Читать книгу Модест Мусоргский. Повесть - Константин Ковалев-Случевский - Страница 8

Директор Школы гвардейских подпрапорщиков не любил разгильдяев и мечтателей. В его представлении настоящий офицер должен был избегать излишней романтизации жизни, стремиться к трезвому отношению к реальности, но не гнушаться некоторыми вполне дозволительными слабостями, которые для гвардейца-корнета и есть настоящая «школа бытия».

Генерал Сутгоф не любил музыку, за исключением полкового оркестра, да и то лишь тогда, когда нужно было исполнить какой-либо марш на смотре или параде. Но генерал считал себя светским человеком и выказывал иногда свое благорасположение к музыкальному делу. Потому и к дочери своей с детства приглашал учителей. Юнкера Модеста Мусоргского генерал приметил на балу, после того как была исполнена им полька.

– Полковник, пригласите ко мне этого юношу, – сказал Сутгоф после бала заместителю.

На следующий день Модест предстал перед своим высочайшим начальством.

– Послушайте, корнет, – обратился к нему генерал, – я наслышан, что вы берете уроки у самого Герке. Это весьма интересно.

Сутгоф прошелся по кабинету, словно о чем-то размышляя.

– Знаете ли вы, – продолжил он, – что у меня на дому собираются некоторые юнкера Школы, которые пользуются моим особым расположением?

– Никак нет, Ваше превосходительство, – ответствовал Мусоргский.

– Так вот, я бы желал и вас видеть в числе этого избранного круга. Прошу быть в эту субботу у меня. И по возможности, не забудьте присочинить что-нибудь на фортепиано к сему случаю. Вы меня понимаете?

– Да, Ваше превосходительство.

– Вот и хорошо. Ступайте.

В субботу у Сутгофа собрались несколько юнкеров. За столом в гостиной присутствовала семья генерала. Среди родственников выделялась его дочь, почти ровесница Модеста. Посреди небольшого застолья, впрочем весьма сдержанного и не столь пышного – все-таки авторитет директора Школы не позволял особенно сходиться с учащимися – генерал объявил:

– А теперь, господа, пригласим к инструменту наше новое дарование – корнета Мусоргского. Он нам кое-что наиграет. Не правда ли, корнет?

– Я готов, Ваше превосходительство.

– Ну что вы, Модест, у меня дома можно без чинов и званий. Вы здесь свой.

Модест сыграл несколько разученных ранее пьес, затем перешел к польке, под которую все стали танцевать. Затем он немного поимпровизировал.

– А теперь – в четыре руки! – сказал генерал и под аплодисменты подвел к смутившемуся Модесту свою дочь.

Развернули ноты. Сыграли несколько произведений. Всем очень понравилось.

С тех пор Модест стал постоянным гостем в доме Сутгофа, а про его игру пошли по школе всяческие шутки и анекдоты, которые очень ему досаждали, но вскоре стали привычными и даже в некотором роде лестными.

Бравада кутежами и всяческими фатовскими проделками и развлечениями в Школе существовала всегда. Напроказить где-нибудь, выкинуть какой-нибудь номер на балу или в собрании, о котором после ходили бы слухи и анекдоты, считалось определенным достоинством. А уж амурные похождения занимали особое место в рассказах юных корнетов. Выдумок на этот счет было великое множество.

Вот почему даже сам генерал Сутгоф, видя страстное увлечение Модеста не только музыкальными занятиями, но и всяческими науками, и в первую очередь историей и философией, нередко замечал ему:

– Мой друг, ежели вы будете так усердствовать, то я не ручаюсь, что из вас выйдет настоящий офицер. Равняйтесь на ваших товарищей, иначе вы останетесь в хвосте.

И Модест равнялся. Так же, как все, участвовал в вечеринках. Так же, как другие, частенько не готовился к занятиям. И лишь способности и хорошая память спасали его от неудач. Кутежи не мешали ему познавать предметы. Он схватывал все на слух и даже, не успев подготовить урок, отвечал, к изумлению одноклассников, вполне сносно, что и позволяло ему слыть в числе лучших учеников Школы.

Корнетам особенно благоволил сам Император Николай Павлович. Он частенько посещал Школу и встречался с ними. На одном из парадов отметил худощавого юнкера, стоявшего посреди строя.

– Ваше имя, корнет?

– Модест Мусоргский, Ваше Императорское величество.

– Каков ученик? – спросил Николай у стоявшего рядом генерала Сутгофа.

– Исправный, Ваше величество. Успевает во всем, да к тому же имеет музыкальные успехи и поет в нашем церковном хоре.

– Ну что ж, я весьма доволен. Желаю успехов на вашем поприще, – сказал царь, слегка похлопав Модеста по плечу.

Известие о неожиданном внимании Императора тотчас облетело Школу. Дошел слух и до священника Кирилла Крупского, преподававшего Закон Божий и руководившего школьным церковным хором.

– Благодаря вам, Модест, наш хор прославился и стал известен самому государю, – отметил он во время одной из репетиций.

Отца Кирилла юнкера звали не иначе как корнетом Крупским. Считали его за своего и весьма любили.

Модест пел в церковном хоре, и часто разговаривал с его руководителем о древнерусской музыке, интересовался строем древнего церковного пения. Необычность строя греческой музыки привлекала его внимание. История не только православных, но и католических песнопений притягивала своей многовековой таинственностью, удивительно строгой преемственностью, непривычным порой строем.

Отец Кирилл поощрял увлеченность юноши. Именно он познакомил его с духовными хоровыми произведениями выдающегося русского композитора Дмитрия Бортнянского. Так ученик изучил, о чем он позже сам напишет в письмах, «композиции Бортнянского и некоторых других еще менее древних наших композиторов духовной музыки». Священник давал юнкеру разные ноты, которые достать было непросто.

Постепенно Модест начинал осознавать законы пения, связанные с уже воспринятыми им законами инструментальной музыки. Сочетание слов и мелодии, музыки и текста создавали, по его мнению, особенную атмосферу, более влияли на сердечное восприятие, нежели пьесы, пусть даже и исполненные хорошим ансамблем или оркестром.