Читать книгу Континент. От Патагонии до Амазонии - Константин Эдуардович Амур - Страница 4

– Ты еще шубу с собой возьми, – усмехаясь, посоветовал Кирилл.

Я собирал чемодан в дорогу.

За окном моей хижины в заросших ельником горах Шварцвальда был октябрь 1996 года.

Руководство психологической школы «Рютте» настаивало на моей практике в институте психоанализа в родном Питере.

Ничего хорошего в этом я для себя не видел.

Перспектива бессмысленной практики в институте, где меня никто не ждал, напрочь портило настроение. Но как студент «Рютте», где я не особо прилежно изучал психологию, обязан был подчиниться решению моих наставников.

Честно говоря, я немного подустал от учебы, и как следствие, последующего получения в будущем диплома специалиста.

Хотелось праздника, путешествий и приключений.

И всего решительно сразу, потому как со своим уплотненным ежедневным графиком учебы и несколькими работами я чувствовал себя одуревшим.

Никакого романтизма!

Этому, а также паре других организационных вопросов и были посвящены спонтанные посиделки с другом, также обретавшимся в «Рютте», но уже заканчивавшим учебу и занимавшимся преддипломной специализацией.

– Есть вариант, – сказал он после обсуждения моей ситуации. – Можешь поехать в Аргентину. Там есть у меня кому тебя принять на первое время. А потом сам на месте решишь, что делать дальше.

Такая возможность перемены моего жизненного статуса рассматривалась нами ранее, как одна из нескольких.

Кирилл в начале года летал в Буэнос-Айрес с целью налаживания персональных контактов с местными практикующими психологами и проведения там семинара по оригинальным психотехникам и практикам, которыми он владел.

К тому же поездка в Южную Америку на достаточно длинный, неопределенный срок влекла меня и по другой причине.

Этот континент манил своей историей, природой, особенностями климата и океанами, его омывающими. Я много читал о конкистадорах, Андах, быте индейцев, кровожадных людоедах и прочей местной экзотике.

– Как назовем операцию? – сразу построжав голосом, сухо спросил Кирилл.

– «Ы», – ответил я.

– За плагиат даже в России теперь наказывают.

– Тогда «Континент», – предложил я и с ходу махнул бокал бургундского.

С получением визы проблем не было – были бы деньги и немецкая прописка, приемом в аргентинском консулате в Кельне я остался доволен.

Сборы были недолгими.

Меня не смущало, что я не еду на практику. Психологи вообще люди с большими странностями, как, впрочем, и их пациенты.

Расстались с другом на углу, недалеко от железнодорожного вокзала Фрайбурга, ближайшего крупного города от нашего учебного центра в горах.

Светило по-летнему теплое солнце, а в душе стоял холодок неизбежных перемен.

Обнявшись с Кириллом на прощанье, дальше каждый пошел своим путем.

Доехав поездом до Франкфурта-на-Майне, я ночью улетел рейсом на Мадрид, где мне предстояло сделать пересадку на другой самолет – до Буэнос-Айреса.

В Барахасе, международном аэропорту испанской столицы, наш авиалайнер при-землился рано утром, а вылет на Аргентину предстоял в одиннадцать вечера.

Мадрид принимал промозглым дождем с туманом, в раннем утреннем сумраке неясно проглядывали корпуса терминалов.

Где-то нужно было убить время.

У меня была шенгенская виза, да еще и отдельно выданная немецкая учебная виза. Недолго думая, я как есть налегке, благо багаж шел своим ходом, подался к выходу из аэропорта. Пришлось долго идти, потому что Барахас аэропорт не из маленьких, но слава Богу не такой гигант как аэропорт Франкфурта-на-Майне.

Пройдя мимо всех контролей, я взял такси и поехал в центр Мадрида погулять, да народ посмотреть.

Побывал у старой ратуши, там и отобедал, найдя ресторан, где говорят по-не-мецки.

Начала вырисовываться проблема с языком.

Вообще то я ехал к знакомым Кирилла, которые говорили по-русски и по-немец-ки. Испанским и английским я не владел абсолютно, и необходимо было как-то перебиться в пути, а потом само собой выучу язык страны пребывания. По крайней мере, так думалось – чистая авантюра, как показало время.

В испанской столице я погулял у королевского дворца Паласио Реаль, большого комплекса старинных помпезных зданий.

Приключения начались позже, когда румяный и довольный, в изрядном подпитии, я попытался вернуться в нейтральную зону аэропорта.

– Сеньор, вы не имели права выхода из нее, – сообщил мне пожилой пограничник по-немецки, видя, что я не понимаю испанского и не пуская меня внутрь.

– Как так? – я страшно удивился и начал тыкать пальцем в шенгенскую визу, доказывая дяденьке свою правоту.

– Вам специально дали учебную визу в Германии, а шенгенскую закрыли. Вы имеете право только на транзит, без выхода на территорию Испании, – продолжал гнуть свое чиновник.

– Когда я выходил в город меня никто не остановил. Я не обратил внимания, что моя шенгенская виза недействительна, – видя, что и чиновник в затруднении, я примирительно произнес. – Да ладно, никуда я не сбежал, у меня скоро посадка. Пусти, дядя!

Пограничник пустил, погрозив пальцем на прощание. В принципе, они тоже были неправы, по-раздолбайству выпустив меня в город через контроль. Потом я не раз замечал, что латиноамериканцы, как и их коллеги из Европы, имеющие латинские корни, не любят проблем и всегда идут навстречу, если ты им не особо досадил.

Уже очутившись в гигантском «Боинге», мне до сих пор не верилось в реальность происходящего. Что я действительно лечу черт знает куда на черт знает сколько времени. Требовалось тотчас стимулировать нервную систему.

После взлета я обратил внимание на шумную компанию молодых людей, отмечающих алкоголем что-то. Меня привлекла их немецкая речь. Разговорившись с одним из парней компании, я узнал, что это группа европейских моряков, следующих на свой пароход в Буэнос-Айрес сменным экипажем.

Еще в аэропорту я купил бутыль любимого «Егермайстера», не одну бочку которого, да «Нобеля»9, я выпил с друзьями в горах Шварцвальда, где, кстати, эти замечательные ликеры и производят.

От моей выпивки моряки не отказались. Мы быстро перезнакомились, как всегда напитков оказалось мало на всех – несколько раз брали еще у стюардов и посылали гонцов в бар на второй этаж «Боинга».

Узнав, что я не владею испанским и английским, мои попутчики призадумались.

– Каждый из нас знает по два-три языка и то бывает мало, – сказал один из ребят, кучерявый, с черными как смоль волосами. – Как ты без языка на работу устроишься? Или если поговорить с кем-то надо?

Он усмехнулся.

– Ты бабу себе найди первым делом, – предложил он. – Я так поначалу и поступал в каждом порту, пока языки не освоил.

Компания засмеялась, видимо вспомнив что-то смешное.

Понемногу все задремали от выпитого и монотонного гула турбин, салон лайнера погрузился в царство спящих, всплывающих в действительность только на прием пищи. Единственным развлечением была медленно ползущая точка самолета по маршруту пути на огромном экране в салоне, да иногда фильмы со звуком через наушники показывали.

Во время полета через Атлантику при раздаче кофе вдруг началась такая болтанка, что чашки с напитком начали летать по салону. Я почувствовал себя как на диком жеребце. Интересно, какой силы нужен встречный ветер, чтобы как щепку бросать трехсоттонный «Боинг»?

На протяжении всего полета за бортом не смеркалось. На мой вопрос стюард ответил, что это связано с вращением Земли относительно движения самолета.

Уже пролетая вдоль побережья Бразилии, я наблюдал в иллюминатор Амазонку, одну из больших рек в мире. Все было прекрасно видно с высоты двенадцати километров. Словно гигантская анаконда она изгибалась черными рукавами, стремясь из джунглей к океану.

Спустя почти двадцать часов объявили посадку в Буэнос-Айресе.

Самолет начал снижаться, медленно теряя высоту. Под нами был залив Ла-Пла-та, на берегу которого и лежал Буэнос-Айрес. Снижаясь все ниже и ниже, я стал замечать на поверхности залива рыбачьи суда, пассажирские паромы, большие контейнеровозы, еще что-то, что глаз не успевал определить из-за большой скорости. Воды Ла- Платы были цвета какао. Это один из самых больших заливов в мире – ширина его достигает около двухсот километров.

Мы помчались над взлетно-посадочной полосой столичного аэропорта Эсейса и под аплодисменты пассажиров сели.

За бортом «Боинга» меня встретило яркое солнце, пригревавшее вполне по-лет-нему. В Аргентине была весна. Я обманул мать-природу, скаканув из осени в лето.

Пройдя все формальности я, по совету Кирилла, подошел к стойке реми́са, местной разновидности такси, но подешевле. Лучше было обратиться к организованному перевозчику, чтобы не обманули дурня-гринго10, к тому же не знающего испанского.

Мне дали степенного сеньора, говорящего по-немецки. Он помог мне донести чемодан и горный рюкзак до машины.

В этот момент из здания вокзала на стоянку вывалила компания моих попутчиков-моряков. Судя по их виду, после приземления они опять добыли спиртного. Кудрявого моряка так просто волокли под локотки двое соратников, а ногами он выписывал занятные полосы на асфальте на манер узника застенок гестапо.

На мгновение взгляд его стал осмысленным.

– Первым делом бабу себе найди! – узнав меня проорал он по-немецки.

Он повторился, но уже из микроавтобуса, куда его грузили остальные.

– Бедные родители, уже с утра…, – сказал на языке Гёте со скорбным лицом куда-то в сторону мой шофер.

Мне почему-то показалось, что он из потомков немцев.

* * *

Такси неторопливо отъехало от вокзала, вливаясь в поток автомашин. Я прильнул к окну – все было внове и очень сильно отличалось от европейского.

От международного аэропорта Эсейса в Буэнос-Айрес шла современная автострада с несколькими полосами в обе стороны. По ней было довольно оживленное движение. Плотной массой неслись легковые автомобили, преимущественно европейских марок, по правой полосе солидно пыхтели тяжелые грузовики и автобусы, между которыми проворно шныряли маленькие грузовички – камионе́ты. Такого разнообразия форм и расцветок сроду не видал. Складывалось впечатление, что каждый автобус или камионету владелец сам сколотил в гараже. До этого нечто подобное видел по телевизору, в передачах про страны Юго-Восточной Азии. И все это гудело, бибикало, пролезало в каждую щель между более крупными собратьями, умудряясь оставаться целым.

Над проезжей частью, на газонах обочины, на проносящихся мимо зданиях, висели громадные рекламные щиты, как всегда призывающие есть, пить, одеваться и наслаждаться самым лучшим за самое святое, что есть у каждого из нас – деньги.

Слева проплыл и остался сзади комплекс больших зданий на живописной лужайке, выполненных явно в азиатском стиле. Как я позже узнал, это была академия таэ-квондо, принадлежащая федеральной полиции Аргентины.

На всем протяжении поездки этажность застройки понемногу возрастала. Если в начале преобладали одноэтажные строения явно пригородного типа, то потом пошли многоэтажные дома, а некоторые и совсем современные.

Мы проезжали Гран-Буэнос-Айрес, громадный мегаполис радиального строения с диаметром около ста километров, двигаясь в его центральную часть, собственно и называемую Буэнос-Айрес.

Удивляло другое.

На плоских крышах всех домов без исключения стояли большие синие, пластиковые емкости с водой. Стояли неприкрыто, без всяких декоративных щитов, могущих их скрыть из эстетических соображений. Выглядело очень непривычно – как лес унитазных бачков.

В Аргентине нет водонапорных башен, а давление в трубопроводах не такое сильное, особенно это касается высотных зданий. Вот для создания нормального давления и ставят накопительные емкости на крышах.

Мой путь лежал в Бельграно, богатый район, расположенный на севере Буэнос-Айреса, где меня ждали господа Беликовы, знакомые Кирилла, и где я мог остановиться на несколько дней для акклиматизации и осмотра столицы. Далее я должен был ехать на юг в знаменитую Патагонию, воспетую в романах Жюля Верна, в усадьбу одного русского сеньора для освоения азов испанского языка и зарабатывания трудовой копейки на первых порах, пока языком не овладею.

Конечно, не возбранялись и путешествия по югу Аргентины, в перерывах между трудами праведными, при наличии свободных денежных средств, или трудоустройство у немцев, во множестве живших в тех краях, но начинать с чего-то осязаемого надо было. Этим чем-то на ближайший год должна была стать усадьба Комарова Виталия Георгиевича, беспартийного, еще крепкого господина годков за семьдесят, живущего бобылем в уединении с двумя взрослыми детьми, и крестьянствующего по мере сил на бескрайних просторах Патагонии.

Такова была вкратце моя диспозиция.

Между тем машина, меня везущая, уже въехала в Бельграно. За окном проплывали чистенькие улицы и овощные лавки, ухоженные дома, многочисленные кафе и бистро на открытом воздухе, с неторопливо беседующей за чашкой кофе публикой. Рай-он по роскоши ничем не отличался от соответствующего района где-нибудь в Мюнхене.

Водитель помог мне выгрузить багаж на улице Эчеверрия у дома из темного кирпича в английском стиле, с отдельной калиткой и дверью на каждого владельца.

* * *

На мой звонок в домофон дверь мне открыли дистанционно, и я поднялся с вещами сразу на третий этаж в просторную гостиную, если не сказать залу, где меня уже ждали.

Владимир Дмитриевич и Светлана Ивановна Беликовы были известными людьми не только среди русской общины Буэнос-Айреса.

Высокий, немного располневший, с длинной окладистой бородой, и худенькая, стройная, с приятными чертами лица, они составляли довольно импозантную пару.

Тепло поздоровавшись, меня отвели в приготовленную комнату через всю квартиру, занимавшую как минимум половину этажа этого немаленького дома.

Разместившись, позвали чаевничать на скромно обставленную кухню, имевшую выход на крышу соседнего здания, где Беликовы устроили настоящий сад и столярную мастерскую для Владимира Дмитриевича.

Помолившись на икону, чинно расселись на лавках вокруг стола.

Беликовы были людьми, воспитанными в старых, русских традициях. Еще детьми их привезли в Новый Свет11 родители, беженцы Второй мировой войны. Монархических взглядов, на дух не переносили коммунизм, являясь радетелями русской культуры, превратив свою гостиную в нечто среднее между библиотекой и музеем русских народных струнных инструментов, деревянной посуды в стиле хохломы и прочих поделок.

Как-то незаметно разговор за столом перешел на политику.

– Константин, а как вы относитесь к монархии? – неожиданно спросила меня Светлана Ивановна.

Я ответил, что никак не отношусь, мол, знаю, что есть еще такое политическое течение в некоторых европейских странах, но как дань традиции, не более.

– Вам надо побольше читать. Здесь полное собрание Солоневича «Народная монархия» и еще пару книг других авторов, чтобы освежить память, – Светлана Ивановна, придерживая стопку книг подбородком, быстро принесла их из другой комнаты.

Я был несколько ошарашен таким напором и вежливо поблагодарил хозяев за предложенные к чтению книг.

На следующий день договорились с хозяйкой дома идти на службу в одну из русских церквей Буэнос-Айреса, расположенную на улице Ну́ньес.

Страшно хотелось спать, а ночью, как упырю, не спалось. Сказывалась разница на семь часов во времени. Хозяева, видя мое состояние, отправили меня покемарить.

* * *

Отстояв на следующее утро службу в русской церкви, я подошел к батюшке. Представившись, попросил благословения.

– Пост закончился. Отведайте местного аса́до, вина, – явно иронизируя, сказал отец Владимир, в миру Владимир Скалон12, потомок старинного дворянского рода.

На службе было совсем немного прихожан, все русские, все друг друга знали.

После посещения церкви на Нуньес Светлана Ивановна сопроводила меня к известному популяризатору йоги Индре Дэви в ее фонд, представлявший собой здание в несколько этажей. Оно находилось в благополучном районе Буэнос-Айреса, где преимущественно проживал средний класс аргентинской столицы.

В вестибюле фонда за стойкой, заваленной буклетами и брошюрами, нас встретил вежливый малый.

Индра Дэви, в миру Евгения Васильевна Петерсон, родилась в 1899 году в Риге на территории Российской империи в русской семье со шведскими корнями. С детства имела тягу к театру, как и ее мать, известная актриса оперетты. Пойдя по ее стопам, Евгения получила соответствующее образование и стала выступать в Санкт-Петербурге на сцене.

Эмигрировав в Германию в 20-х годах, продолжила театральную карьеру в труппе Дягилевского Русского театра, с которым побывала во многих странах.

Проявив интерес к тогда еще малоизвестной йоге, переселилась в Индию. Там она, зарабатывая на жизнь киносъемками в фильмах, училась древней системе самосовершенствования у известного йогина и философа Шри Тирумалая Кришнамачарьи. Получила духовное имя Индра Дэви, была знакома с известными индийскими общественными и политическими деятелями, такими как Джавахарлал Неру, Махатма Ганди и Рабиндранат Тагор. Спустя более десяти лет познания в конце 30-х годов перебралась вместе с мужем-дипломатом в Китай, где открыла студию йоги в Шанхае, заручившись поддержкой жены генерала Чан Кайши.

После окончания Второй мировой войны Индра Дэви вернулась в Индию, став известной на Западе как первый европеец, обучающий йоге в Индии. В 1947 году переехала в США, начав обучать йоге кинозвезд Голливуда. С известностью пришли и деньги.

В конце концов, с 1985 года Индра Дэви обосновалась в Аргентине, открыв спустя три года фонд по популяризации йоге и подготовке инструкторов для работы по всему миру в Буэнос-Айресе.

Молодой человек из вестибюля провел нас на второй этаж здания, где в большой комнате на медитационной подушке сидела маленькая старушка с седыми волосами, аккуратно собранными на затылке в кичку, одетая в золотистые сари, блузу и нижнюю юбку, и разговаривавшая с молодыми людьми, пребывавшими также на подушках.

Светлана Ивановна поздоровалась с Индрой Дэви и окружающими, представила меня.

Разговор шел по-испански, Беликова мне переводила.

В свои 97 лет Евгения Васильевна Петерсон обладала живым и цепким умом, свободно владела несколькими языками, включая русский. Пользовалась заслуженным уважением и авторитетом среди знавших ее людей.

Я ее еще встречал пару раз у Беликовых, когда те устраивали приемы для старых русских, где Индра Дэви даже танцевала в ее возрасте, позванивая золотыми колокольчиками своих сандалий.

Расспросив Светлану Ивановну, как ориентироваться на улицах, чтобы не заплутать, я решил побродить по Бельграно и раскланялся с ней.

Через какое-то время я вышел на широкую авениду, проспект по-нашему, и медленно пошел по тротуару, вглядываясь в лица идущих навстречу людей.

Мне показалось, что я вижу полное смешение рас и наций. Встречались в большом количестве белые – от типов северных до южных европейцев, были и креолы13, мулаты, явные индейцы в национальной одежде, негров практически не было. Я знал, что в этом мегаполисе проживает половина населения страны плюс много приезжих из соседних государств, то есть обретается более семнадцати миллионов душ.

Обратил внимание и на зеленые насаждения. Сразу опознал платаны за их своеобразную пленочную кору, мандарины, невзрачные кусты гранатов, остальное видел впервые. Очень понравилась хакандара́, дерево родом с Индии, все усыпанное нежно-синими цветами, напоминающими большие колокольчики. Кустарники и цветы не смог определить – все было внове.

* * *

День спустя Владимир Дмитриевич повел меня в редакцию газеты «Наша страна» к ее бессменному руководителю господину Кирееву. Газета выходила на очень тонкой бумаге на четырех-восьми полосах, в зависимости от тиража, и была посвящена политике и русским, в России и латиноамериканских странах.

Газета переживала не лучшие времена – проблемы с финансированием, и как следствие – падение тиражей. Раньше, во времена «холодной войны», противостояния советской системы и капитализма, в Аргентине и соседних странах проживала много-тысячная русская община и «Наша страна» была весьма популярным изданием среди русских.

Ситуация изменилась – старшее поколение уходило в мир иной, многие из детей русских эмигрантов не отождествляли себя с родиной предков и не интересовались событиями в России.

После редакции поехал на метро на старое русское кладбище, расположенное об стенку со знаменитой Чакаритой – главным кладбищем Аргентины, да нет, настоящим городом мертвых. Там есть улицы, переулки, дорожные указатели, и фамильные, уходящие вниз многоэтажные склепы вместо домов. Есть и настоящие произведения архитектуры. Для тех, кому склеп не по карману, есть многоэтажная стена с ячейками хранилищ, вроде шкафов для сумок перед входом в супермаркет. Можно абонировать для вазы с пеплом близкого.

Зайдя за Чакариту, я очутился на Сементерио Британико – британском кладбище, где похоронены первые русские эмигранты времен гражданской войны в России. Пройдя по отлично ухоженным дорожкам под большими королевскими пальмами, я склонил голову и опрокинул чарку в поминании лежащих здесь штабс-капитанов и есаулов, купцов первой гильдии и фабрикантов, флотских экипажей, чьими старания-ми строилась Российская империя и коим пришлось умереть тут, на чужбине.

Уже возвращаясь обратно, обратил внимание на открытую со всех сторон харчевню под навесом, расположенную в центре площади, перед входом на Чакариту. Меня привлек невероятно ароматный дым, клубами валивший из этого заведения. Зайдя, уселся за стойку, тянувшуюся вдоль всего длинного прилавка. По другую сторону, у жаровен над углями, ловко орудовало несколько поваров, управляясь с мясом.

Чего тут только не было.

Говяжье мясо на ребрышках, нарезанное поперек на манер длинных полос – аса́до де ти́ро или просто асадо, было главным блюдом. Ни до, ни после Аргентины я не пробовал такого качества говядины из быков, выращенных на круглогодичных пастбищах на всем натуральном.

В ассортименте были также различные жареные колбаски. Ну, и разумеется красное вино в розлив. И все это за очень небольшие по местным меркам деньги – долларов пять. К Беликовым я вернулся сильно пьяненьким и умиротворенным, и, стараясь не гневить судьбу, незаметно скользнув в свою комнату, уже через минуту провалился в безмятежный сон.

* * *

Кирилл рекомендовал мне, для общего представления о моих соотечественниках за рубежом, посетить один русский ресторан в Буэнос-Айресе, располагавшийся недалеко от авениды Санта-Фе.

Я узнал у Беликовых, как мне удобнее туда добраться, и отправился на автобусную остановку.

В Буэнос-Айресе огромное количество автобусов. Разобраться в маршруте для неискушенного иностранца трудно. Мало знать номер маршрута, надо еще знать варианты номера. Это все помечается разным цветом или пишется рядом с номером. И пассажир на остановке, в потоке автобусов, должен безошибочно найти нужный и метнуться к нему, ненаглядному, способному уйти в любую секунду.

Домчав меня до места, полусумасшедший водитель унесся вдаль. Пройдя немного, я нашел вывеску и зашел.

В небольшой, светлой зале одну стену занимали портреты российских императоров и членов их семей. Напротив, у окна во внутренний дворик, находилась барная стойка, за которой пребывал человек. Явно русский, без особых примет, опрятно одетый.

Я поздоровался и сказал, откуда узнал о ресторане.

– Помню, – кивнул головой Сергей, хозяин заведения. – Бывал здесь пару раз.

– Могу пообедать? – спросил я.

– Нет. Мы работаем по вечерам, по предварительным заказам, – томно сказал он.

Тогда я попросил сварить кофе.

– Три доллара, – ответил Сергей.

Попивая у стойки кофе, я увидел на полках, за спиной хозяина, среди бутылок различные призовые кубки по боевым единоборствам.

– Да. Имею черный пояс по каратэ, кун-фу, айкидо, – не моргнув глазом, пояснил он, заметив мой взгляд.

Его ручки не были похожи на руки бойца.

В залу вошла супруга хозяина с маленькой дочкой, которая тащила на руках большого попугая ару.

Мы поздоровались.

– Как жизнь здесь? – спросил я хозяина.

– Замечательно. Вот машину себе купил – «СААБ». Заряженная модель! – оживился он. – В Буэнос-Айресе только у меня и у шефа столичной полиции такая. Пойдем в гараж, покажу!

– Да ладно, не горит, – отмахнулся я.

– А ты себе тачку взял? – спросил он. – Если нет, могу подсказать, где купить. Пойдем, возмешь.

Тут позвонил телефон и отвлек хозяина.

– По дому то не скучаете? – спросил я хозяйку.

– Нам домой нельзя, а то убьют, – ответила дочка, и попугай каркнул, соглашаясь.

Мама молча отвесила дочке подзатыльник и та уткнулась в тарелку с едой.

Я допил кофе, раскланялся и ушел.

Уже много позже одесские братки мне рассказали, что этот Серж кинул серьезных людей на бабки в Ялте и ушел с деньгами за кордон.

* * *

Акклиматизировавшись несколько дней в Буэнос-Айресе, я засобирался в Патагонию. Поблагодарив Беликовых за приют, собрал багаж и подался на центральный автобусный вокзал.

Можно было лететь и самолетом, так быстрее, но хотелось проехаться по земле и увидеть жизнь воочию, природу этой страны.

У территории Аргентины на карте широкий верх с сильно вытянутой вниз сужающейся нижней частью. Ее протяженность с севера на юг больше трех с половиной тысяч километров. Один часовой пояс, климат на севере субтропический, в центре на побережье муссонный, на юге резко континентальный. Население страны составляет тридцать пять миллионов жителей, основная религия католицизм, денежная единица песо.

Центральный автобусный вокзал Буэнос-Айреса или Термина́ль де Омни́бусес был расположен на северо-востоке столицы около железнодорожного вокзала Рети́ро.

Выйдя на одноименной станции метро, я прошел вдоль фасада Ретиро, направляясь к автовокзалу. Справа, напротив Ретиро, возвышалась гостиница «Шератон», а перед ней, в большом сквере, укатанном красным гравием, стояла точная копия лондонских часов Биг-Бэн.

Проталкиваясь в людском потоке, текущем с Ретиро и с автобусных остановок, во множестве находящихся справа, я, наконец, дотащил свой багаж до длинного пандуса автовокзала, идущего сразу на второй этаж. Кроме центральной залы для пассажиров автовокзал представлял собой множество представительств автобусных компаний, в том числе и сопредельных государств.

Меня интересовало южное направление, и я остановил свой выбор на компании «ТАС», достаточно здесь известной. Вся поездка должна была занять сутки, на дистанцию что-то около двух тысяч километров и стоила недорого – пятьдесят долларов, конечно с трехразовым питанием в пути.

Купив билет, я вскоре выехал из столицы на юг.

Мы долго выбирались из городской черты и пригородов, минуя какие-то многоуровневые эстакады, проносясь мимо складов и фабрик. Большой автобус шел очень приемисто, если не сказать быстро. Можно было даже покурить, правда, около водителя.

В Аргентине хорошие дороги и автострады, связывающие города, чего нельзя сказать о городских улицах, особенно на окраинах. В этой стране развита транспортная инфраструктура. Свыше восьмидесяти процентов перевозок осуществляется автомобильным транспортом. Сравнительно дешево автобусом вас перевезут в любую точку страны. Железнодорожный транспорт остался в окрестностях столицы, на Атлантику в Мар-дель-Плата и до города Розарио на северо-запад. Железнодорожный транспорт дальнего следования умер, хотя сами железные дороги кое-где есть, как есть и подвижной состав. В Патагонии действует туристический поезд в районе города Эскель. Паровозы узкоколейки тащат старинные вагоны, как во времена освоения дикого Запада в Северо-Американских Штатах. Есть поезда и на севере Аргентины. Существует и авиатранспорт. В стране полно аэродромов национального и местного значения.

Наконец, мы вырвались на простор и помчались, обгоняя фуры и другую тихоходную мелочь. На протяжении пары часов я не видел машин дорожной полиции и понял так, что правила движения здесь довольно лояльны для водителей, судя по явному превышению разумной скорости всеми участниками движения.

Стюард подал еду и после обеда я задремал.

Проснувшись, прильнул к окну.

После индустриального пейзажа пригородов мегаполиса пошли бескрайние луга. Мы ехали по провинции Пампа, славившейся своим скотоводством. До самого горизонта по обеим сторонам шоссе пасся крупный рогатый скот. Между черными быками важно расхаживали страусы нанду. Иногда мимо попадались загоны для животных. Владельцы этих гигантских пастбищ в десятки тысяч гектаров и неведомого количества голов скота жили в изредка встречавшихся на пути асиендах-усадьбах под раскидистыми рощами, от которых шла дорога к шоссе. Эти семейные кланы скотоводов причисляются к элите Аргентины, экспорт говядины которой является важнейшей статьей дохода этого латиноамериканского государства.

Уже под вечер проезжали провинцию Неукен, за окном стеной стояли виноградники и сады.

Автобус делал редкие короткие остановки. Входили и выходили люди, и мы ехали далее в наступившую темноту.

Сам не заметил, как уснул и довольно хорошо выспался.

Утром картина за окном стала другой. Мы въехали в провинцию Рио-Негро.

Вокруг была степь с бурой, пожухлой растительностью – пампасы. Постоянно дул ветер, гоняя облака пыли, которая лежала на всем, включая проносившиеся навстречу тяжелогруженые грузовики.

Встречались небольшие постройки скотоводов с обязательной ветряной мачтой с пропеллером наверху для подъема из скважины драгоценной тут воды.

– Здесь тоже раньше была трава по пояс, – сказал, кивая на пейзаж за окном, мой сосед – старый немец, едущий в Барилоче.

Мы разговорились с ним от нечего делать.

– Овцы съели всю растительность. Как в Австралии, – продолжил дед. – У одного семейства Бенеттонов больше миллиона голов скота.

Я помнил такую торговую марку, выпускающую неплохие шерстяные свитера.

– Кстати, в этих краях есть один старинный закон, – разговорился немец. – Если мимо стада идет голодный человек и у него нет денег, чтобы купить барана на еду, то он может съесть его бесплатно, убив и зажарив на костре. Главное – повесить снятую шкуру с животного на плетень. Иначе посчитают за воровство.

Местность вокруг стала гористой, местами с выходом на поверхность скальных пород. Автобус замедлил скорость, двигаясь по серпантину шоссе, которое пролегало между уже кряжами и небольшими озерами с чистой изумрудной водой, соединенными рекой.

– На здешних реках есть три каскада гидроэлектростанций, в строительстве принимали участие твои земляки еще во времена Советского Союза, – пояснил сосед.

Я заметил на этих озерах и озерцах плотики и буйки, около которых что-то клали в ящики люди на лодках.

– Что они делают? – спросил я у немца.

– Это инкубаторы мальков форели и лососевых. Вода с гор очень чистая и идеально подходит для разведения ценных пород рыбы, – сказал дед.

Мне вспомнился Шварцвальд и запруды с рыбой на его горных ручьях.

Мы уже вовсю поднимались в горы, с одной стороны была отвесная скала, с другой, как водится – пропасть. Пройдя перевал, открылась долина с видневшимся невдалеке городом, лежащим на берегу большого озера. Через полчаса я простился с моим соседом на автовокзале Сан-Карлос-де-Барилоче и поехал далее.

Автобус все также петлял по серпантину, въезжая из долины в долину. Собственно, мы уже были в Патагонии, но мне надо было конкретно в городок Эль-Больсо́н, находящийся на границе провинций Рио-Негро и Чубут. Осталось проехать сто двадцать километров.

Свое название Патагония, как говорят местные, получила от испанского слова «ля па́та» – стопа, так как первые европейцы в этих краях, встретив местных аборигенов – индейцев, были поражены большим размером их стоп. Я же более склонялся к названию «Потогония» из-за неудержимого выделения пота на тяжких физических работах, которые мне еще предстояло тут совершить.

Наконец, добравшись до Больсона, я вылез около бензоколонки в центре городка и, забрав свой багаж, стал разминать затекшие ноги, высматривая такси.

У меня была бумажка, написанная Беликовым, для водителя такси, чтобы сориентировать оного в правильном направлении.

Проехав на такси еще пяток километров в гору, мы свернули с шоссе и, въехав на лесную дорогу усадьбы – чакры по-местному, через пару минут подкатили к желтому дому с колоннами, стоящему в небольшой ложбине.