Читать книгу Последний приют атамана Дутова - Константин Павлович Артемьев - Страница 9

* * *

Ярко светило китайское солнце. Идущие навстречу мне прохожие – китайцы, уйгуры и дунгане – приветливо улыбались первому встречному иностранцу. Я шел по Кульдже и не узнавал этот город, который всего за какие-то пару часов после знакомства с соотечественниками стал для меня таким красивым, светлым и очень доброжелательным.

Мы шли по самому центру с Александром Зозулиным, направляясь к его «музыкальной лавке». Поначалу я не понял значение этого термина, такого ясного для русских кульджинцев. Затем сообразил, что под словом «лавка», оказывается, подразумевалась мастерская музыкальных инструментов, где русский мастер-самоучка Александр Зозулин умудрялся чинить практически все, из чего извлекался звук, кроме только что роялей: они бы сюда просто не поместились.

Отчасти Кульджа напоминала Оренбург. Но только отчасти. Этот современный полумиллионный центр Или-Казахской автономной области расположен в долине реки Или, которая в несколько раз полноводней нашего Урала у Оренбурга. А потоки воды из горных рек, впадающих в Или, текут прямо по бетонным трубам между мостовой и тротуаром на основных городских проспектах. Только их почти незаметно: сверху над потоками уложены бетонные плиты, которые время от времени заменяются решетками для сточных вод. И хозяйки маленьких лавчонок, отодвинув такую решетку, окунают швабру с тряпкой прямо в трубу и по несколько раз в сутки моют асфальт перед своим заведением.

Кульджа – город, как мне показалось, слишком уж чистый для привычного русского глаза, многоэтажный, с широкими просторными дорогами, настолько ровными, что можно и на роликах кататься. Быть может, дороги сохраняются потому, что по ним совершенно не ездит тяжелый транспорт (в лучшем случае пикапы и мини-грузовички). Зато кругом рассекает великое множество велосипедов, скутеров и мотоциклов! У нас эта мелюзга давно и неминуемо попала бы под колеса легковушек. Здесь же – удивительное дело! – и джипы, и лимузины, весело сигналя, аккуратно объезжали не только велосипедистов, но и пешеходов, зазевавшихся в неположенном для перехода месте.

И вообще, как оказалось, частных легковых машин в этом городе немного. Ну, нет у местных такого великого стремления, как у нас, во что бы то ни стало приобрести свой собственный автомобиль. Да и зачем он нужен, если кругом полно такси, которые по счетчику отвезут в любой конец города за 5—7 юаней (что-то около наших двадцати рублей)? А велорикша будет счастлив доставить вас до дома всего за один юань (три рубля). Автобусы здесь ходят редко, а «маршруток» и вовсе нет.

Так что дороги в Кульдже еще долго будут оставаться ровными и неразбитыми, а все первые этажи зданий занятыми частными предпринимателями. Лично мне, например, было совершенно непонятно, как в одном ряду на первом этаже типовой пятиэтажки, располагаясь друг за другом, могут запросто уживаться: столовая на пять столов, игровой компьютерный салон, продовольственный и хозяйственный магазины, рекламное агентство, мастерская по пошиву обуви и так далее, и тому подобное. И каждый закуток для частника составлял помещение скромного оренбургского гаража – четыре на шесть метров. При этом все умещались, все были довольны.

Вот в таких-то минималистских комнатках, расположенных через стенку друг от друга, и разместились два частных предприятия Александра Зозулина: мастерская, до упора забитая всевозможными музыкальными инструментами, и русская пекарня. В ней в старинной русской печке выпекался настоящий белый хлеб (только в одном этом месте изо всей Кульджи!) и деликатесы – пироги с начинкой из кураги.

С Александром Зозулиным меня познакомил Николай Лунев, заведя в соседний дом своего двора на русском кладбище. Александр был постарше нас с Николаем. И, насколько я понял, именно он, в основном, ухаживал за русскими могилами. По крайней мере, мог провести небольшую экскурсию по кладбищу, в ходе которой неожиданно выяснилось, что кое-какие памятники сделаны им самим. Александр не был ни чиновником, ни бюджетником, а, скорее, – мелким частным предпринимателем. Управлялся с музыкальной мастерской и пекарней, что давало ему возможность содержать жену и четверых детей.

Впрочем, бизнес можно было бы назвать почти семейным. И в пекарне, и в хлебном магазинчике работали родственницы Зозулиных и Луневых. Александр при этом решал все административные вопросы, а, кроме того, чинил аккордеоны и домбры. И еще мастерски играл на баяне и гармони, за что частенько приглашался на разные китайские и уйгурские праздники. Жители Кульджи, похоже, были уверены, что лучше, чем русские, никто праздники не проводит.

Это я впоследствии ощутил на себе. Стоило только познакомиться с кем-то из местных, и каждый раз новые знакомые, независимо от своей национальной принадлежности, первым делом спрашивали меня:

– Вы русский? Из России? А на каком инструменте играете?

И, поди, убеди их, что не все русские – гармонисты!

* * *

Я с интересом оглядывал мастерскую, напрочь забитую грудами баянов, гармоник и свисающими с потолка домрами.

– А что, выгодно здесь быть предпринимателем?

Александр с философским спокойствием пожал плечами.

– Если за большой прибылью не гнаться, то на жизнь заработать можно. В Китае у властей хорошее отношение к тем, кто не нарушает законы. И законы – разумные. Предприниматели, к примеру, первый год не платят налоги. А молодым разрешают не платить и три года. Можно оформить такие же льготы по квоте для национальных меньшинств. Мы, русские, как раз под нее подпадаем. Некоторые здесь умудряются так оформить документы, что по пять лет налоги не платят.

– Погоди-ка, – я не мог понять логики местной налоговой системы. – Так ведь через пять лет можно оформить банкротство своей фирмы и на том же месте другую организовать. И заниматься тем же самым, и опять налоги не платить?

– Кто-то делает и так, – спокойно подтвердил мой собеседник.

– Как же власти это допускают? Им что, налоги не нужны? А с чего тогда здесь бесплатная медицина, образование? С каких, интересно, доходов местные власти строят в Кульдже такие шикарные дороги, культурные и спортивные центры?

– Так ведь наш Синьцзян – нефтяной, – удивился моему недопониманию ситуации Александр. – За горами – вышки, там идет добыча. Все нефтяные компании государственные. Оттуда и доходы – в Пекин. И нам что-то достается, грех жаловаться.

Вот оно что! Мне вспомнились нефтяные вышки, живописно раскинутые прямо на хлебных полях нашего родного Оренбуржья. Интересно, куда утекают доходы нефтяников из «ТНК-ВP»? В московский офис тюменской компании? Или напрямую – в лондонский «Бритиш Петролеум»?

– И к тому же подумайте сами, – неторопливо продолжал Александр. – Частный предприниматель не станет требовать у государства ни больничных листов, ни социальных пособий. Он сам себе зарабатывает на жизнь. Кормит семью, детей растит. Пусть немного зарабатывает, но ведь сам! Зачем же государство будет давить его налогами? Это же невыгодно.

Похоже, наши соотечественники, родившиеся и выросшие в Китае, были лучшего мнения о государстве, чем мы в России.

Показав мне мастерскую, пекарню и магазинчик, Александр, словно извиняясь, произнес:

– На сегодня у меня была запланирована встреча со школьными друзьями. Они приехали издалека, и я бы не хотел эту встречу отменять. Но они будут рады познакомиться с настоящим русским журналистом из России. Если вы не возражаете…

Да отчего же?! Мне и самому хотелось увидеть выпускников русской школы, успевших отучиться в Кульдже еще во времена советско-китайской дружбы, до бесчинств «культурной революции». Интересно, они – русские? Где живут? Чем занимаются?

– Юрий и Борис приехали из Австралии, – как о чем-то очень обыденном рассказывал Александр. – Саша Тунджа – из центрального Китая. Он в Нанкине живет, рядом с Шанхаем. Аня Содовая – из Казахстана. А Лян Ган здешний. Вот он-то мне и помогал искать могилу Дутова. Без него мы с вами мало что сумеем сделать.

– Вы все вместе учились?

– Да, в Сталинской школе. Так называлась у нас самая сильная русская школа в Кульдже.

В начале шестидесятых кульджинская русская школа имени товарища Сталина, работавшая при советском консульстве, была наиболее сильной из всех четырех русских школ в этом городе. Здесь тогда вообще было много русских. И консульство работало в полную силу. И если бы не «культурная революция», когда советских дипломатов выслали в СССР, а молодчики-хунвейбины громили национальные общины и сажали в тюрьму любого противника своей идеологии, русские бы не уехали отсюда в Канаду, Австралию и Советский Союз.

Нынешние китайские власти к национальным меньшинствам относятся бережно. И даже обещают вместо лавки и пекарни Александра выстроить на средства местного бюджета большой русский национально-культурный центр. Зозулин, рассказал, что, как может, «проталкивает» эту идею, сам присматривает подходящее место, рассчитывает, сколько кружков по интересам, залов для выступлений, магазинов и ресторанчиков национальной кухни должно там находиться. Проект, как пояснил Александр, более чем реален, ведь сам он еще ко всему прочему является и областным депутатом по квоте от национального меньшинства. Жаль, русских в Кульдже сейчас осталось мало. А вот школьные друзья время от времени приезжают навестить из самых разных стран.

Вскоре в лавку подошли два австралийца из Аделаиды, братья Юрий и Борис Полужниковы. Появился Александр Тунджа, ныне проживающий неподалеку от богатого Шанхая. Менее всего в компании друзей был заметен высокий подтянутый китаец.

– Лян Ган, – представился он по-русски. – Это имя и фамилия.

– Это вы с Александром вели поиск могилы Дутова? – мне не терпелось расспросить нового знакомого о том, ради чего я здесь находился. Но китаец был спокоен, уверен в себе и общался с окружающими с абсолютно непроницаемым лицом.

– Мы много чего знаем, – загадочно произнес Лян Ган. – Но сейчас ничего искать не будем. Друзья собрались. Надо поговорить, попеть. Ты на чем играешь? Ты же русский… Совсем ни на чем? А поешь? Нет? А слова знаешь? Вот песня есть русская – «Вологда-гда». Знаешь слова? А «Миллион алых роз»?…

– Вот это можно! – я обрадовался хоть какому-то применению своих скромных способностей. – Я и другие знаю, много разных песен, и семидесятых годов, и современные…

– Хорошо-хорошо, – прервал Лян Ган. – Сегодня только поем, в Шуйдин едем завтра.

Тем временем к компании, где звучала веселая русская речь, подошли еще двое – китаец средних лет и старик-уйгур. На каком наречии все они говорили: австралийцы, казахстанцы, русские кульджинцы, китайцы, уйгуры, – понять было невозможно, в принципе. От этого евроазиатского эсперанто запросто сошел бы с ума какой-нибудь местный ученый-лингвист, попади он в нашу компанию.

У меня, вероятно, тоже глаза постепенно становились квадратными. И это заметил незнакомый мне гость-китаец. Улыбнувшись, он что-то попросил у Александра. Тот накинул ремень баяна и заиграл неизвестную мне восточную мелодию. Китаец явно не удовлетворился сыгранным и попросил инструмент себе. Мастерская тут же наполнилась «Подмосковными вечерами». Китаец передал баян австралийцу Борису. Тот что-то смущенно объяснял ему по-китайски, похоже, отказывался. Но, в конце концов, взял и грянул «В городском саду играет духовой оркестр».

– Ну, вот, – негромко и с явным удовольствием проговорил Лян Ган, – Давно бы так. Сейчас поедем за город, в парк, на берег Или. Там отпразднуем встречу. Уже договорились. Тебе еще надо с Володей Могилиным познакомиться. Он так на гармони играет!…

Тем временем в маленькой музыкальной мастерской по кругу шел баян. В этом кругу на нем, похоже, играли все.

* * *

В мутные, бурные, но тёплые воды реки Или входить можно было только с бетонной дамбы, аккуратно сползая вниз, на острые прибрежные камни, на которых с трудом удерживался чахлый камыш.

На купание нашу уже тёплую компанию спровоцировал Лян Ган, уверявший, что побывать в Кульдже и не искупаться в Или-реке, просто невозможно. Я попытался развить эту мысль, выдвинув тост за Или, вытекающую в Китай из Казахстана, и затекающую обратно в Казахстан, но уже со всеми китайскими стоками. Компания тост активно поддержала. Александр Зозулин спел и по-русски, и по-китайски местный хит «Или-река», что в России бы звучало приблизительно, как «Дон-батюшка» или «Волга-матушка». Однако вместо того, чтобы выбраться наружу из открытой беседки, где располагался наш достархан, однокашники вновь зазвенели рюмками. И вот тут-то Лян Ган демонстративно пошёл по направлению к дамбе, за которой слышался грозный рёв бурлящей реки. Мне оставалось лишь присоединиться.

– Костя, погоди, и я с тобой, – вылезал из беседки Борис Полужников. – Саша, Александр, ну, что сидите? Гость сейчас за границу уплывёт, кто его ловить станет!.. Юра, ты остаёшься? Володя?.. А! У тебя нога…

– У меня плавок нет, – слышался за спиной чей-то жалобный голос.

– А у нас в Австралии купаются без плавок…

– Хорошо вам там, в Австралии, а тут уйгурки поймают, ещё выпорют камчой.

– А спасательный круг будет?..

– Обойдёшься…

Выбравшись на дамбу, мы с Борисом огляделись по сторонам. Прямо под нами нащупывал каменистое дно отважный и немногословный Лян Ган. Сзади от тополиных зарослей к дамбе ковыляли наши несчастные товарищи, явно не желавшие поддерживать только что введённый в их жизнь новый обычай. А по Или плыла громадная коряга, точнее – целое дерево метров на десять. И, судя по его скорости, никак не меньшей, чем у шустрого скутера, эта река действительно могла утащить любого человека прямо в казахстанское озеро Балхаш, расположенное в сотнях километров от Кульджи. Своими наблюдениями я поделился с Борисом.

– А что, – он пожал плечами. – В шестидесятых наши ребята так и уплывали в Советский Союз. Один мой друг прицепился к такому же вот бревну, и в одних трусах пересёк границу. Потом нам с целины писал. Ну, не выпускали китайцы всех, кто хотел.

– А многие хотели?

– Да… Разбегались русские. Когда началась «культурная революция», многие наши из Кульджи спасались: кто – в СССР, кто – в Австралию. Но выпускали по квотам, не всех сразу. Мы с братом тоже ведь сначала хотели выехать в Россию, на целину. В грузовиках места не хватило. А такие все довольные были, счастливые. Пели – «едем мы друзья в дальние края, станем новосёлами и ты, и я». Ничего с собой не брали, в консульстве объясняли, что там дадут всё необходимое. Долго ждали новой партии в Россию, ну, точнее, в Казахстан. А потом пришло письмо. Одно-единственное… «Нам не выдали палатки. Роем землянки к зиме. Если есть возможность, поезжайте в Австралию. Там тепло». Вот так и оказались в Аделаиде. Ну, ладно, пошли купаться, что ли. Только надо зайти повыше по течению. И не заплывай там, где бурлит: в омут затянет.

Сфотографировать купающихся в Или однокашников мне удалось лишь с третьего раза. То течение их сбивало, то я не мог удержаться внизу у дамбы. И только выбравшись наверх, я, наконец, вздохнул с облегчением.

Вверху, на парапете одиноко сидел Юрий Полужников, старший из братьев, и грустно смотрел куда-то вдаль.

– Что, не хочется купаться?..

– Ладно уж, я своё ещё в детстве откупался.

– Здесь, на Или?

– А где ж ещё… Мы с мая после уроков всё время здесь проводили. И рыбачили, и купались. Борис вон на том острове спас одноклассника, затащил его со стремнины на отмель. Родные места.

– Вы здесь родились?

– Нет. Родились мы на Дальнем востоке. Фамилия у нас – мамина. Отец был китайцем. Настоящим, из-под Пекина. Он случайно в СССР остался, война началась, обратно в Китай не выпустили. Женился на маме, мы родились. А потом, после войны китайцам разрешили вернуться назад. Но не на Восток Китая, а на Запад, в Синьцзян. Здесь китайцев тогда было мало. В основном, – уйгуры, дунгане и русские.

– Русские?

– Конечно, русские. Их тут знаешь, как уважали! Не грабили вообще. Русские жили в горах поодиночке, но у каждого было своё ружьё. И все об этом знали. Потому и уважали. Покупали у русских на равнине – муку пшеничную и кукурузную, а в горах – мёд и масло. Мёд, помню, здесь стоил дешевле сахара. Потому что русские кругом свои пасеки держали. И мельницы водяные все были русскими. Уйгуры русских тогда ценили. К Сталину хотели присоединиться, в СССР войти ещё одной республикой. Но Сталин с Мао решили по-своему. Ну, нам-то всё равно. Если бы не было той китайской «культурной революции», мы бы и в Австралию не уехали. Мы ж русские. Что, не похожи?

Конечно, в чертах лица братьев Полужниковых присутствовала и восточная раскосость, но в целом они всё-таки не напоминали китайцев. К тому же говорили оба на прекрасном русском языке. А ведь ещё полчаса назад я слышал, как они весело общались и на китайском, и на уйгурском. А в Австралии, пожалуй, так же легко говорят по-английски. Юрий кивнул головой в ответ на мои наблюдения.

– Да, язык – великая вещь! Наверно, мы потому и русские, что думаем на нашем языке. А ведь если рассудить, должны были стать китайцами. Да, да, не удивляйся. Переехали сюда мы с родителями, когда мне ещё и пяти лет не исполнилось. Я старший, а кроме Борьки ещё один младший был. А тут мамка умерла. Как-то вдруг… Отец целый день по базару бегает, продаёт какую-то мелочь: надо ж нас кормить. А я один с этой мелюзгой. В общем, увидела это дело русская соседка, взяла нас к себе. Домой приводила только переночевать. Так и воспитала. И в церковь с ней ходили. И в школу она меня собрала. В русскую школу. Я года полтора туда ходил, пока отец не узнал. Он увидел, как я Борьку учу читать по-русски. Так разозлился! Ты, говорит, китаец, а ходишь в русскую школу. И назавтра меня в китайскую школу отвёл.