Читать книгу Останься со мной - Константин Фрес - Страница 4

– Хорошо, хорошо, хорошо! – примирительно ответил Акула, чуть отпуская руку, дав девушке понять, что не неволит ее. Он готов был сказать что угодно, лишь бы ее не пугать, лишь бы она осталась, и ее ручка осталась лежать на его плече.

Однако, то, что Лера пошла с ним – с ним, с Акулой, после дерзкого знакомства и не менее дерзкого продолжения, – пошла поспешно, почти не скрывая радости, многое говорило об ее отношениях с женихом. Акула мельком глянул за столик – даже Цербер-Анька проявляла какую-то вялую активность, почти не противясь тому, что он пригласил Леру на танец. Глаза дуэньи были усталыми и полусонными, словно американская трескотня и смех порядком ее вымотали, и Анька была по-настоящему благодарна Акуле за то, то он притащился сам и припер с собой Вику, в тот самый момент, когда она готова была пасть и позорно ретироваться, не в силах больше терпеть рыжего жениха.

Вика, Вика… гхм.

Церемонно предлагая Лере станцевать знойное танго, Акула мельком глянули на свою спутницу. Вика была молода и красива, но ей отчаянно хотелось замуж. И не за инженера, и не за слесаря, а за состоятельного человека. Лассе не был ее последним шансом; последних шансах начинают говорить те, кому крепко за тридцать. Но вот сейчас она будто и не заметила, что ее кавалер ее оставил, и с радостью переключила свое внимание на громогласного рыжего. Потом надо будет поинтересоваться у Анри, откуда он взялся, этот несмешной клоун.

А пока все внимание Лере, красавице Лере, богине!.. В руках Лассе девушка двигалась легко и плавно, и тот с запоздалым восхищением понял, что она, скорее всего, училась танцам. Даже посматривая с испугом на своего «жениха», она умудрялась – чисто автоматически, машинально, – своими невероятно прекрасными ногами выписывать па, да так ловко, что Лассе смутился, понимая, что ему-то эти танцевальные ухищрения даются не так легко, как девушке. Придется постараться. Но черт дери, оно того стоило! Лера, томно откинувшись на его руку, даже голову откидывала плавно, выгибая тонкую шейку так неспешно, чтобы все наблюдающие за танцем могли сполна насладиться ее красотой. И он, Лассе, был в первых зрительских рядах.

Ленивый самоуверенный рыжий американец потому и не пошел, что не умел танцевать или не хотел. И девушку он считал своей – даже в чужих руках он считал ее именно своей дорогой и красивой вещью, и самодовольно усмехался, понимая, что на его вещь любуются все кругом.

– Как вышло так, – шепнул Лассе на ухо девушке, привлекая ее к себе, чуть придерживая за обнаженную спинку – и изо всех сил сдерживая себя, чтобы не провести бессовестно и откровенно меж ее лопаток и ниже, ниже, забраться под тонкую шелковую ткань, по подрагивающей гибкой пояснице… – Что вы с ним… вместе? Только не лгите мне про вселенскую любовь. Он, может, всем хороший человек, но симпатии у вас к нему нет.

Наверное, в его голосе проскользнуло чуть больше сочувствия, чем было нужно, потому что Лера тотчас взъерошилась.

– Это не ваше дело! – почти выкрикнула она, и Лассе резко встряхнул ее, внезапно откинул ее на свою руку, заставив прогнуться назад так низко, что ее волосы коснулись пола, а восхитительная ножка выскользнула из разреза, и он с удовольствием сжал ее бедро, удерживая партнершу в откровенной и соблазнительной позе. Мурашки побежали по коже – так приятно было сжимать ножку девушки, чуть поглаживая шелковистую кожу чуть выше резинки чулок…

От неожиданности Лера взвизгнула, ее резкие слова потонули в ее же испуганном вскрике и в аплодисментах зрителей, и она, поднявшись, сопя шумно и злобно, как маленький сердитый носорог, уставилась ненавидящим взглядом в глаза Лассе.

– Так бы и сказали, – беспечно продолжил он, сжимая талию Леры крепче, – что не хотите об этом говорить. Зачем же кричать?

– Вы ведете себя недопустимо!

– Я? Да я просто танцую и пытаюсь с вами поддержать диалог, в чем недопустимость? – искренне возмутился Лассе.

– Вы задаете вопросы о тех вещах, которые вас совсем не касаются! – снова гневно выпалила Лера и судорожно ухватила его за плечи, боясь, что он снова опрокинет ее вниз головой, так, что у нее зайдется сердечко. Но Лассе не стал этого делать; глаза его смеялись, он прижимал девушку к себе совершенно недопустимо – чересчур крепко и плотно.

– А вы иногда делаете совершенно недопустимые вещи, – напомнил он, – так что мы квиты.

Девушка в его руках снова засопела шумно, пряча лицо. И Ласе не понял, злится она больше или испытывает смущения.

– Вы пригласили меня чтобы поиздеваться, – ершисто спросила она, и Акула тряхнул головой – нет, нет!

– Нет, – ответил он, прижимая девушку к себе. – Я пригласил вас потому, что видел, как вам скучно. Потому что увидел, как вам… неприятно сидеть там.

– Откуда вдруг такое внимание к моей персоне? – не менее едко продолжала Лера.

– А что, нельзя? – опасно шепнул ей на ушко Лассе.

Его дыхание опалило ее кожу, разливаясь по венам страстным теплом, и Лера почувствовала его губы на своем пылающем от стыда ушке. Касание было острожным, вкрадчивым, и сначала ей показалось, что он просто склонился к ней ближе, ловя аромат ее духов.

– Что вы такое делаете, – беспомощно произнесла она, вцепляясь в его плечи и млея от его тайной ласки, которую он скрывал даже, пожалуй, от самого себя.

– Ничего, – ответил он, прижимая девушку к себе. – Немного задумался, а что?

– Я думала, – непослушными губами шепнула девушка, ощущая знакомое головокружение от волнения, которое кидало ее в жар, словно вниз со скалы. – Вы будете вести себя опаснее… Но вам, кажется, снова нечем меня удивить.

Акула хмыкнул, изо всех сил стараясь не смеяться в голос.

Девчонка боялась своего жениха; по тому, как она оглядывалась на него, по тому, как вздрагивала, стоило его хохоту донестись до ее ушей, можно было понять – американец строг с ней, если не жесток. Пожалуй, это единственная причина, по которой она пошла танцевать с ним, с Акулой; обольщаться не стоит. Она просто выбрала наименьшее зло.

Но даже в таком незавидном состоянии она находит в себе силы и смелость подцепить его, Акулу. Слабая, трогательно-беспомощная, она колет его булавочными уколами, дразнит…

«Ах ты, девчонка…»

Он с удовольствием прижался носом к ее шейке, слишком откровенно, чтобы этот жест можно было спутать с невинным нечаянным касанием. Девушка, кажется, даже дышать перестала, и тогда… видит бог, он не сдержался, соблазн был слишком велик!

Он прихватил губами тонкую кожу на ее шее, целуя сладко и нежно, и чуть куснул, оставляя красные следы, которые затрутся совсем скоро, через пару секунд. Поцелуй вышел слишком бессовестным, слишком вызывающим, слишком интимным и откровенным, вызывающим желание сильнее, чем тот, первый, в губы, и девушка сбилась с шага, выдохнув так громко и горячо, что этот вздох был похож на предоргазменный сдавленный стон.

– Я не могу отказать себе в удовольствии сделать это, – шепнул он, с сожалением отстраняясь от вожделенной шейке, которую хотелось покрыть такими хищными поцелуями всю, от точеного подбородочка до впадинки меж ключицами, и затереть языком следы зубов и губ. – Все еще не похоже на акулу?

– Пойдемте на место, – пробормотала девушка; в голосе ее слышался страх, и Акула, кинув быстрый взгляд на столик, подумал, что его ласку американец видеть точно не мог. Слишком далеко. Да они и отвернуты от него, он не мог ничего заметить. Однако, девушка боится.

«Бред какой-то, – с непонятной самому себе озлобленностью думал он, провожая Леру на место. – Анька уж точно должна видеть, что тут не все гладко. Мать, отец этой девчонки куда смотрят? Нравится, что какой-то пастух дочку стращает?»

Американец выглядел недовольным; то, что его невеста расплясывала фривольные танцы с другим, ему не понравилось, его водянисто-голубые газа смотрели на Леру недобро, и Акула словно наяву услышал все, что он мог сказать. Он говорил бы о своей исключительности, об оказанной Лере чести, и о том, что он не позволяет ей… это все недопустимо…

Посмеиваясь, Акула уселся напротив американца.

Тот смотрел на Акулу словно на врага, открыто показывая, что Акуле не место за этим столом. Он бы произнес это и вслух, но, кажется, остатки мозгов у него все же были. Истинным хозяином положения за столом был Лось; он угощал, он, по сути, пригласил этого Фреда, или как там его, и потому уж не Фреду решать, кто тут будет сидеть, а кто пойдет вон. Тем более, что самому Лосю, кажется, американец тоже надоел, опостылел. Еще черт знает, что он тут им говорил.

«А ты, значит, пуп земли, – меряя зазнавшегося мальчишку взглядом, с усмешкой подумал Акула. – Развалился, повис на стуле, как смятая рванина, на Вику вон лапы свои свесил, – американец небрежно обнимал девушку за плечи, словно уже давно был с ней закадычным другом, – и чем-то еще недоволен?»

Кажется, до возвращения Лассе и Леры неугомонный Фред рассказывал – хвастался, – то ли своими – отцовскими, – владениями, то ли расписывал свою ловкость и силу во всех красках.

– Что в офисе сидеть, – разглагольствовал он, демонстрируя невозмутимому внимательному Лосю свою пятерню, с натруженной ладонью, с огрубевшими пятнами старых мозолей на длинных растопыренных пальцах. – Это разве занятие для настоящего мужчины? Да, может, я и не заканчивал университетов в Европе, но зато на своей земле я не пропаду, всегда заработаю себе на кусок хлеба.

Лассе мельком глянул на Леру; та сидела напряженная, с подчеркнуто холодным выражением на лице. Перспектива быть запертой на ранчо – вот в этом шелковом платье, в золоченых босоножках, – ей совсем не улыбалась, и все похвальбы жениха ей были неприятны. А он видел, что ее не прельщает простая сельская жизнь; не такой уж он был дурак, этот Фред. Он не мог не понимать, что то, чем он так яростно гордится, Лере совсем не нужно. Но из упрямства и какого-то садистского желания поломать, подчинить себе, он навязчиво повторял раз за разом о том, что тот мир, где он проведет свою жизнь, и его семья – тоже, – и Лера делалась все напряженней, как туго натянутая струна.

– Образование, – веско заметил Лассе, небрежно пригубив бокал с водой, – дает возможности получить что-то больше того, что уже имеешь.

– Больше, – презрительно зафыркал Фред, мотая рыжеволосой головой. – Куда больше?

– Самолет, например, – огрызнулась Анька. Ее похвальба американца достала до печенок, и она призывно посматривала на мужа, моля заткнуть расхваставшегося гостя. Но Лось остался глух к ее умоляющим взглядам, а американец снова презрительно зафыркал, замотав головой, словно поражаясь тупости свих собеседников.

– Сидя в офисе, – веско и снисходительно заметил он, – вы ослабели. Самолеты, автомобили… живой, дикой силы в вас нет. Ни конкурента заломать, ни подчинить себе строптивую женщину… Чтобы знала свое место и слушалась.

Он взглядом победителя посмотрел на Леру снова, и Лассе стало ужасно жаль девушку. Такой прелестный, чистый мотылек… неужто ее запрут в деревне, на ферме с коровами, и будут «обламывать»?

Лось вежливо кашлянул, поправив очки в тонкой оправе на породистом носу, а Лассе, бессовестно усмехаясь, показывая острые зубы, заглядывая своим пронзительным ледяным взглядом едва ли не в душу американцу, без лишних слов протянул ему руку, установив локоть на скатерти.

– Попробуешь? – предложил он. – Поборешь конкурента?

Руки у Лассе-Акулы были чистые, гладкие. Разумеется, физическим трудом он не занимался, лопатой махать ему не приходилось, в отличие от Фреда, у которого ладони заживали после пойманных заноз. Пальцы Акулы, гладкие и длинные, словно выточенные из слоновой кости, ничего тяжелее кия не держали – он был превосходный игрок.

– А давай, – развязно ответил американец, сверкая водянистыми внимательными глазами. – Если я выиграю, ты больше не приблизишься к моей женщине ближе, чем на два метра.

Лассе ослепительно улыбнулся, засмеялся тихонько, все так же внимательно глядя на Фреда. Не дурак американец, не дурак… внимательный, сразу понял, почуял, что между Лерой и Лассе что-то есть. Промелькнуло, сверкнуло.

– Негоже спорить на своих женщин, – припоминая слова брата, сказанные когда-то, ответил Акула. – Но я все же поддержу спор. Если выиграю я…

Конец фразы он замолчал, в его светлых глазах промелькнула угроза, и американец бездумно и горячо вложил свою ладонь в его руку, изо всех сил вцепился, сжимая пальцы.

Если бы он сунул свою кисть в капкан, эффект был бы такой же.

Одним движением Акула не только сломил всякое сопротивление американца – он едва не выломал его руку из сустава, заставив Фреда заорать и завалиться на стол, сбивая приборы и багровея от боли в вывихнутой руке. Акула, пожевывая пластик сыра, секунду смотрел на извивающегося на столе малолетнего идиота; Лось успел лишь поморщиться, недовольный потасовкой за своим столом, а Анька напротив – гаденько посмеивалась, потирая ручки. Поднявшись, все еще удерживая заломанного американца, Акула сунул в рот еще ломтик сыра и, склонившись над постанывающим Фредом, ласково шепнул ему на ухо:

– Тронешь девчонку хоть пальцем – я тебе ноги и руки переломаю, и скажу, что так и было. Покоритель сопливый…

Брезгливо отпихнув от себя поверженного соперника, Акула отступил, одернул пиджак, стряхивая с плеч напряжение.

– Идем, – кивнул он Вике, и та, до того сидевшая тихо, молча, послушно подскочила, словно все это время дожидалась команды. – Спасибо за приятный вечер!

Последние его слова адресовались Лере, которая смотрела на него изумленными огромными газами. Акула нарочно подступил к ней ближе и взял ее руку, бережно, осторожно, словно тонкая кисть могло повредить самое невинное касание. Он поднес ее пальцы к губам и поцеловал их – несколько раз, отмечая с удовольствием, что она вздрагивает каждый раз.

– Прощайте, – произнес он, не смея поднять на нее взгляд. – И всего доброго!