Читать книгу Новоросс. Секретные гаубицы Петра Великого - Константин Радов - Страница 6

– Мадагаскар?! Господь с тобой, князь Борис Иванович! Самое бесполезное место к востоку от Капштадта.

Что сказать: удивил меня Куракин! И развеселил. Позвал на чашку кофею и завел речь… Вот именно! Дескать, не помогу ли ему коммерцию с этим островом завести. Много лет обретаясь в Гааге, ни малейшей склонности к торговым аферам он доселе не выказывал.

– Там же покупать совсем нечего, кроме красного дерева да ракушек какой-то особой породы. А отвезти твоего, как говоришь, приказчика навряд ли кто из капитанов согласится. Потому что не по пути.

– Значит, не хочешь пособить, Александр Иваныч?

– Хочу, княже! Но не могу. Ты, небось, поглядел на карту – «ага» сказал! «Как раз на дороге в Индию!» Не тут-то было. Пускаешься в дальнее плавание – забудь, что прямая линия кратчайшая.

– Неужто, дорогой граф, ты решил Евклида опровергнуть?

– Не я, а творец мира сего. Ветры морские в такую геометрию закрутил – спаси и помилуй! В индейских морях они дуют строго по регламенту, не как у нас, дураков. От Бона Эсперанца курсом норд-ост не ходят! По крайней мере опытные капитаны. Сначала идут на ост, лиг этак тысячу, только потом к норду забирают.

– Зачем не сразу к норду?

– Чтоб не получить ветер в морду! Извини, морская поговорка. На обратном пути угол отчасти срезают, но к Мадагаскару попадают только неумехи и неудачники, поелику тем, кто слишком уклонился к весту, приходится потом лавировать.

– По-твоему, мимо острова никто морем и не ходит?

– Ходят, но мало. Только в Йемен, вот за этим. – Я приподнял тонкую, как бумага, чашку с божественным напитком. – И совершенно верно ты изволил заметить, что мимо. Стараются обойти подальше. Ибо пиратское гнездо.

На лице Куракина легкою тенью промелькнуло борение страстей: открыть карты или продолжить игру втемную? Он задумчиво поглядел в окошко. С голландских небес изливался бесконечный осенний дождь. Я еще отхлебнул из чашки. Хорош кофеек у князя! Надо ему помочь.

– Борис Иванович, мы с тобой люди военные и тайны хранить умеем. Так имей решпект хотя бы к чину: в дураки меня не верстай. В России только одному человеку могла прийти на ум коммуникация с Мадагаскаром, и этот человек нам с тобой хорошо известен. Тебе даже сродни, как свояк по первой жене.

Дипломат с тревогой оглянулся, но слуга, минуту назад подходивший поворошить угли в камине, уже ушел.

– Как ты узнал?

– Ex ungue leonem. Льва узнают по когтям! А то, что морская вольница, когда англичане стали ее на реях развешивать, принялась покровителей искать, – давно не секрет. С конца испанской войны ко всем монархам в Европе стучатся. Безуспешно. Никто не берет под свою руку. Почему, сам знаешь.

– Поодиночке можно бы принять на службу…

– А они пойдут? Собственно, раньше-то им кто мешал?

Посол, думаю, не хуже меня чувствовал непрактичность идеи государя. Умный и смелый слуга, иной раз он даже спорил с хозяином – но неуклонно исполнял его волю, если убедить не удавалось. Даже когда внутренне был не согласен. Я тоже лишь однажды нарушил это правило…

Сейчас просто так отказать нельзя. Куракину не останется ничего, кроме как переложить вину на меня. А царский ум пойдет по накатанной дорожке – и шиш я в Россию больше попаду! Разве в Якутск или Березов. Одно спасение: предложить лучший способ проникновения на Восток, нежели мадагаскарская авантюра.

Собеседнику надоела пауза:

– Откуда ты, Александр Иванович, такие тонкости навигации в восточных морях ведаешь? Или твои моряки не обо всем докладывают?

Похоже, князь усмотрел в моем молчании намерение что-то скрыть.

– Мои там пока не бывали.

– А чьи бывали?

– Известно чьи. Ост-Индской компании.

– Дорого?

– Смотря что. Матросские россказни о морских приключениях – кружка пива. Копии судовых журналов и комитетских бумаг – вот это дорого. Очень. Добавочный кредит взял в Лондоне под залог товара. Но все расходы надеюсь оправдать.

Куракин понимающе улыбнулся:

– Значит, покупаешь тайны у англичан за английские же деньги?

– Да уж не за русские: в России двадцать процентов интересу ломят, а здесь или в Лондоне можно по пяти сторговаться. Если обеспечение надежное. Так вот, насчет тайн. Готов делиться – при условии, что на сторону не уйдут. Делиться бесплатно. Но кое-что взамен попрошу. Знаю, что Его Величество к тебе прислушивается…

– Сам, сам доложишь…

– Не буду. Государь горяч, и я тоже. Случается, от избытка сердца уста глаголят… всякое. А ты даже горькие истины в изящную дипломатическую форму облечь умеешь.

– И что за гадость ты мне предлагаешь в сию форму упаковать?

– Первое, что Россия собственным флотом до Западных и Восточных Индий добраться не может.

– Чем тебе нехорош русский флот? Шведов побеждал…

– Вот видишь, князь, и тебя заело. А представь, государю сказать? Хорош флот, вполне хорош – для той цели, под которую строился. Хорош на шведов. Хорош для Балтийского моря. Ежели дальше… Ну, досюда, по крайней нужде, дойдут кораблики. Еще вдесятеро дальше – извини, Борис Иванович! Англичане смеются над шведами и датчанами: мол, балтийская лужа им впору. Доля истины в сих насмешках есть.

– Над нами тоже смеются?

– Нет, над нами рано. Одно дело, когда взрослый детина спотыкается, другое – младенец, вчера сделавший первый шаг. Но если не обретем уверенную поступь – начнут.

– А обретем – постараются ноги переломать.

– Как водится. Все морские державы прошли через это. Так вот, я хочу сказать простую истину, которую любой военный моряк – какого бы флота ни был – почтет ересью. Линейные корабли и фрегаты для дальних океанских плаваний не годятся.

– Это еще почему? Что же годится-то?

– Ты на военном судне когда-нибудь был? Не на шканцах, не в капитанской каюте – а на нижней палубе?

– Что там особенного?

– Там матросы спят. В две перемены, по четырнадцать дюймов в ширину на брата. В этакой тесноте полмесяца потерпеть можно. Месяц – уже с трудом, болезни начинаются. На второй месяц становятся повальными. Плавание в Индию занимает полгода в один конец.

– Постой, граф! Мы всю морскую науку взяли у англичан и голландцев, они в дальние моря ходят и доселе живы.

– Ходят торговые суда, коих у нас почти совсем нет. Военные – очень редко, и с такими потерями в людях, что просто беда. На торговце народу меньше по крайней мере впятеро. Пространства довольно, хотя без излишества. Вода, провиант, амуниция – не стоит и говорить, насколько легче снабжение.

– Убавить команду на любом фрегате – то же и выйдет.

– Сразу не выйдет. Всех переучивать придется: малым числом с парусами совсем иначе работают. И вообще, суда для боя и для дальнего плавания… Как бы сказать… Эти два предназначения совмещаются плохо. Лучше изначально, на верфи, закладывать особую породу корабельную.

– Вот теперь понял, к чему клонишь. Ты ведь о своих судах?

– Между прочим, «Савватий» – лучший корабль у Остендской компании. И самый большой. Другие – тонн по двести-триста. Только один на шестьсот, в Гамбурге достраивается.

– Вижу, что о собственной компании для индийского торга возмечтал. Да с монопольными правами. Подумай, сколько будет завистников: не боишься?

– С завистниками охотно поделюсь. Если деньги вложат. Люди, в чьем содействии нуждаюсь, тоже не пожалеют. Будет ли монополия, неважно – соперники из русских купцов, где они? Большие деньги стоят на кону. Очень большие. И казне хватит, и всем остальным.

Борис Иванович взглянул испытующе. Я улыбнулся:

– В Остенде у меня смешная доля: один процент. Когда люди переймут необходимый опыт…

– Есть у кого?

– Там служат якобиты, ходившие на компанейских судах. На «Савватии» из них штурман и еще трое. Остальная команда: русских чуть меньше половины, неаполитанцев треть, немного немцев и всякой портовой изгари, вплоть до малайцев. Сии нации никто не зрит себе соперниками, учиться дают. Посему вторая весть для Его Императорского Величества: за несколько лет можно выучить моряков, коих не страшно будет посылать вокруг света.

– Петр Алексеевич так долго ждать не будет.

– Если беременную принуждать, чтобы разрешилась пораньше… Впрочем, на все его царская воля. Теперь просьба: люди нужны. Хотя нет, не так: он поймет превратно и даст, которых не жалко. Нужна привилегия нанимать, кто мне годен: матросов и навигаторов. Обдумать кондиции для кончивших курс Морской академии. Ежели до Рождества состоится о них высочайшая резолюция – успею пристроить на суда, уходящие в феврале.

– В Индию?

– И в Китай тоже. А неугодно государю – не буду настаивать.

Через неделю, исполняя обещание поделиться английскими коммерческими тайнами, я передал князю Куракину обширную промеморию, рисующую правдивую и соблазнительную картину восточной торговли. Самому интересно было составлять: неожиданные связи открывались. К примеру, зависимость военной мощи морских держав от поставок индийской селитры. Смогла бы Британия обеспечить хоть четверть потребности флота в порохе внутренними средствами? Сомневаюсь. А Голландия? Хитрые бюргеры накапливали ценное сырье в мирные годы, продавая во время войн буквально втридорога – с прибылью в двести процентов! Только чай умножает деньги в близкой пропорции; всяческие ткани (в которых я к тому же не разбираюсь) – гораздо меньше. Кстати, в России пороха почти всю войну не хватало, и Матвеев, помню, хлопотал о покупке селитры у тех самых голландцев! Царя это должно зацепить.

Стараясь, в видах проникновения на Восток, пополнить русскими моряками экипажи фламандских судов, я не забывал о своей главной коммерции. Со сбытом железа продвинулся неплохо. Потеснил шведов в обоих Нидерландах, даже в Льеже встал твердой ногой. Для тех, кто не знает здешних особенностей: расторговаться в Льеже с таким товаром – все равно что привезти дрова в лес и продать с прибылью. Надо подстраиваться под запросы местных мастеров, чтобы поставлять именно такой металл, который идет в работу.

С завода писали, что лужение по способу Реомюра испробовали: результаты отменные, белая жесть выходит лучше саксонской. Распорядился делать в запас, а сразу в продажу не пускать. В торговом соперничестве внезапность нужна не меньше, чем на войне; да и не помешает сначала перед царем похвастаться.

Пока я занимался в Европе коммерцией, на южных границах России дела оборачивались все хуже. Восьмидесятилетнему хану Аюке сил недоставало, чтоб удержать в дрожащих старческих руках власть над калмыками. Его старший сын и соправитель Чакдоржап прошлым годом помер. Оставшись без пригляда старших, внучата степного патриарха передрались меж собой: Дондук-Омбо с двадцатитысячным войском принялся разорять улусы чакдоржаповых детей. Где могли спастись побежденные? В крымских владениях, конечно! На Кубань потянулись тысячи кибиток. Ногаи тоже воспользовались смутой и во множестве выбежали из-под калмыцкой власти. Между тем старый мой неприятель Бахты-Гирей, прозванный соплеменниками «дели-султаном», сиречь бешеным, вопреки прозванию показал себя расчетливым политиком. Женившись на черкесской княжне, сей лихой джигит обрел поддержку ее воинственных родственников. Приняв бежавших с русской стороны степняков, он стал главою многочисленного войска из черкес, ногаев, калмыков и казаков-некрасовцев. Тех, которые помнили экзекуцию за прошлый набег, вождь успокаивал: дескать, Шеремет-паша умер, а Шайтан-паша то ли казнен, то ли за границу бежал – теперь бояться некого. Так по крайней мере рассказывали перебежчики.

С появлением новой враждебной силы война полыхнула сплошным тысячеверстным пожаром от Шемахи до Азова. Ахмед Третий имел основания радоваться: он в этом формально не участвовал и всегда мог отговориться своевольством вассалов, а русские войска на юге оказались связаны. Петр попал в положение медведя, разорившего даже не улей – ибо сладостей в недрах Кавказа не обреталось, – а осиное гнездо. Терпеть больно, а бежать стыдно. Передавить злобную мелюзгу? А ты ее поймай сначала! Выказывать бессилие опасно: крымцы давно точат сабли и кормят коней, им днепровские городки поперек горла. Без воли султана по-крупному воевать вряд ли посмеют – но ведь Ахмед и его визирь Ибрагим-паша тоже поглядывают, не даст ли царь слабину. Оплошает – быть войне!

По крайней мере одно преимущество перед Россией турки имели: полную казну. Ибрагим отрубил столько вороватых рук и хитроумных голов, что изрядная часть налогов стала достигать оной. Раньше там всегда было пусто – один Аллах ведает, с каких времен. Ходили слухи: султанское величество по ночам вместо гарема заглядывает в сокровищницу любоваться блеском золота. А у нас? Полный финансовый крах: в военной службе задержка жалованья приближалась к году, в гражданской – превосходила этот срок. Усиливаясь свести бюджет, Петр урезал на треть плату офицерам и чиновникам (кроме военных иноземцев), но дефицит не одолел. И это при том, что по всей Руси стон стоял от беспощадного взыскания податей!

Нелепость новой налоговой системы вышла наружу. Обычно деньги собирают с тех, у кого они есть; вздорная идея разложить содержание войска по душам, не глядя, у кого что имеется за душой, обернулась бы голодной смертью для сотен тысяч семей, если бы крестьяне своей волей не делили бремя по силам. Собирать подать при посредстве самих воинов оказалось не более уместно и удобно, чем резать хлеб шпагой: и стол пошкрябаешь, и сам порежешься, и шпагу испортишь. Не всякий завоеватель так бесчинствовал в покоренной стране, как русская армия – в собственной.

Самый же тяжкий порок нового устройства (уж не знаю, какое затмение ума посетило государя, что он о том не подумал) – неправильное расположение сил на случай войны. Полковые дистрикты плотно нарезаны вокруг Москвы, где народу погуще, а к югу от Воронежа – пустота. Надо как раз наоборот, чтобы ландмилицию, казаков и гарнизоны надежно подпереть полевыми войсками. Писал я из Азова, в последнее пребывание там… Может, критикой любимого царского замысла отчасти себе и навредил? Ослабил доверенность Петра. Если б, как все, громко восхищался его мудростью и глубокомыслием – мог бы Господь чашу сию и мимо пронести.

При такой диспозиции армия обречена потерять несколько месяцев на утомительные марши, а инициатива в первой кампании заведомо отдается неприятелю. Еще хуже, что нет уверенности – не взбунтуются ли доведенные до крайности поселяне, как только полки покинут места постоянного расквартирования. Хоть вовсе их на войну не выводи!

К счастью, турки не торопились к бою: только грозили покамест. Оставалось время взяться за ум. Князь Михаил Голицын, назначенный командовать украинским корпусом, уже несколько месяцев сидел в Киеве, потихоньку стягивая войска из срединных губерний. Вести о России будили странное чувство: так иногда у выжившего после ампутации солдата начинает болеть отрезанная рука или нога. А у меня с уходом из службы будто ампутировали часть души. Манкируя неотложными денежными делами и перелагая оные на плечи помощников, я уносился мыслью в причерноморские степи. Проигрывал в уме варианты действий, как шахматную партию. Знакомый азарт горячил кровь. Драться хотелось. Раз уж война далеко – может, поблизости какой противник найдется?

Что меня сильно раздражало – это английские газеты. Насколько лондонские писаки считали нужным уделить внимание державе Петра, настолько они становились во враждебную позицию к ней. Русских рисовали самыми черными красками; симпатии всецело принадлежали туркам. Секрет пристрастности крылся не слишком глубоко: его то и дело выбалтывали простодушные памфлетисты, рассуждая о возможном соперничестве по части доставки в Европу азиатских товаров, ежели царь сумеет утвердиться в Персии.

На мой взгляд, восточные дела оснований для зависти вовсе не давали. Для опасений, что весь персидский шелк пойдет через Астрахань – тем более. Где появляется русский чиновник, там торговля мрет, задавленная поборами и мелочными придирками. Меня спасал от «крапивного семени» генеральский чин – но простым купцам, подобной защиты не имеющим, приходилось кисло. Теперь оказалось, что британское государство тоже не без греха: в парламенте раздавались голоса, требующие вовсе пресечь коммерцию с Россией и даже отобрать у нее балтийские провинции.

Я регулярно посещал Англию по делам (от фламандского побережья до Лондона лишь двести верст водою, при благоприятном ветре – сутки пути). Откуда сей яд истекает, было понятно. Однако, хотя ост-индцы всех подавляли богатством и активитетом, враждебность отнюдь не имела общего характера. Со времен Тюдоров существовала Московская компания, кровно заинтересованная в дружбе с царем. Семейство Кроули, через пятерых замужних сестер связанное с влиятельными аристократическими кругами, тоже не стоило сбрасывать со счетов. Наконец, Адмиралтейство не желало остаться без русской пеньки, леса и парусины. Составить пророссийскую партию нашлось бы из кого. Но некому. Третий год в Лондоне отсутствовал резидент, после того как молодой Михаил Бестужев-Рюмин сделал политическую бестактность и был выставлен вон заносчивыми англичанами, словно нашкодивший мальчишка.

Пришлось его службу брать на себя. Директоры Московской компании – старомодные джентльмены, торгующие коноплей и кожами, – не обладали шустростью ост-индских собратьев, однако необходимость инспирировать газеты не отрицали. Средства готовы были выделить. Джон Кроули тоже не подвел: не только деньгами поучаствовал, но и взял на себя связи с Адмиралтейством. Как монопольный поставщик якорей, он имел большое влияние в этом ведомстве. Вскоре пашквилям, изображающим царя так, словно он кушает печеных младенцев на завтрак, стали давать отпор – перегибая палку в другую сторону, но все же, на мой взгляд, более правдиво. Понимая, что к газетерам приличное общество относится в согласии с поговоркой «собака лает – ветер носит», я почел нужным употребить и более серьезный калибр. Слова продажных писак – мелкая картечь ближнего боя. Слова людей, коих ни за какие деньги не купишь, – многопудовые бомбы. Но ввести этих людей в бой… Тут нужно политическое искусство. Тем более когда ведешь дело с духовными лицами.

Мысль, что они мне понадобятся, первый раз явилась еще в Уэльсе, при обдумывании, как быть, если мои мастеровые восхотят жениться на местных девицах. Останутся жены в своей вере или им позволено будет перейти в православие? Поскольку англикане, отвергнув папистские новшества, не увлеклись крайностями лютеранства, по догматике и обрядности они ближе к православным, нежели все прочие европейцы. Более того, со времен революции Вильгельма Оранского в здешней церкви образовалась многочисленная фракция «неприсягающих», то бишь не признающих короля главою иерархии. Среди них экуменические идеи чрезвычайно сильны. Вот уже несколько лет «неприсягающие» вели переговоры с петербургским Синодом и восточными патриархами о соединении церквей.

Епископ Кэмпбелл, наиболее авторитетный в этом кругу, выглядел аристократом. Впрочем, он им и был, принадлежа к старинной шотландской фамилии, одной из самых влиятельных в своем отечестве. Его великолепная латынь сразу располагала в пользу собеседника. Отдав дань непременным формальностям, я перешел к делу.