Читать книгу Желание исчезнуть - Константин Куприянов - Страница 4

Утром в понедельник Андрея вызвали к редактору. Он с трудом заставил себя идти. Все выходные он плохо спал и ничего не делал, только курил «Северные», а когда они кончались – выходил на улицу и покупал новую пачку. Выходить довелось трижды: утром и вечером субботы и утром воскресенья, и все разы город был укрыт плотной полярной ночью. Он знал, что где-то в полдень далеко на юго-востоке, меж заводских труб, круглосуточно выбрасывавших потоки серого дыма, пробивается солнце, подсвечивает дно облаков, крыши домов, серебрит окна, тускло отражается в поверхностях машин. Но уже через пару часов снова наступают сумерки, и затем стремительно падает темнота.

Свои «Северные» он курил прямо в комнате, игнорируя истошный хозяйкин стук. Он вдруг осознал, что ни один поезд не уходит из городка обратно в Москву с пассажирами, а значит, шансов, что его выселят, не так много, и просто перестал её слышать, позволяя едкому дыму пропитывать одежду, бельё и книги на полках.

Сейчас, когда он отправился к редактору, то прыснул на себя одеколоном, потому что въедливый запах забился глубоко в одежду и воскресное проветривание (весь вечер он запрещал себе курить) уже не выручало.

Кабинет редактора заполнился книгами и журналами, на столе появилось два монитора, окна занавесили чёрной шторкой, так что никакие следы короткого зимнего дня больше не могли проникнуть сюда. Редактор сменил костюм, но остался верен коричневым тонам. Он снял очки и поглядел на гостя раздражённо. Андрею чудилось, что он может заклевать его в любую секунду. Он покорно остановился в дверях.

– Присядьте.

Андрей присел и опустил глаза на стол.

– Как продвигается работа?

– Я только начал.

– Вот как? Во сколько вы приходите на службу?

– В девять утра.

– Мне кажется, если ваш рабочий день начинается в девять утра, то приходить надо хотя бы в восемь тридцать, не так ли?

– Да, вы правы, – автоматически согласился Андрей. Он не помнил, когда именно решил соглашаться со всем, что говорит редактор.

– Вам, похоже, не слишком нравится наша газета, – заметил редактор.

– Я прошу прощения, но я до сих пор не знаю, как могу к вам обращаться.

– А что, вы с коллегами не обсудили мое назначение? – удивился редактор.

– Я не общаюсь с коллегами.

– Почему?

– Не нужно, – простодушно признался Андрей и угадал, что редактору это понравилось. Тот усмехнулся.

– Понимаю такой подход, хотя я бы ожидал от журналиста, что его больше будет интересовать происходящее вокруг.

– Я сдаю тексты для трёх коротеньких колонок по триста слов каждая, – сказал Андрей, – для этого объёма не обязательно сильно интересоваться делами коллег.

– Что верно, то верно. Меня зовут Сергей Владимирович. Вам, может быть, любопытно узнать, что я назначен сюда временно и в скором времени у вас будет настоящий редактор?

– А вы, стало быть, ненастоящий?

– Моя специальность – это настроение людей, – неожиданно сообщил Сергей Владимирович. – Мне было поручено выяснить, в каком состоянии находится редакция и как долго может функционировать. Проведя проверку и ряд бесед, я обнаружил, что прошлый редактор не исполняла свои обязанности должным образом. Поэтому я её отстранил. Сейчас я смотрю, как работают сотрудники газеты, чтобы понять, не нуждаемся ли мы в других перестановках.

– А, то есть грядут увольнения, – безразлично подытожил Андрей.

– Возможно.

– Ясно.

В кабинете повисла тишина. Андрей всё так же не поднимал глаз.

– Вас действительно это не беспокоит или вы слишком подавлены? – поинтересовался редактор.

– Подавлен? Нет, я в порядке.

– Вы пахнете куревом, а прежде, кажется, не курили.

– Я курил… пару лет назад.

– И зачем начали снова?

– Чтобы занять себя в промежутках пустоты.

– Долго длятся эти промежутки?

– Всё время, что я не занят газетой.

– А разве ваши новые друзья не заполняют часть этой пустоты?

Андрей вздрогнул и посмотрел на него. Оказывается, на носу у редактора снова были очки, и он глядел заострившимся любопытным взглядом хищной птицы.

– Может быть, – неопределённо сказал Андрей, – но мы не так уж близки. Я не общался с ними с того вечера, как они прибыли.

– Очень опрометчиво. Ведь вы взяли на себя поручительство за них. Ответственность.

– Не знал, что вам это известно.

– Настроение, – вкрадчиво, почти ласково повторил редактор, – не забыли? Я специалист по настроениям. Я бы хотел, чтобы и мои подчинённые, и все жители городка, особенно временные, были в хорошем настроении. С вами у меня, кажется, происходит какая-то беда.

– Беды нет, – поспешно заверил его Андрей.

– Тогда вам стоит быть повеселее. И присматривать за своими друзьями. Все мы здесь понемногу присматриваем за вновь прибывшими. И вы не исключение. Это стандартная взаимопомощь между горожанами, понимаете?

– Кажется, понял.

– Надеюсь на это. Если вы поняли, то я напишу в своих отчётах, что с вами можно продолжать работать, и новый редактор оставит вас на вашем месте. Это не так плохо, учитывая, что в городе всего одна газета.

– Это чудесно, – ответил Андрей.

Они некоторое время молчали, и он задавался вопросом, надо ли что-то рассказывать о том, что он увидит, «присматривая» за вновь прибывшими? Следует ли говорить о каждом их шаге или только о чём-нибудь подозрительном? Или, наоборот, это проверка его молчаливости?..

– У вас остаются вопросы?

– Пожалуй, нет.

– Хорошего вам дня, Андрей. Не забудьте прислать материалы для номера в срок.

Андрей не помнил, как оказался на своем месте. Короткий переход по коридору вывалился из памяти, и через пару часов, прокручивая разговор с редактором, он начинал сомневаться, наяву ли это происходило. Тем не менее он решил не навлекать на себя недовольство шефа и вечером позвонил в справочную. Выяснив номер телефона Петра, он тут же набрал и предложил встретиться.

– Как здорово, что ты объявился! Мы уже нервничали! – воскликнул тот.

Связь была довольно скверной. Все пользовались городскими стационарными аппаратами. Казалось, звук целую вечность проходит по проводам под давлением тонн снега.

– Что у вас тут интересного в городе? Ты вроде как уже местный! – сказал Пётр.

– Ничего не знаю. Давайте просто встретимся на площади и погуляем.

– Холодно гулять, – резонно заметил Пётр. – Я видел объявление, у вас открылась выставка современного искусства в музее. Как насчёт этого? Немного ярких красок посреди зимы не повредит!

Андрей согласился. Сразу после работы он купил «Северных» и встретил своих знакомых у здания музея.

– Ужас, какая холодрыга, – сказал Пётр, – ты уже привык?

– Ага.

Они разделись в слабо освещённом гардеробе и купили билеты на выставку. Было написано, что она приехала из Москвы.

– Получается, ехала примерно в одно время с нами, а открылась только сегодня, – заметила Олеся.

– Да уж, никогда бы не подумал, что уеду из Москвы в чёртов городок, чтобы смотреть на московскую выставку, – рассмеялся Пётр.

Выставка занимала семь залов, они осмотрели ее довольно быстро. Андрей шёл позади своих знакомых и пытался определить, каково их настроение, чтобы доложить редактору и чтобы тот отвязался от него и оставил на работе. В любом случае он собирался сообщить, что настрой у них отличный и всё в порядке.

Тем временем парочка весело болтала, обменивалась впечатлениями, читала пояснения возле картин и особо не обращала на него внимания. Андрея это вполне устраивало. Сам он не видел никакого смысла в картинах, тем более основная их часть была совершенно бессюжетной.

– Ты знаешь, что Олеся тоже художник? – спросил Пётр, когда они очутились в последнем зале.

– Ну что за глупости ты говоришь! Конечно, он не знает. – Олеся покраснела, поправила волосы, на мгновение отвела взгляд с полуулыбкой. Андрей слабо усмехнулся. – Не обращай внимания, – сказала она, – я просто рисую для себя и друзей.

Андрей подумал, что она только изображает стеснение и на самом деле гордится своим увлечением.

– Вы тоже рисуете нечто подобное? – спросил он.

– Почему это ты на «вы»? Давай-ка общаться по-товарищески!

– Хорошо. Ты тоже рисуешь вот это? – Андрей показал на ближайшую картину. На его взгляд, она была не имеющим смысла смешением бледных сине-голубых красок на болезненно-сером фоне. Называлась она «Зима».

– Мне нравится современное искусство, – призналась Олеся, улыбнувшись, – но нет, я обычно занимаюсь другим творчеством. Мне, например, близок символизм начала двадцатого века.

Пётр почему-то усмехнулся и отошёл к другой картине. Они последовали было за ним, но, сделав пару шагов, остановились.

– Я тебе как-нибудь покажу, над чем сейчас работаю. Это было единственное, что они мне разрешили забрать с собой.

– А что, были какие-то ограничения?

– Оказывается, они не хотели, чтобы мы забирали с собой слишком много. Декор был ограничен одним предметом. Мне пришлось раздаривать все свои работы накануне отъезда.

– Не знал о таком, – признался Андрей.

– А ты много знаешь о городке вообще?

– Особо ничего не знаю. Меня просто привезли сюда, дали комнату и работу. И все вокруг говорят, что мы скоро вернёмся в Москву.

– Вот как? Ну, судя по количеству людей, которых вывозят, не так скоро. – Улыбка пропала с её лица, теперь она говорила даже немного ожесточённо. Казалось, ей причиняет боль этот разговор. – Ведь нас везли не сюда, – вполголоса проговорила она, – а в другое место. Здесь, говорят, уже некуда подселять, и людей везут дальше на север, уже чуть ли не к океану. И конца этому не видно. Они, по-моему, хотят вывезти пол-Москвы, а может, и всю, – она перешла на шёпот. – Ты не представляешь, как это страшно выглядит там! Пустые улицы, пустые дома… Зачем они это делают? Ведь войны нет. По крайней мере, если верить телевизору. Зато куча денег тратится на то, чтобы развеять народ по этим снежным пустыням…

Он невольно поежился, вспоминая о Лене. Она ни за что не хотела уезжать, клялась, что останется любой ценой. Что, если прямо сейчас они насильно выкорчёвывают её из привычной жизни, заставляют выбросить любимые вещи, картины и мчаться на вокзал, пугая бряцающей на пороге столицы «угрозой»? Андрей на мгновение отчетливо увидел её искажённое болью и обидой лицо.

– Эй, вы как? – Пётр коснулся его плеча. – Что, Леська всё за свое? Конспирология?

Андрей не смог сразу ответить, просто покачал головой, пытаясь выдавить из себя улыбку. Олеся спокойно ответила вместо него:

– Просто делимся мыслями об этой эвакуации. Повезло нам, что оказались в одном и том же месте. Хоть какие-то знакомые. Представляю, как тебе было странно тут одному в первые дни.

Андрей благодарно посмотрел на неё, и она кивнула ему так, словно между ними установилось некое тайное ото всех понимание.

Они стояли перед огромной сферой, выложенной из кусочков зеркала. Автор использовал неоднородные осколки, взятые, видимо, из разных источников; поверхность из-за этого была неровной, узкие полоски ржавого металла разъединяли массивный овал на части. Сфера отражала лица и предметы с сильным искажением: одна сторона увеличивала, другая уменьшала, третья уродовала и так далее. Тем не менее даже в них можно было угадать себя. Пётр с женой отошли в сторону, а Андрей застыл перед экспонатом, который был им же самим. Он подумал, что больше доверяет этому рассечённому на десятки чешуек образу, чем собственному тускнеющему представлению о себе. Человек, приехавший сюда вместо него настоящего, больше походил на кучу осколков: они умеют выполнять все прежние функции, но перестали быть соединены какой-либо целью.

Он провёл рукой вправо, потом влево: сфера ответила движением зеркал-чешуек. Он попытался вспомнить, каким последним проектом занимался для журнала. Оказывается, прошло уже не несколько недель, а месяца три или четыре. Было лето, жара. Они носились по городу взмыленные, в машине сломался кондиционер… Это касалось фармацевтической мафии: несколько фирм сговорились и разом подняли цены на ряд лекарств и их аналоги – подобное сплошь и рядом происходило в той прошлой жизни, но никто не обращал внимания, потому что люди, имевшие вес в этом обществе, обычно были здоровыми и сильными, а больные и слабые никого не интересовали, их голос не пробивался через бюрократию и коррупцию.

Андрей замер, замерли и чешуйки отражений. Казалось, вокруг стало темнее. Он оглянулся и увидел, что ни его друзей, ни других посетителей в зале нет. В углу только безмолвно стоял смотритель. Он походил на птицу – длинношеюю озёрную утку, насторожённую близким присутствием человека. Он стоял к Андрею вполоборота и, кажется, глядел на него боковым зрением, немигающим чёрным глазом. «Почему все они в этом чёртовом городке походят на птиц?!» – подумал Андрей.

Смотритель зашагал вдоль стены, и его походка тоже напомнила птичью: он шёл медленно, чуть отбрасывая ноги, его седая голова качалась вперёд-назад, а чёрный стеклянный глаз впился в Андрея. Дойдя до конца стены, он щёлкнул выключателем, и верхний свет в зале потух. Теперь действительно стемнело. Подсвеченными остались лишь экспонаты. По остальным залам прокатилась волна таких же щелчков, и тьма распространилась по музею. Однако по-прежнему никто ничего не говорил. Подождав ещё немного, Андрей отвернулся к единственному экспонату, который его тронул.

Так что там было в этом расследовании?.. Они ездили из одного конца города в другой: на склады продукции, по аптекам и домам престарелых – и говорили с самыми слабыми и незащищёнными. Они написали отличный, громкий, кричащий материал, от которого в любом другом мегаполисе мира не посмели бы отмахнуться. Но на следующий день после выхода номера Москва проснулась неизменно спокойной и равнодушной, и никакой политической или социальной реакции не последовало.

Он припомнил лица выпускающего редактора и девочки-студентки, помогавшей собирать материал. На этих лицах были только смертельная усталость и равнодушие – две отличительные черты москвича. Они уже тогда знали, не сговариваясь, что всем будет всё равно. Ничего не изменится, но они получат зарплату, а журнал – колонку и инвестиции. Движение колеса, таким образом, будет продолжено, хотя больше всего на свете ему необходимы остановка, смазка, отдых…

Андрей попытался почувствовать то же, что он ощущал после выхода его последнего материала (хотя тогда он ещё не знал точно, будет ли этот материал последним): волнение, страх, надежду на изменения?..

До закрытия музея было ещё полчаса, его до сих пор никто не поторапливал. Но он был последним, кто покинул здание. Пётр с женой вышли из музейного ресторанчика и вопросительно взглянули на него.

– Засмотрелся.

– А ты тоже любитель? – спросил Петя. – Олеся во всех поездках тащит меня на современное искусство, и я каждый раз спрашиваю: «Чем оно тебе так нравится?»

– А я отвечаю: нравится тем, что я могу додумать каждую деталь. Могу додумать название или, наоборот, обойтись без названия и всё равно прекрасно представить и понять, что изображено. А ты, Андрей?

– Мне понравился один экспонат. Мы стояли там перед тем, как вы ушли. Сфера с зеркалами.

– Да, интересно, – безразлично сказал Пётр.

– Давайте чаще видеться, – предложила Олеся.

Андрей кивнул.

– Вы живёте на Юбилейном?

– Да, нас поселили с ещё одной семьёй… Они нас ненавидят, мы только приходим туда спать. Там двое детей и муж с женой. Не могу их винить, – Олеся покачала головой, – но надеюсь, это скоро прекратится. У меня места в шкафу было, кажется, больше, чем там в нашей «половине». Да слушай, это даже не половина!

Андрей подумал, что ему ещё повезло с его каморкой. На мгновение в нём проснулся порыв предложить им подселиться к нему. Но потом он одумался и закурил свои «Северные», чтобы заполнить чем-нибудь наступившее молчание.

– Знаешь, я бы у тебя одолжил, если ты не против, – вдруг сказал Пётр.

– И я. Ты не обидишься?

– Нет-нет, берите, разумеется. Тут совсем не на что тратить. Будем тратить на них, – Андрей усмехнулся.

Когда его знакомые сделали по первой затяжке, поднялся ветер, и снег начал заметать их фигуры.