Читать книгу Свет воспылает - Константин Романов - Страница 1

Руки, казалось, связали века назад. Сирлинорэ не умела чувствовать, разучилась после Становления – ритуала обращения умирающего человека в ангела. Однако человеческое не стремилось умирать в ней. Хотелось держаться гордой и сильной, но в то же время рассудок требовал показать, насколько ей противна уготованная участь. Участь, которую она выбрала себе сама, осознавая меру необходимости.

На пьедестале перед глазами располагался длинный стол, за которым сидели они. Семь молчаливых фигур. Головы покрыты капюшонами так, что виднелась только нижняя часть лица у всех. Пол каждой фигуры определить не представлялось возможным даже подсудимой, но по ауре Света она понимала: каждое из сидящих за столом судьями существ являлось бесполым. Даже если из-под плотного капюшона проглядывали пряди длинных каштановых волос. Скрытые лица украшала лишь едва мерцающая золотом тесьма одежды. В отличие от людей-священнослужителей, члены Конклава одевались скромнее.

Они продолжили обсуждать что-то ментально между собой, пока церковные канцеляры и писари торопливо переговаривались друг с другом, изредка одаривая деву в цепях и кандалах осторожными взглядами. Сирлия предполагала, что люди церкви боятся её не меньше, чем членов великого Конклава почти в полном составе.

– Лонде, можно вас? – шепнула узница.

– Госпожа Сирлинорэ? – повернулся покрытый циппироном1 аббат, который возился с учётной книгой подсудимой.

– Где Всевидящая? – Сирлинорэ оглянулась. Кандалы позволяли делать только аккуратные и короткие движения. – Глава Конклава и всей нашей церкви занята?

– Не могу знать, – он вновь уткнулся в книгу. – Лучше бы вы поинтересовались судьбой стороны своей защиты. Никто из ваших поверенных так и не явился сюда.

– С этого момента они мне больше никто, – отрезала она.

Громкий стук тростью заставил аббата-писаря содрогнуться и прижать книгу к груди. Опомнившись, он оглядел церковную рясу: появилось несколько свежих пятен чернил. Неряха легонько стукнул по лбу коркой тома и шёпотом помолился, напутствуя себя быть более аккуратным.

Ещё стук, более звонкий. Зал окончательно затих. Сирлинорэ подняла тяжёлый взгляд двух вишнёвых ягод, в голову ударила искра. «Пока не разрешат, не смей смотреть на них», – подумала Сирлия про себя.

– Сирлинорэ, – после долгого ментального обсуждения первой заговорила нейтральным – ни женским, ни мужским – голосом центральная фигура, руководящая процессом, – мы, Конклав VI созыва, выносим решение на всеобщее обозрение. Да будут Всеотец и великие илтатрии2 тому свидетелями; да будут тому свидетельствовать верные рабы Его, собравшиеся здесь; да примут это решение строки пергаментов и усердные руки хронистов.

Узница косым взглядом оценила обстановку. Писари вели конспект с умопомрачительной скоростью. Те, кто сидел недалеко от неё, кажется, работали без помарок.

– Властью, данною нам Небесами, мы выносим вердикт: лишить Сирлинорэ Легкокрылую духовного сана и прозвища.

Неведомо откуда появились два крепких привратника, которые сняли с неё половину кандалов, верхнюю одежду в церковных символах и отвязали ремень с молитвенной книгой.

– Подвергнуть опале и разоружению, – продолжил глава Конклава.

Сняли второй ремень. Ножны для ранее изъятого оружия оказались в руках молчаливого привратника, напоминающего внешним видом бандита, а не верного последователя Всевышнего. Тяжёлую клёпанную куртку снимали с трудом. Подсудимая не сопротивлялась, оставшись в поддоспешной рубахе.

– Отнять признаки воцерковлённого дитя, – старший судья отыгрывался на узнице невероятно строго.

С неё сорвали амулеты, включая защитный, и церковную печатку с изображением заоблачной часовни, гербом церкви Вечного Света. Правую руку вишнёвоглазой перехватили четыре кожаные перчатки; третий привратник навис над узницей молчаливой статуей с накалённым клеймом в руках. Сирлия не боялась, но рефлекс заставил дёрнуться: человек с клеймом отошёл. На его место встал другой послушник, разодетый столь же безобразно, как и остальные слуги места судилища: потёртая, выцветшая мантия с ремнями, более не белая, но серая; на голове с вышитым церковным гербом красовался колпак, какие носят полоумные волшебники; на ремне болтался жезл, в отличие от дубин у других привратников. Узница заметила, что дубину одного покрывали следы выцветшей крови.

Охотнице закатали рукав рубахи. Юноша прочитал про себя церковное заклятье и направил кончик жезла на выцарапанную Светом татуировку на предплечье Сирлинорэ. Огонь заструился по её телу, доходя до кончиков пальцев и мозга. Оставшиеся кандалы уже не могли крепко держать подсудимую, потому от её конвульсий двое привратников отлетели в стороны, у одного из писарей посыпались учётные книги со стола. Духовная сила, что пронизывала церковь Вечного Света и однажды наделила Легкокрылую сверхчеловеческой силой, потребовала вернуть долг. В качестве платы за использование сверхспособностей не в меру ей полагались только мучения.

– Ты думаешь, это самое страшное? – разобрала она чей-то шёпот, когда жжение перестало. – Самое страшное впереди…

– В строках обжигающего Света да ниспадёт на тебя кара, – провозгласила фигура слева от главы Конклава.

– Нет! Нет! – не выдержала Сирлия, ибо отобрать собирались самое главное.

Кто-то направил на неё струю духовной энергии. Она почувствовала прилив адреналина, охватил жуткий озноб. Белый матерчатый плащ, свёрнутый рулоном за её спиной, развернулся сам собой, доходя до пола. Сирлинорэ удалось повернуть голову и увидеть, как плащ постепенно оброс перьями, превращаясь в белоснежные крылья птицы рух-альбиноса.

Рубаху на спине порвали, заставив Сирлию прикрыться. Основания двух крыльев обвязали удавками с помощью золотистых лассо, напоминающих окрашенные верёвки. Двое привратников медленно, с чувством процесса, затягивали священное оружие, заставляя подсудимую нервно содрогаться. Вновь режущая боль, уже под лопатками. Дева почувствовала, будто её режут живьём. Хотелось выть больным волком, рычать голодным медведем, рвать, крушить всё вокруг, перебить всех окружающих, которые безэмоционально наблюдали за экзекуцией. Но в первую очередь Сирлинорэ желала уничтожить двух насмешливых привратников, наслаждающихся работой. Возможно, те, кто отрезали крылья, также улыбались. Но ярость прогоняла все мысли. Подсудимая терпела, крепко-накрепко сжав челюсти, чтобы не издать ни звука.

Спустя время рухнула на пол, не заметив, как сняли последние кандалы. В бессилии обернулась, её крылья валялись рядом. Окровавленные строки обжигающего Света, представляющие собой зачарованные верёвки, двое на удивление спокойных привратников сматывали в клубки. Кто-то подал Сирлии ремень. Не взяла. Тогда её подняли с пола, развязали верёвки, ремнём же обвязали талию так, чтобы не спадала рубаха. Прислужники взяли обессилевшую под руки и явили лицом к главе Конклава для заключительного вердикта:

– Сирлинорэ, ты не признала свою вину. За многочисленные нарушения Священного кодекса мы, Конклав VI созыва, лишаем тебя способностей ангела. С этого момента ты не более чем одно из тех созданий, коим ты выносила несправедливые приговоры во время своей службы церкви. Остерегайся, чтобы кто-то не вынес приговор по твою душу. Пока ещё твою.

Люди вокруг не дышали. Шесть молчаливых фигур по сторонам от главы Конклава не двигались в принципе. Заседатель заявил:

– Следуя пути применения необоснованного насилия, будь готова. Однажды твою душу заберут в самые глубокие уголки Преисподней. Там, восторгаясь величием жестокости Сирлинорэ, бесы станут водить вокруг твоего котла свои демонические танцы, пока дьяволы куют оружие, достойное ангельской силы. Но мы даём шанс. Последний шанс встать на путь исправления, вернуть доверие Всеотца и верных рабов Его. Отойти.

Двое привратников послушались. Сирлия с трудом устояла на босых ногах, ухватив спадающий ремень, который держал разорванную на спине рубаху.

– Твоя нечеловеческая сила постепенно будет возвращаться к тебе, – продолжил столь же бесполый, как заседатель, длинноволосый безымянный лик слева. – По крупицам, следуя добротелям, ты вернёшь остальное. Тогда явишься сюда вновь. Если при посещении Верного Приюта3 за твоей душой вновь сокроется тьма, участь твоя не сохранится ни на строках пергаментов, ни в разумах смертных.

Сидящие вокруг крутили головами. Сирлинорэ не понимала: их удивляла кара за довольно обыденное превышение ею своих полномочий или выдержка молчаливой воительницы. Наконец она нашла в себе силы и спросила:

– Время, великий Конклав?

– Чем быстрее, тем лучше, – ответивший голос справа казался более женственным. – Ты почувствуешь сама.

Сирлия поклонилась, привратники вновь подскочили и удержали от падения. Выволокли её из зала заседаний обессилившую, оборванную, окровавленную. Но несломленную.

***

Она пришла в себя в тёмной комнатушке, не помня, как попала сюда. По маленькому резному окошку с крестами поняла, что находится в келье. Найдя силы, поднялась, выглянула наружу: там суетились люди в рясах, утро только наряжало округу в разноцветные тёплые тона поздней весны. Слева от окошка Сирлия увидела высокую увенчанную колоколом башенку, что стояла между двух больших корпусов. «Монастырь, – подумала она. – Меня вернули домой».

Последние сто лет молодая по меркам остальных ангелов дева являлась помимо основной своей церковно-военной службы настоятельницей монастыря Грахойло. Строго говоря, настоятельница для неё – должность символическая. Служила она советницей и наставницей для старшего апостолиара4 монастыря отца Нэльраса. Осматривая обстановку снаружи, опальная церковная служащая думала о произошедших событиях, вспоминала слова привратника. Никто так и не выступил в её защиту, включая Нэльраса. Подброшенного к воротам Грахойло сироту Сирлинорэ воспитывала до тех пор, пока он не вступил в должность хранителя одного из крупнейших монастырей при столице королевства.

Легкокрылая нашла несколько свечей, зажгла. Судя по захламлённости, келья служила обиталищем для провинившихся из числа своих, потому помещением пользовались редко. В сердцах Сирлия поблагодарила тех, кто распоряжались её жизнью в момент бессознательного состояния, за то, что не поместили в сырую темницу под главным корпусом. Значит, она оставалась своей.

Протерев пыльное зеркало в человеческий рост, дева разделась, повернулась спиной и увидела в отражении на месте крыльев два отростка чуть ниже лопаток. Выглядели они, словно прижжённые Вечным Светом культи, наподобие отпиленных и обгорелых рогов. Мученица хотела прочитать молитву, но не нашла в себе силы. Вера её во Всеотца и илтатрий пошатнулась.

Облачившись в домотканые одежды и сандалии не по размеру, Сирлинорэ покинула келью и попыталась вспомнить путь до дома настоятеля. Бродившие по спальному корпусу послушники не кланялись, видя осуждённую, а провожали осторожными взглядами, умолкая и упираясь лбами в пол.

В центральном дворе всё повторилось: едва завидев её, слуги и редкие монахи сторонились деву-воительницу. Все разговоры превращались в шёпот, а те, кто, казалось, только что бездельничал, с усилием налегали на работу, будь то чистка конских стойл, ковка инвентаря, копание грядок и многое другое. Разыскав знакомого юнца, Сирлия подошла к нему и, схватив за плечи, воскликнула:

– Рилий, что с вами всеми? Я невиновна! Меня оболгали! Клянусь Вечным Светом!

Он задрожал и истерично что-то пробормотал, приспустив капюшон рясы.

– Где эконом, келарь, хоть кто-нибудь? – начала она допрос послушника. – Не молчи!

Юноша не вырывался, но зачитал про себя молитву, сомкнув ладони вместе. Сирлии показалось, что её изгоняют.

Она отпустила его, направилась к зажатому между колокольной башней и стеной монастыря настоятельскому корпусу о трёх этажах. Внутри прошла мимо построившихся у алтаря послушников, которым зачитывал наставления седовласый незнакомый монах:

– Помните! Братия нашего ордена святого Илкариотта обязана слушать не только законы Всевышнего и небесных хранительниц, но и диктуемые настоятелем нормы! Беспрекословное подчинение и верная служба монастырю в противовес странствиям последователей ордена отступника Дэльбранта – основа нашего братства!

«Постоянная конкуренция между разными течениями единой веры, но для Конклава это не проблема. Проблема – излишнее применение силы отдельными последователями», – думала Сирлинорэ, шлёпая сандалиями по каменному полу настоятельского дома.

Из кабинета главы монастыря вышли двое послушников с кипами документов в руках. Наконец хотя бы они поклонились ей. Возможно, из-за испуга. Сирлия без стука вошла внутрь. Нэльрас работал за столом, окружали его неподвижными скалами ряды стеллажей с документами и церковными калмутами5. Сам настоятель старался гладко бриться, но голову и подбородок его украшала проседь между каштановых волосков.

– Мне уже доложили, что ты начала полошить обитателей Грахайло, – флегматично проговорил он, не отвлекаясь от записи. – Закрой дверь, садись.

– Кто дотащил меня до спального места? – спросила, оставшись у двери, она.

– Твои охранники, несколько ангелов-гончих из Приюта. Полагаю, посыльные Конклава. Садись, мне неудобно поднимать на тебя голову.

– Меня лишили всего, несмотря на былые заслуги. Даже ты не защитил меня, – Сирлия продолжила стоять на месте.

– Тебя лишили инструментов, но не главного оружия – трезвого рассудка. Надеюсь, не имея божественной силы, твой рассудок восстановится, и мы вновь будем общаться, как прежде.

– Нэльрас, любезный мой приёмный сын… – не выдержала осуждённая, подойдя к нему и опёршись ладонями на рабочий стол. – Тебе угрожали? Поэтому ты не выступил за меня?

Апостолиар поднял взгляд, невероятно серьёзный и строгий, словно священнослужитель был для неё приёмным отцом, а не она для него приёмной матерью.

– Никто не будет угрожать в пределах Предместий, – настоятель отложил перо в сторону и приспустил очки. – Мы не живём в пределах одного из одиннадцати герцогств, а находимся рядом с главным алтарём нашей веры. Это провинциалы, если выражаться по-имперски, могут угрожать своим церковным служителям, ибо те несут святое слово вдали от Первого алтаря6 и Верного Приюта. Ты должна понимать это лучше меня, ибо ты старше почти на триста лет.

– Тогда что произошло? – она продолжила стоять, впиваясь вишнёвым взглядом в тёмно-серые глаза апостолиара. – О своей последней миссии я рассказала только тебе. Ты же в наши дела никого не посвящаешь.

– Сядь, молю Всеотцом…

– Не упоминай его более при мне! – повысила голос Сирлинорэ. – Если бы он действительно защищал своих детей, тех, кому дарует силу, то знал бы о моих помыслах! Всю свою ангельскую жизнь я использовала силу только в крайних случаях!

– И, наконец, чаша Его терпения переполнилась, – спокойно сказал Нэльрас, упёршись в спинку кресла и скрестив руки на груди. – Законы написаны не для того, чтобы их преступали.

– В нашем королевстве работают далеко не все, – сквозь зубы процедила дева-ангел. – И тогда, когда закон попадает в тупик, сверху ему верёвку бросает справедливость. Она вытаскивает его из пучин отчаяния и страха. Страха, что мир конечен, и зло непоколебимо.

Настоятель отмолчался, прикрыв глаза. Сирлия подумала, вспомнила свои последние охоты и заявила:

– Значит, графский сынок нажаловался на меня. Предполагаю, если его отец вхож в королевский двор, а корона сейчас в хороших отношениях с церковью, то лучше избавиться от полезного и опытного воина-следопыта? Правильно, нам гораздо нужнее бесполезный юнец, который завтра или через десять лет погибнет в бессмысленном походе. Или захлебнётся вином, пока распутные девы будут услаждать его бытие.

– Дело не только в графе Борксне и его распутном сыне, читающим запрещённую литературу и балующимся с малолетними детьми. Всей информацией я не владею, но твои деяния имеют накопительный эффект. По слухам, что мне и моим знакомым принесли из Верного Приюта, Разелилу не хотела тебе такой участи, однако не смела противиться чьей-то воле. Воле кого-то, кого боится даже она.

Сирлия села, пристально уставилась на бывшего воспитанника и сказала:

– Я знаю… это произошло почти десять лет назад… Сынок имперского посла якшался с тёмными эльфами, те хотели занести скверну в нашу церковь, ослабить веру через замену литературы и насаждение тлетворных мыслей в разумы епископов. Разелилу не боится никого, кроме императора запада. Великие силы, но почему решение принято спустя десять лет? Выходит, имперский вельможа так и не восстановился после нанесённого ранения, родня перепробовала всё и…

– Он возвращается сюда, спустя десять лет, – проговорил настоятель. – Боюсь, твоя кара – это расплата. Суровая расплата. Убивать тебя Конклав не имеет права: либо изгнание, либо решётка. За решёткой с имперскими связями тебя можно достать. Значит…

– Бежать, нужно бежать из королевства, – закончила она. – Вне ангельской формы я смертна, хотя мне и сообщили о постепенном возвращении сил. Но нужно доказать, что мною выбран путь исправления.

Какое-то время оба молчали. За окном прозвонил колокол, кажется, наступило позднее утро. Нэльрас опёрся локтями на стол и спросил:

– Какой же путь выбран тобой, Легкокрылая?

Две вишнёвые ягоды уставились на священнослужителя. Не знала охотница, чего хочет теперь. Но знала, что защищать себя сможет только сама, не доверяя такое дело никому.

– Путь к дальним берегам, на другой континент. Чтобы вернуть себя, мне потребуются крылья. Я проверю одну старую легенду, какую слышала тридцать лет назад, – проговорила она. – Среди всех вас, сборища предателей и трусов, у меня остался только один верный человек. Я заберу его с собой. Вместе мы покорим океанские воды и пенистые берега, жуткие болота и налитые обсидианом горы, верные сердца и строгие разумы. По возвращении ты примешь меня другой и вновь войдёшь в число верных людей, узрев, как изменилась я. Не криви лицо. Понимаю, ты не хочешь рисковать монастырём или своей службой. Понимаю, что сама заслужила наказание. Меня спустили с небес на землю. Но я научусь ходить. Обещаю, когда ты увидишь меня в следующий раз, о моих походах запоют менестрели.

– Надеюсь, это будут походы, полные добродетели. История, по которой мы выучим будущие поколения, – слегка улыбнулся он. – В добрый путь, Сирлинорэ. Да осветит твой путь… Гхм, да будет лёгкой твоя дорога. И да хранят тебя высшие силы, какими бы ни были они.

Она не нашла в себе силы обняться, но улыбнулась в ответ. По-доброму, по-родному, как увидело её нечеловеческое зрение в отражении его окуляров. Значит, шанс вернуться действительно оставался. Ангельское зрение пока оставалось при ней.