, настроения, постепенно каменеют, метаморфозируя в сухие ломкие веточки. Словом, он чувствовал себя приговоренным к смерти. Но перебороть себя не мог. И прекратить курить не мог. У него осталась последняя сигарета. Долькин обрадовался, увидев Стегина.

“Стрельну пару. Не меньше, – подумал он, в душе рассчитывая на большее, и загадал. – “Прима”, пусть будет “прима”, но – в твердой пачке. Хорошо, Господи? Договорились, а?”

– Привет, капитан.

– Привет, Прокопыч.

– Холодно.

– Что? – задал Стегин лаконичный вопрос.

– Да вот, добрых два часа здесь торчу. Сигареты кончились. Не холодно, но промозгло, – начал жаловаться Долькин, левой рукою машинально поправляя пестрое фланелевое кашне, петлей лежащее на шее.

– Понимаю. Но я – о нем!

Носком ботинка, чистотой и блеском тот выгодно отличался от аналогичной части гардероба утомленного Долькина, Стегин указал на неподвижное тело, лежащие поближе:

– О нем! Расскажи мне, пожалуйста, что-нибудь интересное.

– А что один, что другой, – флегматично отозвался Игорь Прокопьевич, отчетливо понимая, что время для главного вопроса еще не наступило, и что вожделенную пару сигарет, а может и полпачки, легче получить в обмен.

– Два трупа, значит. В одном две дырки: в грудь зацепили, а потом, когда он лежал, в лоб; во втором одна – точнехонько в сердечко.

– Ого, – Стегин присвистнул. – Класс!

– Профессионал! – согласил Долькин, повторив мнение, что уже высказал Мухин.

– Шрамы, рубцы? Особые приметы?

– Татуировку у одного.

– Знаю. Мухин доложил. Что-то еще?

На лице мед. эксперта застыло выражения задумчивости, которое вскоре сменилось явным раздражением:

–Я осмотрел открытые части тела. Причина смерти? Она очевидна.

– Ах, очевидна, – вздохнув, согласился Стегин.

– Вот и я говорю… Погоди-ка! – вдруг радостно воскликнул Долькин. – Вспомнил!

– Ну?

– Дай-ка сигарету, – с удовольствием и одновременно невзначай произнес Долькин фразу, вертевшуюся на языке.

Вспомнил! Как же, мысленно усмехнулся Стегин, понимая, что деталь, о которой, выдержав положенную паузу, Долькин собирался ему рассказать, уже зафиксирована в том коротком отчете, что пробубнил под тихий шорох двигающихся катушек, мотающих тонкую полоску магнитной пленки, замерзший и уставший мед.эксперт. Но – таковы правила, и Стегин вытащил пачку сигарет и ловким щелчком выстрелил из неё одну единственную штуку.

– Слушай, не томи, – попросил он, прекрасно понимая смысл глубокомысленного молчания.

Долькин закурил и от удовольствия рассмеялся.

– Сейчас, сейчас. Глянь-ка на правую руку вон того! Где-то этот товарищ недавно засветился. Точно! Думаю, он голой рукой схватился за лезвие.

– Интересно, – присев, Стегин осторожно взял мертвого за запястье. -Да, вижу. Точно на лезвие?

– Не точно. Может, например, на горлышко разбитое напоролся.

Стегин скривился. Неопределенности ему не нравились.

– Или на заточку, – немного помолчав, добавил Долькин.

– Лезвие, бутылка, заточка? Поточнее установить характер повреждения нельзя?

– Можно, конечно, попробовать, – хитро ухмыльнулся эксперт. – Дело в том, что в наличии воспалительные изменения тканей.

– Хватит воду мутить. Вкладывай! – недовольно потребовал Стегин, вытягивать из Долькина каждое слово ему надоело. – Как давно была нанесена рана?

– Да какая там рана! Так, пустяк. А можно у вас стрельнуть несколько штучек? – уверенный в том, что ему не откажут, спросил Долькин. И Стегин опять молча вытащил пачку, что только что спрятал в карман.

– Повреждение кисти предположительно произошло дней десять дней назад. А может раньше. Недели три назад, или даже месяц. В зависимости от того, как его лечили. А вообще-то, его не лечили, – начал рассказывать эксперт. – Потому мы видим здесь воспаление. Ткани изменены: они отечны, гиперемированны, смещены относительно друг друга. Края ран не совпадают. Но представить поверхность предмета, за который он схватился, можно! Еще имеются специфические выделения: гной, сероза, кровь – эта рана понемногу кровоточила до последнего. И выходит, куда бы он пятерней своей ни лазил, он везде оставлял след!

Стегин внимательно слушал и удивлялся своему настроению. Что-то было не так. Отсутствовало чувство уверенности. Почему? Что-то тревожило и туманило ту чистоту мысли, с коей Стегин привык начинать расследование, и коей, в тайне от других сотрудников прокуратуры, гордился. Что? Телефонный разговор, ответил он сам себе.

Долькин замолчал и принялся сосредоточенно курить.

– Спасибо, – бросил Стегин.

– А-а, – отмахнулся Долькин.

Всецело погрузившись в размышления, Стегин сделал пару кругов вокруг тел.

Они уже потеряли человеческие очертания: расплылись, растеклись, словно кляксы густого тумана, упавшие с кончика пера, что омакнули в тучу, и стали похожи… Они были похожи на двух старых спящих псов – грязные и усталые псы лежали, подоткнув под себя хвосты, спрятав морды под передние лапы.

Внезапно Стегин остановился, нагнулся и приподнял край замызганной матери и заглянул ему в лицо.

Он увидел посмертную маску: тяжелая челюсть отвалилась книзу, язык вывалился наружу, зрачки сухих глаз стали неподвижны. Смерть всегда выглядит неприглядно, настигла ли она героя или же подонка, и судить о том, кто есть кто на основании мимолетного взгляда, брошенного на застывшие черты, неправильно и, главное, не профессионально. Одно он мог сказать определенно, этого человека он не знал. Он не из тех, кого Стегин задерживал и допрашивал, кто стрелял в него или метил ножом, он не сталкивался с ним в длинных пустынных коридорах прокуратуры и в залах судов. Стегин ни разу в жизни не видел его фотографию. Он его не знает.

Стегин посмотрел в лицо второму мертвецу, это был Винт, и еще раз убедился в особых качествах снайпера. Пулевое отверстие, что зияло у того во лбу, отклонилось от средней линии всего на полсантиметра.

“И этот тоже не знаком”, – уверенно решил он.

Он выпрямился и огляделся.

– А чего, собственно, мы ждем? – не обращаясь ни к кому конкретно, спросил он. – Почему их не увозят. Увозите! Вы закончили?

– Заканчиваем, – поправил его Мухин. – А вообще-то, мешки ждем.

– Какие мешки? – не понял Стегин.

– Пластиковые, черные. У нас не оказалось. Израсходовали. Но я уже отзвонился. С минуту на минуты подвезут. И сразу – в морг, – объяснил Мухин.

– А-а.

Стегин сообразил, речь идет о мешках для трупов. Он вспомнил, согласно последней инструкции увозить не защищенные тела с места событий не положено.

– Не положено! И это – правильно. Мертвое тело по сути – улика, – продолжал свои рассуждения Мухин, не замечая, что Стегин не слушает его. – Как и всякая улика, тело должно было быть изъято, то есть изолировано от воздействия внешних факторов. А что может случиться в дороге? Авария, нападение, землетрясение, взрыв. Все!

А Стегин, лишь в полуха вслушиваясь в поток слов, выдаваемый Мухиным, размышлял по-прежнему о телефонном звонке. Не отправлен ли он по ложному следу? Неудачное попытка покушение на Раздатченко? Но ничто пока не подтверждало информацию, сообщенную ему неизвестным абонентом.

И на этот раз, из задумчивости следователя вывела трель телефонного звонка. Стегина вызывали. Его требовали. Его хотели.

– Стегин. Слушаю.

– ?

– Один задержан, – ответил Стегин на вопрошающий взгляд Мухина, прикрыв микрофон ладонью.

Мухин с пониманием кивнул:

– Кто?

– Водитель КамАЗа.

– Отлично! Хотя я думаю, этот уйдет в глухую молчанку, – задумчиво протянул Мухин после короткой паузы.

Стегин закончил короткий разговор и лихо щелкнул крышечкой мобильного.

– Почему? – нахмурился он. Мнением опера пренебрегать не стоило.

– Мы на него ничего не имеем. КамАЗ стоял вон там, – показал Мухин куда-то в бок. – Чего ему колоться?

– Далековато, – согласился Стегин. – Однако, посмотрим.

– Водитель КамАЗа из машины носа не показывал, – продолжал настаивать на своей точке зрения Мухин.

– Факт?

– Факт! Отпечатков обуви не обнаружено, – объяснил Мухин.

– Хорошо. Будем считать, что – факт, но вдруг какая-то зацепка, а? По всякому бывает.

– Бывает.

– Иногда там, где не ждешь. Да?

– Да, – охотно подтвердил Мухин.

– Вот видишь! Тогда – я поехал, – улыбнулся Стегин.

Пожав руку Мухину, кивнув Прокопычу, махнув рукой операм, стоящим поодаль, капитан Стегин заспешил к своему УАЗу. Неподкупный центурион, уверенный в своей правоте. Подтянутый. Легкий. Окрыленный. Подгоняемый маршем, звучащим из сердца.

***

КамАЗ уныло стоял неподалеку от двухэтажной милицейской будки. Как раз под тем здоровенным плакатом, что желал счастливого пути каждому, покидающему славный город Волгогорск.

Для начала Стегин обошел машину кругом. Ничего примечательного. Массивная резина – ему повыше пояса будет. Да как же её менять, тривиально подивился Стегин: “Вот труд-то! Дальше?” Через ветровое, устремив взгляд на дорогу, Сталин… Лукавая улыбка, холодные прищуренные глаза, пышная с проседью шевелюра – блеклые, выцветшие цвета на овальной металлической пластине за лозунгом, выведенным черным курсивом: за Родину, за Сталина. Стегин остановился. Немного подумав, он открыл дверь, вытащил портрет и, и не посмотрев на изображение повнимательнее, отбросил его в сторону. Дальше? Пустая выщербленная дорога, грязь. Граница Волгогорска. Дальше?

Обернувшись, Стегин обратился к сержанту, маячившему у него за спиной:

– Рассказывай.

Машину задержали на посту ГИБДД, расположенном на границе Волгогорска, почти случайно. Младший сержант ГИБДД Виктор Канарейкин, для друзей – Витек, остановил грузовик беспричинно, только потому, что не подвернулась в тот момент иномарка, несущаяся мимо с не допустимой скоростью. Или навороченная “девятка”. Или поблескивающая серебром “шеви”. Или респектабельная “десяточка”. Или иное приличное авто. Ну а что взять с шоферюги в мятой клетчатой рубахе под засаленным пиджаком? Но черно-белый жезл описал в воздухе полукруг, и как по мановению волшебной палочки машина-махина, и без того двигающаяся не быстрее положенных двадцати, сначала замедлила ход и послушно прижалась к обочине, а потом – и вовсе остановилась, обогнав Канарейкина на два-три шага. Канарейкин преодолел это расстояние не спеша.

– Сержант Канарейкин, – мимолетно, словно смахнул с кокарды паутинку, козырнул Витек.

Человек, сидящий за рулем, вобрал голову в плечи.

– Рассказывай, рассказывай, – нетерпеливо повторил Стегин.

– В общем, дежурство как дежурство. Обычное дежурство, – начал сержант. Он нервничал, не понимая пока, что хотел бы услышать капитан, но старался быть лаконичным и рассудительным и от того – сбивался на повторения.

Стегин решил помочь ему.

– Дальнобойщик? – доброжелательно поинтересовался он.

– Никак нет! Работает в двадцать шестой колонне. Она обслуживает заводы ЖБИ. Курсирует по городу. Но путевого листа на сегодняшний день у него нет. Я его спросил, куда он направляется? В ответ – ни слова внятного. Я сразу заподозрил, что-то с ним не так.

– Что?

– Испуган он до смерти. Слова вымолвить не может. А тут как раз по оперативной связи прошла информация: проверять КамАЗы и “нивы”. Я сразу же позвонил в отдел.

– Молодец! – с чистым сердцем похвалил гаишника Стегин. Подобная бдительность заслуживал поощрения. Хотя бы на словах. – Веди его сюда. Поговорим.

Предварительный допрос задержанного Стегин решил провести на месте. Обстоятельства позволяют нарушить некоторые процессуальные формальности, рассудил он. Двойное убийство и еще одно покушение на убийство. В подобных случаях время всегда поджимает. Кроме того, следовало воспользоваться состоянием подозреваемого – еще не исчезло из глаз его выражение загнанного зверька, еще трепещет в груди его перепуганное сердце, и безразличие, глубокое и холодное, как ледниковый период, к собственной судьбе еще не сковало его мозг.

– Имя, фамилия?

– Руслан Муслимов.

– Азербайджанец?

– Осетин.

– Рассказывай Руслан. Что делал, что видел, от кого убегал?

– Я, гражданин начальник, ничего не видел.

– А все-таки, – произнес Стегин, привычно потянувшись за сигаретой.

– Мамой клянусь!

– Не надо, Руслан. Не усложняй, – оборвал его Стегин. Он не повысил голоса, но при этом пристально посмотрел на стоящего перед ним человека – так, что тот вздрогнул. – Рассказывай по-хорошему. Что важно, а что нет, разберусь сам. А ты – давай, рассказывай!

В ходе короткого допроса выяснилась роль водителя. Заключалась она в следующем – держать двигатель включенным и ждать, пока не поступит на пейджер сигнал, означающий – пора! Пора действовать – выехать на шоссе и пристроиться в хвост внедорожнику “чероки”, что в этот момент должен был появиться из-за поворота, а дальше – просто следовать за ним еще минуты три, не более, не позволяя какой-либо другой машине себя обогнать.

– Просто?

– Просто, – эхом повторил Руслан.

– Преследовать? – переспросил Стегин.

– Следовать, – упрямо поправил водитель. Испуг, владевший им, постепенно уступал место унылой тревоге, мрачному беспокойству.

– А потом?

– Потом? Ничего.

Стегин уловил, тот запнулся, но акцентировать внимание на этом пока не стал – и так выложит все, что знает, был он уверен.

– Возвращаться к себе. На автобазу, – закончил тихо Руслан.

– Руслан, посмотри мне в глаза, – негромко попросил Стегин.

– А в том случае, если внедорожник попробует развернуться, остановить, – промямлил Руслан, так и не подняв взор.

– Как? – стряхнув пепел с сигареты, спросил Стегин.

– Сбить! – пожал плечами Руслан.

– Номер помнишь?

Выяснилось, что и номер Руслан помнит.

– Пробейте номер, – приказал Стегин.

–Есть, – рука сержанта Канарейкина, стоящего поблизости по стойке смирно, в очередной раз лихо взметнулась к форменной фуражке.

– Кто тебя нанял? – Стегин снова повернулся в сторону допрашиваемого.

– Не знаю.

– Ну, вот, опять, – с выражением, что демонстрировало, как искренне он огорчен подобным заявлением, покачал головою Стегин. – Хуже всего, Руслан, когда не договариваешь. Поверь мне. Таковы правила – начал говорить, говори все. Понимаешь?

– Я правду говорю, начальник. Я его первый раз в жизни увидел. Пришел ко мне в дом, сказал, зовут его Ваха. Сказал, что моя сестра и три мои племянницы живут хорошо. Назвал их по именам. Они у меня на родине. Неподалеку от Нальчика есть деревушка. А потом говорит: помоги соплеменнику, и твоя сестра по-прежнему будет жить. И её дочки. И потом объяснил, что нужно сделать. Про место сказал и про время. Я подумал, о чем просит? Пустяк. Убивать не придется? Нет. Воровать – тоже не придется. Я согласился. Больше я его не видел. Я не мог отказаться. Он – бандит. Он убил бы мою сестру.

– И тебя, – подсказал Стегин.

– Знаю, – согласился Руслан.

– Описать его сможешь?

– Крупный мужчина: большой, толстый.

– Ясно, – вздохнул Стегин. – А узнать?

– Узнаю, точно!

– Вот и хорошо. Это – потребуется. А сейчас давай-ка вернемся немного назад. Что произошло? Машина появилась? Ты исполнил то, что должен был?

– Да, появилась. Да только еще раньше начали стрелять. Чуть раньше. За несколько секунд. Может – за полминуты. Она развернулась. А я не поспел. Я тронулся и поехал.

– Куда?

– Сам не знаю. Прочь.

– Пробили номер, – выскочил из-за спины Стегина радостно-возбужденный сержант. – Машина принадлежит гражданину Раздатченко В.В.

– Господину Раздатченко, господину! – хмыкнув, поправил сержанта Стегин. – Да ты что, Канарейкин, о нем не слышал?

– Нет.

Стегин решил закончить допрос. Ему стало ясно, утренний звонок – вовсе не утка и не ложный след.

– Ай, брат Канарейкин, молодец! В целом, ты – справился! А лишнее знание не обязательно есть благо.

– А все-таки, кто он?

– Раздатченко? Обычный человек, который однажды захотел стать… Да не важно кем. Понял?

– Понял, товарищ капитан. Попахивает политикой.

– Воняет, Канарейкин, воняет. Говорят, он лично знаком с Президентом.

– Сам, небось, и говорит, – усмехнулся сержант.

– А ты прозорливый. Но в любом случае – все дерьмо!

– Густое.

– И липкое. Не ототрусь потом.

– Ага. Вам не позавидуешь, товарищ капитан.

– Прорвемся, сержант. Водилу в прокуратуру доставишь сам. Хорошо? Еще раз благодарю тебя за службу.

– Есть, товарищ капитан, – звонко и невпопад отрапортовал Канарейкин.

***

Выяснение личностей убитых сегодняшним утром на дороге заняло около двух с половиной часов. Ровно столько потребовалось на то, чтобы оформить запрос во Всероссийскую дактилоскопическую картотеку и получить оттуда ответ.

В документах, переданных по факсу, подтверждалось, один из двух комплектов отпечатков пальцев принадлежит Семену Александровичу Дильману, тридцати семи лет от роду, уроженцу города Волгогрска, шесть лет назад осужденному за вооруженный грабеж. Сообщалось, что Дильман свой срок не отбыл – три года назад бежал, и с того времени находится во всероссийском розыске. Была и приписка: “Возможно, погиб при не выясненных обстоятельствах”. Это фраза частично объясняла тот факт, почему розыск человека, осужденного за опасное преступление, в последние годы практически не велся. Впрочем, думал Стегин, обстоятельства, приведшие к появлению этой сноски, могли быть разными – показания информаторов, недостоверно опознанный труп, труп с документами на имя Дильмана. И это вовсе не одно и тоже, что и труп Дильмана. Словом, вариантов объяснения было предостаточно. Гораздо более странными были сведения, полученные в ЖЭКе – Дильман проживал по адресу регистрации. Не скрываясь. Под собственной фамилией. Легально.

К тому времени, когда Стегин переступил порог двухкомнатной квартиры, расположенной на пятом этаже панельной девятиэтажки, оперативная группа хозяйничала там около часа. И хотя до конца работы было далеко – было чем похвастаться. В квартире уже обнаружили наркотики: и кокаин, и героин, и медицинский морфий; и богатый арсенал, состоящий из разнообразных видов оружия – нашли три пистолета и патроны к ним, четыре диверсионных ножа и два автомата: УЗИ и «калашникова». Все лежало на виду, практически в открытую. И теперь эксперты искали тайники. Они простукивали стены и полы, водили металлоискателем по плинтусам, под ванной, под кухонной плитой.

Технически вопросы, однако, интересовали Стегина мало. А что? В первую очередь его интересовало впечатление! То нечто неопределенное, не характеризующееся четкими параметрами, не подкрепленное вещественными доказательствами, нечто, от чего – мурашки по коже. Собственное впечатление безжалостное и беспощадное по отношению к Дильману, такое же – по отношению к Стегину. Он желал, чтобы нахлынуло, подхватило, понесло… Он разом хотел проникнуть во все тайны, обнажить скрытое, вывернуть на изнанку явное, хотел понять… что?

Поздоровавшись со всеми, Стегин прошел в комнату огляделся.

Голые стены. Старые, местами ободранные обои. Кровать и один-единственный стул. Старый телевизор “рубин”, выпущенный в году восьмидесятом, может быть, немного позднее – на полу, в углу. Его черная полированная крышка – вся в царапинах и порезах. Черная, потертая, похожая на огромную жирную двойку в тетради, настольная лампа притулилась у кровати на кухонном табурете. Лампочки под потолком – нет. Мутные стекла окон, заляпанные руками с одной стороны, замызганные разводами грязи с другой. За ними – мир, что покрыт серой паутиной и кажется нарисованным: голые тополиные кроны, утратившие четкость линий и объем, полотно асфальта, сливающееся с опустившемся на землю туманом, колеблющееся в игре полутонов, как непрочная неустойчивая субстанция, фальшивое солнце странного коричневого оттенка, испускающее фальшивые лучи, пробивающиеся сквозь фальшивые тучи.

“Запустение, – подумал Стегин. – Словно смерч, небывалый в этих широтах природный катаклизм, выпотрошил этот покинутый дом. Но ясно одно, Винт жил один”.

Рядом с громоздким ящиком телевизора, и тоже на полу – видеомагнитофон. На его на крышке лежит стопка видеокассет.

Стегин взял в руки верхнюю.

“Порнуха”, – скривился он, рассмотрев замысловатое переплетение обнаженных тел на коробке.

– Порнуха? – спросил кто-то из оперов.

– Да, – ответил Стегин, продолжая осмотр.

“Ни одной книги? Не удивительно. Ан нет. Есть одна!”

Она лежала на одеяле, неаккуратно наброшенном на постель, из-под которого были видны пожелтевшие грязные простыни.

– Вот оно что, – присвистнул Стегин. – Евангелие! Не ожидал. Неужели он верующий?

“Ей здесь не место, этой книге в простеньком светло-коричневом бумажном переплете, – думалось ему. – Как не место букету цветов, и белой фате, и розовым лентам, оплетающим колыбель”.

– Верующий? – переспросил один из экспертов – худощавый, лет двадцати пяти, в темных стильных очках и со всклокоченной шевелюрой, он, скорее, походил на рок-музыканта или на Христа, чем на криминалиста-исследователя. – Нет, не может быть! Верующие – люди тихие.

– Вот еще, – удивился Стегин неожиданному заключению. – С чего ты взял?

– Я себе так их представляю, – он пожал плечами.

– Гм, – задумчиво промычал Стегин.

– А вы, товарищ капитан, веруете? – с наивным простодушием поинтересовался паренек, оторвавшись от своего дела – секунду назад он с азартом выковыривал ножом из половых щелей грязь.

“Верую ли я? И во что? – задумался Стегин, ему хотелось ответить на вопрос честно. – Во Христа-спасителя? В богочеловека, кто страданиями своими и смертью искупил грехи людские? Нет. Подобных подвижников история знала не мало и я не уверен, что выбрали лучшего. В Бога-отца? В Бога – сверхсущество, творящего чудеса направо и налево запросто, обо-всем-знающего, всё-и-вся-видящего, в эдакого Бога-кукольника, управляющегося с людьми с помощью нитей, подвязанных на кончиках пальцев? В наиярчайшего представителя монотеизма? Нет. Потому что мне не нравится тоталитаризм”.

– Нет, – сказал он, немного помолчав, упрямо сжимая евангелие в руках. – Хотя лично мне нравятся древнегреческие Боги.

– Почему?

– Скандальные, жадные, завистливые, похотливые, лукавые, безжалостные, великодушные.

– Ясно. Совсем как люди, – вставил свою реплику эксперт.

– Да. А он – бандит, убийца, – Стегин подергал плечом, давая этим нелепым движением понять, он имеет в виду обитателя квартиры, покойника. – Убийство – акт кощунства. Какой же он верующий? Но тогда как здесь оказалась эта книга? А книга новая – часть страниц не разрезана.

– Я не знаю.

– А я – знаю, – догадка пришла внезапно, как озарение, и Стегин не сдержался и хлопнул в ладоши. – Знаю!

– Как?

– А так! Он болел! – торжествующе воскликнул Стегин.

– Не понял.

– Евангелие! Издание Российского совета христиан-баптистов, – он ткнул пальцем в страницу. – Все еще не понял? Видно, со здоровьем у тебя все в порядке, – широко улыбнулся Стегин. – А вот он недавно лежал в больнице.

– ?

– Евангелие – одна из тех книжиц, что разбрасывают по больничным палатам сектанты. Где он её взял? В больнице!

– По крайней мере, это стоит проверить, – осторожно произнес эксперт.

– Стоит! – повторил Стегин, оставляя тем самым узелок себе на память. – Непременно!

Продолжая обход квартиры, он прошел на кухню: холодильник, электрическая плита на две конфорки, одна сковорода, на подоконнике – две керамические кружки. Дальше? Ванная. Пожелтевший унитаз, чугунная ванна с остатками высохшей грязи по стенкам и зеркало с трещинкой в уголке. Дальше? Вторая комната: старый черный шифоньер на три дверцы, что придвинут к стене – то ли опирается, то ли подпирает её и еще одна не застланная кровать, и еще один стул. Все? Нет. Было еще кое-что! На стене над кроватью были развешены фотографии, без рамок, приколотые к стене кнопками или приклеенные скотчем. Они мельтешили перед глазами. Они кружились разноцветными пятнами зонтов, раскрытых над спортивной трибуной в дождь.

Сначала Стегин оглядел их бегло.

Самые ранние, черно-белые, поблекшие, относились к тому далекому времени, когда ныне покойный Сеня Дильман был школьником: на баскетбольной площадке, на школьном дворе, у разложенного, но не разожженного костра на берегу реки, на первомайской демонстрации.

Стегин с трудом находил Дильмана среди улыбающихся лиц подростков – все они были похожи: худые, вихрастые, в поношенных великоватых куртках. И Сеня был одним из многих. Вот кто-то забросил ему на плечо руку, вот кто-то по-дружески тычет его кулаком в бок. Кто он, этот паренек, на каждой карточке стоящий рядом? Лучший Сенин друг?

Следующий период, подробно отображенный в настенной летописи, приходился на службу в армии. В основном преобладали групповые снимки. На фотографиях этой серии композиция строилась по-иному. Дильман всегда стоял на первом плане. В армейском камуфляже, с “калашниковым” на груди, в окружение боевых друзей, на фоне скалистого сухого ландшафта. Было очевидно, фотографировали именно его. Он смотрел прямо в объектив, гордо приподняв подбородок, и его пальцы, сжимающие оружие, казалось, подрагивали от нетерпения. Солдат. Победитель. Завоеватель.

Снимков, снятых позднее было совсем немного: пять или шесть. Они были цветные и глянцевые, а Сеня Дильман был худ и не улыбался.

“Вот эта, кажется, лучше всех”.

На этом фото Сеня был запечатлен строго в анфас – контраст теней скул и носа, запавшие щеки, заострившейся подбородок. В глазах притаился безумный огонек, но зато сохранилась четкая линия овала лица. В общем, это был хороший снимок и судя по всему – последний. Сеня был одет в обычную гражданскую одежду: черные джинсы, черная рубаха, расстегнутая на груди, и казался значительно старше. Почему казался? Он и в самом деле стал старше.

Потянувшись, Стегин подцепил кнопку ногтем и в следующий миг ловко поймал скользнувший вниз прямоугольник.

Рассматривая изображение, Стегин отошел от стены, но вдруг, будто что-то его кольнуло, и он снова метнул взгляд на стену. Ах, светлое пятно на стене! Какое сентиментальное пятно! Ах, и в правду есть что-то неизмеримо сентиментальное в таких квадратах и прямоугольниках на стенах…

“Сентиментальный следователь? Сентиментальный убийца? Нет, никогда он не встречал сентиментальных убийц и насильников, – жестко сказал сам себе Стегин, – не бывает таких”.

– Займитесь-ка этой галереей, – саркастически скривил губы Стегин. – Постарайтесь выяснить, кто там рядом с ним.

– Сделаем, – откликнулся один из экспертов и начал осторожно снимать фотографии со стены.

На доклад к прокурору области Стегин шел с легким сердцем: без дрожи и неприятного холодка, без той натянутой струны, что вибрирует внутри между сердцем и пупком. Было о чем доложить!

Петр Ануфриевич Щегол молчал долго: минут пять или шесть. Он тер виски, теребил узел серого однотонного галстука и время от времени бросал взгляды на классический портрет железного Феликса (крючконосый полупрофиль, тонкие обескровленные губы, худая шея и бородка-клинок), что висел над дверью, словно спрашивая того: “А прав ли я?” Но лицо чекиста по-прежнему оставалось маловыразительным: пустым, беспристрастным, твердым. И тогда, так и не дождавшись ответа, Петр Ануфривевич обращал свой взор к капитану, стоящему перед ним навытяжку.

Впрочем, тревожился Стегин не слишком: “Доложил вроде четко, связно. И просто! Или что-то пропустил? Или он не понял? Или старик себя плохо чувствует? Похоже, простата. Ничего, я подожду”.

Неуместная ирония мелькнула легкой тенью, изменив выражение лица Стегина, и Петр Ануфриевич, словно прочел его мысли, отвесив короткий злой взгляд, наконец-то, заговорил.

– Скажи-ка мне, капитан, он действительно двигался по этому маршруту? – в его интонации чувствовалось недовольство.

Он? Фамилия не названа, но Стегин понял, о ком спрашивает генерал:

– Мог. Приблизительно в это время. Дорога ведет к телецентру. Она не единственная, но, в общем-то, их всего три. Есть тропинка со стороны холма. Но машина там не проедет. Поэтому – только три варианта пути его следования. Со стороны улицы Леси Украинки: через новостройки, мимо больничного городка и парка, что разбит вокруг больниц, далее – мимо автозаправочных станций, они расположены на расстоянии пятисот метров друг от друга и… и последний перекресток, и – прямиком к телецентру. Вторая дорога – из центра. Он мог свернуть вот здесь, – карта города висела на стене по правую руку от прокурора и занимала четверть её свободного пространства. Стегин позволил себе сделать пару шагов и кончиком карандаша, выхваченного из нагрудного кармана кителя, показал на точку, где проспект Родимцева пересекало Первое Кольцевое Шоссе. – Или вот здесь. В этом месте в Шоссе вливается улица Нагасаки, соединяя его с Ленинским проспектом. Он также мог попасть в телецентр и со стороны Заводского района, – проведя карандашом прямую линию, но не оставив на материи ни следа, он умолк и вопросительно посмотрел на своего слушателя. Прокурор в ответ едва кивнул, давая понять, что слушает его, а вопросы – оставляет на потом.

– По поводу маршрута – все! Вариантов, как я уже доложил, немного, – резюмировал Стегин.

– Необходимо знать единственный! Уточните!

– Есть! Сомнений в том, что он действительно приехал из центральной части города, почти нет, но мы все обязательно перепроверим.

– Каждую деталь! – сурово подчеркнул прокурор.

– Есть! – повторил Стегин.

– Кто знал о теледебатах?

– О времени их начала? Многие. Было объявлено! Многочисленные анонсы в прессе. Кроме того, каждая волгогорская газетка в преддверии дискуссии считала себя обязанной разродиться редакционной статьей, посвященной претендентам. О чем только не писали!

– Не надо. Всякие гадости меня не интересуют.

– Понял. Извините. В общем, полный набор. И приходится констатировать, весь Волгогорск знал! Легче отыскать тех, кто не знал. Я не знал, – позволил себе пошутить Стегин.

– Так, так, – задумчиво постучал костяшками пальцев по столу Петр Ануфриефич, игнорируя Стегинскую шутку

– Товарищ генерал, а если предположить, что было организованно три засады? На каждой дороге есть подходящие участки: достаточно пустынные, не загруженные в это время дня транспортным потоком. Засада – немногочисленная: два, три человека. Машина не появилась – отбой. И так далее.

– Версия, однако! Хотя… Президент он что ли? Три засады? Не многовато ли? – эту фразу Петр Ануфриевич произнес с недоумением, первый раз не выдержав своего беспристрастного тона. – Не выдумывай, уточни!

– Слушаюсь!

– Наверное, маршрут все-таки был известен, – продолжал рассуждать Петр Ануфриевич. – Да и какая здесь тайна! Ни какой! Ждали его там!

– Вы правы, товарищ генерал, – подольстился Стегин. – Присутствие снайпера выглядит однозначно обусловленным. Трудно представить, чтобы снайперов было трое.

– А еще выясни насчет транспорта. Всегда ли он пользуется одним и тем же автомобилем?

– Да.

– А где он живет?

Стегин назвал адрес.

– Ага, не по пути! А чем он был занят с утра? Учти, круг тех людей, кто знал об иных его планах… ну, кроме теледебатов, наверняка, уже.

– Да.

– Дебаты, – усмехнулся генерал, меняя тему разговора, давая тем понять, аудиенция подходит к концу. – Все как у проклятых капиталистов. Всё у них сдираем, …мать! Под копирку. Ух, подлецы!

Но кого имел в виду пожилой генерал, Стегин уточнять поостерегся, а только посмотрел с самым задумчивым выражением лица, что сумел изобразить, по сторонам, будто невзначай. И вдруг – вздрогнул. Потому что показалось ему, что не одни они с генералом в комнате – знакомая худая тень –широкая шинель, остроконечный шлем, революционная винтовка за спиною – прислонилась к дверному косяку.

“Бр-р, сгинь”, – зажмурив на миг глаза, потряс головою Стегин, прогоняя призрака.

– И все же: побывал Раздатченко сегодня на месте происшествия или нет? Проезжал мимо, нет ли?

– Пока неизвестно. А дебаты состоялись. Ничего особенного.

– Уточнить! – с металлом в голосе закончил Петр Ануфриевич и снова посмотрел на портрет, и показалось генералу, что моложавый Феликс одобрительно подмигнул ему левым глазом.

– Есть! – отчеканил Стегин.

– И доложить! Не забывайте, я жду от вас положительных результатов. Многовато у нас в последнее время накопилось нераскрытых убийств. Пора начать раскрывать! Понимаете, о чем я говорю?

– Догадываясь. Вы, вероятно имеете в виду дело, возбужденное по факту смерти гражданина Тюрбанова, и дело о нападение на гражданина Щукина, повлекшее смерть последнего.

– Вот именно. В городе становится страшно жить!

– Товарищ генерал, позволю напомнить, упомянутые дела находятся в производстве у старшего лейтенанта Яковлева, не у меня.

– Капитан, почему вы так странно разговариваете: упомянутые дела, смерть последнего?

– По форме, товарищ генерал.

– Ах, оставьте. Будьте проще! Читайте Чехова. Вот именно, Чехова! – в раздражении закончил разговор Петр Ануфриевич.

В конце дня Стегин получил возможность оценить результаты работы криминалистов–лаборантов. Из фотолаборатории ему прислали увесистый пакет, в котором оказалось около сотни фотографий. Это были не совсем те снимки, что Стегин уже видел. Увеличенные и отреставрированные, теперь – удивительно четкие и контрастные, они производили совсем иное впечатление. Стегин рассматривал их с удовлетворением и некоторой долей восхищения. А Бурова он узнал сразу.