Читать книгу Двести веков сомнений - Константин Бояндин - Страница 4

Паррантин, Лето 12, 435 Д., 9-й час

– Это, значит, и есть тот знаменитый оазис, – сказал я и огляделся. На оазис, конечно, нисколько не похоже. Когда-то вокруг был густой лес с деревьями метров тридцать в высоту. А сейчас – как все прочие нетронутые клочки юго-западного побережья. Глинистая земля, почти пустынный ландшафт. Возле собственно Паррантина оставался садик. А напротив возвышалось единственное уцелевшее дерево. Сиарх, каменный дуб. И неровный круг бессмертника вокруг… словно предупреждение: не смей трогать, не смей приближаться! Пришлось отвести взгляд в сторону – долго смотреть на бессмертник я не могу, голова начинает кружиться.

– Был, – мрачно отозвался сопровождающий. Впервые в жизни вижу темнокожего ольта – чёрно-коричневый, необычайно худощавый, нескладный на вид – словно усох под здешним солнцем. Зовут его Эиронтаи – так, по крайней мере, он представился. Из наэрта Танмаи. Танмаи Тарон Лаэн – «Скитальцев Хрустального Пламени». Это уже я определил, а Д. потом подтвердил. Вслух говорить такое при ольте не стоит. Интереснейшие имена бывают у наэрта! В особенности у очень малочисленных, как эта. Хотя, как говорит Д., названия наэрта не переводятся никак: само по себе «Танмаи» не означает ничего вразумительного. Добавляют ещё несколько слов – чтобы получалась осмысленная фраза… Своеобразно, что и говорить.

– Какой-то путешественник, два года назад, нашёл здесь обломки меча и выкопал. На память. Тут весь оазис на нет и сошёл…

– Да, место было изумительным, – подтвердил Д., окидывая взглядом горизонт. – Бывал тут, не раз. Вода здесь текла, целебная…

– Так всегда, – горестно махнул рукой ольт. – Стоит пустить туристов, как непременно отыщут то единственное, что трогать нельзя. Ну так что, пойдём внутрь?

– Идёмте, – кивнул я, и мы отправились внутрь. Паррантин – место странное. Дом, в который мы направлялись, служил чем-то вроде испытания для самых сильных. На вид он трёхэтажный, каменный, а внутри в нём кто угодно заблудится. Ни путеводная нить не поможет, ни магия… Вся надежда только на себя. Переводится как «испытание силы» – или что-то в этом духе. Третьего дня тут всё и случилось.

– Вначале пропал один, – рассказывал Эиронтаи. – Как полагается, успокоили всё опасное, стали ждать. Час ждали – никто не выходит. Обыскали дом – никаких следов! Следы никуда не ведут и нигде не обрываются. Словно ходил по кругу, ходил – и испарился.

– Кто-нибудь здесь был до нас? – спросил я и понял, что вопрос глупый. Естественно, был. И не один. Раз сама Академия приказала закрыть Паррантин, значит, дело нечисто.

Ольт как-то странно посмотрел на меня.

– Восемьдесят три раза были, – ответил он. – Двое суток сижу без отдыха. Один за другим шли, по одному и компаниями. Хорошо хоть, никто из них не пропал. Двое запутались в лабиринтах. Пришлось выводить, – Эиронтаи усмехнулся. – Все самоуверенные пошли…

– Ну ладно, – Д. открыл небольшую коробочку и извлёк оттуда два тяжёлых амулета, каждый – в виде глаза змеи в серебряной оправе. Глаза были словно живые. Кажется, коснись – и моргнут… – Одевай, коллега, – это он мне. – Нам блуждать некогда.

– Интересно, – смотритель покачал головой. – Я-то думал… впрочем, извините. Раз такие гости, – потом милости прошу ко мне в хижину…

– Спасибо, непременно, – кивнул Д. и легонько подтолкнул меня в сторону Дома. Глаза мои сами собой повернулись к «хижине». Интересно, что Эиронтаи назовёт домом? Я бы эту хижину назвал по крайней мере дворцом. Не за размеры, конечно – за впечатление от неё. – Внутри тихо?

– Тихо, – кивнул ольт. – Но лучше ничего не трогайте, особенно книги и оружие. Всё остальное не так опасно. План дать?

План, естественно, доступен далеко не всем. Будь я хоть трижды ненгор, без «глаза», который Д. где-то раздобыл, не видать мне плана. Смотритель – единственное во вселенной существо, которое может распоряжаться планом. Неплохо, правда?

– Работает это так, – показывал мне Д. на ходу. – Это – запоминает окрестности. Эта грань – показывает тебе, какой дорогой ты шёл. Эта – ищет путь к тому, что запомнила. Ясно?

– Вполне, – знак оказался очень тяжёлым, фунта четыре. Ох, бедная моя шея…

– Обойди первый этаж. Я пока потолкую со смотрителем, потом присоединюсь. Привидений, случайно, не боишься?

– Скажете тоже, – я задрал голову. Смотреть вверх, стоя у входной двери в Паррантин, было страшновато. Как-то сумели здешние строители сделать так, что небольшой – снаружи – дом подавлял своими размерами вблизи. Ещё бы, пятьсот комнат, десять наземных этажей и без счёта подземных… Странно даже, что все отсюда уходят живыми. Смог бы я пройти такое?

Когда дверь за моей спиной захлопнулась, я почувствовал взгляд Паррантина. Так называли это ощущение те, кто здесь побывал. В рабочем состоянии входная дверь не открывается: необходимо найти иной выход из невероятно запутанного Дома. Сейчас-то дверь открывалась (я проверил – аккуратно приоткрыл, самую малость, чтобы Д. не подумал, будто я струсил), но «взгляд» всё равно ощущался. Очень пристальное внимание. Сумели же построить такое! И где – посреди оазиса, рядом с целебным источником и прочими, ныне увядшими, чудесами! Странными они были, эти строители. Смотритель, говорят, потомок кого-то из них. А может быть, и не потомок, а попросту один из них. Возраст его я на глаз определить не смог. Понял только, что жил он ещё при моём прапрадеде.

Под ногами – изящный коврик, с горным пейзажем. Всё внутри Паррантина обладает скрытым значением и смыслом. Но, поскольку я не маг и в подобной символике не разбираюсь, то просто пошёл. По правилу левой руки. Движущиеся комнаты всё равно остановлены. А лабиринты, учитывая амулет, не столь уж и страшны.

Шёл я и шёл, а глаза разбегались. Никакой памяти не хватит всё это упомнить. Эх, посмотреть бы хоть глазком, как такую невидаль строили…

* * *

– Молод он, – покачал головой смотритель. – Но воспитание превосходное. Такое в наше время редкость. И… знаете, ощущается талант. Настоящий. Ваш ученик?

Д. скрыл улыбку в бороде. Многолетний труд не прошёл напрасно. Ещё несколько месяцев тренировок, и Клеммену можно будет поручать самые тонкие задания. Возможно, такие, на который сам Д. – по причине владения магией – не пойдёт.

– Мой, – Д. склонил голову. – Надеюсь, будет талантливее учителя. Скажите, все ли недавние посетители пользовались магией?

– Все до одного, – подтвердил ольт, жестом предлагая собеседнику сесть напротив. Возле «хижины» росло, стараниями смотрителя, несколько прекрасных дубов. Обычных, не каменных… – Глаза устали смотреть, каждый – словно радуга. Весь Дом перетряхнули – и ничего. Я сам обошёл весь Дом.

Д. мысленно восхитился. Полностью обойти весь Дом – это достижение. Даже для смотрителя.

– Ничего? – не поверил Д. – Не мог же он пропасть навсегда. Если жив…

– Жив, – устало ответил ольт. – Дом сообщил бы о смерти. Но никаких следов. Ни в одном аспекте. Вина?

– Если можно, воды, – Д. откинулся на спинку лёгкого стула. – Занимательно. Помнится, с чем-то подобным доводилось сталкиваться. В других условиях…

– Дом ни при чём, – Эиронтаи был твёрд. – Имею в виду доступную часть Дома.

– А что, – Д. оживился, – есть и другие части?

– Несомненно, – ольт оглянулся на мрачно выглядевший Дом и вернулся взглядом к собеседнику. – Легенда гласит, что здесь обитал отшельник. Имя не сохранилось. Оставил после себя манускрипт, в котором, помимо прочего, запрещал сносить его дом. Поскольку Паррантин, по многим причинам, необходимо было возвести именно здесь, строители спрятали первоначальное строение.

Д. стало не по себе. Дом, он знал, простирался под землёй куда дальше и глубже, нежели над землёй. В материалах по Дому нет никаких упоминаний о скрытой части. Кому ещё поведал об этом смотритель?

– Вы сообщили очень важные подробности, – произнёс он, наконец. Смотритель вежливо улыбнулся. – А сами вы не в курсе, каким образом скрыли жилище отшельника и как туда попасть?

– Я не смогу туда войти, – развёл руками Эиронтаи. – Никто из моих сородичей не сможет. И вы, скорее всего, тоже. Это всё, что я знаю.

– Посмотрим, может Клеммен что-нибудь заметит, – Д. прикоснулся к хрустальному глазу змеи, что оттягивал ему шею. – Свежим глазом, да и соображает он неплохо. Наверное…

Он осёкся, потёр «глаз» повторно.

И в третий раз.

– Клянусь небесным пламенем! – произнёс Д. хрипло. – И он тоже! Зачем я отпустил его, старый дурак!

Он вскочил и бросился ко входу в Дом. Посеревший от волнения смотритель не отставал.

* * *

Некоторое время Клеммен отдыхал в комнате, заросшей пылью почти по щиколотку. Под самым потолком, в двенадцати метрах над головой, тускло мерцали продолговатые стеклянные предметы, что придавало освещению зловещий оттенок. Один из углов был отгорожен ширмой, а за ней находилась просторная кровать, улечься на которую ненгор не рискнул бы и за миллион золотых. На роскошном, некогда атласном, покрывале тяжёлым ковром лежала пыль. Покрывало было наброшено прямо поверх кого-то, спящего под толстым одеялом.

Поверх кого-то, укрытого с головой. Клеммен предпочёл не присматриваться к очертаниям свернувшейся калачиком фигуры. Вдруг покажется, что шевелится?

Стоило отойти от страшной ширмы на десяток шагов, как стало понятно, что всё это – бутафория. Весь Дом был одним огромным театром, в котором всё было на грани настоящего. Но здесь Клеммену было спокойнее всего. Отчего – непонятно.

Возможно, оттого, что здесь практически не ощущался взгляд Дома.

Да и воздух был чист; ни затхлости, ни запаха склепа. Словно не было толстого слоя пыли, словно здесь были окна, распахнутые в цветущий сад. И это не казалось иллюзорным, неправильным, ложным. Из других предметов мебели в комнате была лишь скамья, изрядно изъеденная жучком. Усевшись, Клеммен ощутил, как проходит беспокойство. Здесь пропал человек. Где именно могло это случиться?

По словам Д., раньше, до того, как здесь возник оазис, здесь обитали отшельники. Жило их здесь не менее десятка, с большими перерывами, и все необычайно почитали ближайшие окрестности того холма, на котором воздвигнут Паррантин. Отчего это?

Клеммен медленно встал. Ему почудились чьи-то голоса. Из-за двери, в которую он не так давно вошёл.

Стараясь не вздымать пыль в воздух, юноша медленно подобрался к двери и замер, вслушиваясь.

Два голоса. Приближающиеся. Ни один ему не был известен. Оба принадлежат мужчинам… хотя нет, второй – не Человек, а Ольт. Подслушивать некрасиво, но…

– …Самый страшный – первый…

– …Как ты сумел отыскать?

– …Всё это ерунда. Чем больше стараешься закрыться, тем сильнее иллюзия…

И – совсем близко:

– Здесь. Давай, посмотрим…

Скрип двери. Клеммен вжался в косяк.

Дверь не открылась. И это – иллюзия. Эхо. Но Клеммен готов был поклясться, что ощутил движение воздуха.

Внезапно комната показалась мрачным местом, где стаями водятся привидения. С трудом сдерживая крик ужаса, Клеммен распахнул дверь и выбежал наружу. Закрыл дверь за собой, прижался к ней, тяжело дыша…

…– Есть сигнал! – воскликнул Д. в этот момент. – Смотрите! Сорок пять метров! Он где-то рядом. Клеммен! – гаркнул он. – Стой на месте! Никуда не уходи!

И побежал, следуя прихотливым изгибам коридора.

Ольт бежал следом.

Но Клеммен ничего не услышал.

* * *

…Перепугался я, откровенно говоря, насмерть. Словно кто-то увидел меня и дал понять, что я тут никому не нужен. Что я лишний в этой комнате… Что должен убираться вон.

Стоял я, стоял, и вдруг слышу другой разговор. Тихий такой. На этот раз голос один. Похоже, читает вслух. Я тихо-тихо оглянулся – никого не видно – и пошёл в сторону голоса.

Жутко здесь. Половина коридоров тёмная, длинная, со множеством поворотов. Это какие же нужно нервы иметь, чтобы вернуться назад, со всеми болтиками на прежних местах?! А ведь Дом неактивный, «спящий». Представляю, каково здесь, когда Дом «бодрствует».

Крался я к повороту, откуда голос доносился, и думал – куда Д. запропастился? Когда он так нужен…

Скорее всего, проверяет мою самостоятельность. Прежде-то он едва не по пятам за мной ходил. Даже неловко было…

* * *

– Что за чудеса? – опешил Д., едва они выбежали к Т-образной развилке. – Только что был его след! Эиронтаи, вы слышали?

– И слышал, и видел, – ольт сжимал в правой руке небольшой трезубец из прозрачного голубоватого камня. – Здесь стоял… постоял и пошёл. Похоже, внутрь заходил.

– Внутрь? – Д. взялся за ручку двери. – Посмотрим.

– Ненгор, – ольт казался не на шутку встревоженным. – Осторожно, это одна из живых комнат… её невозможно усыпить.

Но Д. был уже внутри. Он не заметил, что вековая пыль потревожена чьими-то шагами. Никто не заметил бы, потому что пыль успела улечься, как и прежде. Как и Клеммен, Д. сразу же подошёл к ширме и вздрогнул, увидев очертания тела под одеялом. Замер, прислушиваясь и привыкая к ощущениям.

Музыка.

Едва заметная. Призрачная, как свет гнилушки в темноте. Нельзя заметить, если вслушиваешься – только если не напрягать слух. Занятно! Есть такая штука – боковое зрение. Как насчёт бокового слуха? А? Стоило сосредоточиться на самом себе, как музыка вновь коснулась сознания. Страшная музыка, призрак гениального сочинения, раз услышишь – невозможно забыть. Холодом потянуло по комнате.

Силуэт под одеялом пошевелился. Крохотный комок пыли сорвался с покрывала и бесшумно соединился с пыльным сугробом, окружавшим кровать.

Скрипнула, закрываясь, дверь.

И на Д. накатил страх. Подавляющий, чёрный, от которого лишь одно спасение – бежать как можно дальше, не оглядываясь. Дверь казалась бесконечно далёкой. Вновь шевельнулось что-то под слоем пыли и паутины, отвратительный клацающий звук донёсся из-под покрывала. Музыка становилась всё громче.

Д. словно окатило кипятком. Наваждение схлынуло разом; рядом оказался ольт. Миг спустя Д. обрёл способность слушать.

– …отсюда, – Эиронтаи указывал на дверь. – Вам опасно здесь находиться. Скорее, надолго я его не удержу.

С трудом переставляя негнущиеся ноги, Д. вышел в благословенный полумрак коридора и, как и Клеммен, прислонился спиной к закрытой двери.

– Одна из самых опасных комнат, – заметил смотритель. – Не стоило рисковать.

– Вы правы, – Д. с трудом сглотнул и немалым усилием воли вернул самообладание. – Так… чтоб мне лопнуть! Он снова здесь!

– Поосторожней с такими пожеланиями, – отозвался смотритель, обводя пространство вокруг себя трезубцем, – Зачем искушать судьбу?.. – он указал ладонью направление. – Там. Великие силы… их там двое!

Д. молча ринулся в указанном направлении. Интересно, смотритель говорил серьёзно насчёт комнат, способных исполнять подобные «пожелания»? Может быть, потерявшийся сказал что-нибудь наподобие «чтоб мне провалиться»?

* * *

Дом явно шутил со мной. Голоса раздавались то позади, то впереди. Иногда казалось, что я оглох – настолько неожиданно они обрывались. Были места, где не мог раздаться ни один звук.

Я не заметил, как попал в длинный каменный коридор, пропахший сыростью. Судя по плану, один из окружных путей. Длинный, но соединяющийся в кольцо. Для тех, кто отчаялся блуждать по переходам. Ставить знаки на стенах бессмысленно: Дом обожает переставлять их.

Я прошёл по коридору всего пять шагов, когда что-то скрипнуло и я услышал голос. Точнее то, что попыталось стать голосом. Меня словно ужалили, до того неожиданным был звук.

Оглянувшись, я увидел нечто небывалое.

Отверстие в стене. Оно вело куда-то… но на комнату, которая была по ту сторону отверстия, я смотрел сверху. Голова сразу же закружилась, пришлось опереться о стену.

В помещении за отверстием царил полумрак. На меня смотрел, изумлённо открыв глаза, незнакомый мне человек и не нужно было быть лекарем, чтобы понять: ему, мягко говоря, плохо.

– Помо… гите, – выдохнул он, с трудом шевеля губами. Прыгнуть внутрь? А если отверстие закроется? Надо как-то по-другому. Я подошёл поближе. Если протянуть руку, то, скорее всего, он сможет за неё ухватиться. Рискованное дело, но другого выхода не вижу!

Человеку стоило немалого труда поймать протянутую руку. Потому, что для этого было необходимо приподняться, а он был совсем слаб. В конце концов, он поймал мою руку… и я – инстинктивно – схватил его кисть второй рукой, не то уронил бы незнакомца.

Представляю, как это выглядело со стороны. У стены стоит человек, упираясь одной ногой о край отверстия и, согнувшись немыслимым образом, пытается вытащить кого-то. Ну и положение! Хоть человек по ту сторону и выглядел исхудавшим, весил он немало.

Спина сейчас не выдержит.

Пришлось опереться о другой край коленом. Затем – видят боги, чего мне это стоило – встать на стену, расставив ноги по обе стороны от отверстия. Чем «выше» я его поднимал, тем тяжелее он становился.

Как я умудрился не свернуть себе шею, до сих пор не пойму. Мы вылетели с ним из этого горизонтально-вертикального колодца, как камень из пращи. Меня спасло то, что носком ботинка я зацепился за край, и на долю секунды удержался.

Человек почти не пострадал, даром что ударился о стену. Стало понятно, отчего он был таким тяжёлым: на спине его висел увесистый рюкзак. Не будь он так плох, я бы не на шутку разозлился.

Отверстие никуда не исчезало. Комната была видна не очень хорошо – видны полосы света, просачивающегося сквозь окно, тень от какого-то предмета (стол?)… Я опомнился и позвал на помощь.

Помощь была за соседним поворотом. Когда Д. и смотритель увидели нас, растрёпанных и растерзанных, оба потеряли дар речи.

Смотритель пришёл в себя первым и связался с Академией. Через пятнадцать минут прибудут спасатели, а пока можно заниматься чем угодно.

* * *

– Какое отверстие? – не понял Д. Смотритель чем-то поил незадачливого студента. Судя по состоянию последнего, как минимум неделю он сидел там без пищи, а последние три дня – без воды. Живуч человек, что ещё сказать…

В рюкзаке были «трофеи», вероятно – из места неожиданного заточения. Клеммен протянул руку, но Д. перехватил её, покачав головой.

– Извини. Вначале это осмотрят специалисты, – Клеммен выглядел по-детски обиженным и Д. вздохнул. – Мне самому интересно, но… не положено. Так где это отверстие?

– Да вот же, – Клеммен взял его за руку и указал. Д. изменился в лице.

– Глазам не верю, – он осторожно наклонил голову, всматриваясь «вниз». – Эиронтаи, это, наверное, и есть «спрятанный» дом!

– О чём вы? – ольт стоял прямо перед отверстием, не видя его. – Стена стеной.

– Клеммен, – до Д. начало доходить, – покажи ему, пожалуйста.

Юноша молча протянул руку ольту. Тот некоторое время колебался… руку Клеммен держал, как положено – ладонью вниз, пальцы чуть согнуты. Ольт в итоге решился и, широко раскрыв глаза, замер, отступив на шаг.

– Вот именно, – проворчал Д. – Ну, приятель, – он повернулся к Клеммену, – теперь держись. Скрытый дом искали десятки лет…

– Вот он, первооткрыватель, – Клеммен кивнул на спасённого, который дремал, прислонившись к стене.

– Он попал туда случайно, – смотритель поднёс трезубец к отверстию. Ничего не случилось. – А вы это видите. Подумать только, я ходил здесь почти каждый день!

– Ну ладно, – Д. взглянул на часы. – Пора. Сейчас здесь будет очень людно.

– Постойте! – Клеммен поймал его за рукав. – Я же могу спуститься внутрь!

– Не положено, – Д. энергично помотал головой. – Вначале туда войдут эксперты.

Он направился туда, откуда пришёл. Клеммен, мрачный как туча, последовал за ним.

– Экспертов! – фыркнул он за спиной Д. – Вот так всегда. Находят одни, вся слава достаётся другим.

– Что поделать, – вздохнул Д. – Таковы правила. Не огорчайся: тебя тоже не забудут.

– Послушайте, мы ведь оставили этого… студента! Может быть, перенести его к выходу?

– Не стоит, – Д. кивком указал вперёд. – Эиронтаи присмотрит за ним, а целители скоро будут здесь. Пусть разбираются. Мы с тобой те ещё лекари.

– Это верно, – вздохнул Клеммен, приглаживая волосы.

Эксперты пронеслись мимо, словно стая гончих. Д. и его ученик отступили в тень соседнего коридора. Во многом роль Бюро второстепенна: после того, как причина происходящего найдена, на сцене появляются другие персонажи. Не очень, наверное, честно, Клеммен прав, но – таковы правила!

Хотя порой хочется придушить тех, кто составляет все эти правила и должностные инструкции.

Монастырь Хоунант, Лето 12, 435 Д., 12-й час

– Старый Дом? – Чёрточка выглядел заинтригованным. – Очень интересно. Я проходил Паррантин, три раза – честно говоря, там скучно. Вся эта бутафория… есть две или три комнаты, действительно занятных, но остальное – для маленьких детей.

Д. с трудом сдерживал улыбку. Настоятели этого монастыря славятся снисходительным, мягко говоря, отношением к достижениям других. Чёрточка не исключение.

Они сидели в небольшой беседке, в саду на заднем дворе монастыря, и пили зелёный чай под пение птиц.

– Если вы каждый день можете сидеть здесь, – заметил Клеммен, – то я сменю профессию.

Настоятель улыбнулся и сложил руки на животе.

– Для этого надо всего-навсего стать настоятелем.

– Ну что, У-Цзин, мы договорились? – Д. постучал пальцами по столу.

– Полагаю, да, – монах поправил очки. – Как только наш уважаемый молодой друг сможет уделить мне неделю-другую, я начну занятия.

– Хоть завтра, – пожал плечами Клеммен.

– Договорились, – Чёрточка приподнялся и взглянул в сторону тропинки, что подходила к воротам монастыря. – Это за вами. Было очень приятно поговорить.

И удалился, чуть поклонившись на прощание.

– Я же говорил, тебя не забудут, – поджал губы Д. – Ступай, пока они весь монастырь вверх дном не перевернули.

– Где вас искать? – Клеммен поднялся со спокойствием обречённого.

– Да здесь, наверное. Я Чёрточке тридцать монет проиграл. Надо бы реванш взять.

Усмехнувшись, Клеммен поправил куртку, привёл, как мог, в порядок волосы и направился вниз, по тропинке, обозначенной белой галькой.

Академия, остров Тишартц, Лето 12, 435 Д., 14-й час

На Академию лучше всего смотреть с берега, из порта (как и остров, он сохранил старое имя, Тишартц – «каменный стол»). Впечатляющее зрелище. Несколько десятков зданий, все, как одно, белоснежные, видны и ночью, и днём. Главная башня – с обсерваторией. В северо-западном углу острова у них полигон – для магических испытаний. Тоже своего рода Паррантин. Сам я там пока не был, но Д. и его знакомые рассказывали об этом полигоне.

Строили Академию более сорока лет. Поначалу это кажется странным – давно уже никто не строит так долго. Подлинной причины никто не объясняет. Говорят что-то про тектонику, про силовые линии, про точки равновесия – не понять, шутят отвечающие или издеваются. Но построена Академия на совесть. А уж внутри… бродить там можно несколько месяцев. Не счесть музеев, выставок, учебных помещений… Как-нибудь попрошу устроить экскурсию. Моё звание ненгора, открывает вход за белые ворота, но как-то неловко идти одному.

В этот раз мы переместились через портал, не пришли на своих двоих. Где именно со мной разговаривали, понять было трудно: в комнате не было окон, и поначалу я даже подумал, что меня арестовали. Собеседники выглядели грозными, недовольными, на мои вопросы отвечать не торопились.

Потом я понял, отчего. В кои то веки кто-то попал в Скрытый Дом, и – надо же – не мудрец великий, а неуч, который в магии не понимает ни слова. Последнее – совершенная истина. Нет у меня таланта к магии, никакого. Д. посоветовал не брать в голову, и я стараюсь не брать.

– Проходил мимо стены и увидел, что там отверстие, – повторил я в сотый раз и мой собеседник в сотый раз кивнул, что-то записал. Рядом на столе – неизменный хрустальный шарик в изящной оправе. Записывают… Уже, наверное, десятка два таких записей у них есть, судя по тому, сколько нашлось желающих меня выслушать. Надо отдать должное, и кормили, и поили – язык быстро устаёт, да и воздух здесь застойный. – Заглянул внутрь и увидел человека…

Потом меня разобрало любопытство.

– А тот, кого я вытащил, – спрашиваю, – что он видел?

Маг посмотрел на меня как-то странно.

– Это всем интересно, – ответил он наконец. – То, что он видел, повредило его рассудок. Если мы и сможем вернуть его в норму, он всё равно ничего не вспомнит.

– Послать кого-нибудь на разведку?

– Чтобы безумцев стало больше? Пока не выяснится, что там случилось, никакой разведки.

– Странно, – говорю, – а что известно про Скрытый Дом?

– Только легенды, – отвечает маг и устало вздыхает. – Самым новым из них тысяча лет.

Понятно.

Я ожидал от магистров – или академиков, или как их надо называть – большей смелости, но после подумал, что напрасно. С разбегу прыгать в неизвестное – невелика смелость. А то, что во всех особых местах всегда полно неприятностей, явных или скрытых – известно всему миру.

Когда меня отпустили, было уже темно. Доставили прямиком в Теальрин – деревушка такая, рядом с тем самым монастырём. Для меня там сняли комнату. Д. всё ещё не было.

Устал я ужасно и сразу же лёг отсыпаться. С этого часа я и начал видеть странные сны.

Клеммен, сновидение, ночь на Лето 13, 435 Д.

Про тринадцатое число придуманы самые страшные приметы и истории. До этого вечера сны мне снились редко, были отрывочными, а если оказывались страшными (когда болеть доводилось) – то и вовсе забывались.

В этот раз сон был чётким, цветным, со всеми ощущениями. То, что это сон, я понял не сразу. Оказалось, что я не в состоянии управлять своими действиями. Началось так: открываю глаза и вижу ту самую комнату, из которой несчастного студента вытягивал. Оглянулся…

Ничего страшного. Прихожая. Два дверных проёма; один, по правую руку – без двери. Коридор. Дверь во втором проёме приоткрыта и сквозь щель свет брезжит. Хороший свет, солнечный. Рядом небольшая деревянная лавка, над ней – вешалка. И всё.

Не знаю, ощущал ли я во сне запахи, но если бы та комната была настоящей, там, наверное, пахло бы пылью и старым деревом. Так показалось. Затем я понял, что тот, чьими органами чувств я пользуюсь, вовсе не повинуется моим указаниям. Я хотел выйти в комнату за дверью, а «он» взамен обернулся.

Ещё одна дверь.

Показалось, что из-за неё доносятся голоса. Язык незнакомый, но где-то я его уже слышал. Жаль, не запомнил ни одной фразы.

«Я» сделал шаг к двери.

Прислонился к ней ухом. Услышал сквозь щели жалобную песню сквозняка. Чьи-то шаги.

Дыхание.

Нечеловеческое дыхание. Ровное, мощное… собака, вымахай она ростом с дом, могла бы так дышать. Перепугаться я не успел: ноги стремительно отнесли «меня» назад. И «я» вошёл в комнату.

Обстановка скудная. Деревянная кровать, устланная высохшей травой, небольшой стол (видимо, человек, сколотивший этот стол, плотничал впервые в жизни)… Коврик на полу. Вернее, циновка. Узор на ней – необычный, яркий, легко запоминающийся. Чёрные и белые волнистые линии поверх солнечного диска. Солнце за причудливой решёткой…

Наверное, «я» услышал что-то из-за спины. Дверь, к которой «я» стоял, прижавшись ухом, словно взорвалась. Была – и не стало, только белые брызги во все стороны. Что-то рванулось оттуда – жуткое, кипящее, отдалённо напоминающее очертаниями человеческую фигуру… и я проснулся.

Вовремя. Терпеть не могу, когда меня собираются убивать, даже если это во сне. Понял – уже не заснуть. Побродил-побродил, да вышел на улицу. Деревенька тихая, возле монастыря жить безопасно. Очень кстати. До рассвета оставалось несколько часов, и я направился в ближайшую таверну. Увеселительных заведений здесь невероятно много; кажется, каждая семья владеет хотя бы одной таверной, харчевней или постоялым двором. При обилии паломников это неудивительно. А раз сам настоятель Хоунанта не прочь как следует выпить, то легко представить, как здесь с этим просто.

При всём при том – никаких драк, скандалов, ничего неподобающего. Чудеса, да и только…

Зашёл я в таверну («Резной посох» называется) и понял: не мне одному не спится.

Теальрин, Лето 13, 435 Д., три часа до рассвета

Они оба сидели за дальним столиком – Д. и Чёрточка. Оба были уже изрядно навеселе.

– Давай к нам! – крикнул Д., завидев Клеммена. Тому показалось, что вся таверна уставилась на него. Не каждого приглашают к своему столику такие посетители… Юноша шёл, рассеянно глядя по сторонам (как учил Д.: почти не поворачивая головы, но замечая всё до последних подробностей). Задержал взгляд на ольте в егерских одеждах. Где-то я его уже видел. Точно.

– Ну что, отыграли? – спросил Клеммен, пытаясь отодвинуть стакан, в который ему щедро плеснули вина. Боги милостивые, ну и привычки. Такое вино надо пить по маленькой рюмочке в исключительных случаях, а здесь оно рекой льётся. На Д. не похоже. Он что, действительно пьян?

Чёрточка снял очки и укоризненно посмотрел на благодушного, раскрасневшегося Д.

– Так я и думал, – произнёс он сокрушённо. – Трепло ты, а ещё доктор наук.

Доктор, подумал Клеммен. Каких именно наук? Д. о своих научных званиях не очень распространяется. Читает лекции, знаю, но кто их сейчас не читает.

– При нём можно, – Д. вздохнул и откинулся на спинку стула. – Свой человек. Тем более, ты его учить собрался…

– Да, юноша, – У-Цзин вовсе не казался близоруким. Зачем ему очки? Глядел монах столь же пристально и цепко, сколь и в очках. Только лицо казалось чуть более круглым. – Я бы на вашем месте не стал посвящать вашего уважаемого наставника в личные секреты. Иначе весь мир узнает о них самое большее через неделю.

– А зачем вам очки? – Клеммен ощутил, что Д. готовит ответную тираду. – Вы ведь и без них прекрасно видите.

Монах взглянул на Д., удивлённо приподняв брови. Бородач улыбнулся шире и развёл руками, едва не сбив на пол кувшинчик.

– Верно, – заметил монах. – Наденьте их – вам станет ясно…

– Очки? – Клеммен с сомнением посмотрел на них. Магия, не иначе. Ой, не люблю я магических приспособлений… – Ничего не случится?

– Ничего страшного, – успокоил его У-Цзин.

Отказываться от очков стало совсем неудобно. Юноша осторожно надел их (всё вокруг слегка затуманилось… точно, магия) и осторожно оглянулся. Так, чтобы не привлекать внимания.

Всё выглядело, как и прежде.

Хотя не совсем. На потолке и на полу, едва проглядывая сквозь брёвна, непонятные знаки. Что они означают, Клеммен не знал. Он стал осторожно, не двигая головой, рассматривать всех посетителей… они не менялись, только проявлялись невидимые прежде светящиеся предметы. Кольца, амулеты, прочие украшения… Ага, подумал Клеммен. Вот оно что! Позволяет видеть магическое! Очень полезно. Только зачем настоятелю? По слухам, он и так всё это видит. Если слухи хоть на одну сотую справедливы.

– Как интересно, – произнёс он вслух и решил взглянуть на ольта, показавшегося знакомым.

Чуть не вскочил со стула. Ольта не было видно. Взамен – какое-то размытое пятно, а потом и оно пропало. Клеммен снял очки, поморщился от вставшего перед взглядом тумана, осторожно покосился. Ольт был на месте, веселился в дружной компании.

– Что-то не так? – удивился Д.

– Тот ольт, – Клеммен едва заметно указал движением головы. – За моей спиной, в одежде егеря.

– А, генерал… – Д. взглянул в указанную сторону. – Да, неожиданно. Где я только его не видел. А что?

– Показалось, что он исчез. Постойте, – Клеммен спохватился. – Какой ещё генерал? В такой-то одежде? Бросьте разыгрывать.

– Это не розыгрыш, – Чёрточка надел очки, обвёл взглядом помещение. Дым стоял коромыслом. – Генерал, верно… А зовут его…

– Гин-Уарант, – ответил Д. вполголоса.

Аталлан Веарт, «Вечерний Туман», – произнёс внутренний голос в голове у Клеммена – как всегда, ответ давался либо сразу, либо никогда. «Наэрта почитателей оружия, самая малочисленная, но самая опасная…» Приставка «Гин» означает «тот самый», «всем известный». Иными словами, генерал этот чем-то очень знаменит. Надо же! И почему я не знаю всего? Как его полное имя? Уарант Менавесс анс Аталлан. Вроде был у него брат, но умер, давно уже. Есть ещё… супруга не супруга, но дети у них есть. Ольтийка, одного с генералом возраста, во времена Войн Башен командовала отрядом специального назначения, кодовое имя – «Росомаха». Живёт в фамильном владении генерала. Сам он живёт в Венллене.

– Интересное имя, – отметил Клеммен. – Родом с островов?

– А ты его неплохо натаскал, – покачал головой монах. – Верно, с островов. Как-нибудь расскажу про него.

– Но зачем маскарад?

– Как зачем? – Д. налил себе вина, удивлённо приподняв брови. – Ах да, про это я ещё не рассказывал. Не в настроении я лекции читать. Чё… У-Цзин, может быть, ты?

Монах испепелил Д. взглядом и, откинувшись в кресле, некоторое время размышлял.

– Я мало в этом смыслю, – ответил он наконец. – Это что-то вроде традиции. Или привычки. Или вид развлечений. В общем, для разнообразия. Живут ольты подолгу, иногда меняют профессию. Образ жизни.

– В следопыты – после генерала? – удивился молодой ненгор. – Трудно представить.

– Мне тоже. Я видел и более удивительные случаи. Из градоправителя – в мусорщики, в простые солдаты, в торговцы. Диву даёшься. Да, совсем забыл: то, что он сейчас егерь, не помешает ему вернуться к обязанностям генерала. Подлинная профессия – одна. Остальное… пьеса. Только не в театре, а в жизни.

– Так я и думал, – задумчиво произнёс Клеммен, отпивая из своего стакана. – А жрецы – они что, тоже?

– Не вполне, – вмешался Д. – Там выбор ограничен. Хотя человек с фантазией… – он махнул рукой.

– Не вздумай его «узнавать», – предупредил монах. – Сейчас он не генерал и известен, скорее всего, под другим именем. Называть прежним – весьма бестактно.

– Ясно, – юноша не смог сдержать улыбку. – Насчёт бестактности мне полгода твердили.

– Да, – монах поставил стакан на стол. – Так что случилось?

– Сквозь очки его не видно. Скажите, Ч… Тьфу! – Клеммен осёкся, Д. ухмыльнулся, а монах поперхнулся вином – Простите, уважаемый У-Цзин. Это не может быть иллюзией?

Опешивший поначалу монах снисходительно улыбнулся.

– Да нет, что вы. Сюда под иллюзией не войти. Наверное, вам показалось. В этих очках всякое может мерещиться, поначалу

«Поначалу всякое мерещится», повторил про себя Клеммен, ощутив, что слова вселяют в него беспокойство.

Разговор сам собой перешёл на погоду, на охоту, на состязания и на многое другое. Поразительно, но к утру оба соседа Клеммена по столику казались не уставшими, а наоборот, отдохнувшими и посвежевшими. Как и сам Клеммен.

Подумав, юноша решил, что во всём этом – заслуга вина.

Монастырь Хоунант, Лето 14, 435 Д., утро

– Разумеется, я дам только самые общие указания, – Чёрточка критически глядел на нового ученика. – Подлинное обучение – образ жизни. Я помогу сделать первый шаг, далее – ваш выбор.

Клеммен, ощущавший себя на редкость неуютно в напоминавшей халат тренировочной одежде, принялся неуклюже изображать нападение и оборону. Невольно вспоминая показательные выступления, проходившие здесь чуть менее недели назад.

* * *

– Вот, прекрасное место, – Д. оценил достоинства и недостатки выбранного места. Соревнования проводились на большой, идеально ровной площадке рядом с монастырём. Зрители рассаживались либо на склоне – там самые удобные места – либо где придётся. Хоть до начала было более двух часов, склон давно не пустовал.

– Испечёмся мы тут, – с сомнением произнесла Кинисс, и Д. протянул ей один из припасённых солнечных зонтиков. Клеммен быстро оценил достоинства этой защиты и попросил такой же.

– Кто обычно побеждает? – поинтересовался Клеммен, краем уха слышавший явно приукрашенные рассказы о прошлогодних соревнованиях.

– Здешние монахи, – ответил Д. – Есть несколько упражнений, где до аборигенов им не дотянуться, но таких мало.

– Что за аборигены?

– Зельар-Тона, – ответила Кинисс. – Дальний запад, три крохотных острова. Одни из немногих Людей, которых до сих пор считают дикарями. Но в боевых искусствах им нет равных.

– Почему их считают дикарями?

– Любят использовать луки, копья, – Д. устроился поудобнее, любуясь окрестностями. – Наука, магия и прогресс в нашем понимании им неинтересны. Я бы не стал считать их за это дикарями.

Клеммен промолчал. Дома его учили прямо противоположному. Правда, то было дома.

– Представляю, – произнёс он мечтательно, – сколько лет надо всему этому учиться, чтобы решиться выступить здесь.

– Не забудь, – Д. помахал кому-то рукой – кому, не было видно. – Всё показное отличается от того, что используется в жизни. Ну, как рыцарский кодекс. Всё зависит от подлинной цели.

– Какая ещё может быть цель у боя? – удивился Клеммен. – По-моему, цель только одна.

– И он ещё рассуждает про дикарей, – вздохнул Д., а Клеммен тут же вспыхнул. – Почитай книги. Про дикую природу. Мы не так далеко ушли от животных, как кажется. Иногда достаточно показать силу, устрашить. Физическое устранение соперника не обязательно.

– Начинать войну для того, чтобы произвести впечатление? – Клеммен пожал плечами. – Глупо.

– Начинать войну всегда глупо, – Д. с сожалением посмотрел на своего ученика. – Это признак слабости. К несчастью, так думают не все. Правда, речь не о войне, а о бое. О поединке. Если бы всякое поражение означало только смерть, мир был бы гораздо более жестоким.

Некоторое время Клеммен пытался подыскать возражение, но не смог. Фразы «меня учили другому», в счёт не идут. Мало ли кого чему учили.

– Подумай, подумай, – Д. благожелательно посмотрел на нахмурившегося Клеммена. – Это непростой вопрос. Не ты первый над ним задумываешься. Надеюсь, после сегодняшнего представления ты изменишь мнение о боевых искусствах.

– А кто сегодня выступает?

– Все, кому интересно. Иногда одного дня не хватает. В этом году не все успели подготовить свои команды, к вечеру всё и закончится. О, Чёрточка! Славно, славно… Значит, скоро начало.

– Он тоже выступает?

– А как же! Это один из лучших мастеров…

При этих словах Кинисс пошевелилась, словно собиралась возразить. Но промолчала.

* * *

– Неплохо, неплохо, – приговаривал У-Цзин, глядя, как Клеммен, красный, словно рак, в очередной раз летит кубарем, не сумев увернуться от фантастически быстрого удара. Само собой, удары были условными. – Очень хорошо.

– Мне… так не кажется, – выдохнул юноша, с трудом поднимаясь на ноги. Ему казалось, что по нему прошёлся полк солдат. В полном походном снаряжении. – Мне кажется, что я ни на что не способен.

– Я говорю не о настоящем, – уточнил монах, жестом объявляя перерыв, – я говорю о будущем. Научиться вы можете очень многому, но потребуется воля, время, выносливость. – Лицо Клеммена вытянулось. Чёрточка поднял палец и произнёс поучительно. – Д. должен был сказать: чтобы стать мастером, надо потратить на обучение жизнь. Иногда не одну. И главное: никогда нельзя сворачивать с пути. Каким бы неудачным ни был выбор. Я помогу в пути, но первый шаг каждый делает сам. Только сам.

– Я согласен, – ответил Клеммен после долгого раздумья и вскорости понял, что, возможно, поторопился с принятием решения.

Теальрин, Лето 16, 435 Д., вечер

– А ты неплохо выглядишь! – воскликнул Д., заметив, что в таверне появился Клеммен. Выглядел его ученик так, словно неделю, не переставая, с утра до вечера таскал тяжёлые мешки. – Давай к нам. Отдыхать тоже полезно.

– Это точно, – Клеммен ощущал себя глубоким стариком. Всё ныло, скрипело, болело. Вдобавок, после каждого занятия одежду можно было выжимать. Прошёл третий день, а признаков того, что он когда-нибудь сможет хотя бы немного приблизиться к тому, чем владел монах, не было вовсе. Клеммен был уже готов упасть духом.

– Ничего, поначалу так всегда, – заметил Д. философски. – Ешь давай. Аппетит должен быть зверский.

– Это точно, – повторил Клеммен (ему очень хотелось сказать Д. что-нибудь обидное, но сил не хватало). – Помог бы ещё кто-нибудь вилку держать.

Спустя полчаса появился сам У-Цзин, возмутительно бодрый и довольный жизнью. Клеммен заметил, что тот ни слова не говорит о занятиях. Вообще не упоминает о Клеммене, как об ученике. Должно быть, так положено.

– Винограда в этому году соберём раза в два больше обычного, – сообщил монах, утолив первый голод (Клеммену такого количества еды хватило бы на два плотных обеда). – Невероятно удачный год. По всем признакам. Мне даже не по себе – должно же случиться хоть что-то неправильное…

– Хочешь, устроим заморозки? – ленивым голосом предложил Д. – И никаких проблем с урожаем.

– Я сказал «случиться», а не «устроить», – напомнил У-Цзин. – А устроить нам заморозки… это вряд ли. О подобных мелочах мы позаботились. В общем, принимаю пожелания относительно вина. Могу поставить пару-другую лишних бочек.

– И когда будет готово? – полюбопытствовал Клеммен, ощутив, наконец, что жизнь всё же имеет приятные стороны. Во всяком случае, непосредственно после хорошего ужина такое впечатление легко может сложиться.

– Скоро, – ответил монах, утоляя второй голод. – Лет через двадцать.

– Что?!

– Хорошее вино быстро не сделать, – пояснил У-Цзин, не поднимая глаз.

– Сколько же у вас там бочек?!

– Сотни две, – монах на миг поднял глаза к потолку. – Беда с этими послушниками. Пока научишь следить за вином, две трети непременно испортят. Иногда до слёз огорчаешься.

– Вот, значит, чему вы там людей учите, – покивал головой Д.

– Если человек не в состоянии поставить вино, – монах поднял указательный палец, – и не может заваривать чай – пиши пропало. Не будет такому человеку удачи в жизни.

Тут и Д., и его ученик не выдержали, расхохотались.

– Смейтесь, смейтесь, – пожал плечами ничуть не смутившийся монах, – так всегда. Стоит изречь мало-мальски великую истину, над тобой только потешаются.

Монастырь Хоунант, Лето 22, 435 Д., утро

Не знаю, как это произошло, но в один прекрасный момент мне всё стало удаваться. Произошло это мгновенно. В тысячный, наверное, раз ко мне устремилась сжатая «лодочкой» рука У-Цзина… и вдруг я смог защититься. Не достигнув моего живота, рука скользнула в сторону и монах – как мне показалось – неуклюже свалился. Впрочем, только показалось. Я ещё только поворачивался в его сторону, а он уже стоял в прежней стойке.

Чуть кивнув мне, он выпрямился.

– Ну что же, – произнёс монах. – Превосходно. Ещё раз…

Хоть я и устал, но повторные попытки – не все, конечно – для меня оканчивались успешно. У-Цзин повторил другой удар (названия не помню… что-то там про журавлей), и вновь я смог уйти.

– Отлично, – пробормотал монах, и я от души порадовался. До сих пор мне доставались отнюдь не лестные слова, а порой и побои – не сильные, но весьма унизительные. Как такое можно терпеть годами, не понимаю! Есть в этом какой-то великий смысл, но я не пытался его искать, просто терпел. Терпел и вежливо улыбался, как положено. Чего мне это стоило!

– Перерыв, – решил У-Цзин. – Клеммен, я доволен. Второй шаг, пантвар на вашем языке, происходит со всеми, но далеко не всегда – так быстро. Невероятно быстро. Сейчас тебе покажется, что всё удаётся, всё получается. Не поддавайся заблуждению. Все твои удачи – кажущиеся, как и неудачи. Истина – в самом конце, достичь её невозможно.

– Зачем тогда совершенствоваться? – спрашиваю, в полном недоумении.

– Затем, что можно сколь угодно близко подступить к цели.

Некоторое время мы молчали.

– Если это – иллюзия, то что было раньше? – спросил я, наконец.

Монах пожал плечами.

– Тоже иллюзия. Иллюзия того, что ничего не получится. Кажущееся понятным – иллюзорно. Осознай это, станет намного легче. Ты – в начале пути, и кажется, что на следующий шаг не хватит сил.

– Думаете, будет следующий шаг?

– Разумеется, – он ехидно прищурился. – Я показал, что есть цель. Ты уже не сможешь не замечать её.

С этими словами У-Цзин опёрся о посох и, вскарабкавшись по нему, прыгнул вверх с немыслимым боевым кличем. Посох медленно летел, поворачиваясь, а сам монах, описав красивую петлю (в высшей точке она была в три-четыре его роста), приземлился на землю в боевой стойке. Глаза его при этом сверкали так жутко, что я отошёл на шаг. У-Цзин рассмеялся.

– Это демонстрация, Клеммен. Настоящее владение боевыми искусствами есть способ действовать так, чтобы всё выглядело показным, но таковым не являлось.

– Не всё сразу, – взмолился я. – Я не успеваю запоминать!

– Как знаешь, – пожал он плечами. – Не думаю, что будет время всё тщательно обдумать и осознать.

Он стоял, опираясь на посох, и я вспомнил, что и на соревновании он стоял так же – небрежно, словно рассеянно, чуть улыбаясь…

* * *

Он стоял, небрежно, словно рассеянно, чуть улыбаясь. Он был третьим настоятелем монастыря и поддерживал традицию, выигрывая все до одного состязания по рукопашному бою. Применять магию здесь запрещено. Восемь судей, что сидели вокруг площадки, следили за соблюдением запрета и горе тому, кто осмелится схитрить.

Сначала У-Цзин исполнил несколько эффектных упражнений из школы боя, которой придерживался сам. Потрясало то, как он умел, становиться стремительным и неудержимым, мгновение назад производя впечатление несобранности и неуклюжести. Клеммен, как ни старался, не мог запомнить момента перехода. У-Цзин просто исчезал в одном месте и появлялся в другом. Переставал быть одним, становился другим. И – бесшумность. Лёгкий скрип посоха, шелест одежд и едва различимый звук подошв, касающихся земли.

Затем У-Цзин пронёсся мимо четырёх толстых досок, пара петель удерживала каждую. Монах словно погладил их – восприятие не позволяло уловить скорость – но доски начали разламываться надвое, падать на землю…

После этого настоятель некоторое время ловил стрелы. Из лука и арбалета. Когда он, стоя спиной к лучникам, сумел поймать две пролетавшие рядом стрелы сразу, аплодисменты и восторженные крики не утихали несколько минут…

На этот раз не было показательных боёв. Клеммен был отчасти разочарован, но…

Гонг возвестил, что состязания ещё не окончены.

– Вот он, – шепнул Д., прищурившись. – Я уж начал думать, что он не появится.

На площадке появился человек, с яркой раскраской на лице и руках, одетый лишь в короткую юбочку из стеблей тростника. На вид ему было лет сорок; выражение лица – непроницаемое.

– Таннуара, – пояснил Д. – Один из лучших бойцов нашего времени.

– Зельар-Тона?

– Верно. Не отвлекайся, повторять не станет.

Островитянин двигался совсем иначе. Монах казался неуклюжим и медлительным; Таннуара перемещался точными, экономными движениями. Клеммену показалось, что Таннуара стремится тратить как можно меньше сил. Выглядело непривычно, но, как и в случае с монахом, усыпляло бдительность. Походка Таннуары не выдавала в нём бойца. Создавала иллюзию медлительности.

Обязательные упражнения островитянин выполнил безукоризненно. Разница была в способе: он не ловил стрелы, а перерубал тяжёлым длинным ножом. Как и в случае с У-Цзином, казалось, что руки и ноги оказываются в нужных местах мгновенно. А стрелы словно сами уклонялись от встречи с целью – чтобы миг спустя упасть в пыль, распавшись надвое.

Последний, произвольный номер программы…

В дальнем конце площадки для стрельбы расставили десять условных мишеней – имитации человеческих фигур, изображённые на тонких деревянных листах, каждый – укреплён на шесте. Скрытые в траншеях помощники перемещали цели, не позволяли им стоять на месте.

Шесть лучников выстроились двумя косыми линиями.

Таннуара встал между стрелками и мишенями, на груди его теперь были два перекрещенных кожаных ремня. Ручки коротких ножей, уложенных в гнёзда на ремнях, сияли, словно солнце.

Гонг.

Лучники подняли оружие… и Клеммен, похолодев, понял, что подлинной целью является сам Таннуара. Островитянин обратился в вихрь, несущийся над землёй, в лавину, в нечто, что было невозможно удержать. Ножи один за другим устремлялись в сторону движущихся мишеней, а вокруг густо роились стрелы…

Вновь ударил гонг.

В голове и груди каждой мишени торчало по ножу. Площадка была усеяна стрелами, некоторые из которых были перерублены. Выступавший молча поднял руки вверх, несколько раз обернулся, чтобы все поняли – на нём нет ни единой царапинки.

Клеммен понял, что всё это время задерживал дыхание. Аплодисменты долго не затихали.

– Они целились всерьёз? – спросил он хлопающего в ладони Д.

– Разумеется, – удивился тот. – Это испытание, которое воин должен пройти, чтобы доказать, что он равен богам и стихиям, и может править людьми.

– Так он что – вождь?

– Долго объяснять. Нет. Возможный преемник, хотя и это не вполне точно. Потом расскажу.

Состязания на этом закончились. Клеммен тоже поднялся и пошёл в сторону о чём-то беседующего с судьями Чёрточки. Когда мимо монаха прошёл, невозмутимый, сохраняющий молчание Таннуара, У-Цзин обернулся и молча поклонился ему.

Тот поклонился в ответ – сдержанно, но с уважением. И оба разошлись: монах вернулся к судьям, а островитянин (вокруг которого, как заметил юноша, держалось кольцо пустоты – никто не подходил вплотную) продолжил свой путь.

И тут он внезапно повернул голову, встретился с Клемменом взглядом.

Тот ощутил, что его горло сжала ледяная рука. Таннуара смотрел, не меняя выражения лица. Время замедлило свой бег. Медленнее пошли люди, остановился ветер, опустились и умерли звуки. Взгляд воина не отпускал; юноша ощущал себя, словно жук, пригвождённый булавкой к стене.

Он не заметил, когда Таннуара отвернулся. Как-то сразу всё кончилось. Стало проще дышать, время потекло, как прежде.

– Кого-то увидел? – окликнул его Д.

Клеммен молча покачал головой. Что это было? Судьи по-прежнему здесь, они заметили бы попытку применения магии. Д., ощутил бы что-нибудь. Или Кинисс. Как это понимать?

В конце концов, Клеммен махнул рукой на загадку. Впоследствии он то и дело вспоминал внимательный взгляд раскрашенного в яркие цвета воина и остановившийся мир. Утративший краски, посеревший, зыбкий замерший мир.

* * *

Тем же вечером, прогуливаясь возле склона, в сторону которого стреляли лучники, Клеммен заметил, как что-то сверкнуло среди камней. Зрители, а также местные жители давно уже обыскали все окрестные склоны: подобрали, словно сороки, всё, что могло напоминать об увиденном. Странно, что нашёлся не тронутый «трофей».

Луна светила достаточно ярко, Клеммен сразу же узнал один тех из ножей, что не так давно лежали в гнёздах ремней на груди Таннуары.

Стараясь не дышать, Клеммен осторожно склонился над ножом.

Нож попал в птицу, что само по себе производило впечатление. В ворону. Та, судя по кровавому следу, успела заползти в укрытие, прежде чем жизнь окончательно оставила её. У Клеммена хватило ума не прикасаться к ножу. Он запомнил и тем же вечером зарисовал знак, выгравированный на короткой рукоятке. Под лунным светом она светилась ровным молочно-белым сиянием.

Вернувшись в поселение, Клеммен поведал о находке наставнику.

– Неудивительно, – пожал плечами Д. – Если в ритуальном бою не прольётся ни капли крови, воина ждёт немилость богов. Надеюсь, ты не стал трогать нож?

– Разумеется, – ответил Клеммен, ощущая, что по коже поползли мурашки. Ничего себе правила…

– Отлично, – похвалил Д. – И давай не будем об этом. Мне не по себе от Зельар-Тона и их достижений. Они очень простые, в определённом смысле, люди. Молись погромче, если захочешь встать на их пути.

Монастырь Хоунант, Лето 30, 435 Д., утро

– Довольно, – прервал его У-Цзин. – Ты рассеян, думаешь о постороннем. Перерыв.

– Надолго? – спросил тяжело дышащий Клеммен. Как этот толстяк-монах умудряется загнать его, оставаясь бодрым и невозмутимым?

– Часа должно хватить, – решил монах. – Пять дней до завершения вступительного курса.

– А потом?

– Где же это мой посох? – оглянулся монах, опираясь на посох, что сжимал в левой руке. Клеммен прикрыл рот ладонью и молча поклонился.

– Тебе слишком легко всё даётся, – проворчал Чёрточка. – Жалею я тебя… а зря.

Клеммен поклонился вновь. У-Цзин отвернулся.

– На десятый день осени я буду ждать тебя, – произнёс он, не оборачиваясь. – Что бы ни случилось. Придёшь – продолжим обучение. Пока принимаешь решение, выполняй упражнения, которые успел выучить. Бойцом так не стать, но поддерживать отличную форму – можно.

И удалился.

Клеммен пригладил вымокшие волосы, растерянно оглянулся. Проклятие… ополоснуться, немедленно! В огромной бадье, которую он усердно наполнял каждое утро занятий, воды оставалось ещё предостаточно. Юноша с наслаждением вылил на себя ведро воды, совершенно не почувствовав холода. Хорошо, что на нём только тренировочные штаны – монах предпочитал придерживаться архаичных традиций. Ходить целый час в пропитанной потом одежде… бр-р-р!

Что делать дальше? Лучшим способом вести себя в этих стенах была естественность. Занимайся тем, чем должен или привык заниматься.

Клеммен извлёк из сумки кусок дерева (срезал, следуя указаниям монаха, ветвь с одного из ясеней в крохотном парке на заднем дворе). Добыл нож, и принялся вертеть заготовку, скрывающую неизвестный пока образ.

На ум постоянно приходил Таннуара и его взгляд, приковавший к месту. Что это такое? Меньше всего это походило на случайность. Случайностей, как говорит Д., вовсе нет. Точнее говоря, случайность – это то, о чём ты никогда в жизни не подумаешь. Прочее, раз привлекло внимание, не случайность.

Одно понятно: больше встречаться с раскрашенным островитянином Клеммен не желает ни за какие коврижки.

– Да это же я! – восхитился кто-то за его спиной. Клеммен стряхнул с себя задумчивость и уставился на свои руки. Размышляя о разных разностях, он умудрился вырезать из дерева неплохую карикатуру на У-Цзина. Монах грозно потрясал посохом и выглядел, словно отважный толстенький хомяк. Второй раз, подумал Клеммен ошеломлённо, я что-то делаю, но не помню, как и зачем. Ой, не нравится мне это!

– Можно? – У-Цзин протянул руку. Клеммен молча протянул не вполне ещё законченную фигурку. Чёрточка долго рассматривал самого себя, и в конце концов захохотал.

– Ты ещё и изобретателен, – ответил он, возвращая статуэтку. – Мне ещё никогда не давали сдачи подобным образом. Превосходно, продолжай в том же духе.

Спина успела затечь, Клеммен несколько раз согнулся и разогнулся, чтобы привести её в норму.

– Совсем забыл! – монах хлопнул себя по лбу. – Давно собираюсь показать тебе свой цветник. И всякий раз забываю. Если не возражаешь.

– С удовольствием, – Клеммен с любопытством наблюдал за монахом. Сейчас он приветлив и добродушен, но когда вернётся на тренировочную площадку, его будет не узнать… Тоже своего рода театр. Наверное, чем лучше в нём играешь, тем проще жить, подумал Клеммен, ощущая, как возмущённо ноют уставшие мускулы.

* * *

– Потрясающе, – вымолвил Клеммен совершенно искренне. Под мозаичным куполом (по словам Д., изготовленным из горного хрусталя) находилась горка (должно быть, изображение подлинной горы), на поверхности которой росли крохотные деревья. Собственно цветник занимал периметр купола, и росли там, как понял молодой ненгор, исключительно экзотические растения.

– Этой горы здесь нет, – заметил монах, явно довольный произведённым впечатлением. – Мы все помним её, по легендам… Унэну, моему предшественнику, пришлось немало потрудиться, чтобы воссоздать её образ.

– Как живые, – удивлённо склонился Клеммен над крохотной сосной. Иголки у неё были лишь немногим меньше, чем у полноценных сородичей, а ростом сосенка едва ли в ладонь.

– Они и есть живые, – подтвердил несколько уязвлённый У-Цзин. – Искусство выращивать их известно и здесь, только считается отчего-то тайным.

Клеммен медленно обходил горку, заворожённый необычной иллюзией. Словно он смотрит на подлинную гору, что расположена в километре-другом поодаль. Казалось даже, что по крутым склонам медленно сползают обрывки облаков, рассыпаясь по пути на клочья тумана. Тут он заметил краем глаза какое-то движение и вздрогнул. Садовник (судя по одежде), стоявший к нему спиной, сосредоточенно подстригал небольшими ножницами пышный розовый куст. Монах тоже заметил движение.

– О, как кстати! – просиял он. – Сейчас я вас познакомлю. Смотри, Клеммен, какие чудеса можно сотворить при помощи одного только трудолюбия. Вот кому я обязан таким цветником.

Садовник обернулся, опуская ножницы и приглаживая рукой непослушную прядь волос.

Карие глаза и золотистые волосы ничуть не потеряли в убойной силе.

У-Цзин не заметил, как вздрогнул и онемел его ученик.

– Прошу любить и жаловать. Клеммен, это Андари, превратившая пустырь в храм великолепия. Андари, это Клеммен, мой новый ученик…

Тут монах обнаружил, что речи Клеммен лишился, не только следуя обязательной вежливости.

Очнувшись, Клеммен ощутил, что руки его сами собой опускаются, как положено в подобных ситуациях; тело само собой выпрямилось (вызвав негодующий протест спины), а голова склонилась, что, наконец-то, позволило отвести взгляд от этих глаз.

– Очень приятно.

– Очень приятно.

– Пойду-ка я чай заварю, – неожиданно заторопился монах. – Жду вас обоих в беседке.

– Превосходный цветник, – произнёс, наконец, Клеммен, когда стало ясно, что первым нарушить молчание полагается ему. – Никогда ничего подобного не видел.

Так оно и было на самом деле.

– Здесь много интересного, – ответила Андари. – У здешнего владельца прекрасный вкус.

И повела его по причудливо извивающимся тропинкам. Оранжерея была огромной; кто бы ни был упоминавшийся Унэн, сооружение это он воздвиг с тщательностью и любовью.

* * *

Клеммен неожиданно понял, что имеет дело совсем с другой Андари. В чём заключается разница, он понял не сразу. Облечь понимание в слова удалось и того позже. Здесь, вдали от размеренной суеты Венллена, Андариалл выглядела… свободной. Казалась намного моложе… соответствовала своему возрасту. Не была стеснена ничем. Там, в окружающем мире, она словно находилась под пристальными взорами судей – судей, не прощающих ни одной ошибки. Там она играла совсем другого человека.

Здесь она была иной. «Настоящей», подумал Клеммен, не сумевший побороть немоту до конца. Девушка выглядела так, как и должен выглядеть садовник – одежда местами перепачкана в земле, пыльце и соке растений; руки расцарапаны, причёска далека от совершенства – волосы собраны под шапочку, чтобы не мешали.

И глаза. Без неизменной льдинки на дне. И речь. Она рассказывала разные разности, шутила, искренне гордилась своей работой, время от времени брала собеседника за руку…

…что продолжало удерживать Клеммена в состоянии непрекращающегося забытья. Сладкого забытья…

Прошла четверть часа, но для ненгора она сжалась в одно долгое мгновенье.

…Только когда монах поймал его, направляющегося в сторону беседки, Клеммен осознал, что по-прежнему в тренировочной одежде, а она, как ни крути, мало подходит к моменту. Смущаться было уже поздно, но переодеться всё же стоило. Хотя бы из уважения к чаю.

* * *

– Полагаю, путь сюда неблизкий, – произнёс Клеммен, когда они вышли за ворота монастыря.

Андари вновь стала той, «неправильной». Скованной незримыми взглядами, повзрослевшей лет на сорок. Попробовал бы сейчас Клеммен взять её за руку!

– Неподалёку живут мои родственники, – ответила девушка. – Когда работаю здесь, останавливаюсь у них.

Таэркуад. Это всё, понял Клеммен, что полагалось услышать.

– Цветник просто великолепен, – повторил он в тысячный раз. Тут на него что-то нашло, и он воровато оглянулся. Монах стоял к ним спиной, беседуя с привратником. Очень хорошо! Клеммен извлёк из кармана неоконченную статуэтку, что вырезал сегодня, и на открытой ладони протянул её Андари.

Та осторожно взяла фигурку, повернула из стороны в сторону, тихонько рассмеялась. Позади что-то скрипнуло и Клеммен, вздрогнув, обернулся. У-Цзин заканчивал разговор.

На ладонь его опустилось что-то холодное.

Когда юноша вновь повернул голову, рядом с ним никого не было. От изумления он даже повернулся несколько раз – пусто. Что это было, видение? Если так, то весьма приятное видение. Он поднёс ладонь к глазам, чтобы разглядеть, что ему оставили, как позади послышались шаги. Юноша поспешно убрал предмет в карман.

– Уже ушла? – осведомился Чёрточка. После чаепития вопроса о продолжении тренировок не возникло. Клеммен хотел задать монаху первый из тысячи вопросов… Откуда здесь Андари? Как получилось, что работает именно у него? Часто ли бывает? Знает ли У-Цзин, что они уже знакомы? Когда…

– Я вижу, она произвела на тебя впечатление, – монах явно был доволен. – На меня тоже. Только представь – такой садовник, такие чудеса творит – просто так, из любви к искусству! Да, – вздохнул он, глядя туда, где постепенно остывал закат. – Такое нынче редкость.

И Клеммен понял, что не хочет задавать ни одного из этих вопросов. Не хочет, и всё.

– Передай Д. привет, – крикнул монах вдогонку, когда Клеммен отошёл уже довольно далеко. Настоятель не был уверен, услышали его или нет.