Читать книгу Модест Мусоргский. Повесть - Константин Ковалев-Случевский - Страница 3

Барский дом в селе Кареве не выделялся особенной пышностью – обычная деревянная двухэтажная постройка. Двор, по которому временами пробегали дворняги, бродили гуси, а частенько прогуливался и норовистый боров, разламывавший загон, огорожен был невысоким забором, похожим скорее на частокол. Хозяин, Петр Алексеевич, грозился собак перестрелять, а борова отправить на бойню, чтобы из него, наконец, сделали колбасу. Но когда остывал и переставал сердиться, то отменял свои угрожающие приказы и объявлял всему дому, что намеревается собрать к завтрашнему вечеру гостей и устроить музыкальный концерт, занятие, до которого он был большой охотник.

К следующему вечеру съезжались гости – соседские помещики, их дети, знакомые, и в большой зале дома Мусоргских устраивался музыкальный концерт. Играла на фортепиано в основном Юлия Ивановна. Этим искусством она обладала в совершенстве. Инструмент был приобретен ею давно. Старинной работы, фортепиано славилось своим звуком, и Юлия Ивановна самолично проверяла его состояние перед каждым выступлением.

Так дом Мусоргских прослыл музыкальным. Естественно, что и дети столь увлеченных музицированием родителей не должны были остаться равнодушны к игре на фортепиано. Беда была в том, что старший сын, Филарет, почти не имел ни слуха, ни особых способностей. Однако другой, Модест, любимец, меньшой сын, словно был подарен матушке для душевной радости и упокоения, схватывая буквально все на лету. Слухом обладал отменным, а целеустремленности, усидчивости и увлеченности ему было не занимать.

Батюшка поначалу смотрел на занятия музыкой с умилением.

– Не дурно, не дурно, – говаривал он после того, как в десятый раз выслушивал игранные Модей гаммы. – Ну-с, прямо-таки Филд в раннем детстве.

Его иронические намеки и сравнения с известным английским композитором и пианистом Джоном Филдом, проживавшим в России, первое время никто не воспринимал всерьез. И мог ли кто подозревать, что вскоре намеки станут сущей явью?

Когда же занятия перешли в серьезные упражнения и однажды Модя проиграл к изумлению всех домашних небольшое произведение Ференца Листа, батюшка Петр Алексеевич призадумался.

– Нужно ли, душа моя, – обратился он к жене, – нужно ли гвардейскому офицеру так хорошо играть на музыкальном инструменте? Ну, знает музыкальную грамоту, ну, обучен хорошим манерам. Может блеснуть в свете. И довольно. Меня начинает пугать даже эта чрезмерная увлеченность упражнениями.

– Оставь, голубчик, – ответствовала матушка, – ничего страшного не будет, если Моденька станет хорошим пианистом. На военной службе, о которой ты мечтаешь, это может весьма пригодиться.

Петр Алексеевич не возражал. Но записать сына с малолетства в гвардейский Преображенский полк, в котором служил еще его батюшка, также не запамятовал.

Не знал он тогда еще, что сын проявлял и иные чудесные способности. Впрочем, даже матушка не знала порой всех происшествий, бывавших у Моденьки, когда к нему вдруг приходили на ум музыкальные образы и самые разнообразные мелодии.

На ночь он любил слушать сказки, которые рассказывала няня. Старушка знала их превеликое множество. И не всегда сказки, а разные предания, легенды и истории. Порой, жуткие, после которых и заснуть было нельзя. В такие ночи мальчик вставал с постели и крался по коридору в залу. Здесь в полной темноте, поднявшись на цыпочки, он, приоткрыв пианино, на слух наигрывал мелодии. Успокаивался, лишь когда получалось нечто схожее с его переживаниями и волнениями. Няня, бывало, услышит, прибежит в залу, всплеснет руками и забранится шепотом, чтобы господ не разбудить:

– Ах ты, дитятко мое несмышленое, душенька моя сердешная! И пошто же наградил тебя Господь такою хворобою…

Схватит в охапку и отнесет в спальню.

А еще любил он часами слушать, как поют на дворе бабы после вечерней зари. Особенно во флигеле, в том самом, где он родился и где частенько сиживали за работой пряхи-рукодельницы. Без песни не шло у них дело. Так и пропоют, бывало, целый день. А мальчик – подле них.

– Что же вы, барин, сидите тут? Ведь обедать уже давно кличут. Ищу его, ищу, а он вон где, – причитает няня.

– Сейчас, сейчас, одну еще минуточку, – просит Модя.

– Да мы уж отпели все и работу закончили, – говорят пряхи и, подмигнув няне, встают с лавок, сворачивают рукоделье. Только так и можно было уговорить его пойти обедать.

Более всего запомнились Моде рассказы няни о том, как много веков назад, когда только пришли на русскую землю ордынские полчища, на северные псковские земли тоже обрушилась беда. Двинулись сюда воины свейские и литовские, а к ним прибавились и «лыцари-псы», одетые в железа. Трудно было русской земле в ту пору.

А то, что дом их стоит прямо на берегу древнего озера Жижце, надобно считать знамением, ибо где-то тут неподалеку произошло долгое и жестокое сражение новгородцев и псковичей с литовским войском. Впереди русских богатырей на белом коне стремглав врывался в железные супостатовы ряды благоверный князь Александр. Разбили тогда русичи своих врагов.

– Расскажи еще, няня, об Александре Невском, – просил в который раз мальчик, укладываясь вечером спать.

– Вот ужо сказывала вчера. Лучше сегодня другую историю скажу.

И няня рассказывала о Стрелецком бунте, случившемся в государстве российском во времена, когда стал царем Петр, которого назвали позже Великим. Из стрельцов состояло тогда русское войско, и порешили они посадить вместо Петра другого царя, а вернее, царицу – Софью. Самого же Петра, молоденького и еще несмышленого, задумали убить, для чего и бунт затеяли. А зная, что у Петра не так уж и много войска, поспешили собрать людей по всей матушке России и даже в свободолюбивых псковских землях.

Потому, сказывали, ехал сюда в Торопец стрелецкий посланник с письмом от самой царицы Софьи. Но провидение Божие было, видать, на стороне царя Петра. Ибо ночью, когда гонец переправлялся на лодке через озеро, поднялась большая волна и поглотила и лодку, и стрельца…

Утром, когда матушка будила Модю, чтобы тот готовился к музыкальным занятиям, он, едва проснувшись, обхватывал ее за шею и кричал:

– Матушка, мы сейчас с Александром Невским здесь, на нашем берегу, сразилися с тевтонцами, и мы…

– Это был сон, глупенький, – смеялась матушка и строго выговаривала няне: – Эти истории на ночь надобно пореже рассказывать. Модя очень впечатлителен.

После завтрака мальчик сам, без всякого принуждения отправлялся в залу и по нескольку часов не отходил от фортепиано.

Занятия эти так и остались бы просто любительскими, если б не произошло одно событие, которое в значительной степени повлияло на всю дальнейшую жизнь юного музыканта.