Читать книгу Жернова времени - Константин Кураленя - Страница 9

Глава 8.

ПРЕВРАТНОСТИ ВОЕННОЙ СУДЬБЫ

– Посовещались мы с ребятами и решили: «Положит нас всех этот джигит, как пить дать положит», – рассказывали мне разведчики историю моего чудесного спасения. – И решили мы идти сразу к генералу. Знаем, мужик он толковый, зазря нашего брата солдата в обиду не даст. Вот и пошли. А генерал кликнул адъютанта и говорит: «Отмени-ка, братец, все дела, поеду справедливость наводить». А ты дрыхнешь. Генерал усмехнулся и говорит: «Теперь вижу, что не виноват, спит как младенец. Учитесь, сынки, как должен вести себя настоящий герой- разведчик». Ну а дальше ты всё сам знаешь.

– Вперёд! – поддал я лошади шпор, и мы помчались догонять взвод.

На душе было радостно и светло – есть всё-таки в жизни справедливость. Нагнали мы своих почти на окраине Смолы. Лейтенант попытался взбрыкнуть, но авторитет генерала был непререкаем. Мои конвоиры во всех красках передали мой с генералом разговор и его приказ.

Подошли к Смоле.

– Предлагаю галопом проскочить село, – остался верен своей тактике командир взвода. – Пока немцы очухаются, если они там есть, то нас и след простынет.

Я рассмотрел в бинокль село и план не одобрил. Лейтенант скрипнул зубами, но промолчал.

– В селе почему-то подозрительно тихо, а время три часа дня, – обосновал я своё мнение. – На дворе август месяц, а несколько хат нещадно дымят трубами.

– Ну и что? – скривил губы лейтенант.

– Самогон гонят, факт, а для кого? – посмотрел я на него. – Так что я предлагаю сделать следующее.

Выслушав меня, горячий горец вынужден был согласиться. И через несколько мгновений три кавалериста, нещадно нахлёстывая коней, устремились к крайней избе.

Тишина. Через пять минут ещё тройка всадников прорвалась к той же избе. А когда на окраине леса появилась третья тройка, немцы не выдержали. Взревели двигатели мотоциклов, и со всех сторон к избе, где были разведчики, покатились мотоциклы. Прикрывая своих, мы открыли ураганный огонь из пулемётов. Немцы кинулись под прикрытие домов. В это время разведка благополучно вернулась под лесное укрытие.

Самое главное, что в перестрелке не погиб ни один разведчик. Был лишь один раненый, и кто бы ты думал?

– Да ну! – не удержался я от усмешки.

– Вот именно! Лихого лейтенанта ранило в пах.

– Ой-ой-ой! – поморщился я и хитро подмигнул рассказчику. – Давай, Паша, за высший суд.

Теперь каждый вечер мы с земляком полегоньку налегали на коньячок.

– А давай!

Мы выпили, крякнули, и Павел продолжил:

– Беру командование взводом на себя, и просёлками пытаемся оторваться от преследования. Местности не знаем, прём наобум и попадаем в какой-то капкан, окутанный тремя рядами колючей проволоки. Половина взвода рубит шашками проволоку, а вторая половина отбивается от мотоциклистов. Так и ушли без потерь. Лейтенанта сдали в полевой лазарет, и к генералу. Доложил всё честь по чести. В общем, от генерала я вышел командиром взвода и до самого ранения так им и командовал.

– Послушай, Жора, – неожиданно прервал свой рассказ лихой разведчик, – у меня тут дельце небольшое образовалось. Давай завтра договорим.

– Не вопрос, – улыбнулся я.

Сегодня дежурила Танюша, и я прекрасно понимал, что у парня за дело. Пашка ушёл, а я лежал и бездумно смотрел в потолок. Спать не хотелось, да и сколько можно? Целый день щекой подушку мнёшь, да ещё и ночью. Рядом с кроватью послышался шорох.

– Паша, ты? Чего так рано?

– Слушай, Жора, мы тут с Татьяной в клуб собрались, – прошептал Павел. – Хочешь, давай с нами, там и подруги её будут.

– Так она же дежурит?

– Ещё с вечера подменилась. Ты же слышал, меня переводят.

А что, чем не времяпровождение? Всё не лежать, да на потолок глазеть.

– А одежда?

– Ну ты даёшь!

И действительно, чего это я, с нами же медицина.

– Я с вами, – ответил я твёрдо.

В клубе была лекция о международном положении, а затем танцы. Мичуринск военной поры – это большая лечебница Красной армии. Здесь располагалось пятнадцать госпиталей и эвакопунктов. Поэтому военных в зале было достаточно.

– Не забывай про патруль! – Шепнул я разведчику.

«Война войной, а человеку требуется нечто большее», – думал я, глядя, как в зале с нулевой температурой под хрипящие аккорды старого патефона, тесно приникнув друг к другу, кружат пары. Но через час в зале надышали так, что можно было снимать шинель.

Пашка с Татьяной постоянно куда-то исчезали, а я стал объектом для внимания двух её подружек – серьёзной Веры и смешливой Тамары.

– Товарищ орденоносец, почему не приглашаете девушек на вальс? – кокетливо поинтересовалась Тамара.

А я к своему стыду, как дитя своего времени, вальс танцевать не умел. Молодёжь семидесятых – восьмидесятых активно налегала на танго и всякие быстрые «дёр- галки» типа «шейка».

– Рана, – многозначительно покосился я на гипс.

– А мы аккуратно, – хихикнула Тамара. – Мы очень нежные. Правда, Веруня?

– А, была не была! Разрешите? – галантно склонил я голову, приглашая молчавшую до сих пор Веру.

Девушка благосклонно кивнула головой, и мы пошли в круг. В это время какой-то шутник переставил иглу на другую мелодию, и в зале зазвучала кадриль.

«Твою мать!» – выругался я про себя. Если вальс я мог ещё как-то сманеврировать, кадриль для меня была тёмным лесом. «Что, орденоносец, влип?» – ехидно поинтересовался внутренний голос. Этот гадёныш молчал только во время боёв, а когда в мире было спокойно, он начинал выёживаться. «Наши не сдаются!» – ответил я и очертя голову ринулся в вихрь танца.

В скором времени девчонки так меня закружили, что я взмолился:

– Что у нас ещё в программе, кроме танцев?

– А что бы вы хотели, товарищ старшина? – скромно потупила глазки Тома. – Мы девушки скромные, и мамы нам ещё не всё разрешают.

– А, может быть, для героя-танкиста сделаем исключение? – отвела взгляд в сторону Вера.

– Не знаю, не знаю, – пожала плечами девушка. – Как просить будет.

– Вы это, девчонки, – пересохло у меня в горле. – Здесь у нас спирт имеется.

«Коньяк-то, идиоты, выдули», – подумал я с запоздалым сожалением.

– Может, посидим где?

– Не знаю, не знаю, – томно потянулась Тома. – Если только у Веры, у неё мать сегодня в ночную смену. У неё и патефон есть, и пластинки хорошие.

– Все идём к Верке, – услышав окончание разговора, вмешалась вынырнувшая из толпы Татьяна, – танцы до утра!

– Товарищи бойцы, – встретил нас морозный вечер бодрым голосом начальника патруля. – Ваши документы и увольнительные удостоверения.

Мы переглянулись, придётся ночевать в комендатуре. А так всё хорошо складывалось! И откуда их черти принесли? И убежать не убежишь, оба полукалеки.

– Живее, старшина! – видя, как я левой рукой пытаюсь расстегнуть пуговицу на шинели, повысил голос начальник патруля, молоденький ещё совсем лейтенант.

– Послушай, лейтенант, – попытался что-то сказать Пашка.

– Обращайтесь на вы! – Голос паренька едва не сорвался на фальцет. – Вы много себе позволяете, фронтовики!

Всё ясно, у парня сложился комплекс неполноценности по отношению к фронтовикам.

– Товарищ командир, им завтра уезжать, – пытаются уговорить несговорчивого лейтенанта девушки.

– А гражданских я па-ап-ра-шу отойти в сторону! – вращая белками глаз, важно раздул щёки лейтенант. – Приличные девушки не вешаются на всех подряд.

Патрульные смущённо отвернулись в сторону. Парни понимали, что лейтенант усугубляет.

«Ах ты, паразит малолетний!» – взорвался я и неуловимым движением приложился левой рукой к его шее.

Лейтенант обмяк и опустился на снег. Краем глаза я отметил, что Пашка не растерялся и зафиксировал одного из патрульных. Ну а второго успокоил уже я. Хотя по правде говоря, пареньки не очень-то и брыкались.

Глядя на наши манипуляции, девчонки возбуждённо повизгивали. Через десять секунд патруль, вольготно вытянув ноги, сидел, облокотившись спинами о стену клуба. Табельное оружие стояло рядом. Ни дать ни взять бойцы на привале.

– Отдохните, ребятки, – поправил я на голове лейтенанта ушанку. – Смотри не простудись.

– А теперь ходу! – засмеялся Пашка.

– Так ты же настоящий разведчик, – говорил на бегу он, – научишь приёмчику, я такого ещё не видел.

– А успею?

– Завтра с утра.

Квартира у Веры оказалась очень даже ничего. Оказывается, её отец был видным профессором-мичуринцем. А сейчас вместе с институтом он выехал куда-то в Азию. Мать работала в одном из госпиталей врачом.

Девушки развели спирт малиновым вареньем, и получилось что-то вроде крепкого пунша.

– За победу! – дружно звякнули мы хрустальными бокалами.

Сыр и копчёная колбаса оказались как нельзя кстати. Девчонки давно отвыкли от таких деликатесов и смотрели на стол с обожанием и восторгом.

– Мальчики! – сложив под грудью руки, прошептала Тома. – Стол накрыт, как в раю? Неужели так кормят наших воинов?

– Воинов кормят не так изысканно, – скромно заметил я. – Мы обоз немецкий раздавили, а там рождественские подарки от их фройляйн. Не пропадать же добру. Вот коньяк только разбился. Бутылки стеклянные были.

Таня сверкнула на меня озорными глазами, но ничего не сказала.

– А насчёт рая, скажу иначе, – воодушевлённый молчанием Татьяны, пошёл я в наступление. – Рай я вижу вокруг стола. Как это прекрасно, когда уставшие в тяжёлых боях воины могут очутиться в волшебном тихом уголке, оберегаемом такими нежными созданиями…

– Жора, давай уже выпьем, – не выдержал Пашка.

– Ты что, пускай говорит! – замахали руками нежные создания. – Красиво же!

– За любовь! – подытожил я.

– Ну вот, – огорчились девушки, – взял и всё испортил. Мы так давно не слышали красивых слов.

– Послушайте, Георгий, вы, наверное, и стихи пишете? – спросила Вера, когда опустевшие фужеры вернулись на стол.

– А как же, – не стал скромничать я.

«Ну вот, понесло», – заскрипел внутренний голос. «Отстань!» – отмахнулся я.

– Ой, хочу стихи, – захлопала в ладоши Тома.

– Запросто! – с выражением прочёл:

По полю танки грохотали,

Танкисты шли в последний бой.

И молодого лейтенанта

Несли с пробитой головой.

– На жалость давишь? – толкнул меня в бок Павел, когда я закончил.

– Стихи люблю, – скромно ответил я.

– Это вы написали? – спросила Вера.

– Да вот, как-то так, – ответил я что-то невразумительное. Просто я ещё не дошёл до той кондиции, чтобы нагло и цинично врать.

Тома завела музыку, и мы продолжили танцы. Алкоголь возымел своё действие, на душе стало легко и свободно. Я, забыв про всё, по очереди целовался то с Томой, то с Верой. А что, один раз живём! Затем как-то так получилось, что скромная Вера оттеснила от меня Тому. Да мне она и нравилась больше. Девушка из интеллигентной семьи была жгучей брюнеткой, с чёрными как смоль волосами. Было в ней что-то загадочно восточное…

На рассвете разбудил меня тихий голос:

– Вставай, тебе в госпиталь пора.

Окончательно сбросив остатки сна, я начал костерить себя последними словами: «Ну и сволочь же я! Девчонка дурит, а ты воспользовался моментом».

Дело в том, что Вера была девушкой, а выпитый спирт и тоска по женщине отодвинули мою порядочность на задний план.

– Ничего не думай, – шептала мне разгорячённая девчонка, – я хочу этого, это надо мне…

– Зачем? – пытался я сохранить остатки мужской чести.

– Не спрашивай, – неумело, но по-женски страстно целовала она меня в губы.

И я не устоял. Стараясь не обращать внимания на возникающую в спине боль, я ласкал это нежное девичье тело, забыв о том, что на дворе стоит январь сорок второго. Что, может быть, это последняя в моей жизни женщина, что через несколько дней мне вновь возвращаться в кровавый ад.

Под утро мы с Пашкой шли в госпиталь по пустынным улицам, ломая тишину замороженных подворотен.

– Женюсь, – вдыхая морозный воздух, весело говорил Павел.

А я не говорил ничего, я был женат. Вот только не знал, считать ли этот брак действительным или нет?

«Браки совершаются на небесах, а не в загсах, – прошелестел в моей голове тихий голос, – так что даже не думай».

До вечера мы с Лоскутниковым отсыпались, а после последних процедур я слушал продолжение Пашкиной эпопеи.

– В конце августа фашист стал давить так, что поступил приказ оставить город Черкассы, – рассказывал он, – я со своим взводом отступали последними. У меня был приказ взорвать железнодорожный и автомобильный мосты через Днепр. Железнодорожный рвать не пришлось, немцы сами его взорвали, а вот автомобильный мы уничтожили как надо, он взлетел на воздух, едва мы ступили на левый берег Днепра.

Двигаясь вдоль берега, наш полк вышел к окраинам Кременчуга. Мы перешли через реку Пселл и заняли оборону на холмах. Начались упорные бои за город. Немцы рвались вперёд, несмотря ни на какие потери. Нашу дивизию теснили по всем направлениям. Мой полк отвели за реку под стены Кременчуга.

Немцы подошли настолько близко, что вели обстрел моста через Пселл картечью. Уничтожать они его не хотели, берегли для себя. Движение через мост прекратилось. И тут меня вызывают к самому генералу Рябышеву.

– На тебя вся надежда, сынок, – посмотрел он мне в глаза.

– Я готов! – ответил я, поняв, что комдив хочет дать мне какое-то серьёзное задание.

– Слушай меня внимательно, сержант. Немец прорвал фронт. И частям, которые успели перейти через реку, грозит окружение. Необходимо, чтобы ты доставил туда пакет, а на словах передал приказ: «Изменить маршрут движения и выступать в направлении железной дороги Киев—Полтава».

– Будет исполнено, товарищ генерал! – вытянулся я перед комдивом.

– Да погоди ты, – поморщился тот. – Видишь, немец по мосту постоянно картечью лупит, как пройдёшь?

– Ну не совсем постоянно, – ответил я, присматриваясь к мосту, – перерывы между залпами есть.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался генерал и достал карманные часы, – а ведь точно, пунктуальные, сволочи.

Мы рассчитали периодичность стрельбы. Через десять минут я уже сидя верхом находился в укрытии перед мостом. Сам комдив ассистирует мне поднятой рукой. И вот рука падает, а я, пришпорив скакуна, стрелой лечу через мост. Немцы опомнились и делают залп. Лошадь подо мной падает. Убита. Я бегом преодолеваю последние метры и сваливаюсь в окопчик.

– Ну ты, козаче, и рисковый, – качает головой седоусый сапёр.

Смерть и на этот раз обошла меня стороной.

Ну а после Кременчуга был Харьков, Старый Оскол. В Старом Осколе нас остановили на отдых и переформирование. Было это уже в октябре. Праздник Седьмого Ноября я встречал там же. А через несколько дней наша дивизия вышла на передовую западнее Старого Оскола. Нашей основной задачей было прорвать оборону немцев и выбить их из находившегося в восьми километрах от передовой села.