Читать книгу Под сенью жёлтого дракона. Том 1 - Константин Петришин - Страница 5

1

Вся вторая половина июня выдалась нестерпимо жаркой. С раннего утра до позднего вечера над долиной стояло удушающее марево и, казалось, всё: пыльная земля, воздух и даже горы раскалились настолько, что вот-вот начнут плавится. Ночная прохлада приходила только к рассвету, и то на полтора-два часа.

Больше всех страдали от жары Риммар и Аллеев. Долматов и Южин переносили её легче. Орлов всем на удивление, акклиматизировался быстро. Владимиров чувствовал себя сносно, если не считать временами возникающие боли в пояснице.

Орлов сказал, когда Владимиров пожаловался на боль в пояснице:

– Это дают знать о себе почки… Лечить надо…

Но всё это было для Владимирова пустяком по сравнению с растущим, почти враждебным отношением к ним со стороны руководства Особого района. Владимиров догадывался, откуда дует ветер. Однажды в разговоре с Бо Гу тот прямо высказался:

– …А что вы хотите? Наше руководство до последнего момента надеялось получить от Москвы хотя бы какую-нибудь военно-техническую помощь. В результате получили вежливый отказ…

– Но ваше руководство должно понимать, что СССР воюет, а оружие Мао нужно для войны с Гоминьданом! Разве это не так?

Бо Гу безнадёжно развёл руки. Простой вопрос Владимирова для него оказался болезненно трудным.

– Вы правы, товарищ Сун Пин, – произнёс он. – Но об этом у нас не принято говорить. И даже думать. Ибо сразу будете причислены к разряду догматов, оппортунистов и прочих врагов китайской революции. Больно и обидно… Тысячи честных и преданных нашему делу товарищей погибли: одни в гоминдановских застенках, другие в боях с японскими интервентами. А в результате мы получили то, что имеем… Время показало: люди не всегда бывают темы, кем казались…

– Но вы же не один! – возразил Владимиров.

Бо Гу в ответ грустно усмехнулся.

– Да, не один… Но на их стороне вероломство, двурушничество и предательство, с которыми зачастую бороться невозможно.

Последние слова Бо Гу произнёс настолько отрешённо, что Владимирову стало не по себе.

– А вы что думаете о Кан Шэне? – спросил Владимиров. – Он действительно имеет безграничное влияние на Мао?

Бо Гу не задумываясь, ответил:

– Этот человек без чести и совести. Если ему поступит приказ порезать вас на кусочки, он без колебания это сделает… Однако Кан Шэн без поддержки Мао пустое место…

Владимиров кивнул головой.

– Я это уже понял… – сказал он.

– Что касается самого Мао, – продолжил Бо Гу, – то в нём столько тёмных пятен, которые он старательно скрывает за своей доброжелательностью, что их хватило бы на сотню людей… – Бо Гу вдруг улыбнулся и продолжил: – когда я учился в Москве, однажды в беседе с вашим писателем Шолоховым услышал от него слова: «Яблоко от яблони далеко не падает». Он сказал, что так говорят русские. Мудрые слова. Вы, по всей видимости, знаете, что наш председатель родился и воспитывался в деревенской, но очень зажиточной семье, и его отец Жэн Шэнь держал много батраков, которые гнули на него спины за чашку соевой похлёбки. Вы спросите, почему я вам об этом говорю? Потому что многое передаётся от родителей детям. Ну, может быть, за редким исключением, – добавил Бо Гу. – Надеюсь, теперь вы убедились в том, в чём ещё сомневались…

Уже поздно вечером, когда все разошлись по своим комнатам, Владимиров вышел из дома, постоял на крыльце, прислушиваясь к тому, что происходило у него внутри. И вдруг почувствовал, как в душу закрадывается какая-то щемящая тревога.

Он начал перебирать мысленно всё, что заставило его так встревожиться, и не находил явных причин для такой тревоги. За исключением разве что враждебного отношения к ним со стороны руководства Особого района. Постояв немного на крыльце, Владимиров вернулся в дом, решив про себя: «Утро вечера мудренее…».

…Было уже около двенадцати ночи, когда из радиоузла вышел Риммар. Увидел Владимирова за столом с кружкой холодного чая и удивлённо спросил:

– А почему вы не спите, Пётр Парфёнович?

– Душно, Коля… Потому, наверное, и не спится… Что у тебя?

– От «Кедра» шифровка пришла, – ответил Риммар и положил на стол перед Владимировым текст шифровки.

«Кедр» сообщал, что по данным японского Генштабом на советско-маньчжурской границы уже закончены все приготовления к боевым действиям, а в Японии идёт спешное формирование моторизованных дивизий, состоящих из тяжелых танков и бронетехники.

Прочитав сообщение, Владимиров попросил Риммара перешифровать текст, и сразу отправить в Центр.

Когда Риммар ушёл, Владимиров посидел ещё немножко. Он вдруг вспомнил последний разговор с Кан Шэном. Тот сообщил, что японцы ещё в мае перебросили на Северо-Запад Китая тридцать дивизий. Эти дивизии, скорее всего, они планировали использовать против СССР в случае начала боевых действий. Кан Шэн сообщил Владимиру и о перестановках в правительстве Японии. Где главой правительства был назначен генерал Тодзио.

Владимиров знал: этот генерал в 1935 году был начальником жандармерии Квантунской армии и отличался особой жестокостью при подавлении выступлений населения в Маньчжурии. Было также известно, что генерал Тадзио – один из самых ярых антисоветчиков и сторонник войны с Советским Союзом.

…Утром за завтраком зашёл разговор о полученной ночью шифровки от «Кедра».

– …Этого и надо ожидать, – проговорил Южин, и тут же обратился к Аллееву. – Борис Васильевич, скажи: почему тебя заинтересовала Цзян Цин?

Алеев даже переменился в лице.

– Орлов проговорился?.. Вот человек!.. Просил же его никому не говорить!..

– И всё-таки, – стоял на своём Южин.

Владимиров тоже с интересом посмотрел на Алеева.

– Колись, Борис Васильевич, – сказал он. – Южин всё равно от тебя не отстанет.

Алеев махнул рукой.

– Ладно… Любопытные варвары… Один мой знакомый местный газетчик рассказал ещё до нашей поездки в войска, что Цзян Цин тщательно скрывает многое из своего прошлого. По словам этого газетчика, была у Цзян Цин одна подруга. Ещё до Су Фи. Которая знала о ней буквально всё. Но два года тому назад эта подруга пропала… Ещё он рассказал, что когда Цзян Цин исполнилось семнадцать лет, она действительно сбежала из дома вместе с бродячей труппой актёров. В 1930 году вышла замуж за сына богатого купца, но вскоре родственники мужа выгнали Цзян Цин из дома. Кто-то сообщил им о её любовных приключениях, когда она гастролировала с труппой бродячих актеров. Через год Цзян Цин снова вышла замуж, но уже за руководителя местного коммунистического подполья Кай-вэя. В это время, по словам газетчика, Цзян Цин и познакомилась с Кан Шэном. И стала его любовницей. Весной 1933 года гоминдановцы арестовали её мужа. Цзян Цин намеревалась бежать из города, но не успела и тоже была арестована. Через три месяца её освободили. Помог Кан Шэн. Каким образом, никто не знает. По городу ходили слухи о том, что Цзян Цин была завербована гоминдановцами. Основанием для таких слухов стал тот факт, что после освобождения Цзян Цин стала получать в театре и в кино от Лиги культуры, подконтрольной Гоминьдану, хорошие роли. В это время Цзян Цин снова выходит замуж за немолодого театрального критика по имени Тан На, рожает ему двоих детей, а в 1938 году сбегает от него сначала в Чунцин, а затем в Яньань. Я просил Орлова, если может, узнать, насколько всё это верно, – закончил свой рассказ Алеев.

– Д-а-а… – насмешливо протянул Южин. – Нет печальнее истории на свете…

– Бедная Цзян Цин! – тоже насмешливо проговорил Долматов.

И только Владимиров остался серьёзным.

– Я полагаю, Борис Васильевич прав, – сказал он. – К Цзян Цин надо повнимательнее присмотреться. Слишком много всего на неё сходится…

2

На следующий день во дворе появился Сяо Ли. Осмотрелся по сторонам, потом некоторое время наблюдал за тем, что делали старик Чан и его помощники у кухни, и только после этого вошёл в дом.

Его встретил Долматов. Владимиров с Риммаром находились в радиоузле. А Южин и Алеев только что вернулись из женской гимназии, куда они ездили на встречу с Ван Мином.

Сяо Ли увидел на столе обед, приготовленный поваром и шумно втянул в себя воздух.

– Обедать собираетесь? – спросил он и кивнул на миске с рисовой кашей и жирной свининой, которую старик Чан купил на рынке день тому назад.

– Собираемся… – Ответил Долматов.

В это время из радиоузла вышел Владимиров. Сяо Ли поздоровался с ним и по его лицу расплылась улыбка.

– А я к вам в гости приехал… – проговорил он протяжно.

– Значит присаживайтесь к столу, – пригласил Владимиров. – Гостям мы всегда рады…

– Особенно таким, как вы! – добавил Долматов и обратился к Владимирову. – Может, товарищу Сяо Ли организовать «наркомовские»?

– Я думаю можно, – согласился Владимиров.

Сяо Ли расплылся в улыбке.

Пока рассаживались все за стол, Долматов поставил перед Сяо Ли миску с рисовой кашей и стакан с разведённым спиртом.

Алеев тоскливо отвёл глаза в сторону и тяжко вздохнул.

– Где бы мне в гостях побывать, – проговорил он.

– Ещё побываешь, – ответил Владимиров. А сегодня нашим гостем является товарищ Сяо Ли.

За обедом Сяо Ли захмелел и разговорился. Сначала он хвалил Мао Цзэдуна. Назвал его самым мудрым из всех руководителей Особого района. Затем стал хвалить Кан Шэна.

– … У него всё вот тут! – проговорил он и сжал кулак. – Сам товарищ Мао советуется с ним… – И погрозил кому-то пальцем. – Скоро все заговорят о товарище Мао и в Чунцине, и в вашей Москве!..

Долматов подлил Сяо Ли ещё немного спирта. Хотел разбавить водой, однако тот забрал из рук Долматова стакан со спиртом и выпил его одним глотком.

– Хватит… – сказал Владимиров. – А то придётся нести его домой на руках.

И хотя Владимиров произнёс эти слова совсем тихо, Сяо Ли услышал их и бурно возразил.

– Это меня нести на руках?.. Это вас надо выносить отсюда!.. Да кто вы по сравнению с нами?..

За столом никто не ожидал такого поворота. Южин удивлённо глянул на Владимирова и слегка покачал головой.

А Сяо Ли продолжил:

– Мы уже строили города, а вы ещё ходили в звериных шкурах!.. Если я не прав, скажите…

Владимиров случайно глянул на Долматова и увидел, как у того на побледневших скулах заходили желваки.

Владимиров отрицательно качнул головой.

Однако не стерпел Алеев.

– А что вы сейчас из себя представляете? – спросил он. – Вы убиваете друг друга, начиная с 1927 года. Ради чего?..

– Вы тоже убивали, – вяло возразил Сяо Ли и махнул рукой. – Люди всегда убивали друг друга… На том весь мир стоит… Не будете убивать вы, будут убивать вас… Ну всё… – проговорил он с трудом вставая из-за стола. – Мне пора… Провожать меня не надо… Проводят другие…

Владимиров понял, о ком сказал Сяо Ли.

И действительно, как только он появился во дворе, к нему подошёл один из охранников, взял под руку и провёл к лошади, которая была привязана у ворот.

…В этот же день Риммар записал короткое сообщение Совинформбюро. В нём говорилось, что на советско-германском фронте всё без перемен.

Вечером, когда снова все собрались за столом, приехал Орлов и сразу зашёл разговор о Ван Мине.

– …Есть у него что-то о чём он не хочет говорить. – сказал Аллеев. И обернулся к Южину: – Ты обратил внимание, как он изменился в лице, когда мы были у него последний раз, и разговор зашёл о его учёбе в университете Сунь Ятсен?

– Заметил, – ответил Южин. – Но, насколько мне известно, там у него ничего такого не произошло… Разве что… В 1929 году он вместе с заместителем директора университета Павлом Мифом был откомандирован в Китай по решению исполкома Коминтерна. Тогда с ними поехали Бо Гу, Ван Цзясян и Чжоу Вэнь-тянь. Насколько я знаю, перед ними стояла задача организовать смену руководства КПК. Однако этому воспротивились Чжоу Энь-лай и Ли Лисань. И вскоре Ван Мин был арестован гоминдановцами, но ему удалось бежать из тюрьмы. Каким образом, никто не знает. Может, это его до сих пор тревожит?..

– Может, – вступил в разговор Владимиров. – Лично у меня о Ван Мине сложилось хорошее мнение. – И обратился к Орлову: – Андрей Яковлевич, а как у тебя дела? Ты что-то всё молчишь…

– Слушаю, – ответил тот. – Я тоже заметил, что кроме болезни у Ван Мина на душе какой-то тяжёлый камень. И ещё он как-то мне сказал, что смерти он не боится… Удивительно, но я заметил, что смерти меньше всего боятся люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность. А дела мои пока в рабочем режиме. Хождение по начальству. Вот если добьюсь от начальства построить отдельно хирургическое помещение, не в пещере, а рядом, чтобы и свет был, и воздух чистый, тогда скажу, что дела идут хорошо. – И добавил: – На меня ещё повесили и инфекционное, и гинекологическое отделения.

Долматов сначала охнул, потом рассмеялся.

– Да какой же ты, Андрей Яковлевич, гинеколог?!

– Говорят – больше никому, – невозмутимо ответил Орлов. – Практически уже половина женского руководства побывала у меня на приёме.

…Когда Орлов уехал и все стали расходиться по своим комнатам, Риммар вдруг спохватился, что пропал его нож.

– Никто моего ножа не видел? – спросил он.

– Он на подоконнике, под газетами, – ответил Южин и ушёл к себе.

Риммар взял свой нож с подоконника и пояснил:

– Друзья подарили перед отлётом сюда… Сами в мастерской сделали… Сталь отменная. Можно проволоку резать.

– Тогда не бросай его где попало! – посоветовал Владимиров. – Подарками друзей, Коля, надо дорожить.

3

Двадцать третьего июня с утра Владимиров с Алеевым решили съездить на рынок и самим купить свежую зелень. Однако, когда они уже выходили из дома, во дворе снова появился Сяо Ли и сообщил, что Владимирова просит немедленно приехать Кан Шэн.

– Вот видишь, Пётр Парфёнович, – сказал, усмехнувшись Аллеев, – с одной стороны просит, а с другой – требует…

– Да ладно тебе придираться к хорошему человеку, – усмехнулся в ответ Владимиров. – Поезжай на рынок с Чаном.

…Когда Владимиров вошёл в кабинет Кан Шэна, увидел: за столом у него сидел Чжу Дэ и какой-то незнакомый китаец.

Кан Шэн представил его Владимирову:

– Познакомьтесь, товарищ Сун Пин, – сказал он, – это товарищ Ван Цзя-син. Он отвечает за военную и политическую работу у нас.

Ван Цзя-син приподнялся из-за стола и пожал Владимирову руку.

После этого Кан Шэн снова обратился к Владимирову:

– Присаживайтесь, товарищ Сун Пин.

И указал на свободный стул рядом с Чжу Дэ.

– Мы обещали информировать вас о всех наиболее важных событиях. Так вот… – Кан Шэн бросил короткий взгляд на Ван Цзя-сина. – Нам стало доподлинно известно, что в Маньчжурии разрабатывается план по созданию нового государства «Сибирь-Го». И объявлена мобилизация в Маньчжурскую армию всех мужчин от восемнадцати до сорока лет. Для подготовки военных кадров, в частности унтер-офицеров при Синьцзянском и Хинганском военных училищах открыты краткосрочные курсы…

– В Хинганском училище дополнительно приступили к подготовке офицеров из монгол, – добавил Ван Цзя-син.

Кан Шэн молча кивнул головой в знак согласия.

Владимиров обратил внимание, что Чжу Дэ всё это время сидел, не проронив ни слова. Лицо его было мрачно-сосредоточенным и, казалось, его не интересует происходящий сейчас разговор.

– Я благодарю вас за информацию, – сказал Владимиров. – Я распоряжусь немедленно поставить об этом в известность своё руководство. Но коли я уже здесь, – продолжил он, – позвольте узнать ваше мнение по поводу концентрации японских войск на западе провинции Чэнцзян и в провинции Цзянси. Не рассматривается ли это как угроза для Особого района?

Кан Шэн слегка приподнял белёсые брови и повернул голову к Чжу Дэ.

– Как ты думаешь? – спросил он.

Чжу Дэ он в ответ слегка пожал плечами.

– Я полагаю, любое пребывание японских интервентов на территории Китая является для нас угрозой… – уклончиво ответил тот.

– Для Советского Союза, – заметил Ван Цзя-син.

Кан Шэн молча кивнул головой.

Владимиров вдруг почему-то вспомнил последний разговор с Димитровым в Исполкоме Коминтерна. Тогда Димитров рассказал о том, что за три дня до нападения Германии на СССР в Яньане знали об этом. Восемнадцатого июня Чжоу Эньлай, будучи в это время в Чунцине, телеграммой сообщил об этом Мао Цзэдуну. Знал и Чан Кайши. Ему сообщил о дате нападения на СССР гоминдановский посол в Берлине Чэн Цзя и военный атташе Вэй Юн-цин. Однако дальше Чунцина и Яньаня это информация не пошла.

…Вернувшись домой, Владимиров, к своему немалому удивлению, увидел в доме Су Фи с Риммаром. Больше никого в доме не было. Завидев Владимирова, Су Фи ничуть не смутилась. Кокетливо повела плечом и сказала:

– А я в гости к вам приехала… Все говорят, что вы живёте не как китайцы… Решила посмотреть…

– А где все остальные? – обратился Владимиров к Риммару.

– Долматов в радиоузле, а Алеев с Южиным уехали в город. У них там с кем-то деловая встреча, – ответил тот.

Пока Риммар говорил, Су Фи насмешливо и слегка вызывающе смотрела на Владимирова. Вся её фигура, с ног до головы, так и взывала: «Посмотри, какая я!..».

– Я пойду, Кол-л-я… – произнесла Су Фи нараспев, стараясь произнести имя Риммара по-русски. – До свидания…

И направилась к выходу.

Когда за Су Фи закрылась дверь, Владимиров недовольно спросил:

– Что она тут делала?

Риммар смущённо развёл руки.

– Ничего, Пётр Парфёнович… Приехала одна… Поговорили так не о чём…

– И всё?

– Кажется, всё…

– Коля, так кажется или всё?

– Ещё она на мужа жаловалась, – вспомнил Риммар. – Сказала, что совсем не уделяет ей внимания…

– Всё понятно, – прервал его Владимиров. – Смотри… Не попадись ей на удочку!..

…Утром он уже собрался выйти во двор, чтобы умыться, как услышал торопливый стук в дверь.

Владимиров вышел из дома и увидел на крыльце перепуганного до смерти повара.

– Что случилось? – спросил Владимиров, уже предчувствуя что-то недоброе.

Повар указал в сторону летней кухни.

– Там Чан!.. – с трудом выдавил из себя повар. – Он мёртвый!..

Владимиров с недоумением посмотрел на трясущегося от страха повара, с трудом осознавая сказанное им.

– Ты уверен, что он мёртвый? – наконец спросил он.

– Мёртвый! – повторил повар. – Я пришёл, а он лежит…

Владимиров бегом бросился к летней кухне, чтобы самому посмотреть, что там случилось. Но в это время во дворе появился Кан Шэн с двумя маузеристами и окликнул его.

– Товарищ Сун Пин! Что тут у вас произошло?.. Мне сказали убили кого-то!..

– Ещё не знаю, – машинально ответил тот. И вдруг холодеющая душу мысль пронзила всё его существо. «Откуда Кан Шэн знает об убийстве?!!».

Когда они вошли в помещение кухни, увидели на полу старика Чана. Он лежал лицом вниз, а в спине у него торчал складной нож. Владимиров сразу узнал его по рукояти. Это был нож Риммара.

Кан Шэн подошёл к старику Чану, и убедившись, что тот действительно мёртв, хладнокровно вытащил нож из спины несчастного. Покрутил его в руках, прочитал надпись и усмехнулся.

– Узнаёте, чей нож? – спросил он.

– Да… – ответил Владимиров. – Это нож нашего радиста Риммара. Но это ещё не значит, что он убил старика.

Кан Шэн хмыкнул, продолжая рассматривать нож.

– Мы разберёмся, товарищ Сун Пин, – ответил он. – А сейчас мне придётся задержать вашего радиста для выяснения обстоятельств убийства.

Убийство старика Чана, да ещё ножом Риммара, потрясло всех до глубины души.

– Это провокация!.. – сказал Долматов. – Провокация!.. И её организовал или сам Кан Шэн, или его подручные!..

Такого же мнения были и все остальные.

На следующий день с утра Владимиров был уже у Кан Шэна.

– А я ждал вас ещё вчера, товарищ Сун Пин, – просто по-будничному, как будто ничего не произошло, произнёс Кан Шэн. – Проходите и присаживайтесь. Я слушаю вас.

Однако Владимиров этот раз не стал садиться.

– Я постою, товарищ Кан Шэн… Так удобнее будет нам с вами говорить, – ответил Владимиров. – Да и наш разговор, я думаю, много времени не займёт.

Кан Шэн сначала сделал удивлённое лицо, затем заулыбался.

– Я слышал, русские говорят: в ногах правды нет… Это так? – и вдруг перестал улыбаться. – Вы пришли, убедить меня в том, что ваш радист не виноват в убийстве Чана?

– Именно для этого я и пришёл. И для того, чтобы сказать, кто убил старика. А, впрочем, вы прекрасно без меня знаете, кто это сделал!

На лице Кан Шэна появилась иезуитская улыбка.

– А как же нож?

– Нож был украден из нашего дома с целью убийства Чана. Он вам стал не нужен. Так? Так! А заодно и завести дело против нас. Так? Так! Мне назвать имя того, кто украл нож?

Кан Шэн замахал руками.

– Да погодите вы со своими догадками! – и на его лице появилась недовольная гримаса. – Что вы заладили одно и тоже!.. И не надо мне говорить, что вы всё знаете!.. Ну, хорошо… Однако факт остаётся фактом… Ну, допустим я вам поверю… А что скажут люди? Родственники убитого?..

Кан Шэн наслаждался своим положением судьи. От него теперь зависело всё. Дальше обвинять русского радиста, что не составляла ему особого труда, или начать торг.

– Ну, хорошо, – ещё раз повторил он примирительным голосом. – Если придерживаться здравого смысла, то зачем убийце оставлять свой нож на месте преступления, да ещё с дарственной надписью. Это с одной стороны. А с другой – между ними могла произойти ссора и ваш радист нанёс удар ножом в спину Чана, а потом, испугавшись, убежал…

Кан Шэн рассуждал и строил свои рассуждения в виде вопросов, давая тем самым Владимирову возможность для защиты Риммара.

– Я согласен с вами, – решил не упорствовать Владимиров. – Предположений может быть много. Но я вам уже сказал: я могу назвать имя того, кто украл нож… А убийцу вы сами найдёте…

Слова Владимирова и тон, в котором они были сказаны, пришлись Кан Шэну явно не по душе.

Некоторое время он молчал, затем проговорил:

– Давайте сделаем так. Пусть ваши радист ещё сутки посидит у нас, а завтра мы его отпустим. Скажем, что подозрения не оправдались. Я готов пойти вам навстречу, товарищ Сун Пин, но и вы должны иметь это в виду…

И Кан Шэн внимательно посмотрел на Владимирова. Словно, хотел убедиться, что они поняли друг друга.

– Договорились, – ответил Владимиров. – Завтра я за ним приеду…

4

Риммара действительно освободили на второй день. На вопрос Владимирова: «О чём тебя спрашивали?» Риммар ответил: «Со мной даже никто не говорил. И нож вернули…».

– Всё ясно, – сказал Южин. – Обмишурились каншеновские ребята и пошли на попятную…

– Да нет, Игорь Васильевич, – возразил Владимиров. – Кан Шэн не из таких людей, чтобы делать один ход. В общем, надо быть теперь всем предельно осторожными и внимательными…

– Особенно тебе, Коля! – заметил Долматов.

– А я при чём? – слабо возразил тот.

– Нож не надо бросать где попало! – поддержал Долматова молчаливый до этого Алеев. – И эту стерву больше в дом не пускать!..

Однако подозрения и Владимирова, и остальных по отношению к Су Фи скоро развеел сам Кан Шэн.

Через три дня после освобождения Риммара Владимиров снова был приглашён к Кан Шэну.

– …Действительно, товарищ Сун Пин, вы оказались правы, – сказал он. – Ваш радист не виноват в смерти старика Чана. Нам удалось выяснить, кто совершил это преступление…

– И кто же? – не сдержал себя Владимиров, чувствуя, как тяжёлый камень подозрения и неуверенности спадает у него с души.

– О-о-о!.. – Кан Шэн торжественно поднял вверх указательный палец. – Всё оказалось проще, чем мы предполагали. Этот нож один из ваших охранников нашёл на крыльце вашего дома. И хотел отдать хозяину, вашему радисту, но не успел. Нож у него украли. А украл его напарник и продал своему знакомому…

– И кто же убил?

– Тот, кому охранник продал нож, – довольно усмехнувшись, ответил Кан Шэн. Он явно испытывал удовольствие от происходящего. Но этого, видимо, показалось ему мало, и Кан Шэн продолжил: – убийца намеревался обворовать вашу кладовую с продуктами. Но тут появился рано утром старик Чан. А дальше произошло то, что произошло…

Рассказ Кан Шэна показался Владимирову надуманным, но он не стал больше ничего уточнять. Главное – снято подозрение с Риммара.

Вернувшись домой Владимиров почти дословно пересказал свой разговор с Кан Шэном ребятам. И тут же спросил:

– …Ну и что вы думаете?

Первым заговорил Долматов.

– Пётр Парфёнович, пока все козыри в руках Кан Шэна. Посуди сам…

– Допустим, – согласился Владимиров. – Дальше?

– А дальше Кан Шэн обратится к тебе с какой-нибудь просьбой, в которой отказать тебе будет неловко, – вместо Долматова ответил Аллеев.

Владимиров слегка задумался.

– Тоже вариант, – согласился он. – И время от времени Кан Шэн будет об этом напоминать…

В этот же день Владимира встретился с Бо Гу в редакции газеты «Цзефан Жибао».

Накануне седьмого июля из Москвы пришла шифровка с просьбой, по возможности, дать подробный анализ складывающиеся отношения между руководством Особого района и Гоминьдана.

Бо Гу встретил Владимирова, как всегда, радушно.

– Сначала я вас угощу чаем, – сказал он. – В такую жару чай не только утоляет жажду, но и придаёт силы!

Владимиров не стал возражать.

Когда принесли чай, и они остались вдвоём, Владимиров коротко изложил цель своего приезда.

Бо Гу молча выслушал его. Немного подумал и сказал:

– Я буду вам говорить, а вы сами уже сделайте выводы. Видимо, надо начать с 1927 года, когда Чан Кайши вероломно нарушил все договорённости с нами и развернул репрессии против КПК по всей стране. КПК была вынуждена уйти в подполье и действовать разрозненно и неорганизованно в силу целого ряда причин. Мао в это время удалось собрать несколько отрядов и восьмого сентября того же года, не согласовав свои действия с руководством КПК, поднять восстание, которое получило название «Осенний урожай». Однако уже через десять дней восстание было подавлено. Одних участников восстания казнили, других упрятали в тюрьмы… – Бо Гу умолк на какое-то время. Видимо, это воспоминание давалось ему с трудом. Несмотря на то, что самого Бо Гу страшная участь восставших не затронула. Он в это время был в Москве. Учился в университете Сунь Ятсена. – За самоуправство, – продолжил, наконец, Бо Гу, – Мао решением политбюро ЦK был исключён из партии. Но это его не остановило. С остатками восставших он ушёл в горы, а скоро к нему присоединился со своим отрядом и Чжу Дэ. К концу 1928 года они собрали в горах более двух тысяч человек и объявили войну Гоминьдану…

– Скажите, – мягко прервал Бо Гу Владимиров, – Казнь гоминдановцами жены Мао – это была месть?

– Да, – ответил тот. – Её звали Ян Кайхан… – Бо Гу тяжко вздохнул и продолжил: – В декабре 1936 года Мао, уже будучи председателем ЦК, пошёл на примирение с Чан Кайши. Я не думаю, что он простил ему казнь своей жены. Обстоятельства того потребовали. Однако это примирение просуществовало недолго. Дальше случилось то, что случилось. У Чан Кайши появились свои планы в отношении установления в Китае государственного строя, у Мао – свои…

Бо Гу прервал свою речь, встал из-за стола и заходил по комнате. Так прошло, наверное, несколько минут, прежде чем он заговорил снова.

– … Я хотел обратить ваше внимание на одно обстоятельство. Оно должно помочь вам сделать правильные выводы. Мао не был врагом политики, проводимой Гоминьданом. Это Чан Кайши был нашим врагам. Может, ещё чайку? – вдруг спросил он.

– Нет, нет! Спасибо! – ответил Владимиров. – Чай у вас действительно чудесный, но, когда я много пью, я начинаю потеть.

– Неволить не стану, – улыбнулся Бо Гу и тут же поинтересовался: – Скажите, отношения, которые сейчас выстраиваются между Москвой, с одной стороны, и Вашингтоном, и Лондоном, с другой стороны, это вынужденный шаг Сталина или… Как бы вам сказать, чтобы вы меня правильно поняли… Ну, хорошо. Или отход от генеральной линии Коминтерна – всеми силами бороться против международного империализма?

Владимиров ответил, не задумываясь:

– Я полагаю, это брак поневоле, – сказал он.

Бо Гу он понимающе кивнул головой.

– Я так и думал, товарищ Сун Пин… Но мы хорошо с вами знаем, чем заканчиваются такие браки…

И уже прощаясь с Владимировым, Бо Гу посоветовал:

– Вы с Ван Мином поговорите. У него с Мао было много споров о целесообразности единого фронта в борьбе с японскими захватчиками. Ван Мин и до сих пор уверен: единый фронт необходим. У Мао своё мнение. Он полагает, что борьба КПК не должна быть связана с Гоминьданом. Да и в самом Гоминьдане не всё в порядке. Знаете, как у нас говорят? Тот, кто указывает на твои недостатки, не всегда твой враг, а тот, кто говорит о твоих достоинствах, не всегда твой друг. Нас с Гоминьданом разделяет слишком многое, и теперь, по истечение стольких лет кровавого противоборства, найти общий язык… Сами понимаете, насколько это будет трудно.

5

Двадцать пятого числа от «Кедра» пришло короткое сообщение о том, что японцы намерены усилить блокаду проливов Лаперуза и Цугару. С этой целью к проливам направлены четыре крейсера и два вспомогательных судна. Владимиров знал, что проливы Лаперуза и Цугару считались нейтральными. Однако, начиная с 1941 года здесь бесследно исчезло несколько советских и иностранных судов, идущих в порты советского Дальнего Востока.

Информация «Кедра» в этот же день была отправлена в Москву.

Уже во второй половине дня Долматов записал несколько иностранных радиосообщений. Все они отмечали успехи союзных войск в Северной Африке и предрекали, в связи с серьёзной неудачей советских войск под Харьковом, скорое поражение СССР в войне против Германии. А шведская радиостанция, ссылаясь на достоверный источник в Вашингтоне, заявила, что решение Москвы отказаться разместить у себя на территории сорок американских бомбардировщиков «Бостон», уже находящихся по пути в СССР в Басре, и передача их английскому командованию в Египте, свидетельствует о политических настроениях в советском руководстве.

– …Свиристелки продажные! – сказала Долматов за ужином, когда снова зашёл разговор о событиях на советско-германском фронте. – Они думают под Харьковом свет клином сошёлся!.. Посмотрим, что они запоют, когда мы погоним фашистскую нечисть до самого Берлина!..

Скоро приехал и Орлов. От ужина он отказался, однако чай выпил с удовольствием.

– …У меня хорошая новость, – сказал он. – Наконец-то я добился согласия на пристройку, в которой можно будет разместить хирургическое отделение.

– Поздравляем тебя, Андрей Яковлевич, – проговорил Алеев. – Хотя бы одна приятная новость за день.

Орлов сразу насторожился.

– Что-то произошло? – спросил он у Владимирова.

– Нет, нет… Андрей Яковлевич, ничего не произошло, – успокоил его тот. И спросил: – Как там наш Ма Хайдэ?

– Интерес ко мне проявляет по-прежнему, но не так открыто, как это было раньше… – ответил Орлов.

Владимиров усмехнулся.

– Интересно… Кто же он на самом деле?.. Плохой враг или посредственный разведчик…

– Об этом наверняка знает только Кан Шэн, – усмехнулся Орлов. – Я в этом уверен. Иначе для него не были бы открыты все двери домов руководства в Яньани. – И вдруг предложил: – Пётр Парфёнович, а может, мне с ним подружиться?

– И что это нам даст? – спросил молчавший до этого Алеев.

– Ровным счётом ничего, – ответил Владимиров. – Даже если он работает с согласия Кан Шэна на кого-нибудь…

– Пётр Парфёнович, а к нам гости пожаловали, – прервал Владимирова, стоящий у открытого окна Долматов.

Владимиров подошёл к окну и увидел, как во двор в сопровождении двух маузеристов въезжают верхом Цзян Цин и Су Фи.

– Вот это гости!.. – проговорил Владимиров и чему-то усмехнулся. – Ну что ж… Надо идти встречать.

Когда Цзян Цин и Су Фив в сопровождении Владимирова вошли в дом, Цзян Цин поздоровался со всеми, а Су Фи только кивнула головой и спросила:

– А где Кол-ля?

При этом имя Риммара она, как и раньше, произнесла по-русски и нараспев.

– Он дежурит в радиоузле, – ответил Владимиров. – Проходите присаживайтесь. Чай пить будете?

– Нет, нет, спасибо! – ответила за себя и за подругу Цзян Цин. – Мы к вам ненадолго, – И продолжила, обращаясь к Владимирову: – Мы знаем, что случилось у вас и что несправедливо пострадал ваш радист…

– Всё хорошо, что хорошо кончается, – мягко прервал её Владимиров и попросил Долматова подменить Риммара.

Когда тот появился из радиоузла, Су Фи сначала просияла, но тут же на её губах появилась растерянная улыбка. Она встала с места, подошла к Риммару и неожиданно для всех поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Простите меня, Кол-ля, – произнесла она посмешному. – Я знаю: вы обо мне плохо подумали, но я не виновата… Я клянусь вам…

«Чем чёрт не шутит, когда Бог спит», – подумал Владимиров, глядя на Су Фи. На её лице было столько горечи и отчаяния, что он даже готов был поверить в то, что Су Фи здесь ни при чём. И что бы как-то разрядить обстановку, сказал:

– Ну, может быть вы всё же попьёте чай?

– Спасибо, – повторила Цзян Цин. – Нам уже пора ехать…

Владимиров пошёл их провожать. И только после того, как закрылась за ними дверь, Риммар, придя в себя, спросил, ни к кому не обращаясь:

– И что это было?..

Ему ответил Алеев, пряча насмешливую улыбку в уголках губ:

– Они приехали на тебя полюбоваться после того, как ты ни за что ни про что сутки отсидел в камере у Кан Шэна, горе ты наше луковое! Но мне кажется, это еще не конец этой истории. Главное – не впасть в заблуждение. Ибо к заблуждению ведут тысячи дорог, а к истине – одна. – И, заметив на себе вопросительные взгляды Долматова и Южина, добавил: – Это не я сказал. Это сказал Жан-Жак Руссо!

…Уже поздно вечером Долматов поймал волну, на которой работало радио Токио. Диктор сообщил о успехах немецких войск на Юге России, перечислил оставленные советскими войсками города и о количестве убитых и взятых в плен русских солдат, офицеров и генералов.

Глубокой ночью пришла сводка Совинформбюро. В ней скупо сообщалось об упорных оборонительных боях на Юге страны. Держался мужественно Ленинград и героически оборонялся Севастополь.

О том, что СССР в тяжёлом положении, в Яньани не могли не знать, но не хотели этого признавать. Владимиров убеждался в этом чуть ли не каждый день. Здесь делали вид, будто не знают, что японские дивизии в Маньчжурии в любой момент могут обрушиться на Советский Союз, а нейтралитет Турции – это фиговый листок.

Владимиров чувствовал всеми фибрами души, как с каждым днём нарастает враждебное отношение к нему и его группе со стороны местного руководства. И только Мао Цзэдун держался с ним подчёркнуто доброжелательно.

…Во время последней встречи, которая состоялась двадцать девятого июня, Мао выразил своё сочувствие Владимирову в связи с неприятным случаем с Риммаром и посетовал на то, что Кан Шэн слишком рьяно относится к своим обязанностям. Но когда разговор зашёл о Гоминьдане, он заявил:

– …Вы, надеюсь, не хотите, чтобы мы капитулировали перед Гоминьданом? – И, не дав Владимирову ответить, продолжил: – Однако Исполком Коминтерна, по сути дела, требует этого от нас. И, к сожалению, линию Исполкома Коминтерна поддерживают и некоторые наши товарищи. Я не говорю, что они настроены против линии ЦK партии, но их позиция наносит вред нашей партии. Теперь, что касается самого Чан Кайши. Скажу вам откровенно, я не верю ему. Он уже предавал нас. Предаст и вас. Придёт время, и вы вспомните мои слова. Вы знаете, что по-китайски означает слово «чжи»? «Чжи» означает мудрость. Это второе, после человеколюбия, качества, которыми мы должны обладать. А в чём заключается мудрость? Прежде всего, в сознании людей, знание древних законов и традиций. Так учил нас великий Конфуций…

Пока Мао Цзэдун говорил, Владимиров пытался уловить связь между началом их разговора и тем, о чём сейчас шла речь. Похоже было, что и сам Мао забыл, с чего начался их разговор, потому как он вдруг умолк и некоторое время рассеяно смотрел на Владимирова. Затем спросил:

– О чём мы начали говорить?

– Об отношении с Гоминьданом, – напомнил тот.

– Да, да!.. Верно, но о Гоминьдане потом… Конфуций для нас – это этико-политическое учение, – продолжил он, – в котором отражено всё: и как управлять государством, и какими необходимыми качествами должен обладать правитель. – На этом месте Мао Цзэдун снова прервал свою речь и спросил: – Как вы думаете, нам нужно менять путь древних правителей?

Вопрос был настолько странным, что Владимиров сразу даже слегка растерялся, стараясь понять серьёзно Мао спрашивает или шутит.

Видимо, и Мао Цзэдун уже понял странность своего вопроса и потому поспешил сказать:

– Я понимаю, на этот вопрос сложно ответить…

– Ну почему же? – возразил Владимиров. – Я постараюсь…

На лице Мао появилось удивление и тут же сменилось добродушной улыбкой.

– Я готов вас выслушать, товарищ Сун Пин, – сказал он и с неподдельным интересом посмотрел на Владимирова.

– Вы знаете лучше меня, что Конфуций отрицал необходимость законов, – начал говорить Владимиров, стараясь смотреть Мао прямо в глаза. – И в своих трудах он неоднократно утверждал, что управление государством на основе законов принесёт только вред. Но как строить современное государство без законов, опираясь только на самосознание и совесть? Практически это невозможно. Да и идти путём древних правителей, я полагаю, тоже невозможно в силу многих причин…

Мао Цзэдун трижды медленно хлопнул в ладони.

– Браво, товарищ Сун Пин! – проговорил он. – Ваш ответ не подлежит сомнению… И всё же я вынужден заметить: совесть – это живущий в нас закон, а не то, что написано, чьей-то рукой. Ещё Кант в своё время говорил: «Совесть, есть мерило всех наших поступков». С этим спорить трудно…

Он хотел ещё что-то сказать, но в это время с улицы пришла Цзян Цин. Увидела Владимирова и обрадованно воскликнула:

– Товарищ Сун Пин! А я и не знала, что вы у нас в гостях! Я только что была у Су Фи, и мы говорили с ней о вашем радисте. Мне кажется, она влюбилась в него!..

Говоря это Цзян Цин подошла к Владимирову и подала руку. Владимиров отметил про себя: Цзян Цин действительно была очаровательной. Всё в ней: фигура, ласковый голос и манера держать себя говорили о том, что она знает себе цену.

– Товарищ председатель, если я вам уже не нужен, я пойду, – сказал Владимиров.

Однако Цзян Цин решительно остановила его.

– Нет, нет!.. Никуда вы не пойдёте!.. Сначала мы попьём чай и потом у меня к вам есть один деликатный разговор!

Мао промолчал и этим выразил своё недовольство, но Цзян Цин не обратила на него внимания. Пошла на кухню и тут же вернулась с подносом, на котором красовался фарфоровой заварной чайник и три фарфоровые расписные чашки.

Пока пили чай Мао поинтересовался, что происходит на советско-германском фронте. Выждав, когда Мао и Владимиров закончили говорить, Цзян Цин обратилась к Владимирову:

– Скажите, а у вашего радиста есть семья?

– Нет, – ответил тот. – Он у нас самый молодой и не успел обзавестись семьей.

Цзян Цин довольно улыбнулась и захлопала в ладони.

– Ой, как хорошо! – воскликнула она.

Мао Цзэдун метнул в сторону Цзян Цин укоризненный взгляд и покачал головой. Однако Цзян Цин это не смутило.

– А что я плохого сказала? – удивилась она. – просто Су Фи в восторге от их радиста!..

Владимиров промолчал, а про себя подумал: «Люди – не ангелы. А Су Фи, по всей видимости, настоящий чёрт!..»