Читать книгу Игра знамёнами. Часть первая: «Крамола земная» - Константин Максимов - Страница 4

Конец зимы. Пустые холмы

Да-а-а, земляной змей – если и бывают победы, которыми могут гордиться их творцы, то та сеча на Неспанке была явно не из таких. Её скорее можно было назвать битвой упущенных возможностей. Если под Менском они с братом ни на один миг – не считая глупой выходки набольшего боярина – не выпускали нити сражения из своих рук, то на этой забытой богами речушке всё с самого начала пошло наперекосяк.

План, придуманный Пустельгой, сразу показался черноградскому князю авантюрным – слишком много в нём было «если». Если Шебарша без помех доберётся до лагеря нежданных союзников, миновав все вражьи дозоры. Если те без возражений примут его план. И самое главное – если Всеслав даст его осуществить.

Однако слишком уж в незавидном положении оказалось полуденное войско. Выбраться из него можно было, пожалуй, только бросив недавно захваченный Менск и бесславно убравшись обратно. Да и то – с рыжего волка сталось бы повиснуть на хвосте и как следует оттрепать их на дорогу. А тут Соколовичам предоставился реальный шанс – не только выбраться из ловушки, в которую превратился город, но и одним махом завершить войну. Упустить такую возможность было бы непростительно.

Послание, которое передал Олег, было писано двумя знаменитыми витязями: Ерусланом, служившим самому светлому князю – владыке Благодатной степи, и Потыка – наследника боярина Шигоны – главы варяжского клана полуденных земель. Они заверяли Соколовичей, что готовы поддержать их силами своего отряда. В котором было добрых четыре сотни тяжелооружных воев.

Как потом выяснилось, эти двое повстречались в степи, на зимней охоте. Поначалу было повздорили из-за добычи и даже затеяли поединок. Но потом помирились и принялись вместе полевать туров. На ловах они оба и узнали о начале войны с Всеславом. Потык сразу загорелся принять в ней участие, а Еруслан решил поддержать новоиспечённого друга. Витязи собрали свои дружины и поспешили по следам ушедшего войска. Уже в дороге их нагнал отряд гридней, посланный самим светлым князем. Тот, как известно, очень щепетильно относился к вопросам чести, и, прослышав про подлый поступок рыжего волка, решил непременно его покарать. А ещё, после недавних событий, почитал себе кем-то вроде верховного арбитра правдивых земель.

Добравшись до полочанских рубежей, и разузнав последние новости, витязи рассудили, что просто так дуром соваться к Менску глупо – надо сперва разведать обстановку, установить связь с Соколовичами и разработать план совместных действий. Однако Волх настолько плотно перекрыл своими разъездами все подступы к городу, что больше седмицы к нему не удавалось пробиться ни одному посланцу. И если бы не безрассудство Олега, в купе с явной благосклонностью богов, то неизвестно – как бы всё повернулось.

Этим поступком младший сын покрыл малую толику неоплатного долга, который висел на нём с того рокового дня…

Перед мысленным взором князя снова из ниоткуда возникло небесной красоты женское лицо с бездонными васильковыми очами…

Ладушка моя… На глаза накатила пелена.

Земляной змей – опять её вспомнил – зарекался же!

Святослав скрипнул зубами и с силой сдавил коленями бока своего жеребца, едва не передавив тому нутро. Гнедой оскорблёно заржал и взвился на дыбы. Князь чуть не потерял равновесие. Чтобы не грянутся оземь, ему пришлось резко рвануть удила.

Прости, старый друг… Всадник примирительно потрепал скакуна по тёмной холке. Тот несколько раз обиженно всхрапнул. Его бока мелко дрожали.

Приступ смертной тоски по ушедшей жене князь привычно подавил, заместив её злостью на младшего сына. Это в очередной раз сработало.

Надо же! Сколько лет прошло, а всё забыть не получается!

Святослав очнулся от своих дум и огляделся по сторонам. Вои, которые ехали впереди, завидев, что с предводителем что-то не ладно, застопорили ход. На их лицах был написан немой вопрос.

Сзади подъехал Молчан. По его мрачному лику вряд ли можно было что-либо прочесть. Хотя в матовых глубинах глаз витязя трепыхался едва заметный огонёк тревоги.

Какие же они у него прозрачные… Словно падевая роса. Отец всегда говорил, что люди с такими глазами самые опасные. Куда страшнее, чем с черными или даже зелёными. С теми-то сразу всё понятно – урождённые злодеи да колдуны. Либо убить попытаются, либо чары нашлют. А вот что у этих на уме – одни боги знают…

Никогда бы средний Соколович не допустил к себе близко такого человека, если бы не верил ему так, как Молчану. Ну, так и преданность личного телохранителя князя зиждилась на гораздо большем, чем простая верность вассала сюзерену…

В ответ на безмолвный вопрос Святослав едва заметно покачал головой и стронул коня. Мрачный витязь молча последовал его примеру.

Маленький отряд продолжил путь.

Тот пролегал по длинному невысокому взлобку, разделявшему густой хвойный лес и замёрзшее болото. Последнее лежало по правую руку. С его заснеженного полотна изредка доносились негромкие булькающие трели. Это перекликались между собой рябчики, уведомляя друг друга об опасности.

Слева из рощи долетало только едва различимое ухом шелестение сосновых лап, которые безустанно теребил лёгкий ветерок.

Впереди в утренней дымке маячила цепочка приплюснутых лысых холмов, напоминавшая издалека своим видом нижнюю челюсть гигантского ящера, остовы которых иногда находили на подмытых водой речных берегах.

Это и была цель, к которой следовала кавалькада.

Под конские копыта стелился утоптанный снежный наст.

Князь незаметно для себя опять погрузился в воспоминания. Перед его мысленным взором снова возникли берега Неспанки.

По плану Шебарши Соколовичи должны были дожидаться союзников на широком плёсе возле плоской горы. Места там как раз хватало и для тех и для других. Таиться при выдвижении сил было незачем – ведь туда же планировалось заманить и полочанское войско. Чтобы потом разгромить. Однако рыжий волк – чтоб ему земляной змей ядра откусил – непонятно как – не иначе как с помощью чародейства – разгадал все планы. И опередил Соколовичей, раньше них заняв тот треклятый плёс. Оттого и сражение пришлось принимать раньше запланированного срока. Да ещё и на условиях, навязанных противником.

Оттого Святославу с самого начала не понравилась та лёгкость, с которой его сыновцу Ярополку удалось разделить в бою длинник полочан. Но времени убедить брата не бросать в прорыв последний резерв ему не хватило. Да и вои рвались в бой. Не послать их в ту атаку означало потерять доверие собственных гридней. Поэтому пришлось пойти у них на поводу. Однако как только его лучшие бойцы унеслись в безрассудную погоню, как им казалось – за самим полочанским князем, у противника откуда-то сразу появились силы, чтобы закрыть дыру в длиннике. После чего в битве установилось странное равновесие. Выжидая результатов прорыва Некрасы, полуденцы больше не спешили атаковать. Их противники тоже как будто чего-то ждали. Сеча затухла. Вои только вяло переругивались, перестреливались да сходились в честных поединках, словно на ристалище.

Святославу во всём этом почудилась ловушка. Как позже подтвердили пленники, предчувствия его не обманывали – Всеслав действительно подстроил этот прорыв, чтобы заманить в засаду и разгромить резерв полуденного войска. А потом атаковать остальные силы. В итоге его план практически осуществился. Если бы только не своевременный подход Потыка и Еруслана.

Поэтому когда после почти часа вялой сечи полочане вдруг нежданно сомкнули ряды и навалились на длинник Соколовичей, у князя захолонуло сердце. Но, к счастью, чуть позже вражеское войско так же неожиданно прекратило напор, и начало быстро уходить вверх по руслу Неспанки. Удар оказался всего лишь обычным отвлекающим маневром.

Победа была куда как значима – благодаря ней Соколовичи не только отстояли Менск, но и взяли под свой контроль всю полуденную часть Полочанского княжества. Всеслав потерял около трёх сотен убитыми и тяжко ранеными, не считая нескольких десятков пленных. Однако полки полуденного войско поредели ничуть не меньше. Причём если у противника основную массу побитых составляли легкооружные кмети, то у Соколовичей большей частью посекли отборную гридь. Его собственную, Святославову.

Да и шанс покончить войну одним ударом оказался бесповоротно упущен.

Взять в полон главного своего противника – Всеслава, можно было только при немалой благосклонности богов. И что самое обидное – те её проявили – рыжий волк сам загнал себя в ловушку, из которой было практически невозможно выбраться. Однако потом высшие силы почему-то отвернулись – треклятый рыжий чародей вместе со своим сыном-оборотнем и доброй сотней кметей исхитрились каким-то образом выбраться из западни. Да так, что ни один человек из полуденного войска не видел, куда они делись! Просто пропали и всё – словно в воду канули.

Не иначе земляной змей помог! В который раз вспомнив об упущенных возможностях, Святослав досадливо поморщился.

Пожалуй, единственное, что с преизбытком окупило тяжёлые потери, это захваченные пленники. Особенно удивил Олег. Мало того, что он стал едва ли не главным творцом этой победы, так ещё и в битве явил себя настоящим героем.

Ринуть в прямой схватке самого Дуная – эт-т-то… Не просто блестящее начало пути воя… Это, возможно, рождение новой легенды. А что? – в истории было немало таких случаев.

Святослав снова поморщился. Своего последыша черноградский князь не любил. Не мог любить. Хотя открыто этого никогда не показывал. Слишком многого он из-за него лишился. Сразу, как только тот явился на свет.

Даже сейчас, спустя почти двенадцать зим, князь не мог забыть её бездонные васильковые глаза…

Впервые он увидел их в окрестностях Чернограда, на охоте, когда в азарте погони за уходящим лосем сломя голову нёсся по лесу. Точнее зверь от него уже ушёл, но князь не мог остановиться и гнал коня просто ради скачки. Чтобы выплеснуть обуявшую его страсть.

Очи принадлежали невысокой стройной светловолосой юнице, стоявшей под раскидистой ольхой. Священным деревом народа северян. Святослава так поразила их чистая глубина, что он наконец остановил почти загнанного коня.

Интересно, чем она здесь занимается? – подумал он тогда. – Собирает целебные травы?

Повернув голову, чтобы лучше её разглядеть, средний Соколович не заметил, как налетел грудью на толстую ветку и чуть не сверзился с седла. Происшествие сопроводил взрыв звонкого девичьего смеха.

Князь вспыхнул и грозно нахмурил брови. Да кто она такая, чтобы насмехаться над ним? Юница же смотрела на зрелого мужа без малейшего страха и даже с каким-то вызовом.

Святослав не помнил, что на него тогда нашло. Возможно, в крови ещё не остыл азарт погони и охотничий инстинкт требовал чем-то возместить потерянную добычу. Единым духом он вскочил на конский круп и, оттолкнувшись от него, словно коршун на горлицу обрушился сверху на хрупкое девичье тело.

Грубо подмял её под себя…

Князь ожидал отчаянного сопротивления и приготовился овладеть юницей силой. Однако та словно ждала его, и сама подалась навстречу…

Соитие вышло на диво страстным и пьянящим. Войдя в незнакомку, Соколович захмелел, словно от ковша доброго творёного кваса. И забыл где находится, с головой погрузившись в бездонные васильковые колодцы… Попал в полон к лебединым рукам и белоснежным ногам, равно с силой и нежностью смыкавшимся у него за спиной. Святослав страстно лобзал сладкие губы, румяные ланита, нежные девичьи перси. Светлые волосы, разбросанные по траве, дурманили его доселе неведомыми ароматами. Такого он не испытывал никогда и ни с кем. Ни с жёнами, ни с оной из многочисленных наложниц.

Всё это стало особенно удивительно после того как князь понял, что он – её первый мужчина…

В чувство его тогда привел протяжный вой охотничьего рога. Святослав стряхнул с себя наваждение, сразу вспомнив, кто он, и где находится. Испустив семя, он оставил распростёртое тело и пардусом запрыгнул обратно в седло.

И снова оказался удивлён. Он ожидал, что его мимолётная возлюбленная попросит взять её с собой или одарить чем-нибудь за доставленное удовольствие. Поэтому приготовился мягко ей отказать ей в первом случае или бросить шеляг во втором.

Однако ни того ни другого не произошло. Юница быстро накинула на себя рубаху и встала, молча и с какой-то едва заметной усмешкой глядя на князя. Сам не зная почему, Святослав снял с пальца золотой перстень со смарагдом и протянул его незнакомке.

Та дар приняла и тут же словно растворилась в кустах, успев напоследок ещё раз одарить своего мимолётного возлюбленного загадочным васильковым взглядом.

После этой встречи прошло несколько лун, и он о ней почти забыл. У князя было по горло других забот – он уже несколько лет пытался усидеть на шатком Черноградском столе, лавируя между группировками местной знати. С трудом, но получалось. Ярослав Хромой знал, кого отправить присматривать за самым сильным княжеством правдивых земель. Хотя, честно говоря, особого выбора то у него и не было. Первенец Владимир – тогда ещё живой – был очень нужен отцу в самой Столице. Второй сын – нынешний великий князь – ленивый и слабохарактерный – не обладал нужными качествами. Четвёртый – Всеволод, уже тогда славился книжной премудростью, но уделял своей библиотеке слишком много времени, и ему было мало дела до мирской суеты. Ну а два последыша – Игорь и Вячко, тогда ещё пачкали пелёнки. Вот и выходило, что кроме Святослава некому. Тот выбранной ему ролью тяготился, но перечить отцу не смел.

Черноград по всем статьям уступал Столице. Не только и не столько размерами и богатством – хотя и этим тоже. В первую голову отличалось отношение местных жителей к тому, кто сидит на их столе. Если жители города на Славутиче давно уже почти не обращали на это внимания – главное, чтобы можно было спокойно торговать и зарабатывать пенязи, то на Руси всё обстояло совсем не так.

Там своих князей привыкли чтить за доблесть и древность рода. Правящая династия в этом государстве не пресекалась почти семь веков – куда уж там Соколовичам. Этого не произошло даже во времена страшного нашествия готов. Которым, кстати, жители этой земли, в отличие от всех окрестных народов, так до конца и не покорились. Пятьсот лет Русью верховодил род Лебедяничей, чьей столицей был древний и богатый город Голунь. Тогда княжество имело куда большие размеры, нежели сейчас, да и называлось по-другому – Артания. Но старые князья полегли под мечами прикинувшихся друзьями врагов, которые позвали их в дальний поход, а потом перебили всех скопом во время победного пира. На смену павшему роду пришла плоть от его плоти – династия Чернавичей. Её основатель – князь Чёрный – дальний родич погибшего правителя, уцелел, поскольку готовился стать жрецом и не пошёл в поход вместе с остальными. Однако после таких событий ему пришлось менять посох волхва на меч полководца и брать власть в свои руки. Он то и заложил нынешнюю столицу княжества – город Черноград. Там долгое время сидели его потомки.

Однако правителей этой земли словно преследовал жестокий рок. С момента истребления первого правящего дома прошло только два века, как такая же кара постигла и второй. Вероломные хазары, которые долгое время были союзниками Чернавичей, пригласили весь их род на грандиозный праздник в честь победы над общим врагом. Пиры и шумное веселье продолжались целую седмицу. А завершилось всё кровавой резнёй. Ошибки своих предшественников хазары не повторили – в живых не осталось ни одного прямого потомка основателя династии. Правда, уцелело множество побочных – дальнее семя Чёрного, излитое им в дочек и сестёр мелких вождей, которых ему приводили согреть ложе чуть ли не в каждой веси, где ему доводилось останавливаться. Но они не имели и малой толики того уважения, которым пользовались погибшие. И никто из них не был способен сплотить народ перед лицом внешнего врага.

Чем тут же не преминули воспользоваться хазары. Вскоре в Черноград прибыли их послы, потребовавшие безоговорочного подчинения. Такого насмехательства люди не выдержали. Посланцев разорвали на части, и вместо ответа отправили обратно их окровавленные куски. Ну а после такого Руси ничего другого не оставалось, как только обратиться за помощью к закатному соседу. Благо на престоле в Столице тогда сидел сам Святослав Грозный, – далеко не худший полководец в истории правдивых земель. В его честь, кстати, и был назван средний Соколович. Этот князь не только взял Черноградское княжество под свою опеку и защитил его от страшного нашествия, но и, в отместку за преступление, разнёс в клочки государство самих коварных хазар.

Правда платой за это, как того и следовало ожидать, стала потеря независимости. Свыкнуться с которой жителям некогда сильной державы было очень тяжело. Утешить их не могло даже то, что присоединив княжество к своим владениям, Святослав впервые собрал под своей рукой воедино все правдивые земли. После чего вполне резонно принял титул великого князя.

Однако если сплотить Русь перед лицом внешней опасности бесталанные потомки Чёрного не смогли, то постоянно подзуживать народ к восстанию и упрекать новую династию в самоуправстве, напоминая о былых славе и процветании, они были вполне в состоянии. Чем беспрерывно и занимались, начиная с момента смерти грозного князя.

И этот гной в теле Руси копился вот уже почти сотню лет.

За это время он прорывался два раза. Впервые – при сыне Святослава, Владимире, который силой отобрал престол у родного брата. В Чернограде тогда посчитали, что это достойный повод отложиться. Но новоявленный великий князь их очень быстро в этом переубедил, в кратчайшие сроки взяв под контроль главные города княжества и лишив голов зачинщиков бунта. Второй раз подобное произошло, когда между собой в смертельной схватке схлестнулись уже внуки великого полководца – Ярослав Хромой и Мстислав Храбрый. Последний из них предложил знатным родам Руси принять его сторону, обещая вернуть им в награду былые привилегии. И это помогло одержать ему знаменитую победу под Лиственом. Однако прожил он после этого недолго. Практически ни одного из своих обещаний он не выполнил, и ему вскоре устроили «несчастный» случай на охоте. Законных наследников этот князь после себя не оставил. А незаконным никто не захотел подчиняться – и своих, мол, хватает.

Кстати, один из потомков Мстислава служил сейчас в дружине среднего Соколовича. И даже стяжал там себе славу одного из лучших витязей. Это был тот самый Шебарша, заслугами которого была выиграна битва на Неспанке.

Вскоре после «несчастья» на охоте, над Черноградским княжеством снова нависла угроза. На этот раз со стороны благодатной степи. Русь же в который раз никто не смог объединить, и её лучшие люди опять пошли на поклон к великому князю. Святославов отец подумал для вида, и снова принял её под свою руку, но теперь уже значительно урезал права местной знати. Та покряхтела, но согласилась – другого выхода то всё равно не было.

Однако контролировать гадюшник, который составляли несколько десятков родов разной степени силы и влияния, из Столицы было проблематично. Поэтому одним из условий, которое выдвинул Ярослав Хромой, было то, что на Черноградском столе будет сидеть его сын. Вот и пришлось Святославу с головой погрузиться в эту кашу, кипящую без малого уже сотню лет.

С тех пор любое его действие, будь то решение на княжьем суде, или принесение жертвы богам в очередной праздник, вызывало ярые пересуды. Не прошло и года, как Святослав принял княжество, а он уже боялся сделать лишний шаг. Оттого и начал ценить средний Соколович редкие мгновения одиночества, когда ему удавалось оторваться от своей свиты на охоте и ускакать куда-нибудь подальше в лес.

Он обратился за советом к отцу – как же сломать этот лёд между ним и его подданными? Тот предложил сыну примкнуть к одной из группировок местной знати – лучше всего самой могущественной. Той, которой принадлежали земли в междуречье Снови и Десновой. Для этого надо было взять в жёны дочь её вожака – боярина Лютобора. Причём женой не младшей а ведомой. Только в этом случае – оценив честь, которую им оказали, лютоборичи приняли бы князя за своего. И он обрёл бы на Руси крепкую опору.

Однако посоветовать такое было куда проще, чем претворить в жизнь. Прежде всего потому, что у Святослава уже имелась ведомая жена, Киликия. Пусть и постылая. Да и была она не абы кем, а родственницей самого повелителя ромеев, сидевшего за Сенеморем в далёком Цареграде. Причём к тому времени она родила ему двоих сыновей. И сверстать её из ведомых можно было только за ОЧЕНЬ серьёзный проступок.

Вторая причина была не менее веской. Черноградский князь до этого несколько раз видел дочь Лютобора – Некрасу. И хотя к тому времени она уже слыла лихой воительницей, брать в жёны эту уродину ему хотелось меньше всего на свете.

Земляной змей! – С таким то страшилищем ложиться в постель? – не приведите боги! Лучше уж дальше мучиться с ромейкой!

Ярослав впечатлительного отпрыска как мог успокоил. И раскрыл ему глаза на истинное положение дел. Он давно уже выяснил, что скрывающаяся под маской покорной жены Киликия – шпионка василевса. И уже несколько лет исподволь способствует укреплению позиций ромейской диаспоры в правдивых землях. Которая, к тому времени, настолько усилила своё влияние, что начала играть в местной политике вполне самостоятельную роль. Этому не мешало бы дать окорот. Помочь могло, например, позорное изгнание княгини обратно на родину. Для чего вполне достаточно было уличить её в чём-нибудь предосудительном. Лучше – да и легче всего – в измене. Это был бы хороший щелчок по носу повелителю ромеев, который в последнее время возомнил, что может давать советы самому великому князю.

Ну а с некрасивым лицом и буйным нравом невесты ради успеха дела можно было и смирится. Тем более что никто не мешал Святославу находить утешение в объятиях более симпатичных наложниц.

Средний Соколович был по этому поводу другого мнения, но спорить с отцом снова не посмел.

Уличить Киликию в измене и вправду не составило большого труда. Тем более, что она особо и не скрывалась, почти в открытую встречаясь с одним ромейским купцом, который довольно часто наведывался в Столицу.

Как же его звали? – Святослав задумался.

Земляной змей – забыл!

Однако это всегда происходило на его подворье. Поэтому, чтобы поймать их с поличным, Ярослав организовал в своём великокняжьем дворце приём самых именитых и богатых гостей со всех правдивых земель и окрестных стран.

Само собой, был среди них и этот… как же его там?

Отец закатил для купцов грандиозный пир, который затянулся до глубокой ночи. Когда же он был в самом разгаре, Киликия и её полюбовник, посчитав, что за ними никто не наблюдает, потихоньку выскользнули из-за пиршественного зала.

Спустя полчаса Ярослав с сыном нежданно подняли шум и предъявили обвинение старосте ромейских гостей, мол, его люди не уважают хозяина терема, позоря его под собственным кровом. Само собой, это вызвало бурный всплеск заверений в невозможности подобного. Как витиевато говорил купец, степень уважения, которое он испытывает к хозяину этого дома, может сравниться только с его же любовью к собственному повелителю.

На что Ярослав ответил предложением воочию убедиться в справедливости обвинений. Когда толпа подгулявших бояр и прочих гостей с шумом вломилась в спальню Святославовой жены, все обомлели при виде голой княгини, гордо стоящей в позе львицы с задранным на голову платьем. И жилистой задницы ромейского купчика.

Полюбовника Киликии тогда едва не разорвали на куски. К счастью, самосуда удалось избежать – из рук разъярённой толпы, как было заранее оговорено, его спасла дворцовая стража. Двумя же днями позже, уже после суда, который единодушно приговорил смерть виновнику, Святослав попросил ристалища, не отказав себе в удовольствии лично зарубить ромея в честном поединке.

А его жёнушка с позором отправилась на родину, лишённая сыновей и всего имущества, нажитого в правдивых землях. Таким образом, осуществилась первая, самая лёгкая часть плана, составленного отцом.

Впереди был сложный этап. Средний Соколович, скрепя сердце и взяв волю в кулак, поехал в гости к боярину Лютобору – сватать его дочь.

Там он сразу понял, что Некраса откуда-то заранее узнала о цели его миссии. Поскольку уделяла князю чересчур уж много внимания. Пиры сменялись охотами, охоты состязаниями, состязания – пирами, и на каждом дубовая дева садилась подле Святослава. И всякий раз, улучшив момент, недвусмысленно предлагала ему уединиться.

Князь поначалу отмалчивался. Однако по прошествии нескольких дней, когда дальше тянуть стало попросту некуда, согласился.

Некраса решительно повела его на сеновал. Там она, не мига не медля, скинула с себя сапоги со штанами, которые имела обыкновение носить вместо платья, и упала спиной на большую охапку соломы. Её широко раскинутые ноги явно приглашали ухажёра к активным действиям.

От этих воспоминаний Соколовича даже передёрнуло.

Чтобы заставить себя лечь на неё сверху, ему пришлось сделать поистине героическое усилие. Возбуждение долго к нему не приходило, хотя Лютоборова дочь старалась как могла.

Наконец в памяти князя неожиданно всплыла та самая давешняя васильковоглазая незнакомка, встреченная на лесной опушке. Его естество тут же волшебным образом воспряло и Святослав бросился в «бой».

А для него это оказался именно бой, самый настоящий. Который, к счастью, длился совсем недолго. Излившись в Некрасу, Соколович приготовился с облегчением с неё слезть. Однако она не дала этого сделать. Крепко обняла его всеми конечностями, едва не переломав князю рёбра, и жарко зашептала на ухо. Она говорила, что с самого начала знала, зачем Святослав сюда приехал, и что он правильно сделал, прогнав от себя коварную ромейку. Ещё говорила, что она готова принять от него свадебный дар, и что будет верна ему до самого смертного часа, пока боги не разлучат их.

Чтобы выбраться из этого полона целым, князю ничего другого не оставалось, как вручить ей этот самый дар – первое, что попалось ему под руку – украшенное яхонтами золотое запястье.

Наутро он шёл к Лютобору с тяжёлым сердцем.

Тот, естественно, всё уже знал – князя встречала большая толпа людей, облачённых в праздничные одежды. Вокруг торжествующего боярина собралась, наверное, вся его ближняя родня.

По правую руку от него стояла буквально лучащаяся счастьем Некраса. На ней неожиданно были не привычные для неё мужские рубаха и порты, удобные для упражнений с оружием, а женское платье. Которое, правда, шло ей словно говяде – боевая сбруя. В ладони его «невестушка» сжимала подаренное ей ночью золотое запястье.

– С чем пожаловал, князь? – в упор спросил боярин.

В его голосе явно проскальзывали триумфальные нотки. Ещё бы – породниться со Святославом означало для него прочно занять первое место в местной иерархии. После самого князя, конечно.

– У тебя, боярин, есть то, что перед богами принадлежит мне – ответил Соколович ритуальной фразой.

– И что же это? – прозвучал столь же ритуальный вопрос.

Тут Святослав неожиданно замолчал.

Его внимание привлекла юница, которая стояла по левую руку и чуть позади от Лютобора…

Не может быть!

Это же она – та самая васильковоглазая незнакомка!

Правда, вместо прежнего скромного наряда на ней был роскошный убор из паволоки и целая россыпь драгоценных украшений. Её белокурых волос почти не было видно из под частой золотой сеточки, унизанной сотней мелких речных перлов.

И, тем не менее, это была именно она – князь не мог ошибиться.

Но почему она по левую руку от Лютобора?

Это же значит… Это значит…

Земляной змей!

Последние сомнения развеялись, когда юница озорно подмигнула ему, а потом едва заметно указала ему глазами на свою левую руку. Когда князь бросил туда изумлённый взгляд, узкая ладошка разжалась, и Святослав увидел в ней свой давешний дар – драгоценный перстень со смарагдом.

– И что же здесь принадлежит тебе?

Святослав стряхнул оцепенение. Пауза после заданного вопроса затянулась, поэтому боярин повторил его снова.

– Твоя дочь… – ответил он неожиданно охрипшим голосом.

Люди в толпе зашептались.

Они, конечно, и до этого догадывались, зачем здесь собрались, но теперь это предположение обрело под собой твёрдую почву.

– Мы были единым целым перед лицом богов – продолжал князь. – И она приняла от меня свадебный дар.

Он шагнул к боярину. Некраса радостно подалась ему навстречу и подняла вверх дареный браслет.

Однако тут же застыла в недоумении – Соколович протянул руку вовсе не ей, а её старшей сестре…

– Вот эту твою дочь я хочу взять в жёны – заявил Святослав.

Та показала всем смарагдовый перстень.

Собравшиеся вокруг ахнули…

– Ладислава… – изумлённо выдохнул Лютобор – это правда? Как это могло произойти?

– Правда… – тихо ответила та.

Её голос, услышанный впервые, показался князю небесной музыкой.

Однако дальнейшее объяснение скомкалось из-за впавшей в неистовство первой его неудачливой невесты. Она кричала, что убьёт свою проклятую сестру, которая отбила у неё жениха, и никто не сможет ей в этом помешать.

Помешать ей, конечно, смогли. Правда, для этого на юную воительницу пришлось навалиться сразу пяти здоровенным мужам. Да и те покряхтывали, удерживая неистовую родственницу.

Ситуация вскоре прояснилась для всех сторон.

Пятнадцать зим назад Лютобор чудом выжил в жестокой битве. В какой-то момент он оказался один против десятка врагов. Тогда боярин поклялся Хорсу, что если спасётся, то отдаст ему в жрицы свою старшую дочь. Как только она у него родиться.

Волею судьбы он спасся, и появившейся на свет спустя год Ладиславе выпала доля стать служительницей солнечного божества. Когда та немного подросла, её отдали на обучение в святилище, где юница и жила последние годы, лишь изредка появляясь в родительском доме.

Как в тот день.

Тем удивительнее было, где она умудрилась встретиться со Святославом. Но и это вскоре нашло объяснение. Оказалось, что она таким способом приносила жертву Хорсу, обязательную для посвящения в жрицы. Перед тем как пройти этот обряд, каждая послушница должна выйти в лес и отдаться первому встречному.

Считалось, что этим первым встречным обязательно будет сам бог, который примет её девственность и тем самым разрешит себе служить.

И так уж вышло, что этим первым встречным оказался черноградский князь.

Всех присутствующих такое объяснение вполне удовлетворило. Более того – многие увидели в этом руку судьбы. Ещё бы – Ладислава – старшая дочь, и свадебный дар князь преподнёс ей раньше, чем Некрасе. Да ещё и принял у неё девственность вместо бога.

В общем всё разрешилось так, что лучше Святославу, наверное, и трудно было представить. Он выполнил отцову волю, изгнал постылую Киликию и женился на желанной красавице. Да ещё и укрепил своё положение на Руси. Лютобор, а после смерти боярина – его брат Полкан, вместе с огромной сворой родственников стали верными сподвижниками среднего Соколовича. В накладе в итоге не осталась даже Некраса. В утешение Святослав предложил ей возглавить свою лучшую дружину. С прежним её воеводой в то время как раз произошла очень некрасивая история.

Та согласилась не раздумывая. И оказалось, что князь не прогадал – она словно родилась для воеводства. Дубовая дева сразу навела среди воев железную дисциплину. Дружинники поначалу ерепенились, недовольные, что ими командует баба, но она быстро заткнула рты всем недовольным. А потом авторитет командира поддержали несколько блестящих побед. После чего к ней валом повалили желающие вступить в боевое братство. Но она принимала только самых лучших. А отличившихся в боях жаловала доступом к собственному телу. При всей сомнительности такой награды в дружине она считалась одной из самых почётных. И принималась с должным пиететом.

Ну а жизнь с его Ладушкой после полудюжины зим мучений с заносчивой ромейкой показалась князю просто верхом блаженства.

Тогда он думал, что это счастье продлиться вечно. А как они оба радовались, когда молодая жена поняла, что непраздна!

А потом на свет появился ОН, и всё закончилось… Она умерла от горячки на третий день после родов.

Ладушка моя…

Глаза Святослава снова подёрнула пелена. Перед ними опять стояли алые языки пламени погребального костра, которые безжалостно пожирали прекрасное лицо его возлюбленной.

Вместе с её навеки закрывшимися бездонными васильковыми очами…

На этом счастье в его жизни закончилось. Едва его юница отправилась на небо, Некраса опять вспомнила о свадебном даре.

Соколовичу пришлось соврать, что он дал страшный обет – в знак траура по покойнице больше не сходиться с другими женщинами.

И первое время ему действительно этого не хотелось.

Но потом природа взяла своё.

Он был вынужден скрывать от всех, в том числе и от собственных ближников, все свои, даже мимолётные связи. Втихаря тискаться по углам со служанками и тайно оказывать честь жёнам гостей во время больших праздников. Да изредка на выездах в лес валять по кустам встречных весянок, в тайной надежде почувствовать нечто подобное тому, что случилось при первой его встрече с Ладиславой.

Потому князь и не любил таскать за собой большую свиту.

Земляной змей! За что ему такая жизнь?

Рядом громко фыркнул конь.

Князь очнулся от своих дум. Пока он был погружён в воспоминания, маленькая кавалькада достигла цели, и уже втягивалась в узкий проход между двумя холмами. Он был таким тесным, что проехать через него можно было, только выстроившись цепочкой по одному.

Внутри ущелья княжил полумрак. Чтобы хоть что-то рассмотреть пришлось изо всех сил напрячь глаза.

Вокруг вздымались почти отвесные стены, сложенные серым известняком, найти пристанище на котором смогли только островки вездесущего мха да редкие кустики ерника. Место было настолько мрачное, что даже звуки здесь разносились как-то зловеще.

И как только богам пришло в голову сотворить нечто подобное? Может это и вправду окаменевшая челюсть гигантского ящера? А ну как он не умер, а только уснул и вдруг решит проснуться? От таких мыслей Святослава мороз продрал по коже.

К счастью, путь через это странное место занял немного времени. За тот срок что конь князя добрался до противоположного края ущелья, хороший костёр едва успел бы сжевать некрупную охапку хвороста. Тут только ему в голову пришла запоздалая мысль – а почему его никто не встретил у входа в эту узину?

От хлынувшего со всех сторон яркого света князь ненадолго ослеп. Ему даже пришлось зажмуриться. Когда же он открыл глаза – остолбенел от удивления.

Тридцать три земляных змея! В лицо Святославу и полудюжине его спутников, выехавших из прохода раньше, хищно глядели несколько десятков трёхгранных жал бронебойных стрел. Уже готовых сорваться с тетив натянутых луков, которые сжимали в руках неизвестные кмети, выстроившиеся полукружьем у выхода из ущелья. Вид у воев был самый что ни наесть суровый и решительный. Хотя лица большинства и были скрыты под личинами. Не были видны и гербы на щитах.

Ну и положеньице! В голове у Святослава пронеслось сразу несколько вариантов дальнейшего развития событий. Попробовать прорваться? – Его тут же изрешетят стрелами. Нырнуть обратно в проход? – отбиваться в узине будет легче – но его спутники тут же погибнут, и ущелье им придётся удерживать вдвоём с Молчаном, который пока ещё не выехал наружу. Но враг легко сможет их обойти с другой стороны. Сдаться? – тогда война сразу безоговорочно проиграна.

Попробовать завязать переговоры? Это, пожалуй, стоило сделать. По крайней мере, поможет прояснить ситуацию.

Тут только в голову князя прокралась страшная мысль: как эти вои вообще здесь оказались? План провалился? И почему кмети ничего не говорят и не делают, а лишь стоят на месте? У Святослава только начали появляться догадки, как тут все сомнения разрешил его собственный телохранитель.

Молчан при выезде из ущелья почему-то не проявил никаких признаков удивления. Более того, никак не отреагировал на явную опасность, спокойно продолжив путь.

– Пошутили, и хватит! – бросил он незнакомым дружинникам и направил на них своего жеребца, явно собираясь проехать сквозь строй.

Святослав настолько удивился тому, что его спутник, из которого любое слово обычно приходилось тянуть чуть ли не клещами, вдруг заговорил, что поначалу даже не обратил внимания на реакцию вражьих кметей.

Те неожиданно расступились.

И опустили луки.

А потом окрестности сотряс их дружный хохот.

А потом они начали поднимать личины, и Святослав стал узнавать в них бойцов собственной первой дружины. В том числе и её воеводу.

Смялись они самозабвенно, обнажая белые зубы.

Ффу-у-у! Словно гора упала с плеч.

И как это он сразу не признал своих людей? Это всё сослепу!

Треклятый Пустельга! Что за глупые шутки!

Тем временем сам виновник временного княжьего замешательства выехал из общего ряда, снял шелом и виновато согнул шею, на которой посверкивала новенькая золотая гривна, полученная им за Неспанку.

– Прости, княже. Моя вина. Не смог удержаться.

С губ его при этом не сходила лукавая улыбка.

– Нашебаршишь ты себе приключений полон рот! – ответил ему Святослав его же любимой присказкой. – В другоядь можешь все и не вывезти.

Про себя он уже махнул рукой на эту выходку. И даже признал, что шутка и правда вышла смешной.

Пустельга же сразу смекнул, что средний Соколович зла на него уже не держит, и не упустил случая похохмить ещё.

– А я, княже, от людей беды не боюсь! Мне гадалка нагадала, что я от горла помру. По всему выходит – медами на пиру упьюсь!

Его слова сопроводил новый взрыв хохота. Причём к нему присоединились уже и вои Святослава. Да и его самого начало разбирать.

Но, как гласила известная поговорка, пошутили складно – надо было и дело делать ладно. Отсмеявшись, маленький отряд продолжил путь. В ту сторону, где хмурое зимнее небо прорезали несколько жидких столбиков дыма.

Оглянувшись напоследок на кметей своей первой дружины, которые снова возвращались на исходную позицию – охранять ущелье, черноградский князь разглядел в их рядах и Олега, на его неизменном воронке. Среди остальных он заметно выделялся ярко сверкающим в тусклых солнечных лучах поясом.

Последыш, как и все новоиспечённые вои, старался выставить напоказ эту недавно полученную сброю, подтверждающую его новый статус. Поэтому и заставил своего нового челядинца, как его там? – Сопливца? – надраить до блеска поясные бляшки. А хотя нет – скорее всего, начистил их сам.

Эту награду княжич получил за свои заслуги в сече на Неспанке. Вместе с собственным гербом. Олег тогда не последовал совету многих, предлагавших ему взять в качестве эмблемы сражённого витязя, который символизировал бы его небывалую победу над Дунаем. Он оказывается, давно уже всё продумал. По его указке менские оружейники изготовили щит. Там, на пурпурно-жёлтом поле был изображён приготовившийся к прыжку могучий степной барс, над головой которого парил традиционный тризуб, говорящий о принадлежности хозяина оружия к числу потомков легендарного Сокола.

Да-а-а – всё-таки родовая удача большое дело. Без неё неизвестно – сумел ли Олег хотя бы просто выжить в той сече. Черноградский князь перед началом битвы на это и вовсе не полагался, поэтому решил подстраховаться. Допустить гибель младшего сына, при всей нелюбви к нему он не мог. Ведь после смерти жены тот оставался его единственной скрепой с самым влиятельным родом Руси. Поэтому средний Соколович и попросил двух лучших своих дружинников – Огуру и Гундяя, прикрыть его младшего сына в бою. Эти гридни терпеть не могли друг друга и постоянно цапались между собой. Особенно по поводу словоплетения, к которому оба испытывали немалую страсть. На это Святослав и рассчитывал – отказать ему они не посмеют, да ещё и будут соперничать друг с другом. Кроме того, от Огуры ни на шаг не отходил его неразлучный приятель – Кремень. Это означало, что Олега в случае необходимости прикроют сразу трое опытных воев.

В итоге с поручением своего князя они не справились, хотя и старались. А Гундяй выполняя его даже лишился жизни. В вирии ему наверно было уготовано хорошее место – ведь известно, что для воя – гибель при спасении своего сюзерена – одна из самых почётных. Тем не менее, из-за упущения дружинников княжич оказался лицом к лицу с одним из самых страшных противников в правдивых землях. Для многих это означало бы верную смерть. К счастью, последыш сам оказался – вой не промах. Да ещё какой не промах! Видимо не зря Колюта гонял его столько зим.

А после битвы Олег попросился в первую дружину, под руку к Шебарше. Князь не возражал – там хоть и опасно, зато воинскую науку можно было постичь очень быстро.

Он вдруг поймал себя на странном ощущении, будто в глубине его закоченевшей за дюжину лет души начали пробуждаться искры симпатии к младшему сыну.

Возможно – вдруг подумал Святослав – со временем он мог бы даже простить своего отпрыска. Простить – но не полюбить. Любовь в сердце среднего Соколовича навсегда умерла в тот день, когда Олег появился на свет.

Отряд достиг конечной точки пути, откуда поднимались столбики дыма, виденные при выезде из ущелья. Это была маленькая весь, располагавшаяся в самом центре небольшой долины, образованной кольцом Пустых холмов – несколько десятков домов с дворами и хозяйственными постройками, разбросанные полукругом вокруг небольшого возвышения, на котором стояло капище. Со стороны, откуда на него смотрел Святослав, оно было прикрыто каменным пригорком, так что видны были только макушки идолов. Поселение окружал невысокий частокол. Он, скорее всего, был рассчитан на защиту от обычных хищников, а не от тех, что прячутся под личинами людей.

И последние, судя по всему, здесь основательно похозяйничали. На месте большинства домов чернели лишь обугленные остовы, часть из которых ещё дотлевала. Из груд головешек торчали только закопченные тулова печей, похожие на клыки гигантских земляных оленей. Кое-где пламя добралось и до частокола. На некоторые из его заострённых кольев были насажены человеческие головы – вперемешку мужские и женские. Многие ещё свежие, даже не поклёванные воронами. Хотя довольно большая стая чёрных падальщиков вилась неподалёку, удовлетворяясь остовом лошади.

Такое поведение птиц явно указывало на то, что сейчас в веси были люди. Их вороны опасались, поэтому и выжидали чтобы попировать без помех – либо ухода двуногих, либо наступления сумерек.

Маленьких отряд подъехал к единственным в ограде воротам. От которых остались только резные столбы и поперечина, с прибитым к ней большим лосиным черепом. Выломанные створки валялись на земле. Внутри ограды в живописных позах лежало несколько мёртвых тел – должно быть, тех, кто пытался защитить ворота от пришельцев.

Эти покойники явно лежали здесь не один день – вороны основательно поработали над их лицами, а пятна крови на снегу почернели. Кроме того, не смотря на лёгкий морозец, от них заметно попахивало.

Трупы обильно усеивали и все улицы поселения. Почти все мужские были обезглавлены. Большинство же женских тел напоминало странные окровавленные мешки, из которых торчали обнажённые нижние половины туловищ. Видимо те, кто учинил этот разор, для удобства – чтобы те меньше сопротивлялись – задирали юбки на головы и завязывали узлом. А вволю потешившись, убивали.

Некоторые мертвецы были ещё свежими, тёплыми. Другие уже тронул тлен. По мере того, как маленький отряд приближался к капищу, первые стали попадаться всё чаще.

А затем группка всадников наткнулась и на самих погромщиков. Несколько воев в походных доспехах деловито сносили на улицу и складывали в кучи скарб, награбленный в одном из уцелевших домов. Тут же, на ворохе шерстяных одеял один из них, намотав на руку длинную русую косу, пользовал стоявшую на карачках голую девку. Ей юбку на голову он отчего-то накидывать не стал. От резких толчков полные груди немилосердно прыгали, с размаху шлёпая её по животу. На лице насилуемой застыло отрешённое выражение. Она, скорее всего, уже простилась с жизнью и просто ждала, когда окружающий кошмар закончиться.

Святослав подъехал к вою почти вплотную, едва не стоптав того вместе с девкой. Тот, однако, своего занятия не прервал. Только вопросительно воззрился на князя, забыв поднять руку в воинском приветствии.

– Где Вышата? – Спросил его Святослав с плохо скрытой злостью в голосе.

У него чесались руки отрубить этому махателю его не в меру пылкий уд. А заодно хорошенько поучить его товарищей. На кону было серьёзное дело, а они тут занимаются ерундой!

Вой задумался, не подозревая, что с каждым лишним мгновением увеличивается вероятность его расставания с собственным мужским отличием.

– На капище – ответил он наконец, указав рукой направление.

И тут же забыл о существовании князя. Движения воя ускорились, а глаза подернулись паволокой – его начало разбирать перед извержением семени. Он выхватил нож и полоснул им девку по горлу. Та задёргалась в агонии, усиливая ощущения сладострастного воя. Святослав оставил его – пусть разбирается воевода.

Путь до кумирни занял совсем немного времени. Хотя всадникам едва ли не на каждом шагу приходилось его терять, объезжая груды обезображенных трупов разной степени свежести.

Хватало мертвяков и на капище. Даже с преизбытком. Перед входом туда они лежали настоящим валом, высотой по грудь человеку среднего роста. Святослав даже удивился про себя, откуда в небольшой веси взялось столько народу. Только потом он узнал, что сюда сгоняли жителей ещё и из окрестных поселений, в которые наведывались люди набольшего боярина.

Капище представляло собой небольшую бревенчатую постройку без окон с двускатной крышей, увенчанной изображением солнечного креста. Перед входом в неё были вкопаны полукругом полтора десятка идолов. У самого большого из них, стоявшего посредине, на голове тускло отсверкивала серебряная шапка. У Святослава промелькнула мысль, что весь далеко не бедствовала, раз у её жителей хватило средств на эдакое украшение.

Промелькнула и тут же угасла – к «телу» старшего из богов был привязан Дунай.

Даже с первого взгляда было видно, что богатырь заметно ослабел. Его кожа приобрела землисто-серый оттенок, а под глазами залегли густые тени. Насколько знал средний Соколович, тот до сих пор мучился от раны, нанесённой ему Олегом. Кроме того, упорно отказывался от предлагаемой еды. Поэтому крепкие сыромятные верёвки удерживали его скорее не от бегства, а от падения на землю.

Тем не менее, губы печального витязя были сурово сжаты, на лице же отсутствовало всякое выражение. Прозрачные глаза отрешённо смотрели куда-то вдаль, словно не замечая того, что происходило буквально у него под носом.

А там творилось настоящее непотребство. Всего в нескольких аршинах от привязанного пленника вои Вышаты выстроили около полусотни весян – жён, мужей и детей. Кто-то из них тихо выл, кто орал во весь голос, а кто-то уже, видимо, смирился со своей участью и хранил обречённое молчание. Их по одному подводили к Дубыне, восседавшему на здоровенном – ему под стать – коне. Витязь пленников хладнокровно и даже как-то деловито умерщвлял.

Судя по всему, так он пытался заставить Дуная дать ответ на какой-то вопрос. А может просто получал удовольствие от процесса.

– Что, так и будешь молчать? – оглушительно проревел Дубыня хриплым басом, отняв очередную жизнь.

Он был похож на бога смерти – огромный как скала, страшный как навий и при этом с ног до головы забрызган кровью, словно неумелый мясник.

Не дождавшись ответа, витязь снова взмахнул секирой, на которую он видимо специально для этого случая сменил полюбившийся ему боевой молот. Голова очередного несчастливца – это был седобородый старик, слетела с плеч и покатилась по земле, орошая лежалый снег алыми струйками. Рухнувшее тело вои тут же сноровисто подхватили и зашвырнули на трупной вал, преграждавший проход на капище.

– Они умирают из-за твоего упрямства! – продолжал Дубыня. – Я буду убивать их, пока ты будешь молчать.

Ответа снова не последовало.

Следующей жертвой оказался совсем ещё юный отрок. Богатырь даже не стал пачкать о него оружие. Просто взял одной рукой за шею и поднял перед собой, сдавливая могучими пальцами горло.

Вьюнош захрипел и несколько раз дёрнулся. После чего обмяк и затих. Дубыня одним метким броском закинул его уже мёртвое тело на кучу из предыдущих жертв.

– Ты хочешь ещё? Ты получишь!

На этот раз витязю повели молодую беременную бабу. Она была практически на сносях и еле передвигала ноги.

Её по всей правде следовало бы отпустить.

У витязя, возможно, тоже возникла такая мысль. Он сунул древко своего топора в специальную петлю на седле и наклонился вперёд. Однако, как выяснилось, лишь за тем, чтобы вынуть из-за голенища засапожник.

Одной рукой он схватил непраздную молодуху за косу у самой репицы, а другой вогнал ей короткий клинок в низ живота. После чего одним движением вспорол его до груди. Затем резко сунул ладонь в рану.

Небо разорвал истошный вопль. Баба визжала и каталась по земле. Из разорванного брюха расползались лиловые внутренности. Дубыня держал за ножку маленький алый комок, похожий на человека.

Мгновение, и он полетел туда же, что и все прежние жертвы. А следом за ним и несостоявшаяся мать, тянущая за собой длинный шлейф из кишок.

Земляной змей! Это было уже чересчур.

На что всякого в походах навидался, но такого…

Придя в себя от минутного оцепенения, Святослав пришпорил гнедого, перемахнув через преграду из тел, и решительно вклинился между витязем и очередным пленником. Это была совершенно седая старуха – лет сорока от роду.

– Хватит, Дубыня! – резко крикнул князь.

Он со злостью пнул по руке воя, державшего полонянку. Тот выпустил её, но она осталась безучастно стоять на месте, как будто не замечая ничего вокруг.

– Ты же вой, а не кат! Или для тебя это одно и то же?

Витязь насупился и натянул повод, заставив своего аргамака попятиться. Он явно хотел бросить в ответ князю что-нибудь резкое, но вовремя осёкся, вспомнив, кто с ним говорит. В итоге он смог только пробормотать нечто невразумительное.

– Вспомни, зачем мы здесь – гневно продолжил Святослав. – Брось развлекаться и заставь своих людей заняться делом. Рыжий волк вот-вот появиться, а они добро таскают, да девок сильничают.

Тот буркнул в ответ что-то вроде того, что, мол, понял.

– Где Вышата? – спросил князь Дубыню уже более спокойным голосом.

Тот указал рукой на бревенчатое святилище.

Святослав спешился. Бросил повод одному из воев и пошёл к входу.

Пристыженный Дубыня тут же принялся раздавать распоряжения. Его люди суетливо забегали во все стороны. Недобитых пленников погнали подальше с глаз долой. На лицах некоторых из них затеплился огонёк надежды, что сегодня их, может быть, оставят жить. Другие же по-прежнему хранили отстранённый вид.

– Не обессудь Дунай – сказал черноградский князь, остановившись возле привязанного пленника. – Придётся ещё немного потерпеть. Поймаем твоего князя – отпустим. Если слово дашь – против нас не воевать этот год.

Печальный витязь никак не отреагировал на эти слова. Прозрачные глаза по-прежнему смотрели куда-то вдаль. Его мысли, похоже, витали далеко от этого места.

Святослав вздохнул. Пленник с самого первого дня, как пришёл в себя после битвы на Неспанке, ни разу не произнёс ни одного слова.

Ни разу.

Ни одного.

Средний Соколович толкнул дверь в святилище.

Тут же его едва не оглушил раздавшийся оттуда истошный вопль. А ноздри оскорбил мерзкий запах палёного мяса. Представшая же перед глазами картина и вовсе заставила остолбенеть.

Убранство внутри было простым, как и полагается молельне. Из утвари – только три деревянных лавки вдоль стен да маленький столец с жертвенной чашей. Четвёртую часть комнаты занимал деревянный алтарь, украшенный резными изображениями божественных деяний. Прямо к которому был привязан седовласый волхв. На одни верёвки боярин, видимо, не полагался – по бокам от пленника расположились двое его ближников. На теле старика, едва прикрытом остатками длинного жреческого одеяния, присутствовали следы побоев и свежие ожоги. Вышата стоял прямо перед ним, умело сжимая в руках кузнечные щипцы, с зажатым в них раскалённым добела стальным прутом. Его он, судя по всему, только что вынул из небольшого, наполненного тлеющими углями, котла.

– Скажешь где серебро, старик? – грозно вопрошал боярин, не обратив внимания на вошедшего. – Или всё-таки без причиндалов к богам отправишься?

Святослав едва не задохнулся от возмущения. Он-то думал, что Дубыня просто выродок. Оказывается нет – тот был тем яблоком, которое совсем недалеко упало от породившего его дерева.

Кстати, про дерево это была совсем не метафора. Не зря же в Столице ходили упорные слухи, что старший Малевич породил богатыря-сына, сочетавшись со священным дубом.

Глядя на эдакое непотребство в эту байку можно было поверить.

– Это что же такое, земляной змей, твориться?! – возопил князь. – Кончилась правда в правдивых землях?! Одна кривда осталась?! Враг уже на подходе – а они вон что творят! Ладно, сынок твой – он, похоже, с рождения об дерево стукнутый. Но ты! Сам набольший боярин кату уподобился! Куда мир катиться?!

Обычно всегда уверенный в себе Вышата, от такой пламенной речи поначалу опешил и даже отшвырнул в сторону щипцы с зажатым в них прутом. Однако быстро опомнился и сам перешёл в наступление.

– Да как ты смеешь меня срамотить, князь! Или ты забыл, что они с моим отцом сделали?

Святослав даже сплюнул в сердцах. Тоже – сиротинушка выискался!

– Ловок ты боярин себе оправдания находить. Отца убили – так и спрашивал бы с того, кто это сделал! Не можешь?! На беззащитных отыгрываешься?!

Это уже было на грани оскорбления.

Вышата едва не захлебнулся слюной.

– Ах ты…

Его рука легла на оголовье висевшего у пояса меча. Жилы на тыльной стороне ладони вздулись.

Выхватит? Не выхватит?

А что? – с него сталось бы. Набольший всегда, особенно в ранние годы, славился драчливостью и воинской сноровкой. Недаром у него на гербе красовался атакующий зубр. Он ведь даже турниры, было дело, выигрывал. С тех пор, правда, изрядно заплыл жиром и обленился. Но своего знаменитого норова не утратил. А тут с ним ещё и двое его людей…

Так что князь на всякий случай приготовился дать подышать воздухом и собственному клинку. Однако огонь в глазах Вышаты потух так же быстро, как и загорелся, а его рука незаметно соскользнула с рукояти. Боярин сделал вид что просто хотел расправить складки сбившейся набок короткой накидки-плаща. Тут же сразу стала ясна причина – в узкую дверь святилища протиснулся Молчан. Как обычно ни сказав ни слова.

Его вид всегда был красноречивее любых слов. Суровое каменное лицо ясно говорило – убью любого, кто поднимет руку.

Но если в драку лезть набольший и раздумал, то вины за собой признавать явно не собирался.

– Рыжий волк им князь! – ответил он. – И они за его дела отвечать должны!

Святослав хмыкнул.

– А серебро с этого волхва ты вместо виры с Всеслава хотел взять? У тебя самого его полны подвалы, а ты на малое заришься?

Вышата насупился и сложил руки на груди. Видимо, чтобы снова сгоряча не схватиться за меч.

– Серебра много не бывает.

Вот так вот. Пусть у боярина даже самые последние слуги в доме едят не с глиняных плошек, а чуть ли не со стекла, а дети самоцветами играются, он всё равно не против прибрать к рукам и малую кубышку несчастного волхва.

Пенязи, мол, к пенязям.

– А небес не боишься? – полюбопытствовал Святослав, указав рукой на алтарь. – Капище то Велесово. Он же и твой бог!

Но набольшего, похоже, ничем нельзя было прошибить.

– Я деревлянин – гордо ответствовал он. – У меня богов полон лес! Велес обидится – кто другой пособит.

Тоже, лесовик выискался. В лучшем случае на одну восьмую.

– Не пойму я князь, чего ты так разоряешься? – снова перешёл в наступление Вышата. – Мы всё по уговору сделали. Весь разорили. Дуная на виду привязали. Полудюжине местных уйти дали. Сейчас рыжего волка ждём. Пятый день уже. Вои устали – отдыхают как могут. Чего не так то?

Средний Соколович устало вздохнул. Да уж… отдыхают.

– Людей зачем перед Дунаем губить? Он же гордый – его этим не проймёшь.

На такой аргумент Вышата и вовсе махнул рукой.

– Да что тебе эти весяне – сотней меньше, сотней больше. А этому гордецу наука будет. Как за клятвопреступника воевать…

В душе черноградского князя снова всколыхнулась волна ярости.

– А не за такие ли дела ты своего сына Путяту в Тмутаракань из Столицы изгнал? Он то – хоть за пенязи людей продавал, а ты за так губишь!

Тут Вышата словно взорвался изнутри.

– Не смей сравнивать, князь!

Похоже, Святослав задел его за больное.

– Отчего же?

– То свои были, а это полочане – враги.

Аргумент был резонный. Если бы не одно но.

– Они-то враги, но, правда, то – для всех одна! Начнёшь с чужих, потом и за своих возьмёшься! А Дунай – пленник моего сына, а не твоего!

Тут уже набольший не нашёлся что возразить. Просто хмуро промолчал.

Князь этой маленькой победой удовлетворился и коротко порекомендовал Вышате осадить своих людей. И изготовиться к бою. Поскольку задуманный план уже близился к осуществлению. После чего развернулся, чтобы уйти.

– Да… затушите – указал он двум воям, всё это время тихо простоявшим по углам, на огонёк пламени, который начал заниматься на дощатом полу от брошенного боярином раскалённого прута.

Набольший хмыкнул, остановив своих людей мановением руки, распустил мотню на штанах и оросил горящее место тугой пенной струёй. Помещение заполонила резкая вонь, перебившая даже запах палёного мяса.

Князь с облегчением захлопнул за собой дверь, покидая осквернённое святилище. После чего с такой же скоростью поспешил покинуть и саму весь.

Возвращаться по главной улице ему не хотелось, чтобы опять не созерцать груды трупов. Потому, спустившись с бугра, на котором стояло капище, князь направил коня мимо дымившейся кузни – прямиком к частоколу, который был здесь пониже, чем в других местах.

Не доехав до ограды двух саженей, гнедой вдруг заскользил копытами по накатанному склону и едва не провалился вместе с всадником в большую зловонную яму. Это был нужник.

К счастью, Святослав вовремя успел натянуть повод и отвести коня в сторону. В лицо князя пахнуло ядрёными ароматами.

Земляной змей! Отхожее место, видимо, специально вырыли в стороне от домов – чтобы местные не могли напасть на людей Вышаты врасплох, застав их за отправлением естественных надобностей. Если бы тем вдруг вздумалось.

Соколович пришпорил жеребца, заставив его одним могучим прыжком перескочить через невысокий частокол, после чего пустил его в намёт. Примеру князя последовали и его люди.

Оставив весь позади, князь с облегчение вздохнул. Последнее происшествие вдруг показалось ему даже символичным. Вот уж действительно – побывал там – всё равно что в нужнике искупался.

Дальнейший путь лежал к укромной лощине, притулившейся между двумя отрогами холма. Воочию всё это выглядело почти так же, как и на резной столешнице в менском зале совета, поэтому Святослав вряд ли мог перепутать.

Маленькая группа всадников поднялась на высокий взлобок, отделяющий лощину от остальной части долины. Западина оказалась до отказа забита воями. Их там было никак не меньше трёх сотен. Все конные, тяжелооружные – сплошь отборная гридь. Князь разглядел стяги великого князя, его сына Ярополка, Дружины, Полкана и Некрасы. И ещё с полдюжины прапорцев воевод рангом пониже.

Значит все в сборе.

Он спустился с яра и подъехал к брату. Тот приветствовал Святослава сначала поднятием руки, а затем и сердечным объятием.

Сегодня он, похоже, похмельными муками не страдал. Зато, судя по всему, уже успел хватануть чашу-другую одного из своих любимых напитков – стоялого мёда. Отчего пребывал в приподнятом настроении.

– Ну что, брат, сегодня прижмём хвост рыжему волку?!

Средний Соколович поморщился – преждевременной похвальбы он никогда не жаловал.

Но это был другой случай.

Сейчас, пожалуй, он был уверен в успехе. О чём и заявил сначала брату, а потом и подъехавшим Дружине с Полканом. Те с ним согласились – разведка сообщила о приближении к Пустым холмам большого отряда.

По рядам промчались гонцы – они разносили приказ готовиться к сече. В рога не трубили, чтобы не выдать своё присутствие. Гридни поспешили начать облачение в боевые доспехи. Отроков с ними не было – в этом походе те стали бы только лишней обузой, поэтому сейчас им никто не помогал. Впрочем, для опытного воя – невелика трудность. Нелегко, но можно. Не составило это большого труда и для Святослава. Тем более что ему тут же принялся помогать Молчан.

Сам княжий телохранитель боевой доспех, похоже, не снимал никогда – даже когда ложился спать. Хотя черноградский князь не был уверен, что тот вообще когда-нибудь спит. Любой другой вой на его месте свалился бы с ног через полдня. Этого же боги словно выковали из железа.

Продевая руки в кольчужные рукава, средний Соколович вспомнил, как поначалу блестящий план, сейчас почти претворенный в жизнь, показался ему сомнительным. Его – как и идею Шебарши перед битвой на Неспанке, он был вынужден принять только под давлением обстоятельств.

Хотя после той победы Буковые холмы и перешли под полный контроль полуденного войска, война на этом не закончилась. В руках у Всеслава по-прежнему оставалась его главная торговая артерия – Закатная Двина, прикрытая цепочкой хорошо укреплённых городов. Чтобы захватить хотя бы один из них, требовалось потратить немало сил и средств. И времени. Кроме того, до них ещё требовалось добраться. А те дороги, что вели из Буковых холмов к этой могучей реке, преграждали несколько небольших, но отменно защищённых крепостей. А также густые леса и обширные болота, отлично подходившие для того, чтобы вести в них малую войну.

В этом деле большим мастером оказался сын рыжего волка. Тот, который оборотень. Он наносил молниеносные удары небольшими силами по тылам и обозам полуденного войска, и нападал по ночам на спящие лагеря. В общем, силы таяли, а успехов не было. Не считая одной захваченной с огромным трудом лесной крепостицы. Меж тем недолгая зима заканчивалась, и совсем скоро должна была начаться распутица. С приходом которой продолжение войны откладывалось не меньше чем на несколько лун – пока не подсохнут болота.

И тогда появился план. Одновременно простой по замыслу и сложный по исполнению.

Всеслав во всех своих походах любил делать неожиданные ходы и совершать глубокие рейды. И славился тем, что всегда беззаветно поддерживал верных ему людей. Особенно если был им чем-то обязан. А в руках у Соколовичей как раз был такой человек. Дунай. Если прочих пленников давно уже отпустили за выкуп, то он пока оставался в их расположении. Поскольку, в отличие от прочих, не стал давать обязательную в таких случаях клятву, что до конца этой войны не будет выступать на стороне Всеслава. Более того, он вообще не произнёс ни слова. Даже непонятно было – лучше ему становиться или хуже. Ясно было одно – он жив.

Его требовалось отвести в неглубокий тыл – какую-нибудь глухую весь в стороне от боевых действий. Потом постараться показать печального витязя местным жителям и позволить нескольким из них бежать. И незаметно подготовить в том месте засаду. Для этого отряду, который первым придёт в весь, надо было так сильно напугать местных жителей, чтобы они и носу сюда больше сунуть не смели. Что, в принципе, сделать удалось.

Перед тем как начать претворять план в жизнь, полуденное войско обложило сразу две лесных крепости, прикрывавших дорогу к столице Полочанского княжества. Вокруг которых разбили около полудюжины осадных лагерей, чтобы противнику было тяжелее следить за перемещением войск. Оттуда постепенно, малыми отрядами, не вызывая опасения у осаждённых, силы перебрасывались в нужное место.

Последнее, кстати, оказалось выбрано очень грамотно. Пустые холмы служили своеобразным связующим звеном между грядой Буковых холмов и Большим Водоразделом, чьи отроги начинались через несколько дней пути к восходу. Они представляли собой небольшую группу возвышенностей, загнутую в вытянутое кольцо, внутри которого лежало несколько больших, удобных для укрытия лощин. А единственным достаточно широким проходом в долину, образованную холмами, был распадок с полуночной стороны.

Святослав заставил гнедого взбежать вверх по склону, заодно проверяя, как на нём сидит доспех. Поднявшись на яр, бросил взгляд туда – на узкий проход между двух холмов.

Пока он был пуст. Однако, если верить разведке, совсем скоро там должны были появиться вои Всеслава. С ним самим во главе.

Они стремительно ударят на разоренную Дубыней весь, чтобы освободить Дуная. Тут-то им на загривок обрушатся лучшие силы полуденного войска. И в этот раз рыжему волку не помогут никакие чародейские уловки. Только честная сталь на честную сталь.

Сколько же усилий было приложено для того чтобы незаметно протащить сюда столь значительные силы – три сотни гридней и почти столько же кметей! Первые сейчас все стояли здесь, готовясь нанести решающий удар. Последние были разбиты на небольшие отряды – вроде того, которым командовал Шебарша – прикрывая другие выходы из долины.

Жаль только что столь сложный и изящно разыгранный замысел, готовый превратиться в блестящую победу, омрачают своими поступками Вышата с Дубыней. Свою часть задания они, конечно, выполнили хорошо. Но к чему излишняя жестокость?

Надо будет потом обсудить это с великим князем.

Хотя… он ничего не сделает. Род Малевичей слишком влиятелен в правдивых землях, чтобы брат рискнул вступить в конфликт с его главой.

Да ведь он и сам едва не сорвал всё своей выходкой. Изначально планировалось, что старший Соколович останется в лагере – в Пустых холмах вполне можно было бы обойтись без его вечно похмельной рожи. А вот присутствие оной под стенами одной из осаждённых крепостей как раз помогло бы ввести противника в заблуждение. Однако ему неожиданно – не исключено что под воздействием квасных паров – загорелось самому принять участие в деле. Придать, так сказать, своему образу героический ореол. А что? – такое деяние барды несомненно воспоют. И в народе популярности добавиться, и собственное самолюбие потешить можно.

Святослав отговаривал его как мог, но так и не преуспел. Поэтому в лагере вместо него пришлось оставить другого брата – Всеволода. Который был вынужден имитировать образ жизни великого князя. То есть – в основном почти не вылезать из шатра, делая вид, что пьянствует. Впрочем, для Ворона это не составило большого труда – пользуясь случаем, тот, скорее всего, штудировал сейчас обнаруженные в Менске рукописи.

Там же, в осадном лагере, до последнего момента – чтобы не допустить какого-нибудь срыва, находился и сам Черноградский князь. И только когда от соглядатаев пришло известие, что Всеслав отбыл их своей столицы в неизвестном направлении, Святослав и сам отправился к месту засады.

Что ж, пока всё складывалось наилучшим образом. Сейчас – он чувствовал это – рыжий волк уже приближался к расставленной для него ловушке. Переполненный радостным ожиданием, Черноградский князь поднял глаза в хмурое зимнее небо. Как раз в этот миг, словно подавая ему знак о положительном исходе задуманного дела, небесный отец прорвал в сплошной пелене серых туч большую прореху. В которую Хорс, заставив Святослава прищуриться, тут же выкатил на своей колеснице сияющее дневное светило.

Хороший знак. Увидеть солнце перед боем – к победе!

В его ярких лучах князь разглядел какую-то птицу, парящую высоко над долиной. Неужто сокол?

Он напряг зрение и с удивлением распознал ворона. Очень тёмного, аспидно-чёрного окраса и необычно большого размера.

Откуда только такой взялся?

Птица как будто что-то высматривала на улицах веси, неспешно описывая над ней круги.

Для ворона она вела себя довольно необычно, и в другое время Святослав над этим возможно бы и поразмыслил. Но сейчас ему было совсем не до того. Над долиной наконец-то разнёсся условный сигнал, означающий приближение противника – два протяжных вскрика болотной выпи.

Томимый любопытством, князь не стал спускаться обратно в лощину, а остался стоять на склоне яра. Его голову и половину торса, которые высовывались из-за взлобка, противнику всё равно было не разглядеть, зато он отсюда прекрасно видел всё происходящее.

Из неширокого прохода между двумя холмами, откуда начиналась дорога до злосчастной веси, в долину, словно струйки крови из раны, начали выплёскиваться войска. Тяжелооружная гридь. Десяток за десятком. Когда их собралось полторы сотни, отряд сбился в клин и двинулся вперёд.

Святослав пригляделся к знамёнам, которые реяли над их рядами.

Двусторонняя секира – стяг Военега и свирепый кабан – прапор Вепря.

И… больше ничего.

А где сам Всеслав? Неужто расчёт не оправдался и рыжий волк не поехал лично выручать давнего соратника?

Хотя нет – тут же успокоил себя Черноградский князь. Всеслав – известный хитрец, и далеко не всегда ездит под собственным знаменем. Как в той же битве на Неспанке. Чтобы попытаться обмануть Соколовичей он вполне мог и вовсе оставить его в своей столице.

Отряд продолжал двигаться вдоль дороги.

Однако отчего-то делал это очень медленно и словно как-то неуверенно.

А потом и вовсе остановился.

У Святослава захолонуло сердце.

Земляной змей – неужели рыжий волк что-то почуял?

А дальше случилось неожиданное. Стальная лавина вдруг свернула с дороги и понеслась в другую сторону – к тому месту, где притаился один из легкооружных отрядов. Насколько Святослав помнил, там должны были стоять люди Бакуни – около полусотни кметей. Это были опытные вои – других сюда и не взяли – большие мастера по части маскировки. То, что полочане с ходу могли разглядеть их расположение с дороги, представлялось маловероятным. Значит, они либо знали о готовящейся засаде, либо… тут не обошлось без чародейства.

Но если они знали о западне, то зачем в неё пошли?

Дальнейшие сомнения рассеял шум сечи. Таиться дальше – перед лицом несущегося на них противника, люди Бакуни больше не могли, и им не оставалось ничего другого, как только вступить в бой.

Исход которого был предрешён изначально. Одолеть тяжелооружную гридь в открытом бою для кметей было реально разве что при соотношении трое на одного. Но только в их пользу, а отнюдь не наоборот. В данном же случае, их ждало неминуемое истребление.

Это помогло Святославу сделать выбор. Чем бы там не мотивировался противник, допустить, чтобы сейчас на его глазах без помех перебили полсотни добрых воев, черноградский князь не мог.

Средний Соколович поднял руку, подавая сигнал к атаке. В рога снова не трубили, чтобы раньше времени не спугнуть неприятеля. Гридни давно уже были готовы. Быстро преодолев крутой склон взлобка, кони синхронно вынесли из лощины все три сотни всадников.

Построение в боевой клин заняло не больше времени, чем требуется сердцу, чтобы сделать несколько десятков ударов. Князья и воеводы с ближниками традиционно заняли места позади – руководить боем. Кроме Ярополка и Некрасы – эти, как обычно, встали впереди – подавать пример своей доблестью.

Новый взмах руки и конная масса сорвалась с места.

Святослава захлестнуло предвкушение предстоящего триумфа. Он был неминуем. Слишком грозно сейчас выглядел отряд Соколовичей, и слишком очевидно было его преимущество над противником.

Полочане меж тем уже практически втоптали в землю небольшой отряд Бакуни. Его остатки во главе с самим боярином укрылись в узине между холмами, собираясь, видимо, держаться там до последней возможности.

Слитный топот копыт трёхсот всадников заставил воев противника повернуть головы в сторону надвигающегося шума.

Ему показалось, или на их лицах не было ни малейшего замешательства?

Более того, они так слаженно тут же развернули навстречу атакующим гридням свой длинник, бросив недобитых кметей, словно до этого специально отрабатывали именно такое перестроение.

В общем, удар полуденных дружин они встретили во всеоружии. И даже ответный разбег успели набрать.

Две конные лавины столкнулись с оглушительным лязгом, поглотившим ненадолго все остальные звуки.

А потом пошла рубка! Да такая, что только душа радовалась. От звона, с которым сталкивалось между собой копья, мечи и топоры закладывало уши. Полочане бились доблестно. Но – как известно – чем сильнее враг, тем слаще победа над ним. Полуденное войско медленно, но верно отжимало противника к той самой небольшой ложбине, где он только что растрепал кметей Бакуни.

Наконец вражеский отряд оказался зажат между двух отрогов.

Теперь у него было два выхода – либо тот, которым он сюда попал – правда, для этого нужно было пробиться через ряды двукратно превосходящего противника, либо через узину, куда они загнали остатки лёгкой полусотни. Где сейчас должен был находиться сам Бакуня и, по крайней мере, три десятка его людей.

Там – согласно плану – ему надо было держаться до последнего.

А пока оба длинника подались назад. Между ними образовалось свободное пространство, шириной примерно в пару саженей.

Наступило затишье.

Это было самое подходящее время для начала переговоров о сдаче в полон.

И тут, когда Святослав уже формулировал в голове условия, которые он собирался предложить полочанам, за спиной вдруг раздался протяжный волчий вой.

Он звучал настолько злобно и торжествующе, что по спине у среднего Соколовича поползли мурашки.

До последнего не желая верить в происходящее, князь медленно повернул голову в сторону веси.

Там творилось неладное.

Её снова брали штурмом.

Точнее уже взяли.

Улицы поселения заполонили всадники.

Много всадников – на глаз не меньше двух сотен.

Эти вои атаковали капище, где держали Дуная. Там уже кипела ярая сеча.

Над головами нападавших трепыхались два стяга. На одном из них был изображён пень, из которого торчал кинжал с сидящим на его крестовине соколом. На другом – рыжий лесной волк, пытающийся ухватить зубами в прыжке ещё одного тризуба.

И над всем этим в хмуром зимнем небе продолжал свой странный полёт необычно большой аспидно-чёрный ворон.

Земляной змей! Похоже, дело всё-таки пошло не совсем так как, планировалось.

Точнее совсем не так.

Полочанский князь снова всех перехитрил!

Зима перед распутицей. Берег реки Ушачьей

Если сеча на Неспанке не заслуживала называться славной, то приснопамятную засаду в Пустых холмах смело можно было назвать и вовсе бесславным предприятием.

Воистину, если боги хотят наказать человека, они в первую голову лишают его удачи.

Чем же он таким перед ними провинился? Кому из них не угодил?

Жертвы всегда приносил в положенное время. На каждый праздник Хорсу дарил барана, Велесу – ягнёнка, Макоши – петуха, великой троице: небесному отцу Сварогу, сыну его Перуну и вездесущему духу Свентовиту, озаряющему своими незримыми лучами всё живое – целого быка. Даже злому Чернобогу, которому этого, по-хорошему, делать не следовало бы – закапывал чёрную кошку. И даже новым богам, в коих, откровенно говоря, не очень-то верил, ставил в их капищах жертвенные свечи.

Так нет же – земляной змей! – проклятый полочанский князь снова откуда-то проведал о планах Соколовичей. Хитро организованная комбинация провалилась, и все многодневные усилия пошли под хвост коню. А рыжий волк не только не попался в их западню – он успешно реализовал собственный план – вызволил Дуная, скрытно проведя своих воев по неизвестному противнику проходу в долину.

Что это – снова ворожба, или ему помогли какие-то неизвестные боги? Это что же надо было, чтобы его поймать – деревьям жертвы приносить, – как дикие лесовики?

Или просто удача Всеслава сильнее?

О таком думать не хотелось.

Святослав зло пришпорил гнедого, понукая его ехать быстрее. Тот то и дело опасливо косился налево и с большой осторожностью ставил копыта на ненадёжную смесь грунта и подтаявшего снега, по которой вёз князя. От чего заметно страдала скорость передвижения.

Князю же сейчас было не до конских страхов – ему дорог был каждый час.

– А ну наддай, волчья сыть! Земляному змею скормлю!

Какой аргумент оказался весомей – шпоры или угроза, осталось неясным, но гнедой действительно наддал. Правда, при этом не прекратил коситься на сторону. Кроме того, начал время от времени испуганно всхрапывать.

У ехавшего сзади Молчана таких проблем не возникало. Его буланый пёр по скользкому склону, словно тур во время гона, не выказывая ни малейших признаков неуверенности.

Прямо как его хозяин. Тот сохранял одинаковое выражение на лице в любой ситуации – хоть на пиру – каковые он, правда, не особо жаловал, хоть посреди лютой сечи.

Как и в том приснопамятном бою в Пустых холмах.

Святослав вспомнил, как бросив наседать на отряд прикрытия, который, как выяснилось, только отвлекал его внимание, он погнал гридней к той злополучной веси.

Однако рыжий волк всё рассчитал правильно.

Времени, понадобившегося Соколовичам, чтобы покинуть своё убежище, атаковать и потеснить полочан, прошедших в долину через главный проход, а затем развернуться и поскакать обратно, ему вполне хватило, чтобы ворваться в поселение, разметать не успевших сбить строй людей Вышаты, и увести оттуда Дуная.

Черноградский князь тогда обогнал всех гридней, даже Молчана, первым влетев на улицы веси. Однако врага там уже не было – только на снегу остывали многочисленные людские и конские следы.

Позже дружинники обыскали в Пустых холмах едва ли не каждую дырку, но так и не поняли, куда ушли полочане.

Всех воев Вышаты – из тех, кто там был, всеславовы мужи буквально изрубили в куски. Уцелел только Дубыня. Людей он организовать не успел, зато сумел прорваться сквозь вражьи ряды. Его впрочем, всеславовы вои не сильно-то и сдерживали, памятуя тяжёлую руку богатыря.

Спасся и сам набольший. Правда, таким способом, что будь он на его месте, Святослав предпочёл бы сдаться в полон. Либо с честью погибнуть.

Вышата тогда как раз решил прогуляться до отхожего места. Поэтому чудом не попался на глаза ни одному из полочан. Когда же он понял, что земляной змей уже раскрыл свои челюсти, чтобы сомкнуть зубы на его мудях, недолго думая сиганул в нужник.

Боярину «повезло» – не смотря на зимнюю пору, было довольно тепло, а его вои хорошо питались, оттого гадили часто и помногу. Поэтому свежих испражнений ему хватило с «головой». А для дыхания он находчиво приспособил ствол наскоро срезанной там же сухой былины.

То-то смеху было, когда его оттуда извлекали! Это даже как-то скрасило горечь от провала всего предприятия.

Набольшему долго никто не хотел подавать руку или даже ратовище копья – потом, мол, не отмоешь. Только когда он начал изрыгать самые чёрные проклятия, ему догадались протянуть вырванную из частокола жердь. А потом обратный выезд задержался ещё почти на полдня, оттого что боярину требовалось истопить баню и как следует вымыться. И всё равно он него ещё долго попахивало, и к старшему Малевичу старались не приближаться с подветренной стороны. Некоторые острословы утверждали, что аромат нужника сопровождает набольшего до сих пор.

Эти же шутники, к числу которых, насколько знал Святослав, в первую голову принадлежал Огура, придумали Вышате новое прозвище. Теперь большинство воев в полуденных дружинах за глаза называли его не иначе как Говнята.

Его же «подвигу» кто-то из бардов, скромно пожелавших остаться неизвестным, посвятил маленькую виршу:

Она в короткое время облетело всё войско, и приобрела в нём бешеную популярность.

Любой на месте Вышаты давно сгорел бы со стыда и покинул войско. И на какое-то время даже уехал из Столицы – отсидеться в имениях пока не утихнут перетолки. Этому же было – что с гуся вода.

«В бою» – отшучивался по этому поводу боярин, – «можно всяко – лишь бы не лечь в раскоряку». Тоже – словоплёт выискался!

Святослав с Молчаном преодолели наконец казавшийся бесконечным склон и выехали к небольшой росточи, за много лет промытой в яру весенними паводками. В неё оба всадника и направили коней.

У балки было довольно широкое устье с покатым каменистым дном. Затем её края сужались, а русло начинало беспорядочно вихлять из стороны в сторону. Так было оттого, что вешние воды смогли проточить себе путь в теле холма только через мягкие породы камня, залегавшие причудливыми извивами, а твёрдые им оказались не по зубам.

Крутые склоны промоины были практически лишены растительности, поэтому для засады подходили мало. Однако Черноградский князь на всякий случай оставался настороже.

Отправляясь сюда, он сильно рисковал.

Впрочем, у него не было другого выбора.

Очередной поворот остался позади. Гнедой вынес Святослава в маленький распадок между двух невысоких, но довольно обрывистых скал-останцов. Молчан, согласно уговору, остался ждать его позади.

Князю поначалу показалось, что в лощинке никого нет. Однако после того как он сморгнул, изгоняя из ока неведомо как попавшую туда соринку, с его глаз словно спала пелена.

Земляной змей! – опять колдовство? Прямо по центру распадка, промеж двух каменных лбов стоял всадник. Всем своим видом напомивший поросшую мхом скалу, пребывавшую здесь с начала времён.

Этому немало способствовала бурая масть его коренастого конька и серый цвет небрежно наброшенного на плечи плаща-накидки. Слабый ветерок слегка теребил роскошные пшеничные усы аршинной длины и не менее внушительную гриву волос.

Да, это был он.

Он пришёл.

– Здравствуй, Медоус! – поприветствовал князь всадника.

Тот какое-то время молчал, в упор разглядывая среднего Соколовича. Потом всё-таки разлепил сурово сжатые губы.

– И ты не хворай, Святослав. С чем пожаловал?

Черноградский князь задумался, как проще изложить этому могучему старику свои мысли.

После неудачной засады в Пустых холмах война в полочанских землях окончательно зашла в тупик. Полуденное войско было вынуждено продолжить затеянную для отвода глаз осаду двух лесных крепостей – бросить её теперь означало потерять лицо. Да и дорога, которую они прикрывали, являла собой кратчайший путь на Закатную Двину и саму столицу княжества. Однако взять их было очень нелегко. Для этого требовалась либо большая кровь, которую они себе позволить не могли, либо много времени, а, соответственно, и пенязей.

А их в казне уже почти не было. Война началась в крайне неудобное время – когда все собранные за год средства разъехались в разные концы полуденных земель, а до поступления новых было по меньшей мере полгода. Кое-как наскребли пенязей, чтобы сколотить обоз, но и тот потеряли в первом же бою. Какое-то время удавалось держаться благодаря награбленному в Менске. Однако затем войско захватывало только лесные крепости, добыча в которых не окупала пролитой крови, да малые веси, где брать было особо и нечего. Разве что провизию. Вои мало-помалу начинали роптать. В общем, всё сводилось к тому, что пришельцам предстояло отступить обратно к Буковым холмам, удовлетворившись уже достигнутым.

Однако чтобы хотя бы удержать за собой захваченную территорию, и на будущий год продолжить войну с тем же раскладом, что и сейчас, во всех захваченных городах и крепостях надо было посадить гарнизоны. Кроме того, в Менске требовалось оставить значительные силы, которые могли бы реагировать на удары всеславовых дружин. Которые, безо всякого сомнения, последуют, как только Соколовичи уведут свои войска обратно. Всем воям, которые останутся на захваченной территории, требовалось платить содержание. Желательно сразу на полгода вперёд. Но сделать это до осеннего оброка было нечем. А наладить сбор пенязей с местных жителей с рыжим волком под боком не представлялось возможным. Ввести чрезвычайный налог на войну можно было только с разрешения всей земли. Точнее совета старейшин – который ещё требовалось собрать. А на это опять-таки ушло бы немало времени.

Ситуацию могла исправить новоградская дань – её должны были привезти в Столицу этой весной. Причём она обещала быть куда больше обычной – до этого покойный Остромир дважды испрашивал позволения отложить её выплату, чтобы потом отдать сразу за три года. Однако именно эту казну коварный Всеволод разграбил во время своего дерзкого набега на Новоград, из-за которого и началась война. Поэтому оставалось только брать взаймы. Либо у ромеев, либо у жидов. Ни у тех, ни у других этого делать не хотелось. Отдавать-то придётся – с изрядным преизлихом. Да те ещё и наверняка вытребуют себе за это какие-нибудь привилегии. В ущерб великому столу и всем правдивым землям. Вот Соколовичи и не торопились отводить свои дружины от этих клятых лесных крепостей, всё-таки надеясь каким-то чудом решить дело за одну зиму.

Седмицу назад они даже подготовили штурм одного из городков. Того, что стоял на левом берегу Ушачей реки – к нему проще было подступиться. Однако едва только ударные отряды выдвинулись на исходные позиции, как на тылы полуденного войска нежданно обрушилось несколько сотен легкоконных воев. Это оказалось очень неприятным сюрпризом, поскольку разведка давным-давно знала расположение всех наличных сил полочанского князя. А с той стороны, откуда последовал удар, взяться им было попросту неоткуда. Неизвестные вои влетели на замёты и принялись крушить всё, что попадалось им на пути.

По ромбовидным щитам и рогатым шлемам полуденцы распознали в них дикую лютву. Воям, уже изготовившимся к атаке, пришлось разворачиваться и бегом возвращаться к своим становищам. Сеча была яростной, но короткой. Лютва обычно славилась первым наскоком. Враг побежит – они и гонят его, пока не перебьют без остатка. Противник не дрогнет – развернутся и отойдут. Повезёт, мол, в другой раз.

Так всё и вышло. Для атаковавших всё закончилось несколькими десятками побитых. Оборонявшиеся же потеряли почти вполовину меньше, да ещё и взяли одного, как позже выяснилось – весьма ценного пленника. Зато лютве удалось угнать немало лошадей.

Штурм меж тем оказался безнадёжно сорван. А потом выяснилось и другое неприятное обстоятельство. Верховный вождь лютвы – тесть полочанского князя Медоус – а это именно он прибыл к осаждённым крепостям по зову зятя, разбил свой лагерь в верховьях Ушачьей реки. И принялся оттуда невозбранно совершать набеги на занятые пришельцами веси. Таким образом, под угрозой оказались сообщения полуденного войска с захваченной им частью княжества.

Ситуация стала практически безвыходной.

Ну а великому князю, похоже, не было до всего происходящего никакого дела. Он был верен избранному для себя образу жизни и особо не задумывался над тем, что же будет дальше. Все решения за него принимал совет. Он только подтверждал их своим словом.

На очередном сборе, который состоялся сразу после неудачного штурма, снова решали, как будут выходить из положения. Вышата зачем-то принялся вспоминать старые байки про свирепость лютвы в бою и жестокость по отношению к пленникам. Кроме прочего, упомянул и про вероломство их старого вождя – Медоуса. Тогда-то Святославу и пришла в голову мысль встретиться с ним лично.

Организовывать всё пришлось в строжайшей тайне. У Черноградского князя ещё слишком свежо было в памяти то, как прекрасная задумка с засадой на рыжего волка провалилась из-за того, что о ней знало слишком много народу.

Теперь в курсе происходящего были только сам средний Соколович, Дружина и Полкан. Да ещё телохранитель Молчан. В надёжности этих воевод князь не сомневался. А к последнему давно уже привык относиться как к собственной безмолвной тени. Которая, в случае чего, защитит от опасности не хуже дюжины отборных гридней. И уж точно никогда не предаст.

Эти трое и помогли Святославу осуществить первую часть задуманного. Теперь ему самому предстояло выполнить вторую.

Причём крайне осторожно.

– Ты приехал один? – спросил Святослав у Медоуса.

Тот недоумённо воззрился на него, нахмурив косматые брови.

– Ты сомневаешься в моём слове, князь?

Святослав промолчал, но в глубине души всё-таки позволил себе усомниться. У него не было никаких причин не поверить слову обычного дикаря – их за клятвопреступление очень сурово карали собственные боги.

Но, в том то и дело, что этот дикарь был далеко не обычный. А – в отличие от собственных подданных – очень сильно испорченный цивилизацией. До такой степени, что его двор ещё несколько десятилетий назад стал для бардов правдивых земель настоящей притчей во языцех. Как место, где их всегда рады видеть. Кроме того, это дикарь был искушён долгими годами управления небольшим, но гордым народом, живущим в окружении хищных соседей. Да и сам был тем ещё хищником. Именно поэтому Святослав и решил с ним встретиться.

Сейчас же он не исключал вероятность того, что за скалами, между которых лежал распадок, могло укрыться несколько человек. С оружием. А что? – десятка полтора там вполне могли поместиться.

Конечно, вдвоём с Молчаном они могли бы одолеть и такое число. Обычных воев. Но они ведь бывают разные.

Тр-р-ра-а-а-ак!

Со стороны реки неожиданно донёсся громкий звук, похожий на треск ломающегося дерева. Святослав вздрогнул от неожиданности.

– Земляной змей! Что это?

На губах Медоуса появилась саркастическая улыбка.

– Не бойся князь – в его голосе послышалась лёгкая усмешка. – Здесь для тебя нет никакой опасности. Ни от меня, ни от твоего змея. – Это лёд на реке даёт знать, что скоро тронется с места.

Черноградский князь смутился. Как же он сам не догадался?

– Ты встретился со своим сыном? – спросил он Медоуса, чтобы побыстрее сменить тему разговора.

Улыбка с лица старика тут же исчезла.

– Да – ответил он чуть погодя. – Твой человек, который сейчас стоит за поворотом, привёз его. Но я не был рад снова его видеть. Для моего сына было бы лучше порадовать богов, погибнув в бою! Или мужественно принять от вас мучительную казнь.

Князь хмыкнул про себя. Странные эти дикари! Показать противнику спину в бою для них не зазорно, а попасть в полон стыдно?

Хоть бы поблагодарил за своего отпрыска.

– А может он ещё порадует тебя своими подвигами? Покорит многих врагов? Подарит много внуков?

Вождь лютвы нахмурился ещё сильнее.

– Полон – позор и для простого воя. А для сына вождя – вдвойне!

Старик, похоже, разозлился. Это было плохо.

– Это всё, о чём ты хотел со мной поговорить?

Медоус сжал в руке повод своего коня, явно собираясь его повернуть.

Земляной змей! – Не иначе как хочет закончить встречу.

– Нет!

Разговор приобрёл неожиданный и нежелательный оборот, поэтому срочно были необходимы новые ходы. В голове Святослава мысли замелькали со скоростью выпущенных из боевых луков стрел.

– Считай что это мой первый дар тебе! – немного торопливей, чем нужно было, выпалил черноградский князь. – Но не последний…

Медоус глумливо ощерился.

– У тебя больше нет моих сыновей.

Боги! – какой же он всё-таки неотесанный дикарь!

Или специально разыгрывает из себя эдакого дуболома?

– Это не твой сын, Медоус – уже спокойнее ответил средний Соколович. – Это нечто гораздо более ценное.

Князь мучительно соображал, что же ему пообещать.

– Как тебе понравиться, если к твоим владениям присоединятся земли в верховьях реки Немун? Целиком.

Сказал и обомлел от собственной щедрости.

Однако выпад, похоже, достиг цели – в глазах старика мгновенно вспыхнул огонёк заинтересованности. Который, правда, спустя короткое время затушила мутная вода недоверчивости.

Тр-р-ра-а-а-ак!!

Со стороны реки долетел очередной оглушительный звук, предсказывающий скорое начало ледохода.

В этот раз оба мужа не обратили на него внимания.

– Мне это понравиться, князь – наконец ответил старик. – Только эти земли принадлежат моему зятю – Всеславу. А ему это наоборот – очень не понравиться.

И всё-таки он заглотил наживку!

– Ошибаешься, Медоус – парировал князь – Эти земли сейчас принадлежат мне. Но уже завтра будут твои!

Теперь в глазах старика вспыхнуло яркое пламя жадности. Которое, тем не менее, тоже вскоре потухло.

Вождь лютвы даже дёрнул себя за длинный ус.

– Ты хочешь, чтобы ради этих земель я предал свой союз с Всеславом?

В его голосе звенел металл.

Намекает, что не пойдёт на разрыв? Или торгуется?

Тогда надо ещё сильнее ошеломить его щедрыми посулами.

– Нет, Медоус. Ради них тебе ничего не надо делать. Эти земли я тебе дарю. Просто так.

Старик остолбенел и изумлённо воззрился на князя.

Тот мысленно похвалил себя за правильный ход. Нужный эффект был достигнут. Теперь надо было не сбавлять темп.

– И я тебе не предлагаю никого предавать… Я предлагаю заключить союз – со мной и великим князем…

– Против моего зятя?

– Против твоего бывшего зятя…

Вождь лютвы даже поперхнулся.

– Как это бывшего? Моя дочь Снежана вроде как ещё жива.

Разговор наконец-то свернул в нужное русло. Теперь оставалось только вести его по намеченному пути, никуда не сворачивая.

– Это как посмотреть…

Для пущего эффекта Святослав выдержал небольшую паузу.

– Просто, если бы я, вождь, отдал свою дочь ведомой женой, а муж сверстал бы её, а потом взял бы на это место другую, то я бы больше не считал его своим зятем.

Тр-р-ра-а-а-ак!!!

Громогласный треск ломающегося льда словно подтвердил весомость аргумента.

Медоус даже ненадолго впал в ступор.

На самом деле он наверняка давно знал, что Снежана уже несколько вёсен как не ведомая жена Всеслава, и живёт не в столице Полочанских земель, а в городе Ижеславле, отданном ей в личное владение. Однако, скорее всего, не придавал этому значения.

Тем более что раньше ссориться с рыжим волком ему было себе дороже.

Другое дело сейчас – когда Полочанский князь завяз в тяжёлой войне, лишился значительной части своих владений, а его дружины понесли серьёзные, а главное трудновосполнимые потери.

По очумелому лицу Медоуса хорошо было видно, как все эти мысли одна за другой, проносятся в его голове.

Надо было ковать крицу, пока она мягкая.

– И ещё вождь, я бы в таком случае потребовал бы обратно приданое своей дочери!

Есть! В глазах старика начал разгораться настоящий пожар алчности, который теперь уже и не думал гаснуть.

Оставалось дать ему столько пищи, чтобы он поглотил дикаря целиком.

– Кроме того, Медоус. Свёрстанная ведомая жена по закону правдивых земель может жить своим двором… А может… перейти обратно под руку отца…

Ещё одна эффектная пауза.

– Вместе со своим владением…

Предложение было более чем щедрым.

Более того – оно было просто ошеломительным.

Приняв его, вождь лютвы одним махом округлял свои владения почти на треть.

Ну а обладание Ижеславлем позволяло контролировать довольно обширный участок оживлённого торгового пути – который соединял столицу Полочанского княжества и богатую Волынь.

На одном только собранном там мыте можно было целый год содержать сотню гридней.

И для всего этого требовалось только одно – преступить слово.

Медоус склонил седую голову, глубоко задумавшись.

Князь его не торопил.

Он всё сказал. Ни убавить, ни прибавить больше было нечего. Выбор оставался за вожаком лютвы. Скажет «нет» – можно разворачиваться и уезжать.

Старик думал долго.

Наконец он поднял голову. В его глазах была написана решимость.

Он раскрыл рот…

Тр-ра-а-ак!

Тр-р-ра-а-а-ак!!

Тр-р-р-р-ра-а-а-а-ак!!!

Слова Медоуса потонули в оглушительном треске начавшегося ледохода.

Последовавший за этим грохот заставил обоих переговорщиков ненадолго оглохнуть.

Вождь лютвы замахал рукой, указывая за спину Святослава. По всей видимости – призывал уехать, поскольку там, где они стояли, стало совершенно невозможно разговаривать.

Князь последовал его совету. Однако перед тем как покинуть это место, украдкой ещё раз взглянул на распадок.

И разглядел несколько выступивших из-за скал тёмных фигур.

Значит – Медоус всё-таки привел с собой людей! – Старый хитрец!

Они так и не дождались от него сигнала. А теперь видимо просто спасались от ледохода.

Правда, это уже было не важно – вряд ли они сейчас на него нападут.

В подтверждение этой мысли, Медоус, поравнявшись с князем, поднял полу плаща-накидки, прикрывая их обоих от шума реки и начал что-то говорить. Однако расслышать хоть что-нибудь в страшном грохоте по-прежнему было почти невозможно.

Поэтому старику пришлось наклониться к уху Святослава и буквально проорать:

– Я согласен, князь! Что нужно делать?

Распутица. Остров на реке Лучоса

Если иногда, шутки ради, боги и даруют людям качества, больше свойственные животным, то Военега они явно наградили упрямством быка.

Этот зверь проглядывал чуть ли не в каждой его черте – крепком коренастом стане, широких раменах, суровом лике – как будто вырубленном из дикого валуна несколькими небрежными ударами рубила. Даже в могучей вые, которую он сгибал всякий раз, когда выражал несогласие – словно собираясь забодать соперника.

– Не так, князь! – повторил он в очередной раз, снова упрямо склонив голову, от чего на его шее вздулись тугие валики мышц. – Не по правде чужими землями торговать!

Земляной змей! – Опять конь без уда кобыла!

Поистине бездонная чаша терпения Черноградского князя начала понемногу переполняться.

– Не по правде, Военег – на чужие земли вторгаться. Да знатных бояр без суда убивать! Не так?

Вместо ответа полочанин в этот раз сердито засопел.

– Не я! – а твой князь затеял эту войну, воевода! – продолжил атаку средний Соколович. – Ему и отвечать! Не жизнью – так землями! Или я опять не прав?

Военег насупился, но снова промолчал – против такого ему было нечего возразить.

– Не так, князь – ответил за него Роговолд. – Менский стол – мой. Я на чужие земли не нападал! И никого не убивал! Почему же ты решил, что можешь распоряжаться моими владениями?

Если набольший полочанский воевода походил на могучего дикого быка, то Всеславов первенец больше напоминал молодого жеребца-трёхлетку. Красивого, налитого силой, подвижного, словно капля ртути, но… не очень умного.

Иначе думал бы, прежде чем говорить такие вещи.

– Потому что ты – сын своего отца, Роговолд! И выступаешь в его войске. И Менск ты нам отдал в бою!

– Что с бою взято – свято! – поддержал Святослава рокочущий басок Дружины.

Вышата, по жёсткому требованию князя не раскрывавший рта с самого начала переговоров, усиленно закивал. Мол – средний Соколович дело говорит.

Юный князь вспыхнул, но не нашелся, что им ответить.

Промолчал и третий посол. Возможно, в полочанской троице тот был на тех же условиях что и набольших боярин у полуденцев – до сих пор тоже не вставил в разговор ни одного слова.

И если уж сравнивать всех вражьих переговорщиков со зверьми, то этот всем своим видом напоминал хомяка. Старого грызуна со свалявшейся шерстью и мутными глазками, все мысли которого были заняты только одним вопросом – как поплотнее набить щёки.

Да уж, забавное сочетание – бык, конь и хомяк.

Несведущий человек мог бы подумать, что третьему здесь вообще нечего было делать – мол, пустое место. Черноградский же князь как раз прекрасно знал, что на самом деле этот, невзрачный на первый взгляд человечек – обладатель одного из самых острых умов во всём Полочанском княжестве. А то, пожалуй, и в правдивых землях. Потому в этой троице он был самым опасным.

– Войну затеял ваш князь! – повторил Святослав. – Поэтому он должен понести наказание! И возместить нам потери!

Он обвёл глазами послов.

Никаких возражений от них не последовало.

– Вот что предлагает великий князь – продолжил средний Соколович.

И начал излагать условия.

Сначала они вызвали удивление.

Потом изумление.

Более того – с каждым последующим словом лица полочанских послов вытягивались всё больше и больше.

Оно и было отчего – требования полуденцев оказались куда мягче, чем можно было ожидать.

Хотя, казалось бы, всё должно было быть наоборот.

С того дня как средний Соколович встретился с вождём лютвы Медоусом, прошло больше луны. И ситуация за это время поменялась в корне. На всех реках сошёл лёд, а необычно большие снега, которые легли после нескольких метелей в начале зимы, успели полностью растаять. Поэтому сообщение между Буковыми холмами и полуночной частью Полочанского княжества сделалось временно невозможным. При других обстоятельствах это крайне негативно могло сказаться на положении войска пришельцев. Если бы до этого не произошло несколько других важных событий.

К тому времени Соколовичи оставили бесполезную осаду лесных крепостей и перебросили практически все свои наличные силы – кроме небольшого гарнизона в Менске – в восходную часть княжества. Причём сделали это очень организованно и неожиданно для противника. Там они попытались с ходу овладеть Витьбой – вторым по значению и первым по важности городом Полочанской земли, стоявшим на перекрёстке двух торговых артерий. Однако он обладал также весьма мощными стенами и большим числом защитников, поэтому попытка не увенчалась успехом. После неудачного штурма полуденное войско отступило вверх по реке Лучоса, несущей свои воды в Закатную Двину, и остановилось лагерем почти у самого её истока – в том месте, где был устроен волок к другой речке, впадавшей уже в Славутич. Таким образом, Соколовичи перекрыли один из жизненно важных для княжества торговых путей.

Вообще-то, это было не по правде. Закон чётко гласил – война не должна мешать торговле. Но полочанский князь до этого сам неоднократно поступал вопреки всяким законам. Поэтому против него все средства были хороши.

Ситуация поначалу не выглядела особо опасной – стоит Всеславу собрать в кулак все свои силы и хотя бы просто обложить находников, и им не останется ничего другого как только убраться из пределов княжества. Но тут нежданно вмешалось ещё одно обстоятельство. Рыжему волку вдруг изменил доселе один из самых надёжных его союзников – собственный тесть Медоус. И не просто изменил, а начал против него полномасштабную войну. Причём если на подмогу зятю под осаждённые крепости он привёл всего лишь несколько сотен воев, то теперь его полчища буквально заполонили всю закатную часть Полочанского княжества. Словно он позвал за собой всех до одного боеспособных мужей своего народа. А заодно и подвластных ему племён.

Буквально за седмицу отряды Медоуса взяли под контроль все земли в верховьях Немуна и Виляйки, до кучи прихватив и Ижеславль. Причём практически все городки сами открывали им ворота. Исключение составил только Островец – крепость принадлежащая Дунаю. Освобождённый своим князем из плена богатырь так и не пришёл в себя. В противном случае он бы не позволил лютве безнаказанно хозяйничать на этих землях. А без твёрдой руки печального витязя его люди смогли организовать только пассивную оборону.

Далее лавина дикарей развернулась на полуночь и двумя потоками двинулась в сторону Закатной Двины. Всего через несколько дней, правый из них – составленный в основном отрядами самой лютвы, вышел к берегу могучей реки – буквально в одном поприще от столицы княжества. Левый – куда большей частью входили представители союзных или подвластных Медоусу племён, сделал это чуть позже и ниже по течению – в районе легендарной крепости Кукейнос. Которая тут же была взята в плотную осаду. Узнав об этом, из стана Всеслава сразу ушёл, уведя и свою дружину, знаменитый Колыван.

С ней он умудрился попасть в осаждённую крепость, проскочив буквально под самым носом у врага. Подвиг замкового витязя относился к числу тех, о которых слагают песни. Поэтому он был бы очень удивлён, если бы узнал, что в Кукейнос его пропустили специально. Об этом Медоуса попросил Святослав. Ведь в итоге рыжий волк надолго лишился одного из самых верных своих сподвижников, и дорога в Варяжское Поморье для него оказалась перерезана сразу в двух местах. А его княжество фактически оказалось в изоляции – лютва и дружины Соколовичей перекрыли ему почти все купеческие тракты.

Правда, были свободными дороги на полуночь. Но большая их часть проходила через Славию, торговлю с которой Всеслав закрыл для себя сам – дерзким набегом на Новоград. Открытым оставался один-единственный, правда, не очень удобный торговый путь. Но он – как на грех – проходил через холмистую местность, покрытую лесами, которую окрестные народы называли Кудеверью. Тамошние дикари этой зимой отчего-то заозоровали – принялись нападать на обозы и грабить их подчистую. Самих купцов в лучшем случае отпускали голыми. В худшем – приносили в жертву своим дикарским богам. А унять их у рыжего волка сейчас не было возможности. Не приставишь же к каждым саням оружного воя!

Чего уж там – его сил едва хватило выделить против полуденного войска лишь несколько отрядов прикрытия. Чтобы те хотя бы не позволяли Соколовичам чувствовать себя на Лучосе совсем уж полными хозяевами.

Большую часть дружин Всеслав был вынужден повернуть против собственного тестя. Поначалу он пытался отправить на встречу с вероломным дедом его внука и своего первенца Роговолда – чтобы тот попробовал увещевать родича. Однако выяснилось, что кода идёт речь о новых приобретениях, для вождя лютвы родственные связи значения не имеют. Медоус даже не захотел слушать внука, пообещав принести его в жертву богам, если тот захочет снова с ним встретиться.

Поэтому отец и отправил Роговолда от греха подальше – под Витьбу – геройствовать в боях с полуденцами. Ну – или вести с ними переговоры – в зависимости от ситуации. Правда, ни того, ни другого у Кожана – как его называли за глаза, толком не получалось.

Верна оказалась примета – как воевода свой первый бой проведёт – такое ему и счастье воинское по жизни будет. А свою полководческую удачу Роговолд бездарно похоронил под стенами Менска.

У его брата получалось гораздо лучше. Когда Всеслав отправил Волха воевать с лютвой, тот сразу вышиб дикарей из нескольких занятых ими городков. Но тут как назло как раз начали таять снега, и его вои буквально завязли в непролазной грязи.

Так что ближайшие перспективы у Полочанских земель вырисовывались далеко не весёлые. Почти треть из них была захвачена врагом. Другая треть – разорена войной. А все торговые пути – перекрыты. Княжество же сильно зависело от привозного продовольствия, поскольку собственного зерна в болотистой почве много не навыращиваешь. Прекращение же торговли означало и прекращение поставок. В общем, ещё немного, и на горизонте замаячит призрак голода. И если в нескольких больших городах – где были сделаны запасы на случай осады – ещё какое-то время можно было продержаться, то жителям малых весей – особенно в тех, где похозяйничали пришельцы – предстояло взглянуть в глаза старухе Маране уже совсем скоро.

Поэтому неудивительно было, что когда Всеславу поступило предложение начать переговоры, он с готовностью ухватился за эту идею. На небольшой каменистый островок посреди Лучосы, выбранный для их проведения, его послы прибыли буквально через несколько дней.

Эту троицу – собственного первенца, набольшего воеводу и одного из знатнейших бояр, рыжий волк, скорее всего, настраивал на отчаянный блеф – словно при игре в зернь. Они должны были изо всех сил делать вид, что положение осаждённого княжества куда лучше, чем есть на самом деле. А чтобы выторговать более или менее приемлемые условия мира, им сначала следовало изложить собственные – конечно, самые выгодные для себя. С тем чтобы потом начать торговаться, сбавляя понемногу.

И почти наверняка Всеслав обозначил им тот предел, дальше которого уступать полуденцам не следовало. Поэтому было понятно удивление послов, когда после гневной отповеди в ответ на упрёк в неблагородстве Святослав неожиданно озвучил им такие мягкие условия, лучше которых и пожелать было нельзя.

Во-первых, Соколовичи отказывались от территориальных претензий. Полностью. Они были готовы отвести свои войска со всех захваченных ими земель хоть завтра. Если конечно, будет заключён мир. Правда, областей, щедро подаренных пришельцами Медоусу, это не касалось – их рыжему волку со своим первенцем предстояло возвращать самостоятельно.

Во-вторых, великий князь не собирался требовать от Всеслава, чтобы тот признал его старшим братом. Это означало, что полочанские земли сохранят полную политическую самостоятельность.

И наконец, рыжему волку не надо было отдавать полуденному войску виру за побитых. Это было очень кстати – с начала войны находники потеряли в боях несколько сотен воев. За каждого из которых можно было потребовать не один десяток гривен.

Хотя за одного мертвеца головное заплатить всё-таки надо было. Причём его объём едва ли не превышал откуп, который можно было бы получить за всех остальных погибших сразу. Это был Остромир – убитый Всеславом отец Вышаты. Мало того, требовалось, чтобы Полочанский князь – в знак покаяния в содеянном – прошёл публичный обряд очищения на капище.

На том, что располагалось неподалёку – на водоразделе Лучосы и Славутича.

Если он откажется – мир заключён не будет.

Закончив излагать все условия, Святослав теперь наблюдал за сменой чувств, которые попеременно отражались на лице Военега.

Удивление. Неуверенность. Подозрение. Надежда.

Ещё и за ус себя дёрнул!

Да-а-а уж… Рыжий волк нашёл, кого отправить на переговоры. Если полководцем его воевода был действительно хорошим, то дипломат из него – не пришей кобыле уд. Мало того, говорит – что думает, так ещё и эмоций своих скрывать не умеет.

А поразмыслить послам было на чем.

Условия Соколовичей ясно давали понять – они не имеют ни претензий к народу, населяющему Полочанское княжество, ни амбиций присоединить его к своим владениям.

Основное наказание предстояло понести самому Всеславу. Моральное – поскольку прилюдное покаяние было ничем иным как публичным унижением, и материальное – ведь виру ему предстояло платить из собственной казны. А точнее – из личной доли добычи, награбленной в Новограде.

Послам же теперь предстояло решить, что лучше – прекратить войну и дать княжеству спокойно вздохнуть, но остаться с опозоренным князем, либо продолжить путь в пропасть, сохранив при этом душевное равновесие своего сюзерена.

По мысли Святослава, выбор был очевиден. Ибо плох тот правитель, который не поступиться личными соображениями ради общего блага. Так учил его отец. Другое дело, что средний Соколович никогда бы и не пошёл на поступок, который совершил Всеслав.

Для Военега же, судя по его колебаниям, честь своего князя была не пустым звуком.

Надо было как-то подтолкнуть его к правильному решению.

Только как? – ни посулами, ни угрозами его не проймёшь.

А тут ещё, не дайте боги, снова начнёт бычить шею и тогда – пиши пропало.

– А в чём великий князь и многоуважаемый Вышата желают получить виру? И в каком размере? – неожиданно подал голос третий полочанский посол.

Тот у него был довольно неприятный – какой-то склизкий, словно овсяный кисель, вызывающий лёгкое чувство омерзения. Раскрыв рот, этот полочанин в глазах черноградского князя сразу перестал походить на хомяка. И превратился в полевую крысу-пасюка. Старую и жирную. Но оттого не переставшую быть хитрой тварью.

Святослава эта метаморфоза настолько удивила, что он даже не сразу нашёлся, что ответить.

Зато не растерялся Вышата.

– Как это в чём? Конечно в золоте!

Сказал и сразу заухмылялся – наконец-то пришёл его час!

– Три берковца – не меньше! – продолжил набольший. – Два мне и один – князю!

Средний Соколович мысленно присвистнул. У набольшего то аппетиты – будь здоров!

От таких запросов обомлели и все остальные послы. Кроме, естественно, самого Вышаты и задавшего вопрос боярина.

– К нашему глубочайшему сожалению, многоуважаемые послы, – ответил он – сейчас во всех полочанских землях не сыщется столько золота.

Ухмылка с лица Вышаты тут же сползла. На смену ей начала проступать недовольная гримаса.

– Может быть, вы согласитесь взять им третью часть? – тут же поспешил продолжить его оппонент. – А остальное мы бы отдали серебром… Или песцом… Или стеклянными глазками…

Лица всех присутствующих повернулись к набольшему.

– Серебром вдвое больше! – тут же нашёлся Вышата. – Песцом втрое, а стеклом – вчетверо!

И тут эти двое, словно заправские купцы, принялись увлечённо друг с другом торговаться. На окружающих посыпалось множество самых разных цифр – от стоимости стекла на новоградских торжищах, до красной цены песцовой шкурки в базарный день в Цареграде.

Этого Святослав понять не мог – разменивать собственного отца на мех или глазки, он бы не стал не при каких обстоятельствах.

Но видимо у Малевичей были другие нравы. А на чужое капище, как известно – со своими идолами лучше не соваться.

Хотя… Говнята есть Говнята.

От всего происходящего на их глазах Военег и Роговолд имели настолько оторопелый вид, что можно было не сомневаться – их роль в переговорах на этом закончена.

Как, похоже, и у Святослава с Дружиной.

Всем четверым оставалось только молча наблюдать, как торгуются между собой эти двое.

Зубр и пасюк. Забавно.

Ну и пусть им. Главное – дело сделано.

Наконец, уже начинавший всем казаться бесконечным торг закончился – стороны ударили по рукам.

Всеслав должен был передать полуденцам берковец золота, столько же серебра, а также вдвое больший объём песцовых шкурок и стеклянных глазков.

– Я передам ваши условия нашему князю – важно заявил Военег, явно довольный тем, что переговоры, наконец, завершились.

Средний Соколович облегчённо вздохнул.

– Когда и где мы получим ответ? – тем не менее, тут же уточнил он.

Воевода сомкнул кустистые брови и наморщил лоб в недолгом раздумье.

– Через седмицу. На этом же месте.

Начало весны. Оржа

– Это что же – кончилась правда в правдивых землях?! Одна кривда осталась?!

Вячко даже захлебнулся от охватившего его возмущения. Он с грохотом поставил на стол поднятый было кубок с мёдом и недоумённо обвёл глазами лица собравшихся.

– Что вы такое говорите, братья? Про отцовы заветы забыли?

Святослав печально усмехнулся про себя злой иронии этой ситуации. Не так давно он сам бросил эти слова в упрёк набольшему боярину. И это было справедливо.

Теперь же они прозвучали и в его собственный адрес. Его и других старших Соколовичей. И это тоже было справедливо.

Но – лишь отчасти.

Вячко сейчас – как и он ранее, процитировал отрывок из «Крамолы земной» – песни знаменитого придворного барда Пенязича, посвящённой междоусобной войне Ярослава Хромого с его вероломным сводным братом. Эти слова там произносил сам великий князь, после того как узнал, что подосланные врагом убийцы жестоко умертвили трёх его младших братьев. Святослав помнил, как отец заставлял его и других своих сыновей учить её наизусть. Как он им объяснял – для того чтобы они не повторяли такого в будущем.

Старшие Соколовичи сейчас ничего подобного делать и не собирались. Хотя, конечно, их замыслы были далеки от завещанной предками праведности. Младшие потомки легендарного героя – по крайней мере, один из них – видимо, впитали её куда сильнее.

Первым, как и следовало ожидать, на обвинение отреагировал Вышата. Он даже швырнул обратно на оловянное блюдо оленью ногу, в которую только что собирался вонзить зубы.

– А ты, князь, нас не срамоти! – сразу завёлся он. – Мы в своём праве! Слыхал, что рыжий волк с моим отцом сделал?

Он, как и Вячко минуту назад, обвёл глазами лица собравшихся.

– Главу рода жизни решить не постеснялся! И где? – в святом месте! На капище!

Однако смолянского князя такая отповедь только раззадорила.

– Уподобившийся волку сам волком обернётся! Помнишь такие слова? – ответил он набольшему другой цитатой из «Крамолы».

Тот, впрочем, не смутился.

– Посеявший зло, его же и пожнёт! – не преминул он козырнуть своим знанием первоисточника. – А зло неоплатное богов гневит!

Вячко сверкнул глазами.

– Зло малое порождает зло большое, боярин! А ты бы – чем в отместку за отца веси зорить да души невинные губить – лучше бы Всеслава на ристалище позвал! Честнее было бы!

Лицо Вышаты начало медленно наливаться кровью.

Однако ответить грубостью на грубость он не посмел. Да и грозить Вячко в его собственных землях ему было несподручно. Тем более что в светлице сейчас находились сразу четыре его родных брата. Хотя и настроенных иначе, чем он. Потому набольший предпочёл смолчать, проглотив плохо замаскированное оскорбление, вместе с мёдом из кубка. Правда пошёл тот плохо – боярин поперхнулся и закашлялся.

Да – сила сейчас явно пребывала на стороне хозяина. И не только потому, что он стоял за правду. Вячко присутствовал в Столице на праздничной тризне в Ярославов день, когда туда пришла скорбная весть об убийстве Остромира. Однако собственной дружины у него тогда ещё не было – Смолянское княжество, где он правил, лежало в самом сердце правдивых земель, и отбиваться от внешней угрозы там не было никакой нужды. А собирать с купцов мыто и поддерживать порядок на торговых путях – вполне хватало городовой стражи и племенного ополчения. Поэтому Вячко не выступил сразу в поход в составе полуденного войска, а отправился в свои владения – собирать там добровольцев. Чтобы потом привести их на подмогу. Сейчас – спустя несколько лун, под его рукой здесь, в Орже – небольшом городке, стоящем на берегу Славутича, собралось изрядное войско – почти семьсот готовых выступить на войну мужей.