Читать книгу Последний приют атамана Дутова - Константин Павлович Артемьев - Страница 5

* * *

Тяжко русскому в Китае, если он не знает местных языков, – китайского, уйгурского или казахского. Ну, на худой конец – английского. Меня упорно не понимали окружающие. Со служащими отелей, банков и магазинов еще можно было общаться при помощи калькулятора, все остальные только вежливо улыбались.

Шофер автобуса, доставившего меня в Кульджу, после длительной жестикуляции все-таки понял, что нужна гостиница. Привокзальная иностранцев не принимала принципиально. А у водителя не было времени нянчиться с непонятным русским. Нет, конечно, я пытался читать китайские фразы, написанные русскими буквами по привезенному из Оренбурга разговорнику, но местные шарахались от такой замысловатой речи. Оказывается, в их языке главное не слово, а – интонация…

Водила прибежал к своему автобусу, из которого я и не собирался вылезать, с двумя молодыми китайцами. Крепкие парни весело улыбались, потирая кулаки. Что бы это значило? Местный рэкет? Или просто побьют? При помощи всех возможных жестов уже немолодой, серьезный и опытный водитель маршрутки попытался мне втолковать, что у него нет времени, надо ехать обратно в Хоргос. А мне помогут эти двое. Вот их микромашина. Я помещусь на заднем сиденье. И – в гостиницу!

Автомобиль слегка напоминал «Фольксваген-Гольф» тридцатилетней давности, только с четырьмя дверцами и продавленными почти до асфальта сиденьями. Ну, как говорится, на безрыбье… Поехали, ребята, по местным кульджинским отелям!

Хорошая гостиница была, в принципе, не так уж и далеко от автовокзала. Китаец все время болтал по телефону. Потом в чем-то пытался убедить меня. Похоже, торговался по цене на свою услугу. Ну, это проще: я же по-китайски вообще не понимаю. Какие деньги, братишка? Вот у меня тут пять юаней завалялось. Хватит?

Китаец в ужасе замахал руками, вытащил калькулятор и показал мне на нем цифру пятнадцать. Ах, пятнадцать юаней! Китаец опять что-то завопил, доказывая свою правоту. И активно мотал головой, повторяя единственно понятное мне слово – «Доллар». А не слишком ли шикарно? За что, интересно, больше сотни юаней отдавать? За то, что к гостинице подвезли? Меня вот из Хоргоса до Кульджи маршрутка за двадцать юаней подбросила. А тебе здесь сотню платить?! Ну, в крайнем, если не договоримся, так и быть, десять долларов и пять юаней…

Парень устал вопить и жестикулировать. Он в очередной раз набрал номер на своем мобильном и просветлел. И мне трубку отдал.

– Здрась-сиси… – промурлыкала трубка непонятным голосом. – Я могу вас переводить. Меня просить… Вам нужен гостиница?

– Конечно! – я искренне обрадовался первым русским словам даже с жутким китайским акцентом. – Только скажи, друг, сколько она здесь стоит. А то я смотрю, шикарная. Дорогая, наверное?

– Передайте трубка…

Мой сопровождающий счастливо завопил что-то неизвестному переводчику. Потом отдал мобильник мне.

– Три, три… – заикала трубка, – три… цать йен.

– Тридцать? – удивился я местной дешевизне. – Нормально. Это в сутки или как?

– Сутка, сутка, – обрадовалась трубка. И добавила, – Три по сто.

– Триста, что ли? Ты чо, офонарел? – я вспомнил инструкцию своих казахстанских коллег и пошел в наступление. – Это ж сорок долларов за ночь! Больше тыщи рублей! Да откуда здесь такие цены?!

Перепуганный парень-китаец выхватил у меня мобильник, пытаясь понять, отчего так возмущается приезжий. И еще с минуту что-то объяснял переводчику. Со мной трубка общалась уже извиняющимся тоном.

– Нет, извините, не три по сто, а половина: один по сто и один пес-се-сят. А ес-сё столько – гарантия. Ну, вот, вес-си, кровать, телефон… Гарантия. Потом назад отдавать…

– А-а!.. В залог, что ли, надо сто пятьдесят оставить?

– Залог, залог, – опять обрадовалась трубка.

– Этим-то ребятам сколько платить?

– Они сами сисяс говорить. Они сказать, недорого. Сказать, вы не знать по-китайски. Они вам помогать… Они недорого…

– Ладно, разберемся.

Я отдал телефон парню и не терпящим возражения тоном произнес:

– Пойдём-ка сперва в гостиницу устроимся, а уж потом рассчитаемся, помощнички.

В гостинице доллары не принимали. Парни взвыли, хлопнули себя по лбу и свозили меня в ближайший офис «Бэнк оф Чайна». Там мне удалось втолковать клеркам, что юани нужны мелкими купюрами, чтоб можно было ещё поторговаться с парнями. А те в холле гостиницы убеждали служащих, что мне нужен отдельный люкс за сто пятьдесят юаней в сутки. Насколько я понял, такие номера стоили здесь по двести, но для меня нашелся один за сто пятьдесят над кухней ресторана. А какая, собственно, разница, если в номере есть кондиционер?

Все бы ничего, но эти косые улыбчивые ребята совершенно не знали нашего, такого простого и понятного, русского языка. И, похоже, даже не желали его учить! Вот как бы им объяснить, к примеру, что мне нужна русская школа?

Пока китайцы спорили с портье, я обратил внимание на стоящего рядом старика, который что-то втолковывал то ли по-уйгурски, то ли по-казахски своему молодому спутнику. На стойке рядом с ним лежал паспорт Республики Казахстан.

– Извините, вы не говорите по-русски?

Старик удивленно округлил глаза и горделиво произнес:

– Говорю. Как же. Я ведь в Ленинграде учился!

Выслушивать его биографию мне было некогда.

– Вы не могли бы перевести этим ребятам, что мне нужно найти в Кульдже русскую школу. Ну, школу, где преподают на русском языке.

– Я понял, – величественно остановил меня старик. – Проблема в другом: я не говорю по-китайски. Погодите-ка.

И он обратился к своему молодому спутнику на родном казахском языке. Тот усиленно закивал и что-то стал объяснять китайцам. Те – ему. Он – опять старику. Аксакал с важностью обернулся ко мне:

– Мой друг знает только уйгурский, казахский и китайский. Я буду переводить ему с русского. Эти молодые люди поняли, что вам нужно, и спрашивают, когда вас туда везти: сейчас или завтра?

Я взглянул на часы, было полпятого.

– Сейчас поздно, наверное: лето, каникулы…

– Ну и что, – возразил старик. – На каникулах обычно занимаются взрослые. За плату, конечно. И преподаватели должны быть. Я вам советую не откладывать до завтра. Езжайте с ними сейчас. А завтра в случае чего уже будете знать, где это находится. И им уже платить больше не придется. А вещи можете оставить пока за стойкой. Ну, как, переводить?

Где наша не пропадала! Через пять минут мы уже мчались на дребезжащей машине по широкой и свободной главной улице Кульджи.

Но и это не было концом моим приключениям. Вместо русской школы очумевшие от общения с иностранцем парни привезли меня к Илийскому областному педагогическому университету. Неужели здесь можно найти кого-то, кто хотя бы понимал по-русски? Охранник показал нам на ближайший корпус. Первый этаж, второй, третий.

В отличие от раскаленной улицы здесь было прохладно, пахло свежей краской. Наверное, той самой, синей, которой до половины были выкрашены стены. А полы – коричневые. Ну, точно, как в наших сельских школах. Из открытой двери ближайшей аудитории донесся нестройный хор десятка голосов:

– При-бе-жа-ли в из-бу де-ти…

Мои китайцы не стали дослушивать Пушкина, а нахально ввалились в открытую дверь. Хор замолк, и через полминуты из аудитории вышла симпатичная черноволосая женщина с удивленно распахнутым взглядом.

– Вы из России?

– Да.

– Из Барнаула?

– Нет, из Оренбурга. Это на Южном Урале. Я ищу в Кульдже русскую школу или хотя бы ее директора Николая Лунева. Не знаете его?

– О Луневе слышала. А вот школа, кажется, закрылась. У нас уже года два не учатся ее выпускники.

– Но, может быть, у вас найдется его домашний адрес или телефон? Он ведь, кажется, руководит здешней русской общиной. Извините, как вас зовут…?

– Мария. Я не знаю русскую общину. Я – уйгурка. Я только преподаю здесь. Как здорово, что можно поговорить с русским из России! Вы не преподаватель?

– Нет, журналист. В командировке. Ищу здесь русских и совсем не знаю ни китайского, ни уйгурского.

– Хорошо, я помогу вам. Запишите мой телефон, позвоните сегодня вечером. Я отыщу Лунева. Извините, у меня сейчас урок. Вы бы зашли еще к нам завтра или послезавтра. У нас очень редко бывают русские из России. А что вы здесь хотите найти…?

* * *

В самом деле, что я хотел найти, пустившись в абсолютную авантюру, за тридевять земель от родного города? Об этом я вновь и вновь спрашивал сам себя, устраиваясь в гостиницу, отмокая под душем, прогуливаясь по ночной Кульдже, отдыхающей от дневной жары.

Я боялся есть незнакомую пищу в ночных ресторанчиках, возникающих после заката под открытым небом прямо на тротуарах. Пища была острой, резкой, непонятной. Я не мог общаться с продавцами, которые по-своему расспрашивали, какой товар мне нужен. Их языки мне были неизвестны. Я знал в этом городе единственного русского, да и то из-за его интервью, найденном мною в одном из интернет-изданий. На что я мог рассчитывать?

Пожалуй, только на помощь Господа Бога, да на странную цепь мистических совпадений. Мистика была даже в дне моего появления в Китае. Ведь сегодняшний день, когда я пересекал казахско-китайскую границу, когда проезжал мимо города Шуйдина, где погиб атаман Дутов, был днем особенным. Сегодня было шестое августа, день рождения последнего атамана оренбургского казачьего войска. С начала мая я готовил это путешествие, а приехал в Китай только в августе, в тот самый день, когда родился Александр Ильич.

Пора было признаться самому себе, что главной моей целью с недавних пор стало желание реабилитировать Дутова, русского патриота, военного инженера, потомственного казака, прошедшего путь от юнкера до войскового атамана. Повоевавшего и с японцами, и с немцами. И изо всех сил сопротивлявшегося стремлению революционных «беспредельщиков» развязать в спокойном и благополучном Оренбуржье гражданскую войну.

Красные пушки били и по Кремлю, и по дворцам в Петрограде, в Ярославле уничтожили все церкви на набережной. А Оренбург за годы гражданской войны так и не был разрушен. Дутов вывел свой казачий полк, когда получил от Блюхера с Кобозевым ультиматум, предупреждавший о возможном уничтожении города дальнобойной артиллерией красного бронепоезда. И город был спасён.

Да, Дутов воевал на фронтах гражданской войны. Но, – как солдат и офицер, не нарушивший присяги. За что же его всё советское время нам преподносили, как кровавого злодея? За то, что отбивал атаки пришлых челябинских и екатеринбургских рабочих, балтийских матросов, самарских комиссаров? Что все они потеряли в наших оренбургских степях, где никому и в голову не приходила мысль бунтовать против веры, царя и отечества?

Мысль о реабилитации атамана возникла сама собой несколько лет назад, когда я увидел учебник по истории нашего края в руках у дочки-старшеклассницы. Там ничего не изменилось с советских времен! И то сказать, – о белом терроре писал профессор, двадцать лет назад преподававший мне ту же самую историю. Все у него было просто: красные – хорошие, белые – плохие. Комиссар Цвиллинг – герой и мученик, атаман Дутов – белоказачий бандит. Составители школьных программ так и не удосужились хотя бы просто просмотреть архивные документы, которые могли бы дать характеристику людям, руководившим нашей Оренбургской губернией в переломном 1917—18 году, когда власть переходила из рук в руки.

Подготовленная мною статья оказалась для газеты слишком большой по объему. Редактор предложил разбить ее на несколько частей в зависимости от дат.

Вот, к примеру, 14 ноября по старому стилю. В этот день в 1917 году приехавший из Петрограда комиссар Самуил Цвиллинг собрал ревком и заявил о взятии в свои руки управления губернией. Ревком работал до ночи, выпуская приказы, рассылая в воинские части агитаторов, пока власти, наконец, не поняли, что самозванцев пора останавливать. Ревкомовцы были арестованы, и до прихода красных в январе 1918 года губернией руководил атаман казачьего войска Александр Дутов.

18 января власть на два месяца перешла в руки Цвиллинга. Пока 2 апреля губернский комиссар вместе со своим карательным отрядом не погиб в станице Изобильной. После чего в казачьем крае фактически началась Гражданская война.

Так в ноябрьском номере газеты «Оренбуржье» Цвиллинг и Дутов впервые вышли один на один, имея в качестве оружия только свои биографии.