Читать книгу Солнца на полнеба - Константин Михайлович Ганин - Страница 9

Солнечные лучи полосками нарезают подтуманенные тени леса. Мозг чист и свеж, как утреннее море. Изредка в воспоминаниях оживает ретроспектива возможного прошлого. Лёгкой рябью тревожится сознание, но беспокойство тут же растворяется в сонливой тиши. Наплывами приходит вечер накануне. Наверное, пятничный. Кажется, пили. Сейчас за спиной понимаю присутствие знакомых людей. Я не вижу их, но знаю, что они здесь. Сам стою босыми ногами в прохладной траве под тёплыми лучиками. Льняная рубашка расстёгнута до пупа. Груди тепло, спине прохладно.

Полянка убогая – не место для нормального отдыха, узкая полоса в дубняке. По её центру шишкастая тропа в две гряды. По обеим сторонам (в траве, на туристических ковриках и подстилках) люди. Да, проходной двор, а не полянка. Свет красит: сквозь вытянутое пространство по сложной диагонали поток косых лучей. По малому углу их наклона, по свежести воздуха понимаю: утро.

Сзади кто-то Стёпиным голосом спорит со мной молчаливым. К монологу присоединяется девушка. Голос приятный – распевный. Ослеплённый солнцем, я не слушаю их. Пытаюсь совместить рассудок с явившимся пейзажем. Не выходит. Забываю о расхождениях. Силюсь качественно осмотреться, но не получается – свет забивает. Солнца слишком много. Щурюсь, отворачиваюсь лицом к лесу. Слышу треск велосипедной цепи. Голоса моего товарища и его спутницы становятся тише, дальше. Пропадают совсем. «Увёл-таки», – думается мне. Почти готов повернуться и проводить их взглядом, но глаз цепляется за живописный сюжет в нескольких шагах.

На кромке леса среди теней ляпуха солнечного света поверх семейки колокольчиков. Бледно-лиловые, полупрозрачные чашечки цветов, безусловно, живы жизнью осмысленной. «Ох уж эти колокольчики, – беззаботно мыслится. – Как всегда предсказуемы». У цветов хорошо видны лица, тоже подсвеченные солнцем, призрачные. Куполообразные физиономии хранят полную гамму переживаний. Как в мультяшном эскизе: на каждом цветочке собственная мина в паузе. Восхитительно. Я смотрю на них и понимаю, что, оказывается, я всегда любил эти цветы именно за их открытость и заторможенность реакций. Подсвеченная, дышащая, живая сценка. Почему-то пахнет фиалками. «Вот бы зеркалочку». Присаживаюсь, на ощупь перебираю траву вокруг себя. «Ну надо же, и камера здесь».

Забыв про настройки, начинаю щёлкать. Спохватываюсь, наспех выставляю выдержку, диафрагму. «Успеть бы. Вот ведь!» Объектив, как назло, портретный. Чтобы удержать композицию в третях, в лучах и в перспективе, кружусь, захожу за деревья в поисках лучшего ракурса. «Вот оно!» Лежу на животе, почти зарывшись в прошлогоднюю листву. Расфокусированным пятном в кадр лезет человек. Женщина. Её фигура и лицо размазались, смешались с тенями и переливами света. Не к месту она, и цветы вот-вот успокоятся, заскучнеют лицами.

– Да откуда же тебя принесло? – ругаюсь.

Поднимаюсь на колени, гляжу на мир невооружённым глазом. Меня как молнией – наискосок и сквозь тело. Не там я образ искал.

Девушка стояла у дорожки под веткой с молодой листвой. Её фигурка, изъеденная светом и тенями, казалась воздушной. Она запрокинула лицо к солнцу и закрыла глаза. Казалось, что одним движением незнакомка может раствориться в утреннем воздухе. Где-нибудь в Париже да лет сто назад она смотрелась бы куда как уместнее. Лёгкое пальто кофейного цвета и светло-коричневая шляпка были оттуда. Там же золотистые волосы, крутыми волнами облегающие шею, плечи. Она являла собой мечту фотографа, но я замер, надеясь, что время остановится. Секунды летели, несостоявшиеся кадры осыпались в небытие.

Пока сцена испытывала меня на прочность, одинокая героиня спустила пальто с плеч за спину. Под кофейным лоденом открылись нежные складки голубого платья в горошек. Мне бы поспешить, но с красивыми всяк труслив, и я не исключение. Не знаю, сколько времени я упустил, но тяжесть камеры вернула к жизни. Жадность художника дала толчок, я вылез из-под деревьев и подошёл. Девушка не заметила моего приближения или сделала вид.

– Ах, простите недотёпу, – сорвалась с моих губ нелепая фраза.

Незнакомка вздрогнула, открыла глаза, повернулась.

В женщинах порою случается красота очевидная. Та, что тут же увлекает или же служит предметом зависти. Но иногда на Землю является ангел с красотой глубинной. Зачастую она не осознаёт своей ценности. Собирает недочёты с зеркал и зло с языков. Стыдится за себя и сторонится людей. Замирает на годы, прячется за книжками и цветёт изнутри. В какой-то момент вдруг находится человек, который показывает ей её прекрасную, и девушка преображается. То, что скрывалось внутри, вдруг становится видимым. В мимике, в осанке, в манере говорить прорезается хрупкая грация. Недоверие к собственной силе, но понимание её. Девушка на поляне казалась именно такой – раскрытой красавицей. Окажись она иной – и её лицу была бы позволительна любая степень превосходства. В её власти было изогнуть губки и в тот момент, когда я пал бы перед ней на колени, придавить меня ножкой. Она бы могла. И я неизбежно бы пал. Но в девушке не было ни намёка на божественное высокомерие. Только внимание и интерес. Я засмотрелся на неё и примолк. Так бы и стоял, но фотограф внутри снова дал о себе знать.

– Можно вас попросить? – сказал я и указал на камеру. Увидев, как на её щеке образовалась ямочка, осмелел. – За кадр – ду́шу… Щёлкну и испарюсь.

– Это будет здорово, – ответила она.

Голос у незнакомки был необычайно грудным. Он был сам в себе музыкой, но казался слишком весомым для неё воздушной. Слух впал в зависимость. Я опять растерялся. На второй щеке девушки тоже родилась ямочка. Мои руки задрожали, нахлынуло желание поскорее украсть момент и трусливо сбежать. Хоть как-то забрать её себе вместе с улыбкой и светом, сочащимся сквозь сетку волос. Я принялся поспешно очищать сцену. Извиняясь, сграбастал её сумочку, корзиночку и брошенный на ветку плед. Сунул всё это под ближайший куст. Она двинулась было помочь, но я в ужасе замахал руками и заставил не двигаться. Взгляд уже штамповал кадры, но камера молчала. Я не знал, на чём делать фокус. В ней было прекрасно всё: лицо, изящные ножки в лодочках, заломы пальто, контраст бежа, молочного шоколада и голубого шёлка. Богиня!

Солнце выкатилось в зенит и захватило полнеба, а мы всё ещё были рядом. Спасаясь от жара, ушли в тень. Плед, раскрашенный в шотландскую клетку, лежал чуть в стороне. Одним углом выпадая за тень, подсвечивал на бахроме. Деревья вокруг шептались и сплетничали, но сейчас было не до них. Уже час, как я был смел. Разгорался, согретый ласковым вниманием, не удерживал и не подрезал мысли. Осмелев окончательно, познакомил её с семейкой колокольчиков. Она вглядывалась в их лица, кончиками пальцев придерживала за воротнички от порывов воздуха. Снова всматривалась, казалась серьёзной.

– Так забавно. Ни разу не видела у цветов лиц, – произнесла наконец и уселась на траву мимо пледа.

– Я плед постелил, – сказал я.

– Ах да. Помоги, пожалуйста, – попросила она и протянула руку.

Девушка легко поднялась, едва коснувшись моих пальцев. Встав на ноги, принялась другой рукой расправлять пальто. Я не решался разорвать прикосновение.

– Ты горячий, – улыбнулась она. – Так бы и держалась.

От её руки исходила непонятная тревога, почудилась опасность. Мысли сбились, спутались.

– Тут где-то приятель, – вспомнилось мне. – Найти бы надо.

– Да? – на лицо Богини нашла тень. Она увела взгляд. – Ты прав, надо, – произнесла она, словно бы преодолев себя. – Ты хочешь?

– Нет.

– Ну и пускай, тогда… – девушка улыбнулась. Почему-то виновато и с оглядкой. – Не хочу тебя к нему. Хочу для себя.

И ещё один час утёк. Как это ни странно, но больше говорил я. Причём говорил о себе, говорил честно и не резал фраз. Не решаясь на вопросы, заполнял солнечное пространство игрой простых слов, создавал эмоции и выносил наружу. Это было непривычно и просто.

Её пальто уже давно лежало в стороне, небрежно свёрнутое и скучное. Богиня сидела, изломившись в талии, подвернув ноги под себя. Лёгкое летнее платье натягивалось на бёдрах и просилось к руке. Не знаю, что на меня накатило, но я отпустил желание. Без каких-либо мыслей провёл тыльной стороной ладони от колена и выше. Даже не подумал, что глажу не только материю.

– Не боишься? – спросила она.

Я отдёрнул руку и залился краской.

– Ну вот, – улыбнулась девушка.

– Прости.

– Не за что. Чувствовать себя красивой приятно.

– Тебе – да.

– Что именно?

– Чувствовать себя красивой. Наверное, просто.

– Это почему?

– Если человек красивый, в чём проблема?

– Ты думаешь, – в глазах девушки блеснуло озорство, – что красота – это точка зрения? Я, например, вполне спокойно могла бы и не быть красивой.

– Ну да? – усмехнулся я.

– Да, чего смеёшься? Пока не понимала, так и было.

– Да брось, – поморщился я. – Бывают, конечно, чёрные полосы. Там и самый мачо от зеркала отвернётся. Но уж если Бог дал, то дал.

– Не глупи, – улыбнулась она, – просто приятная добавка. Зебру же не обязательно вдоль проживать: чёрное, белое, чёрное, белое. Можно и поперёк.

– Так вот в чём дело, – ухмыльнулся я. – Поперёк? То-то оно всё через… А я жду.

– Так ты не жди, – засмеялась девушка. – Пару шагов в сторону – и всё иначе. Всё будет.

– Так просто?

– Конечно, – она пожала плечами. – По шансам и случайностям – прыг, скок, прыг, скок, – она пальчиками изобразила бег по лестнице. – Если ни одного не упустишь, то белая полоса твоя.

Сделав неуловимое движение, она вдруг оказалась прямо напротив и очень близко. Воздух наполнился фиалковым запахом, лицо стало нечётким. Я попытался отстраниться, чтобы разглядеть глаза, но она не позволила. Подалась вперёд и мокро поцеловала в губы.

– Не дождёшься от тебя. Ну, чего схмурился? – она вздохнула и без какого-либо перехода порывисто поднялась на ноги. – Танцевать хочу. Пообещай мне, что сегодня же, как стемнеет, мы пойдём куда-нибудь.

– Куда? – растерялся я и тоже встал.

– Нет, не пообещай, а поклянись, – потребовала Богиня.

– Клянусь, – пролепетал я.

Ещё один быстрый обжигающий поцелуй.

– Добыто, – сказала и звонко рассмеялась. – Смотри не обмани.