Читать книгу Клетка теснее грудной - Константин Евгеньевич Игнатов - Страница 4

Глава 3

Оглавление

В черном как тушь звездном небе брезжила бледная Луна, ее слабое сияние освещало макушки заснувших неподалеку елей и массивное здание вокзала, чем-то похожего на огромную елочную игрушку. Пронзительное пламя фонарей взрывало своей яркостью темноту перрона. Суета испуганных лиц грозной тенью скользила вдоль станции и, обгоняя восточный ветер, захватывала все больше прибывших людей. В воздухе повисла хрупкая нерешительность и небо, будто бы пойманное за хвост, вздохнуло ночным холодом и разразилось мрачным осенним плачем. На и без того тесной территории распустились черные зонтики, они толкались, падали, их уносило ветром и вновь возвращало в родные руки. Повсюду стояла толчея, а неприятные звуки, доносившиеся со всех сторон, смешивались и объединялись в общий гул, похожий на паровозный гудок. Но самым ярким и звучным был окружавший станцию собачий лай, и если бы мы могли подняться в небо над вокзалом, то увидели бы зловещую картину – все входы и выходы были перекрыты людьми в погонах. Неожиданно волной пронесся ропот: «Кругом полицейские». Ширилось ощущение безнадежности, по людской глади пробежала рябь, и напуганная толпа стала взволнованно перетекать от одного края перрона к другому. Кто-то взмолился о помощи, кто-то упал, возле поезда закричал маленький ребенок. Вдруг чей-то хриплый громоподобный голос вспорол воздух: «Тишина!» Взревел рупор, и от этого короткое слово еще несколько секунд звенело в ушах.

– Тишина! – прозвучало снова, и толпа притихла. Когда стало слышно, как тикают часы на здании вокзала, раскатистый голос продолжил: – Согласно новому постановлению Комитета тени и снов, все, вновь прибывшие из других городов пешком, на колесах, по воде или по воздуху, доставляются в отделы комитета для прохождения освидетельствования и выдачи разрешения на нахождение в городе. Все ваше близкие проинформированы. Скоро будут машины!

Голос покряхтел еще что-то невнятное и умолк. Толпа мигом ожила, и в воздухе пронесся странный гул, выражавший не то страх, не то недовольство. Десятки зонтиков вновь поднялись над головами. Какой-то высокий мужчина в коричневом пальто приподнялся на цыпочки, окинул взглядом перрон, нашел глазами массивную арку выхода, и с довольным лицом и стал живо проталкиваться в ту сторону. Вскоре за ним последовали все остальные.

Офа с Кирой только спустились с лесенки вагона, когда хриплый голос объявил о своей власти над прибывшими. Кира сильно напряглась, взъерошилась, словно еж, на ее худеньких руках проступили крупные вены, она поставила два больших кожаных чемодана на землю и нервно поправила чёлку. Офа же спокойно сошла на перрон, неловко зевнула, прикрыв рот рукой, и огляделась, изрядно удивившись всеобщему ажиотажу.

– Боже мой, боже мой! – завопила она. – Какой ужас, какая толпа, сколько людей! Это же просто кошмар! Как нам пройти? – кричала она все громче и громче. – Я возмущена, у меня здесь живут родственники, я должна сейчас же идти! – Офа со своим маленьким чемоданчиком начала протискиваться к выходу, увлекая за собой Киру. – Господин в погонах, вы кто, полицейский? Господин полицейский!

Офа надрывалась и двигалась вперед, ее голос становился увереннее и привлекал все больше внимания. Это продолжалось до тех пор, пока за ее спиной не выросла огромная тучная фигура мужчины с черной бородкой, маленькими, будто что-то подозревающими, глазками, и большим носом с горбинкой. Он был одет в привычный темно-синий костюм, но с эмблемой в виде двух собачьих голов на рукаве, что указывало на его статус.

– Господин полицейский, – продолжила Офа, мгновенно развернувшись к нему, – ну это же сущее безобразие и беззаконие!

Фигура никак не реагировала, молча хлопая глазами, а Офа, будто не замечая пристального к себе внимания, продолжала:

– У нас в этом городе родственники, мы к ним приехали, и нам, уж простите, совершенно некогда заниматься вашими сиюминутными приказульками, понимаете? – она уставилась своими огромными карими глазами на полицейского.

Грузная туша переступила с ноги на ногу и звучным раскатистым голосом произнесла:

– Забудьте про время, родственников и прочие условные связи, которые считали частью вашей жизни. Отныне материя здесь вы, а рубаха – город. И не вздумайте вообразить себя какой-то особенной нитью, забудьте! Чем больше вы так думаете, тем больше провоцируете, чем громче кричите, тем сильнее жаждут задавить ваш голос, как нечто мешающее тишине и спокойствию.

Офа не верила своим ушам, здесь, должно быть, какая-то ошибка. Вдруг, сзади чей-то робкий старческий голос произнес:

– Здесь все равны, но знаменателя общего нет. Запомните: там, где эталоном является похожесть, даже зеркала будут против вас, и вы увидите в них не себя, а лишь чуждое отражение, в которое захочется плюнуть – искаженную данность.

Полицейский грубо схватил Офу за руку, та от неожиданности вскрикнула и попыталась освободиться, но лишь сильнее почувствовала давление влажных пальцев жандарма.

– Что вы делаете? Отпустите! – закричала она. – Кира, Кира, помоги!

Кира, всегда быстро принимающая решения, бросилась с кулаками на фигуру полицейского, но и ее руку чуть выше локтя сжала огромная клешня блюстителя, который потащил обеих женщин к черной полицейской машине, где усадил в кузов на деревянные лавки. Дверца захлопнулась. Кира потерла локоть, затем подняла голову и быстро осмотрелась. Рядом сидела Офа с выпученными от страха и удивления глазами, перед ней, освещенные призрачно-пепельным светом из решетчатого окошка, лежали их полураскрытые чемоданы. Женщины оказались в темном сыром пространстве, окруженном стальными стенами, с неким подобием двери в одном конце и маленькой слабой лампочкой под потолком. Кира снова потерла локоть и крепко стиснула зубы, потом вскочила, подбежала к окну и встала на цыпочки. Она просунула руку наружу, на ее ладонь упало несколько теплых капель – дождь еще шел, – затем вытянулась и прислонила к решетке лицо. Ничего не видно.

Неожиданно дверь распахнулась и внутрь зашли несколько человек с чемоданами. Среди них оказался и высокий господин в коричневом пальто, и женщина с маленьким ребенком, и еще те, что были ближе всех к выходу с перрона. За ними стоял все тот же тучный полицейский. Дверь закрылась, глухо взревел мотор, и машина тронулась с места.

Офа сидела в углу и приглаживала волосы, а Кира металась по фургону, поминутно бросая тяжелый взгляд то на подругу, то на остальных людей, которые, впрочем, также бездействовали. Машина уже несколько раз свернула: это было заметно по лучам света, пробивавшимся то прямой стеной, то косыми стрелами, а то и исчезавшим совсем. Кира несколько раз подходила и к окну, но, сочтя безуспешными попытки что-нибудь подсмотреть из-за дорожной качки и своего невысокого роста, присела на чей-то чемодан. Сидела она недолго, и вскоре подтащила чемодан под окно, уверенно встала на него и, вцепившись мертвой хваткой во влажную решетку, втиснула лицо между центральными прутьями, при этом ее виски оказались плотно сжатыми с двух сторон.

За окном безостановочно шел дождь, мелькали один за другим абсолютно одинаковые пустынные серые проспекты, потом пошли улицы поменьше и переулки, столь же одинаковые. Незначительные различия можно было усмотреть разве что в названиях улиц, да где-то высокие серые дома выглядели поновее, с них еще не сошел блеск плоских панелей на крышах, где-то постарше, и на них едва выделялись пятна приглушенно-песочного цвета. Всюду был одинаковый тротуар – огромные блоки, местами разбавленные редкими крапинкам зелени. Но главное – освещенность! Во всем городе, на каждом шагу, на каждом повороте стояли высоченные фонари, которые заливали едким желтым светом все вокруг: здания, мосты, тротуары и даже подворотни. Кира вспомнила слова Бульбулитко, брошенные как бы невзначай и вроде бы в пустоту: «Как и все в Москве, свет является столь необходимой иллюзией отступления тьмы в угоду свободе, независимости и вечному счастью. Человек, словно мотылек, готов тянуться к горящей лампочке, даже не подозревая, сколько бед сулит ее свечение, когда оно становится до боли жгучим». По коже пробежала дрожь, а в голове крутились фрагменты разговора в купе.

Полицейская машина миновала очередной переулок и подъехала к огромному серому зданию, увенчанному скульптурой крылатой головы. Жандарм открыл дверцу и грозно крикнул:

– Выходим!

Люди зашевелились, взяли свои вещи и медленно потянулись наружу. Последними из машины вышли Офа и Кира. Полицейский недовольно запыхтел, сдвинул густые брови, и подтолкнул обеих к хвосту колонны.

Женщины оказались посреди огромной площади, куда полицейские машины доставляли прибывших в город людей. Всех высаживали и вели к главным воротам, у которых дежурили две массивные скульптуры собак, нагло выставивших напоказ свои острые клыки. У входа в здание стоял высокий человек преклонного возраста, с растрепанными седыми волосами и густыми черными бровями. Одет он был в точности как полицейский, за исключением эмблемы на рукаве – здесь она изображала все ту же крылатую голову.

На площади собралась толпа. Старик окинул взором людей, небрежно махнул полицейским, и дверь комитета открылась. Внутри оказалось чуть менее страшно, чем снаружи. Помещение представляло собой длинный коридор, по бокам которого в стеклянных будках сидели люди в синей униформе. Офа зацепилась взглядом за одного из молодых мужчин, сидевшего в своей прозрачной коробке и что-то строчившего в планшет.

– Смотри, какой красавец! Красавец же, – обратилась она к Кире.

Та посмотрела в сторону, откуда не сводила глаз Офа, но тут же отвернулась и потребовала:

– Не смотри, не смотри на него!

Мужчина отвлекся и, развернувшись в своем кресле, посмотрел на вновь прибывших. Правильные черты юного лица, по-мальчишески симпатичного и приятного, были беспощадно изуродованы широченной фальшивой улыбкой, натянутой как струна между уголками губ. Этот напускной оскал не был сиюминутным проявлением эмоций, а лишь естественной и неотъемлемой частью выражения лица каждого работника комитета: вон невдалеке прошла женщина, повернулась к группе приезжих, и ее лицо показалось лягушечьим из-за растянутых до ушей губ, за ней побежал какой-то маленький мальчик с точно такой же улыбкой, присущей здесь абсолютно всем.

Старик остановился и повернулся к группе. Он молча постоял пару минут, пригладил рукой брови, а затем глухим скрипучим голосом произнес:

– Женская комната направо, мужская налево. Пожалуйста, пройдите туда, вам необходимо сдать тесты на генетические, аллергические и прочие заболевания, а затем пройти процедуру освидетельствования. Встретимся после.

Договорив, он быстро зашагал прочь по коридору. Офа ненадолго замерла в растерянности, но затем, схватив руку Киры, направилась в комнату, более похожую на лабиринт. По всему периметру стояли стеклянные шкафчики, внутри каждого виднелась лишь маленькая полка посередине, да еще одна, на которой лежала тоненькая игла. Офа подошла к первой попавшейся дверце, внимательно осмотрела ее и резко дернула за ручку. Дверца не поддалась. Офа дернула еще раз, не получилось.

– Да, что же это такое? – возмутилась она. – Может, надо надавить? Кира, помоги мне! Ну же, брось чемоданы!

– Не надо давить, – послышался чей-то очень нежный голос из-за спины. – Приложите палец к замку, среагирует на отпечаток.

Офа обернулась и увидела маленькую девушку азиатской внешности, с крохотным носиком и выступающим над ним лбом.

– Простите, я тут работаю, – смущенно залепетала девушка на ломаном русском, – я помогаю, помогаю приезжим. Вы не пугайтесь. Если нужно, кладите вещи в шкаф, и возьмите иголочку, надо пальчик проколоть, а затем вернуть иглу на место. Если вы очень устали с дороги, за поворотом есть душевая.

Кира прищурилась, все здесь казалось ей невозможным, но если предположить, что это лишь сон, коим она, в отличие от Бульбулитко, управлять не могла, то лучше подчиняться появляющимся в нем персонажам. Кира открыла дверцу и достала иголку, а Офа все еще смотрела на девушку, стесняясь. Повисла неловкая пауза.

– Что же это у вас за реальность такая, неужели все должны быть одинаковыми? – наконец задала вопрос Кира.

– Реальность? – переспросила азиатка. – Что такое реальность? Ну вообще-то ее нет, никто не знает, как она на самом деле выглядит. Вы ее ощущаете своими органами чувств, и она существует только для вас. Вот глаза говорят вам, что в городе все одинаково, но, если приглядеться, можно заметить целую кучу разных оттенков, – девушка все так же поддельно широко улыбнулась и, сделав пару шагов назад, скрылась за поворотом.

К этому времени Офа уже успела проколоть палец, немного сконфузившись при виде капельки крови, пренебрежительно бросила иглу обратно на полку, а затем поспешила искать путь к выходу, который, впрочем, оказался совсем коротким – следующая дверь налево, и женщины очутились в просторном зале с прямоугольными колоннами. В центре стоял стол, за ним сидела солидного вида дама с недовольным лицом и через силу растянутыми в непроизвольно-гадкой улыбке губами. Вокруг нее ровными стопками были сложены целые горы папок и бумаг, лежали ручки, карандаши, очки, скрепки – в этом канцелярском беззаконии она была похожа на маленькую мышь, пойманную в капкан ночного шороха. К столу через весь зал тянулась цепочка людей, пойманных в разных концах города, в глазах каждого читались неподдельные страх и растерянность, дополненные невольными мыслями о чувстве удушья. Очередь двигалась крайне медленно, где-то наверху играла скрипка и пел мужской бархатистый голос, сердца бешено стучали.

– Следующий! – пронзительно крикнула женщина за столиком, хотя казалось, что она может только пищать.

Офа с Кирой нерешительно взяли чемоданы и быстро подошли.

Сотрудница комитета бросила на них тяжелый взгляд, в ее нарочито прищуренных глазах будто бы отражалась напряженная тревога, смешанная с горьким привкусом человеческих потерь.

– Ваши имена? – отчеканила она командным тоном, пристально всматриваясь в женщин.

Кира взглянула на Офу, та замялась, но ответила за двоих.

– Цель визита? – вопрос прозвучал как выстрел.

– Мы приехали к родственникам, вот у нее здесь муж работу нашел. Работу, понимаете? – испуганно проговорила Офа, слегка закатив глаза.

– Кем работает муж? – сухо спросила женщина, повернувшись к Кире.

Та, опустив глаза и будто бы немного стыдясь, ответила:

– Говорит, что чиновник.

Женщина отвела взгляд в сторону, с ее лица исчезла маска сосредоточенности, на секунду показалось, что промелькнула тень сочувствия.

– Повернитесь ко мне спиной, – спокойно сказала она, – я поставлю штамп города, после чего вас отвезут домой. Она достала из ящика большую печать, которая слегка светилась синим, и приложила ее к шеям женщин, оставив на них еле заметный след.

– Добро пожаловать в Москву, – она снова улыбнулась.

На выходе из здания уже ждала просторная черная машина, отлакированная и с удобными сиденьями внутри. Возле стоял совсем молодой мужчина с невыносимо печальными серыми глазами и чуть заметной щетиной на лице. Он галантно усадил женщин в салон и тронулся с места, адрес он откуда-то знал.

Опять замелькали улицы, глупые в своем одиноком унынии. Они словно утопали в пространстве, путаясь в собственных тенях. И вновь неуклюжими синими бусинками рассыпались по проспектам люди, замелькали одинаковые рисунки и витрины, деревья и клумбы. Кира устало бросила взгляд на толпу и тут же отвернулась. Офа, не отвлекаясь, смотрела в лобовое зеркало, где иногда на поворотах отражалось скуластое лицо юноши-водителя. И опять захотелось любить, очаровываться, пронзать себя насквозь, кидать восхищенные взгляды над пропастью и знать, что больше эту пропасть ничто никогда не преодолеет. Захотелось дышать осенью и забыть, что эта осень мелькает где-то за окном среди серых бетонных блоков.

Офа подкрасила губки алой помадой, которая была ей очень к лицу. Она обожала красивых мужчин и не стеснялась это демонстрировать. Бывают разные люди: умные, но некрасивые, красивые, но глупые, бывают наделенные и умом, и красотой, либо лишенные и того, и другого. А есть такие, как Офа, у которых красота тесно граничит с пошлостью. Медового цвета кожа на хрупких плечах, четко очерченная талия, змеиная грация, изящные округлости женских прелестей – та фигура, что всегда противоречива. Все эти плечи, формы – Офа не умела их скрывать, и при этом, обладая такими необыкновенными данными, она не казалась мужчинам столь уж привлекательной. Странные фразы, полуобнаженная грудь, хищнические повадки и взгляды – все это мешало и заставляло пошлость одерживать верх над естественной природной красотой. А самое неприятное, что это понимали все, кроме нее самой.

– Вы одиноки? – спокойно спросил юноша после очередного пойманного на себе призрачного взгляда.

– Да, – тихо ответила Офа.

– Так я и думал, – последовала еще более тихая реакция.

Кира была совсем другой: закрытая, тонкая, натянутая словно струна, сосредоточенная на каждой мелочи, похожая на лабиринт, когда открываешь дверь, а за ней еще десяток. Она не привыкла быть в центре внимания, не любила пустых разговоров и новых знакомств, и чувствовала себя на удивление спокойно, закутавшись в одиночество, как в плед. Очень зажатая, со множеством границ в голове, слишком правильная – Кира всегда была очень уверенной в себе, но при этом боялась резких движений и лишних шагов. Она держалась только Офы, при этом, как ни странно, совершенно не одобряя многих ее поступков.

Машина катилась дальше, Кира курила, а Офа безуспешно пыталась флиртовать с водителем.

Наконец авто остановилось возле большого серого дома, местами потемневшего от времени, с поросшей мхом крышей.

– И всегда улыбайтесь, здесь за этим следят! – посоветовал напоследок водитель и быстро скрылся из вида.

– Тебе тоже кажется, что все таксисты безумно одиноки? – спросила Офа.

Затем она нажала кнопку дверного звонка, пытаясь воссоздать в памяти черты лица юноши, которого, впрочем, через несколько минут не стало в живых – за очередным поворотом его машина на полной скорости врезалась в фонарный столб. Было ли это столкновение случайным или спровоцированным, уже никто никогда не узнает.

Клетка теснее грудной

Подняться наверх