Читать книгу Эльфийские саги (сборник) - Константин Пимешков - Страница 4
Лесная нелюдь
2. Ведьма
ОглавлениеНизкие облака, с утра затянувшие небо, к вечеру принесли дождь. Ветер, что шумел в кронах, стих. Стало слышно, как тяжелые капли стучат по листьям. Виктор посмотрел вверх. Делать этого не стоило. Нога скользнула по влажному корню. Руки в безуспешной попытке удержать равновесие поднялись выше плеч. Корзина закувыркалась, рассыпая грибы. Мир резко повернулся. Правый бок пронзила нестерпимая боль.
Виктор осторожно перекатился на спину с некстати подвернувшегося пенька. Серое небо лежало на верхушках деревьев. Листья изредка подрагивали, принимая на себя удары редких тяжелых капель. Одна из них быстро выросла в размерах и размазалась по щеке.
Стараясь двигаться осторожно, Виктор перевернулся на живот и встал на колени. Медленно поднялся на ноги. Тупая, сидевшая под ребрами боль при каждом движении выглядывала и кусала. Виктор ощупал правый бок. Под пальцами хрустнуло. Коммуникатор не выдержал падения. Раздавленный экран в куче пластиковых обломков теперь не покажет, куда занесло Игоря. До Селища, где осталась машина, должно быть недалеко. Но в какой стороне деревня – непонятно. Последний гриб он нашел, вроде, у той березы. А вот откуда пришел к ней?
Солнце пряталось за низкими облаками. Пелена дождя уже скрывала дальние деревья. Вдруг будто кто подсказал, намекнул, куда надо идти. Виктор накинул капюшон. Подумал, что теплую куртку и сапоги он надел не зря. Морщась от боли, подобрал корзинку. Посмотрел на неё. Бросил и пошёл, уверенный, что идет в правильном направлении.
В сумерках деревья подступили ближе. Стройные стволы сменились кривыми. Местами попадались заросли папоротника. Виктор брел по мокрому лесу и не замечал ни времени, ни расстояния. Не замечал, что уже ничего не видно под ногами, но не спотыкался. Обходил деревья, словно кто-то указывал дорогу.
Что-то тяжело ухнуло впереди. Так падает в сугроб подтаявший снег с крыши. Виктор остановился. Проснулись в душе детские страхи. Кто или что могло ухнуть, Виктор не представлял. Но что-то толкало вперед – туда, где падает с крыши тяжелый снег. И он пошел, с трудом переставляя ноги, через темный мокрый лес.
Деревья закончились, и из темноты возникли наваленные друг на друга коряги. Опять ухнуло. Показалось – совсем близко. Виктор двинулся вдоль завала. Каждый шаг давался с трудом. Справа чернота скрывала деревья, очерчивала контуры леса на фоне чуть светлого неба. Слева тянулись кривые лапы, старались задержать, не пустить. Передвигать ноги становилось все труднее. Наваливалась усталость. Боль затаилась и ждала резкого движения, чтобы уколоть в бок.
Коряги внезапно закончились. Виктор по инерции сделал еще пару шагов и вышел на твердую, ровную поверхность, не похожую на лесной мох или траву. Идти стало несравненно легче. Слева из темноты вынырнула кривая лапа и потянулась к лицу. Непроизвольно шарахнувшись в сторону, Виктор уперся во что-то правым плечом. Поворачиваясь, качнулся. Чтобы не упасть, ухватился рукой за очередную корягу. Присмотрелся. Перед ним стоял, расставив руки, вырезанный из дерева бородатый мужик. На плече у него сидела ушастая птица. Тоже деревянная.
Впереди снова глухо ухнуло. Раздался звон железа. За деревянной фигурой появилось яркое пятно света. Молодой женский голос спросил:
– И что ты там стоишь?
Язык отказывался шевелиться. Удалось выдавить только хриплый стон. Из темноты донеслось:
– Что ты рот открываешь? Отвечай! Немой, что ли?
Большой светлячок неуверенно подплыл ближе. Справа гремел железом, топал и ухал кто-то большой и тяжелый.
– Буян! Молчать! А ты, там! Смотри на меня, а не на собаку!
И тут всё встало на свои места. Виктор по-прежнему ничего не видел, но совершенно точно знал, что впереди.
Слева громоздились коряги. Вправо уходила в темноту нехитрая ограда из жердей. За ней бегал огромный пес. Звенела толстая – под стать кобелю – цепь. Перед домом с мезонином стояла сгорбленная старуха. Резное крыльцо и балкончик над ним явственно отпечатались в сознании. Из-под сруба высовывались пальцы огромной куриной лапы. Вокруг стояла тьма, ставшая еще плотнее из-за режущего с непривычки глаза света керосиновой лампы. Её держала, отставив руку в сторону, старуха.
Откуда он знал, как выглядит дом, Виктор понять не мог.
Лампа качнулась. Старуха жалостливо выдохнула:
– Эх, болезный! – и, разворачиваясь, произнесла: – Ну, проходи, коль дошёл. Не к Буяну же в будку тебя селить.
Виктор, с усилием переставляя ноги, пошел к дому вслед за хозяйкой. А та уже поднималась на крыльцо.
В сенях голос вернулся.
– Извините, что потревожил вас. Я заблудился.
– Знаю. От самых Дубков идешь. Вот, сюда проходи.
Скрипнула дверь, и старуха проскользнула в огромную комнату, заставленную корягами и деревянными фигурами. Неизвестные науке страхолюдины выстроились под большим темным окном. У стены напротив стоял длинный ларь с плоской крышкой. Под потолком, в неверном свете керосиновой лампы колыхались пучки трав, веники и сетки с чем-то непонятным внутри. Запахи переплетались, приносили тепло летнего луга или обдавали болотной сыростью.
– Приподними крышку-то. Ах, забыла! Ты ж болезный, – проговорила старуха.
«Откуда знает? Неужели меня так перекосило? И что за Дубки? Нет здесь такой деревни». Виктор подошел к ларю. Сжав зубы, открыл его. Из глубины появилась старая перина, за ней толстое ватное одеяло и огромная мягкая подушка. Глядя на нее, хотелось спать, спать… До Виктора наконец-то дошло, как он устал. Ноги стали ватными. Едва дождавшись, когда бабка расстелет на крышке перину, сел и собрался упасть головой на подушку.
– Не торопись, болезный. Сейчас корешок принесу, – старуха повесила лампу на какую-то корягу и поспешила за дверь. – Ты раздевайся пока.
Из темноты слышалось бормотание:
«Отварчику бы. Да в баньку… Ах, вот ты где! Прожует, запьет. И будет он у нас свеженький… Так, теперь водички…»
Старуха вернулась с большой алюминиевой кружкой и непонятным корешком в руках.
– Ешь, а то к завтрему мясо от костей отделится. Не заметишь, как гнить начнешь.
– Может, не надо?
– Может, и не надо… А надо бы тебя отваром напоить, да некогда. Пока готовлю – поздно будет. Уж больно долго ты шел.
Старуха глянула Виктору в глаза. Противиться расхотелось. Убежденный, что стоит расправиться с корешком – и все проблемы отступят, он впился зубами в горькую мякоть. Из глаз брызнули слезы.
– Знаю, горько. Зато потом уснешь сладко.
Работая челюстями, Виктор сквозь слезы и мерзкое крошево во рту представился. Пожевал еще и спросил:
– А как мне к вам обращаться?
– Зови меня бабушкой.
– А по имени-отчеству?
– Нина Кирилловна.
«По здорову ли, баушка, Наина свет Киевна!» – вспомнил Виктор. И еще: «Покатаюся, поваляюся, Ивашкиного мяса поевши…» Жевать сразу расхотелось.
Старуха улыбнулась. Так мог улыбаться деревянный леший. Морщинки на лице углубились, кончик горбатого носа зашевелился, тонкие губы разошлись, явив на свет крепкие белые зубы.
– Ты, милок, не бойся. Не съем я тебя. Поспишь, а утром с Кошей посоветуемся, что с тобой делать.
Уложив его, бабка провела руками над многострадальным боком, пошептала, и боль ушла. Лампу старуха унесла с собой. Виктор закрыл глаза, чтоб не мерещились в темноте населявшие комнату страшилы. Пахло мятой и еще чем-то смутно знакомым, возвращающим в детство. Приятное тепло растекалось по телу. Ребра не болели. Согрелись руки, теплая волна подбиралась к ногам. Незаметно подкрался и сон.
* * *
На рассвете избушка приподнялась, повернулась тремя окнами к воротам, а крыльцом к будке Буяна. Качнувшись, притопнула куриной лапой. Виктор, наблюдая все это из-за ворот, поразился: зачем к избушке приделали мезонин? В нем не то что усидеть, не размазаться по стенам трудно. Размяв ноги, избушка в два шага подошла к воротам. На балкончик выскочила деревянная морда с короткими ножками и ручками. Ухватившись за перильца, заорала:
– Чего стоишь?! Открывай!
Буян отвернулся. Зевнул так, что любой лев удавился бы от зависти, и не двинулся с места. Ему не было дела до этих криков.
– Ты! Там! За воротами! Открывай! Она же сейчас прыгнет! Если ногу сломает, Нина голову оторвет!
Виктор кинулся к плетеным воротам, скинул проволочное кольцо и потащил на себя длинную воротину.
– Шустрей! Невтерпёж ей! – деревянная морда коротко оглянулась, кивнула. – И сам далеко не уходи. Как мимо пойдет – на крыльцо прыгай! Понял?
Виктор бросил норовившую утащить за собой створку ворот и побежал ко второй.
Избушка присела. Похоже, стартовать собиралась. Толкнув тяжеленную воротину, Виктор развернулся и прыгнул на пролетавшее мимо крыльцо. Животом на ступеньки. Избушка сделала очередной шаг, и ребра приложились к резному столбику перил. Боль заставила зажмуриться. Кто-то сильной рукой схватил его за шиворот. Рывок, и он уже в избе.
Открыв глаза, Виктор обнаружил, что вновь лежит на веранде. В окно светит солнце.
Старуха поправила одеяло. Посмотрела в глаза.
– Проснулся? Потерпи, милок! Потерпи! Сильно ты приложился. Ужо, я этому Кирюше! Думать должен, в какой момент людям глаза отводить!
Поводив над горящим боком руками, бабка вышла из комнаты.
– Нина Кирилловна, а кто такой Кирюша?
– Смотритель Дубков.
– А где такая деревня?
– Деревня? Ах, вот ты про что. Не деревня, – бабка уже стояла рядом. – Бор это – Дубки называется. Там, где ты упал. Вот! Жуй!
Как и вчера, вместо ноющей боли между ребрами разливалось тепло солнечного дня. Виктор сел. Взял корешок. Передернулся в ожидании горечи, обреченно сунул его в рот и стал слушать, что ему говорят.
– Кирюша загордился лишку. Как Коша его фигуру у ворот поставил, так и загордился. Добрым людям глаза отводит. Может кружить весь день. А может в болото завести. Хорошо, в болоте не он хозяин.
Старуха присела на разлапистую корягу, верх которой изображал мужичка с длинными волосами и перепонками между пальцев. Сейчас, на солнышке, Нина Кирилловна уже не выглядела на двести лет, как в неверном свете керосиновой лампы. Морщинистые щеки заливал здоровый румянец. Нос демонстрировал изящество линий. За горб Виктор, похоже, принял капюшон старой офицерской плащ-накидки, что висела на гвозде у входа.
– Кирюша, когда ты упал, испугался. Направил ко мне, – бабка с улыбкой смотрела на жующего Виктора. – Да! Ключи от машины у тебя в куртке лежали – так их Коша взял. Через полчасика пригонит. Тебе лучше не ходить пока. Полежи. И потом пару-тройку дней ходи поменьше, да не наклоняйся.
* * *
Виктор нежился в лучах утреннего солнца. Запахи от развешенных под потолком травок приятно бодрили, навевая яркие летние картинки.
В дверь протиснулся высокий парень с широкими плечами. Протянул ключи.
– Я машину там, за поворотом, оставил. К воротам подъезжать опасно. Изба может испугаться.
– Изба…
– Да. Взбрыкнет – на пол полетите. Бабушка говорит, вам еще пару дней поберечься надо.
Это, наверное, Коша. Голос оказался ему под стать – громкий, бархатный, берущий за душу. Ручищи огромные. Парень помог встать: аккуратно взял за плечи, поднял и поставил. Надевая сапоги, Виктор спросил:
– А почему вас Кошей зовут?
– Это бабушка… Родители назвали Георгием, Гошей. А бабушка все Коша да Коша. Худой я в детстве был, болел много. Она меня в три года у родителей забрала. По лесу водила, поила отварами, кормила корешками. Выкормила…
Виктор снял куртку с коряги у двери. Под курткой скрывалась деревянная скульптура русалки. Гоша пояснил:
– Это Алена. Она в Глубоком живет. Пришлось резать на берегу, а потом сюда тащить.
– Так это все с натуры? – Виктор обвел рукой выстроенные у стены коряги.
– Да. Я их с детства знаю. Почти всех. Ближних уж точно. На первом курсе приезжал сюда на этюды, потом взялся на резец. Пойдемте, бабушка там блинов напекла – позавтракаем.
* * *
Зажатая с обеих сторон высоким орешником дорога петляла по лесу. О вчерашнем дожде напоминал только влажный песок в колее. Полуденное солнце пробивалось сквозь листву, и дорога казалась засыпанной золотистым конфетти. Грусть от расставания с очаровательной ведьмой и ее добродушным внуком постепенно уходила. Ночные мытарства в сыром лесу казались страшной сказкой.
Гоша, провожая его до машины, сказал: «Вы не думайте, как выехать. Дорогу бабушка откроет. Главное, не пытайтесь свернуть – заплутаете».
Виктор понимал: никогда ему не найти дорогу к избушке с мезонином, никогда не увидеть ласковую улыбку Нины Кирилловны. Гоша говорил, что его деревянные скульптуры охотно покупают. Может, мелькнёт где-нибудь вырезанный из дерева леший, напомнив о бесславном походе за грибами.
После очередного поворота пришлось остановиться. Посреди дороги стоял бородатый мужичок в тулупе мехом наружу. На его плече примостился филин. Виктор поразился, как деревянный леший у ворот похож на настоящего.
Филин взмахнул крыльями и скрылся среди деревьев. Кирюша подошел к открытой дверце. Смотреть в глаза Виктору он стеснялся.
– Вот. Нина просила передать, – проскрипел леший и подал брошенную вчера корзинку. Плотненькие боровички навалены в ней так, что рука еле влезала под ручку. – Вы извините. Я не со зла. Сам испугался, как вы упали, – Кирюша поднял взгляд и попытался улыбнуться. – Вы приходите в лес. Я вам завсегда грибков, ягодок… Правда, приходите.