Читать книгу Заговор жрецов - Константин Петришин - Страница 10

Сообщение наместника на Дальнем Востоке о вероломном ночном нападении японцев на порт-артурскую эскадру Ламсдорф воспринял со смешанным чувством досады и сожаления.

Токийское Правительство намеренно сжигало последние мосты на пути мирных переговоров, и, естественно, это вызывало недоумение.

Досадно было оттого, что ни император, ни военное руководство, по его мнению, еще не осознали того рокового явления, что воевать России предстоит не с маленькой азиатской страной, а с народом, воспитанном в духе массовой истерии и самоотверженности. Именно в этом заключалась сила Японии, а не в новых крейсерах и линкорах, построенных на английских верфях.

Что могла противопоставить Россия? Этот вопрос Ламсдорф задавал себе много раз.

В низах – еврейские погромы, забастовки рабочих, тайные и не тайные общества, сходы студентов и гимназистов. В верхах – сплетни, дрязги, сведение счетов, демократическая демагогия интеллигенции, ставшая чуть ли не признаком хорошего тона, и равнодушие к судьбе России ее сановников.

…К исходу дня в Зимний приехал генерал Куропаткин.

Ламсдорф увидел Куропаткина вместе с Фредериксом, выходя из кабинета Николая II. Государь вызвал его вместе с Витте и долго не отпускал, выясняя, как могло случиться внезапное нападение на эскадру, стоящую на рейде Порт-Артура.

На вопрос Ламсдорфа: «Что еще произошло?» Куропаткин ответил:

– Получено новое сообщение от Алексеева. У берегов Кореи японцы потопили крейсер «Варяг» и канонерку «Кореец» и начали высадку своих войск в Западной Корее…

У Ламсдорфа неприятно засосало под ложечкой.

– Я намерен сегодня же выехать в Харбин, – сказал Куропаткин и тут же поинтересовался. – Премьер еще долго будет у его величества?

Ламсдорф пожал плечами.

– У него тяжелый разговор с государем, – ответил он.

Куропаткин усмехнулся.

– Не мудрено, несмотря на прямое указание государя выделить деньги на оборонное строительство, по-прежнему держит «квантунцев» в черном теле!..

– Я полагаю, он это делает не умышленно, – заметил Ламсдорф.

Куропаткин метнул в его сторону сердитый взгляд.

– А вы знаете, что у него на уме?

– Нет, – ответил Ламсдорф.

– И я не знаю, милостивый сударь!.. И никто не знает!..

Ламсдорф не стал возражать. При Дворе уже давно ходили разговоры о том, что Витте попал в опалу за то, что часто в пример приводил правление Александра II, целью жизни которого было строительство России не для сильных, а России для слабых, и, таким образом, слабые делались сильными, а вся империя – великой.

Немилость государя по отношению к Витте стала заметна особенно после того, когда Плеве, будучи еще министром внутренних дел, принес Николаю II донос на главу Правительства и копию письма Витте без адреса. В письме Витте утверждал о необходимости уступок гражданскому обществу и привлечения его к сотрудничеству с Правительством.

Все, кто знал об этом, решили: на этот раз Витте несдобровать, но, на удивление Двора, Витте остался на своем посту премьера.

Видимо, Николай II помнил заслуги Витте в успешном строительстве транссибирской железной дороги и в проведении денежной реформы 1897 года, которая заметно улучшила экономическое положение России.

Что касалось самого Ламсдорфа, то он никогда не доверял Витте и старался решать все вопросы через государя.

В ноябре прошлого года Ламсдорф оказался свидетелем одного разговора государя с Витте.

Ламсдорф был приглашен к Николаю II, когда у него уже был Витте.

Государь, это случалось с ним очень редко, раздраженно упрекал премьера за то, что он не видит различия между властью и мужиком. И что его утверждение о революциях, возникающих по причине невнимания власти к нуждам народа, является домыслом без веских на то оснований.

Ламсдорф тогда в душе посочувствовал Витте. Он и сам был склонен думать, что Витте в чем-то прав. Задача любой власти, по его мнению, заключалась не в создании рая на земле, а хотя бы в том, чтобы не допустить ада на ней.

…Когда за окнами кабинета Ламсдорфа уже начали сгущаться фиолетовые сумерки и он решил ехать домой, секретарь доложил, что приехал Столыпин и просит его принять.

Столыпина Ламсдорф знал давно как сторонника твердой руки. Столыпин не признавал либерализм, считая его погибельным для России, и неоднократно публично не соглашался с реформами, предлагаемыми правительством Витте.

Дважды Ламсдорф видел Столыпина на приеме у императора после того, как в марте прошлого года Николай II назначил Столыпина губернатором Саратовской губернии. Еще он знал, что в правительстве Столыпин поддерживал дружеские связи с бывшими своими сослуживцами по министерству внутренних дел, Победоносцевым и Дурново.

Когда Столыпин вошел в кабинет, Ламсдорф поднялся ему навстречу и крепко пожал протянутую руку.

– Прошу вас, милостивый сударь Петр Аркадьевич, проходите. Что вы предпочитаете: чай, коньяк или чай с коньяком? – спросил Ламсдорф, усаживая гостя в черное кожаное кресло рядом с его рабочим столом.

– Благодарю вас, но я и в самом деле не хочу ни того, ни другого, ни третьего. Я прошу у вас прощения за столь поздний визит. Однако в другое время, насколько я знаю, вас не застать на месте.

Ламсдорф в ответ развел руками, давая понять Столыпину, что он в этом не виновен.

– Дел много всегда, а сейчас еще больше…

– Наслышан, – кивнул головой Столыпин и вздохнул. – Но это еще не самое страшное…

Ламсдорф удивленно поднял брови.

– Вы имеете в виду нападение японцев на нашу эскадру?

– Совершенно верно. Самое страшное происходит среди нас, так сказать, под своим носом. Сегодня либеральными идеями увлечены все, кому ни лень. И таких становится все больше и больше, к великому сожалению. Я не против реформ. Но сначала надо навести порядок в России, а затем уже заниматься реформами.

Столыпин при этих словах внимательно посмотрел на Ламсдорфа, однако тот промолчал. Ламсдорф еще не мог понять причины, которая привела в его кабинет Столыпина.

– …Для любого преобразования, – продолжил Столыпин, – необходима сильная власть. Если она слабая или бездействует, наступает анархия!

Ламсдорф не стерпел и улыбнулся.

– Петр Аркадьевич, под властью вы кого имеете в виду? – поинтересовался он.

– Естественно, Правительство, – ответил тот. – Наше Правительство напугано социалистами и заражено идеями искательства. Однако оно ищет не там, где надо. Скажите, почему мы шарахаемся от земства, как черт от ладана? Земщина – это исконно русское начало, которое может связать по-настоящему преданных земле людей с государственной властью. Именно на земщину необходимо возложить часть государственных обязанностей перед русским народом.

При этих словах Столыпина Ламсдорф энергично запротестовал.

– Петр Аркадьевич, извините, но вы не правы! Вы, наверное, наслышаны о господине Герцене и его скандальных статьях? Насколько я понимаю, он тоже утверждает, что община спасла русский народ от монгольского варварства и спасет от императорской цивилизации. Позвольте спросить вас, разве земщина, о которой вы говорите, не является общиной?

– Нет, милостивый сударь, не является! Я знаком с идеями господина Герцена. Община, о которой поведал нам Герцен, должна представлять собой зародыш коллективной хозяйственности и административной деятельности. Герцен здесь стоит на позициях славянофилов и социалистов. Земство – это иное понятие…

– Любезный Петр Аркадьевич, – мягко прервал Столыпина Ламсдорф, – тем не менее, все, что вы говорите, похоже на либерализм, против которого вы выступаете…

– Нет! Нет! И нет!.. – горячо возразил Столыпин. – Либералы отрицают самодержавие. И в этом главный их порок! Они настаивают на национализации земли и не хотят видеть в этом гибельность для России. Земщина предусматривает помощь крестьянскому землевладению, в особенности трудолюбивому, коих мы называем солью земли русской, освобождение от стесняющих его условий и в первую очередь дать ему землю в неотъемлемую и наследственную собственность!

Ламсдорф с неподдельным сожалением вздохнул.

– Но государь на это никогда не пойдет, – сказал он. – Его не поймут…

– Кто не поймет? – спросил Столыпин и с неподдельным удивлением взглянул на Ламсдорфа. – Те, кто больше живут в Европе, чем в России? Если мы хотим сохранить самодержавие и сделать Россию еще более могущественной, мы обязаны убедить государя в пользе земщины!

Только теперь Ламсдорф понял причину приезда Столыпина к нему. Но, чтобы еще более убедиться в своей догадке, спросил.

– Петр Аркадьевич, скажите, пожалуйста, только откровенно, зачем вы все это мне рассказываете?

Столыпин немного помолчал, потом, глядя прямо в глаза Ламсдорфу, сказал:

– Я хочу, как и вы, добра для России… Им нужны великие потрясения, а нам с вами нужна великая Россия!..