Читать книгу Гори, гори ясно - Константин Бояндин - Страница 9

На следующее утро позвонили родители Веры и попросили съездить в их деревенский дом, тот самый, доставшийся от тётки. Тесть оставил там инструменты, попросил забрать. Давно уже уговаривали продать дом, пусть он и близко, но жить там постоянно в обозримом будущем никто не собирается. Но он ни в какую не соглашался – у человека должен быть настоящий, собственный дом, построенный предками.

Ну нет, так нет. Деревня вполне жива и здравствует во многом благодаря сыроваренному заводу поблизости. Дом хоть и пустует, но под присмотром, соседи напротив следят за порядком. «Наше поместье», – как говорит Вера, когда родителей нет рядом.

– Съездишь? – попросила Вера. – Я бы составила компанию, но мне сегодня в институт. Папа ворчать будет, если снова откажемся. У тебя когда встреча с твоим автором?

– Пока не договорились. В субботу, вероятнее всего.

В общем, я согласился. Когда дети ушли в школу, мы с Верой вместе посмотрели на «секретные материалы» – составленный нашими общими усилиями список того, что уже узнали о зеркале и о людях, как-то причастных к недавним событиям.

– В клинике все были уверены, что это она, – сказала Вера. – И вот, смотри. – Она показала снимок – там, где Филатова, или кто это был, осматривает Герцога. Очень уж забавное «выражение лица» у Герцога было, а Филатова ничуть не возражала против съёмок.

На снимке я увидел всё того же сфинкса; хотя зеркал там нет, но есть шкаф со стеклянной дверцей. Оттуда сфинкс и выглядывал, причём смотрел прямо в объектив. Мне уже удаётся держать себя в руках, Вера ничего не заметила.

И Филатова на этом снимке вполне настоящая.

– Позвонить туда и попросить позвать того человека, который вчера проводил медосмотр?

– Позвони, – согласилась Вера.

Нам позвали Инну Железнову. Вера спросила у неё какую-то мелочь, поблагодарила и извинилась, что отвлекает по пустякам. Ну и прочие китайские церемонии с обеих сторон.

– Ничего не понимаю. – Вера посмотрела мне в глаза. – Выходит, что там считают, что Инна одна всё делала. Тогда я хочу поговорить с Филатовой ещё раз. Так, чтобы она была настоящая.

– Проще всего съездить туда, в её офис. Там её проще застать. Договориться?

– Договориться! – Вера взяла меня за руку. – Я полночи заснуть не могла. Это уже ни в какие ворота!

– Тогда вот что. – Я позвонил, и буквально за пять минут договорился о визите на следующую неделю, точно так же, во время её обеденного перерыва. – Есть ещё три фотографа, которые были на той выставке, и с которыми я не успел созвониться. И мой отзыв о выставке, я точно помню, что ничего не писал, но уже третий раз о нём упоминают. Я хочу увидеть его. Поможешь?

– Конечно. – Вера обняла меня. – Ближайшая электричка через час. Обязательно позвони, как доберёшься.

* * *

«Фонарной» у нас нет, но пару ящиков в шкафу моё «светоносное хозяйство» занимает. На этот раз я решил взять что-нибудь серьёзнее и остановился на портативном фонаре в шесть тысяч люмен. Тот самый, первый в моей нынешней коллекции, зайчик от которого мы наблюдали на далёком строящемся доме. Всерьёз его использовать негде, во всех ситуациях хватало ручных фонарей.

Понятно, что это ребячество. Но если яркий свет уже который раз выручает, то грех не взять с собой его источник. Мама говорит, что я в детстве жутко боялся темноты, но сам я ничего такого не помню.

Время в поезде пролетело быстро, я потратил его с пользой, портативный компьютер – это вещь. Да и народу в вагоне оказалось мало, всего три человека. Оно и понятно: октябрь, вот-вот снег ляжет. Огородные хлопоты до весны завершены.

По дороге от станции прошёл мимо продуктового, чуть не зашёл машинально. Опомнился, уже взявшись за ручку двери. Продукты не нужны. Только отпустил ручку, ни с того ни с сего вновь пришли на ум слова «it thinks». Ну нет, не дождётесь. Стараясь даже не смотреть в сторону витрин, я твёрдым шагом направился дальше.

Оба «волшебных слова» не отпускали, по дороге попалось несколько домов, и, когда проходил под их окнами, слова словно громче звучали. Минут через десять я уже подошёл к нашему дому и фраза «отпустила». Ну и замечательно.

– Папа просил, чтобы ты слил воду из железной бочки, – сказала Вера. – Они в этом году уже не выберутся. А соседи присмотрят, папа договорился.

Слить так слить. Но вначале – инструменты. Они уже сложены – упакованы в контейнер. Их действительно просто забыли. Окна забраны ставнями; если что – дрова и уголь есть в сарае, но надо проверить, хватит ли на зиму. Повезло с соседями, они проследят, чтобы дом не промёрз, чтобы кто чужой не залез. Собака у них умная, почуяла меня, безошибочно определила, что свой, даже лаять не стала. Выглянула, повиляла хвостом, и снова в будку.

Я прошёлся по комнатам, проверил, что к зиме всё готово. Так. Теперь слить воду; проверить, что колодец надёжно закрыт; проверить, что дрова и уголь на месте, и можно уезжать.

После прохладного полумрака дома показалось, что на улице жара. И то верно – солнце жарко, по-летнему светило. С чего бы это? Самый-самый последний тёплый день этого года?

Я заглянул в бочку, она полна чистой воды; листья, конечно, нападали, но стоило их убрать, и стало видно, насколько прозрачна вода. А холодная! Такой умываться поутру – враз разбудит.

Фраза вновь начала лезть в уши. Да что за наваждение! Слить воду, всё проверить и уезжать. Не нравятся мне эти два надоедливых слова.

Показалось, что голова стала колоколом, и кто-то в него ударил со всей силы. Я осознал, что схватился за края бочки; если бы не это, вполне мог бы окунуться в ледяную воду. Что за…

Когда удалось совладать со зрением, я понял, что в воде отражаюсь вовсе не я. Из бочки на меня смотрела незнакомая рыжеволосая женщина в ярко-красной кофте, с овальным лицом и тёмными, глубоко посажеными глазами.

– Напрасно вы уклоняетесь от разговора, – сказала она, улыбнувшись. – У нас всего четыре с половиной минуты, господин Загорский, прежде чем нас с вами заметят.

* * *

Я выпрямился. Первым побуждением было бежать куда подальше. Я оглянулся – деревня как вымерла. И тишина вокруг: ни птиц не слышно, ни другой живности. При том, что деревня большая, пустующих домов немного. Я попробовал отойти от бочки, ноги словно сковало. Очень мило.

Я включил камеру и диктофон на телефоне и снова склонился над бочкой.

– Для вас это – вопрос жизни и смерти. – Женщина уже не улыбалась. Губы её – отражения – двигались, но голос я слышал так, словно женщина стояла напротив меня по ту сторону бочки. – Я заметила на вас метку. При других обстоятельствах я просто заставила бы вас всё забыть, но сейчас у вас просто не будет ни единого шанса.

Мне стало не по себе.

– Что за метка? – поинтересовался я. – Кто её поставил?

Женщина усмехнулась.

– Кто поставил, мы очень скоро узнаем. Нет времени объяснять. Кто-то встретился с вами, кто-то очень необычный, два или три дня назад. Припоминаете?

Я уже хотел сказать про того испарившегося карлика, но прикусил язык. Тогда, наверное, придётся сказать и про зеркало, и что потом? Возникло странное чувство. Словно кто-то вынуждает меня думать о том, о чём я не хочу думать, и при этом роется в моей памяти. Вот так, да? Недавно я перечитывал одну фантастическую книгу, и там герой намеренно напевал про себя незатейливую, но навязчивую песенку, чтобы помешать рыться в своей памяти. Попробуем?

Это оказалось легко. И вспомнить простенькую прилипчивую песню, и мысленно напевать её. Сразу же подействовало – пропало ощущение, что кто-то роется у меня в голове. Женщина улыбнулась, и сказала:

– Я тоже читала эту книгу, господин Загорский. Знаете, что может случиться?

Я осознал, что руки и ноги – да что там, всё тело – меня не слушаются. Я наблюдал, как левая рука добыла мобильник, правая разблокировала его и принялась быстро набирать сообщение. Указательный палец замер, не отправив его, и тут я вновь обрёл власть над своим телом.

Прочитал, первым делом, что за сообщение и кому. Кому – Вере. Текст: «Срочно нужна помощь, вопрос жизни и смерти. Приезжай в деревню. Никакой полиции. Костя».

Я сбросил сообщение, убрал мобильник и склонился над бочкой. Отчётливо ощущал, как дрожат руки. Во взгляде рыжеволосой мне почудилось презрение. Она кивнула.

– Будет примерно так. Я уважаю ваше право распоряжаться своей жизнью. Другие церемониться с вами не будут. Я – единственная, господин Загорский, кто защищает вас сейчас. Если вы меня разочаруете, вам и всей вашей семье сотрут память о последних событиях. Я думаю, после этого вы проживёте два, максимум три дня. Нет, никто не собирается вас «ликвидировать». Просто вы встретитесь с тем, кто нанёс на вас метку. Припоминаете, кто это мог быть?

Я «припомнил», не хватало ещё, чтобы Веру и детей во всё это впутали. Фразу про два или три дня женщина произнесла спокойным, практически равнодушным голосом. И я ей поверил. И вкратце описал того карлика и то, как он превратился в дым.

Женщина кивнула. Ну хоть про зеркало не спросила.

– Возвращайтесь домой, пока светит солнце. Избегайте тёмных помещений, держите фонарь наготове. Я позабочусь об охране, и…

Она исчезла. Как ножом отрезало. Я помотал головой, посмотрел в бочку, там отражалось моё обалдевшее лицо. Глянул на часы: похоже, истекли те самые четыре с половиной минуты. И понял, что меня бьёт дрожь.

А деревня словно проснулась. Лай собак, звук циркульной пилы. Кто-то что-то где-то приколачивал – словом, жизнь идёт. И что творилось с этой жизнью предыдущие четыре с лишним минуты?

Признаться, воду из бочки я сливал с большим удовольствием. Всё остальное проверил минуты за три, теперь мне хотелось убраться отсюда поскорее.

Подниматься на чердак я не стал. Вроде бы не считал себя на самом деле пугливым в смысле темноты. Но «напутствие» этой женщины – избегать тёмных помещений – вовсе не казалось теперь пустым звуком.

– Вера, – не сразу решился позвонить. Пару раз «репетировал», чтобы убедиться – голос звучит нормально. – Я возвращаюсь. Да, всё сделал, инструменты забрал.

* * *

Пока ехал обратно, в вагоне последние двадцать минут я сидел один, долго думал. Значит, мне продемонстрировали, что при случае мной и, видимо, любым человеком можно управлять. Отвратительное ощущение – быть марионеткой, при этом всё слышать, видеть и понимать. Кто же это может быть? И при чём тут кошки, интересно? То, что им, как и другим животным присущ определённый интеллект, я и так понимал. Признать этот интеллект хотя бы равным себе люди всё равно не смогут.

Сплошные загадки. А сегодня – так и вовсе шпионские страсти. И кто, интересно, мог стать свидетелем нашей с ней беседы «через воду» спустя четыре с половиной минуты? Много вопросов, а ответов пока не ожидается. И что-то совсем не хочется обращаться к «зазеркальным» за помощью. Мне сегодня наглядно показали, какого они о людях мнения.

Есть отчего впасть в уныние. Но я отчего-то не впадал. Солнце только-только скрылось за горизонтом, когда я подошёл к подъезду. И увидел скучающую под дверью трёхцветную кошку, не сразу узнал Машку, которая изредка появлялась у нас в подвале. А потом понял, почему она снаружи: все окна в подвал теперь забраны частой сеткой. Правильно, в общем. Меньше будет мышей да крыс, их Машка ловила исправно, и каждый раз, когда кто-то спускался в подвал, находил там «трофеи». Выглядит Машка чистой, на вид не голодает. Сразу можно сказать, что никакая она не бездомная. Но где тогда её хозяева, зачем выпускают её бродить?

– Не можешь в подвал попасть? – Вера предостерегала и меня, и детей – не трогайте бродячих животных, заразу занесёте. Но в данном случае я рискнул. Впустить в подъезд? Сейчас уже холодно ночевать снаружи, да и опасно. На моей памяти, Машка несколько раз отсиживалась у нас в подъезде, никогда там не пакостила, оттого её и не гоняли.

– Заходи, – я открыл дверь. – Погрейся. – Может, всё-таки отвезти её в приют? Сколько она так протянет, бродячей жизнью? Насмотрелся я уже что случается с такими животными.

Машка потёрлась о мои ноги и, держа хвост вертикально, прошествовала внутрь. Неторопливо так, с достоинством. Раз уж впустил, надо ей хотя бы воды принести, что ли. Сейчас отнесу инструменты и займусь.

* * *

Лифт, как назло, не работал. Пришлось идти пешком, я заметил, что на третьем и четвёртом этажах не горит свет. Проклятие какое-то, что случается с этими лампочками?

«Надо чаще ходить пешком», – подумал я. Так недолго и совсем форму потерять. Поднимался и поднимался, и думал о последних словах этой рыжеволосой, «из бочки». Интересно, о какой охране она говорила? И что это за охрана будет – зазеркальные кошки, что ли? Или как?

У нас на этаже тоже со светом неладно: лампочка едва тлеет. Ладно была бы лампа накаливания, но каким образом может «тлеть» светодиодная? Была мысль достать фонарик, да поленился ставить ящик с инструментом, лезть в сумку. Полез в карман, достал ключи и понял, что дверь с той стороны закрыта «на щеколду» – на собачку. Снаружи не открыть. Не беда – позвоню. Лампочка тем временем совсем отказала, я ждал, и ждал, и ждал, а дверь всё не открывалась…

А когда открылась, я осознал две вещи: вокруг меня глубокая тишина и непроницаемая мгла, и только впереди слабо виден прямоугольник света – и что-то знакомое в нём. И ещё – стало очень холодно.

* * *

Дети у себя, закончили с уроками, и сейчас заняты расследованием. История с зеркалом для них – невероятно интересное приключение. «Хоть для кого-то это приключение», – подумала Вера.

Дверной звонок прозвучал непривычно тихо. Вера заканчивала переснимать материалы для диссертации: кошки, заслышав звонок, разом соскочили с насиженных мест, и помчались в прихожую. Так и заметила, только потом осознала, что в дверь звонят, но звук слишком тихий. В прихожую она не побежала, а пошла быстрым шагом.

Там уже осознала, что лампа под потолком светит слабее обычного, а вокруг слишком тихо. Словно уши заложило. Вера помотала головой, наверное устали и глаза, и уши. Кошки вели себя необычно, оба привстали перед входной дверью, и яростно царапали её.

– Герцог, Плюшка, отошли! – свой голос также прозвучал непривычно тихо. Странно. Вера распахнула дверь…

И замерла – зрение не сразу восприняло то, что было по ту сторону. Там стоял Костя, в куртке и кепке – в том, в общем, в чём уехал – его обычная сумка через плечо, в другой руке – чемоданчик отца Веры, с инструментом. А за спиной Кости клубилось непроницаемо-чёрное облако, чернильная туча, от неё исходило ощущение холода.

Герцог и Плюшка, оба по эту сторону порога, сгорбились и издали низкий, угрожающий шип и рычание. И туча отшатнулась, отлетела от человека на несколько шагов. Вера осознала, что одной рукой придерживает фотоаппарат, висящий на шее на ремне; не глядя схватила его, направила перед собой и нажала на кнопку.

Вспышка прокатилась по лестничной клетке белой волной; сгусток тьмы съёжился, обрёл форму эллипсоида, отодвинулся ещё на несколько шагов.

Герцог и Плюшка, сидящие внутри квартиры, продолжали шипеть и рычать. Вера трясущимися руками нажала на кнопку – заряжайся, заряжайся же – и хотела крикнуть Косте «Берегись!», и не могла – горло словно сковало. Что-то странное происходило с Костей, он двигался очень медленно. Но двигался, медленно повернул голову, правой рукой открыл верхний клапан своей сумки…

На площадке послышался вой, шипение и треск, словно рвалась невидимая ткань. Вера выглянула, и не сразу поверила в то, что увидела. Сгусток тьмы обрёл человекообразные очертания, а на «голове» его восседала трёхцветная кошка и, рыча и шипя, драла когтями противника. При каждом движении её лап слышался тот самый треск.

Вспышка зарядилась. Вера приподняла фотоаппарат так, чтобы прицелиться в противника и нажала спуск. Новая белая волна, и чёрный человек, или что это было, съёжился и покрылся прорехами – словно свет размыл его, как кипяток кусок сахара. Кошка так и сидела на противнике, раздирая его когтями, оглашая окрестности жутким воем и рычанием.

Костя словно проснулся. Закончил поворачивать голову в сторону происходящего. В следующие несколько секунд в руке его появился фонарь, и пятно нестерпимо яркого света упало на поле боя.

Ещё десяток секунд – и всё было кончено. Кошка спрыгнула с противника и, не переставая рычать и выть, отбежала в сторону. А то, что оставалось – груда чёрных лохмотьев – стремительно таяла в конусе яркого света. Вера вышла наружу – вспышка зарядилась – и в третий раз нажала на спуск. Оставшиеся чёрные обрывки вспыхнули ярко-белым пламенем и сгорели на глазах у людей. Ничего не осталось – ни дыма, ни пепла.

Словно по команде, свет на лестничной площадке загорелся в полную силу, Герцог и Плюшка умолкли, и перестало казаться, что заложило уши.

Кошка – теперь и Вера узнала в ней Машку – сидела, и умывалась спокойно и тщательно, словно ничего и не случилось. Посмотрела на людей и вдруг чихнула.

– Будьте здоровы, Мария Котофеевна! – сказали люди хором. Переглянулись и рассмеялись. И тут в прихожую выскочили Денис и Анна.

– Назад! – сказал им Костя предостерегающе. – Пока что не выходите. Вера, щёлкни ещё несколько раз, для верности, ладно?

Герцог и Плюшка, уже успокоившиеся, так и сидели у порога – часовые, охраняющие подступы к крепости. Сидели и не сводили взгляда с дверного проёма.