Читать книгу Вывоз мусора - Константин Шеметов - Страница 6

Ближе к утру Тони вскочил, как ему показалось, от шума за окном. И точно: начался ливень. Порывы ветра трепали ставни, судя по звуку, вывеску у входа, деревья вокруг. Вода обрушивалась на крышу, отчего и внутри магазина всё гудело.

Пахло сандалом, сырой глиной и акварелью. Пахло соломой от набивных чучел, а за компьютером сидела Наташа Хоппер и смотрела «Токийскую невесту» по роману Амели Нотомб. Невеста уже рассталась с иллюзиями и покидала Токио. Вряд ли она вернётся. Хотя как знать – романы Нотомб короткие, но с продолжением. Вот и Тони пора было убираться (Tokyo Fiancée, режиссер Стефан Либерски, в ролях Полин Этьен, Тайчи Иноэ; Франция, Канада, Бельгия, 2014).

– Вы проснулись? – Наташа привстала. Она была без трусов и в футболке Circa Survive – Descensus.

Спустя год с момента выхода альбом Descensus («Спуск») группы Circa Survive оставался почти незамеченным, а зря. Тони часами мог слушать тихие и вдруг взрывающиеся чуть ли не галактической тоской мотивы. Чего стоят хотя бы Schema, задающая тон альбому, Child of the Desert, Phantom и собственно заключительная композиция Descensus. Условность покоя и ощущение неизбежности, не важно – десерт ли это, надоевшая давно схема (естественный отбор и так далее) или фантом (опять же сплошь образы), помноженные на гений вокалиста группы Энтони Грина.

Вот и думай! Тони меньше всего ожидал секса, а ведь всё к тому шло. Короткая футболка, едва доходившая до пояса, ровно подстриженный лобок в форме прямоугольника, а главное – взгляд и выражение лица Хоппер, несомненно, сулили акт удовольствия. Три в одном – Тони замер, ощутив вдруг отчётливый порыв к порнографии: Шульман, продавщица сувениров и Амели Нотомб.

– Красивое кино. Вы читали Нотомб? – Наташа поставила фильм на паузу, подошла к окну и приоткрыла жалюзи. В помещение проник тусклый свет. – Однообразно серое небо, – тихо промолвила она и взглянула на Гомеса.

В воздухе искрилась пыль. Над Тони нависали балка и круг паутины в углу. По периметру белых стен расположились лотки и деревянные стеллажи с товаром, включая лепнину, виниловые пластинки, кассеты, а также связки тетрадей всевозможных форматов и толщины.

– Дневники, – пояснила продавщица, – мрак…

Её движения были порывисты. Она взяла Тони за руки, притянула к себе и, присев, раздвинула ноги, приглашая тем самым к разврату. Он встал на колени и медленно, не вполне ещё понимая, в чём суть (да и можно ли вообще понять цену радости, отсутствие боли, покой), стал лизать Хоппер: сперва лобок, затем чуть ниже и ещё – пока не слился языком с её клитором.

– Хороший у вас магазин, – признался Тони, улучив момент, а Наташа сменила позу и теперь повернулась лицом к компьютеру.

Она подалась вперёд, наклонив спину и, разведя руками ягодицы, принялась массировать большим пальцем анус. Анальное отверстие у неё было упругим, правильной формы и пахло косметикой «Джонсонс беби». Хоппер добавила ещё масла и ввела палец внутрь. Тони застыл – как же красиво и какой напряжённо приятной выглядела открывшаяся ему картина! Он вновь принялся лизать, на этот раз как бы снизу, одной рукой при этом мастурбируя себя, а другой – помогая Наташе сзади.

Хоппер уже постанывала, время от времени переходя на крик, когда он вдруг понял, что её ноутбук повёрнут к ним и снимает. Окно записывающей программы было развёрнуто примерно на четверть экрана. Деталей он, конечно, не различал, но в целом пара смотрелась. Теперь же, когда Гомес видел их со стороны, к Тони пришла пусть не развязка, но всё же мысль, не лишённая смысла: он был у себя в голове.

Нестерпимо захотелось оргазма. Дождь явно усилился. Хоппер всё глубже вводила его тонкие пальцы в себя. К звуку компьютера добавился сигнал о разряде батареи. Ветер неистово бился в окно, раздался гром, и в тот миг, когда новая вспышка молнии проре́зала жалюзи, Антонио наконец кончил.

Последнее, что он запомнил, – измождённое, но счастливое лицо продавщицы комиссионного магазина. Ещё с минуту Хоппер улыбалась ему с экрана Acer. Тот постепенно угасал. Сигнал разряда заметно ослаб. Затем изображение исчезло, и Тони очнулся.

Совершенно потерянный, он сидел у мусорного бака в Конди, не в силах подняться. Не в силах, но как-то поднялся, взглянул на часы и продолжил работу. Часы показывали 7:46, 24.11.2015. Потеря сознания длилась не больше минуты, а на деле он пережил настоящее приключение. Историю, полную чувств, не лишённую драмы, но со счастливым концом.

Как обычно, он загрузил с десяток контейнеров в мусоровоз, пройдя от Sacadura Cabral до набережной Ави, и к полудню уже был дома. Жизнь станет монотонно тревожной, подумал Тони, от безмятежности не останется и следа. Хоть он и вернулся, вопросов, однако, не убавилось. Напротив, их стало больше. И как вообще такое могло случиться? Ведь его не пытали, не насиловали, а выход оказался таким простым – всего лишь секс (но в нём ли дело?).

До сих пор он строил свои теории исходя из влияния на мозг запахов и весьма продвинулся. Во всяком случае, так казалось: причиной «пикетов» являлась вонь, из-за вони он впадал в транс, а благодаря обратимости субатомных процессов возвращался в прежнее состояние (и опять же благодаря вони).

Он сварил кофе, включил компьютер, на «Эхе Москвы» давали новости: в Крыму действительно кончился свет, турки сбили российский бомбардировщик, инфляция в РФ достигла рекордного уровня. Новые неприятности, как обычно, будут списаны на Обаму, и лишь редкие интеллектуалы, начитавшиеся Бердяева с Хаксли, задумаются об истинных причинах их бед. Как ни крути, короче, всё складывалось в пользу Путина: и блокада Крыма, и сбитый бомбардировщик, и инфляция.

Между тем запах кофе заполнил пространство и проник в голову. Тони полез за сигаретами и прислушался к звукам. Из окна доносился шум моря, редкие пешеходы вполголоса беседовали по-португальски – в основном пустое, скучная ерунда, зато операторы связи были явно при деле. И тут он внезапно подумал о книгах, немногочисленных, но весьма близких ему (с книгами приятней жить), что удалось привезти с собой из РФ, – то немногое, что фактически спасало Тони в последние годы от сумасшествия. С сотню книжек беспорядочно ютились в белоснежном шкафу из IKEA, словно вопрошая: «И что?»

Да так… Начиная с марта 2014-го они стали его убежищем (пусть виртуальным, но делать нечего – на психолога ни денег не было, ни желания). Он зачастил в «Библио-Глобус», и хоть магазин этот вызывал у Тони отвращение (откровенно провластный, с портретом Путина и толпами колорадов), немногочисленные полки с переводной литературой создавали иллюзию жизни. Будни казались не такими уж и бессмысленными, бесконечные «враги» отходили на задний план (врагов в России придумывали что ни день – от укрофашистов до лесбиянок), да и в целом он ощущал себя как бы в НАТО или, во всяком случае, не в РФ и ближе к нормальным людям.

Большую часть его «убежища» составляли издания «Иностранки» начала 2000-х (ныне уценённые, что, в общем, на руку) включая революционный по тем временам проект Ильи Кормильцева «За иллюминатором». Сюда же входили книжки AD MARGINEM, издательства Corpus, кое-что из «Азбуки» и – куда деваться – немного из «Эксмо» и «АСТ», специализирующихся на лёгком жанре (лёгком и вместе с тем издевательском, учитывая беспросветную глупость подавляющей части населения РФ).

Мураками, Кундера, Хорнби, Уэльбек, Барнс, Сутер, Бегбедер, Нотомб были для Гомеса не только интереснейшими рассказчиками, но и образовывали, в сущности, его единственный круг общения. Язык перевода, правда, подчас расстраивал (простоватый, местами вульгарный и явно взятый из советской действительности), однако Тони мирился. Мирился, на ходу менял слог, форму мысли и всё равно был доволен: за условные рубль двадцать он получал психолога, машину времени, а то и оргазм, как в случае с Катрин Милле, скажем (Катрин Милле, «Сексуальная жизнь Катрин М.»).

Книжные полки располагали к мысли.

Тони наугад вынул «Горький шоколад» Доминика Ногеза и вдруг ощутил и вкус этого шоколада, и запах, и то, каким он бывает горьким, включая парадигму боли, безвозвратной потери и тому подобного. «Я никогда особо не верил в сверхъестественное, – прочёл он на тринадцатой странице мысли рассказчика о своей подруге, – она даже издали не выглядела ни феей, ни привидением: она казалась, и именно это привлекало меня к её ускользающему облику, слишком живой».

За окном промелькнула ворона. Тогда-то он всё и понял. Не всё, конечно, но любое открытие, как известно, вначале кажется безусловным (тут вам и радость, и непреложность истины). Короче, Тони предположил следующее: что если дело в пограничных состояниях? Есть вонь (состояние раздрая, полный упадок), а есть и вполне ничего себе запахи (удовольствие, радость, минутное счастье). Вонь отправляла его на «пикет», а, образно, «Джонсонс беби» возвращал назад. Что до первых его «пикетов», когда, возвращаясь, он, кроме боли, ничего не чувствовал, эффект удовольствия мог быть обусловлен всего лишь окончанием пытки (или перерывом, как знать – милиционеры любят пытать подолгу). Помимо прочего гипотеза подтверждалась и ролью так называемых ароматов из физики элементарных частиц в управлении энергетической целостностью состояний.

Если Тони не ошибался, учёные различали шесть ароматов, по числу типов кварков: нижний аромат (down, d), верхний (up, u), странный (strange, s), очаровательный (charm, c), прекрасный (beauty, b) и истинный (truth, t). Кварк представляет собой фундаментальную частицу в Стандартной модели, обладающую электрическим зарядом, кратным e/3, не наблюдающуюся в свободном состоянии, но входящую в состав адронов (сильно взаимодействующих частиц, таких как протоны и нейтроны). «Кварки являются бесструктурными, точечными частицами, – узнал Тони из сайта Британской энциклопедии. – Это проверено вплоть до масштаба примерно 5·10⁻¹⁸ м, что примерно в 20 тысяч раз меньше размера протона». Важно, однако, следующее: аромат кварков сохраняется в сильных и электромагнитных взаимодействиях, но не сохраняется в слабых.

Не исключено, рассуждал учёный, он столкнулся с особой характеристикой переходных состояний воображения, когда модель верхнего уровня предполагает конечный набор ароматов для возврата к нижней модели. Требовалось создать лишь некий набор приемлемых запахов, удовлетворяющий условиям выхода.

В тот же день с помощью портала японской компании ChatPerf – лидера на рынке электронных генераторов запахов – Гомес синтезировал, так сказать, beauty-аромат (прекрасный и, возможно, истинный – он не знал), а пока работал, мысленно пережил недавний секс в магазине любовных принадлежностей, оргазм, запах соломы, исходивший от чучел, и тончайший аромат близости – Хоппер будто намеренно явилась к нему, следуя неизбежности совпадений. В ход пошли incense sticks (сандал, конопля, жасмин), молотый кофе «Марагоджип ирландский крем» из магазина напротив, ваниль и так далее.

Полученный аромат он назвал «Синтезированным компонентом выхода» (Synthesis Component of Leaving, SCL) – фактически первое изобретение Гомеса после завершения научной деятельности в РФ.

И вот на следующее утро, чтобы проверить свою догадку (о прекрасном и отвратительном), Тони надышался мусоркой и попал в российский Калининград. Он стоял на перекрёстке улицы Багратиона и Ленинского проспекта. Из окна World Coffee за ним наблюдала официантка Лена из Светлогорска (в прошлом немецкий Раушен) и плакала: Тони выглядел совершенно разбитым, со впалыми щеками, заметно исхудавший и с плакатиком из картонки «Назад в Германию!».

Хорошо бы, тайно мечтали редкие пешеходы, обратив внимание на надпись, но тут же отводили взгляд (и правильно делали – зачем?). Зачем терзать себя и попусту волноваться? Неоправданные надежды – верная дорога к психиатру, а то и в Следственный комитет (кто ж захочет?). Вот и Тони не хотел, но делать нечего. Он и раньше придерживался эмпирических методов, полагая (и весьма справедливо), что любая теория нуждается в экспериментальном подтверждении.

Минут через двадцать (светофор переключался туда-сюда), завидев направлявшийся к нему патруль, Тони запомнил время – часы показывали 12:06. Он огляделся и, подключив к смартфону специальную насадку – генератор запахов, приблизил аппарат к губам: вдохнул, затем ещё раз. Лена из World Coffee изменилась в лице – невероятно, в следующую секунду дворник из Конди свалился замертво, как и не жил, бедолага (вместе с плакатиком и неудавшимся аншлюсом). Блюдце и кофейная чашка Lavazza с синим прямоугольником выпали у неё из рук. Раздался звон бьющейся посуды. Мимо проехал автобус на Гданьск. Проехал, а машины за ним тут же замерли, повинуясь указанию светофора.

В 10:05:12 по Гринвичу Подравка Смешту, наблюдавшая в качестве ассистента за Гомесом, с опаской похлопала его по щекам. Тони ютился у мусорного бака, был без сознания, а на его губах застыла ироничная улыбка. В 10:05:31 улыбка сошла (в реальности Калининграда к нему приближался патруль), Гомес посерьёзнел и как-то странно съёжился, будто бежал и вдруг резко затормозил. В 10:05:49 у него шевельнулись уши, а по лицу совершенно явственно прокатилась волна блаженства (Тони вдохнул Synthesis Component of Leaving) и в следующее мгновение открыл глаза.

Как Тони и велел, Сучка остановила секундомер.

– Сколько? – спросил он.

– 10:05:52, – ответила Подравка, искренне не понимая, при чём тут время.

А вот при чём. Как Гомес и догадывался, время в другой реальности шло быстрее. По сути, он побывал в будущем.

– Простой пример, – обратился он к Смешту, очухавшись и вдохновлённый их опытом.

Однажды, будучи ещё в Москве, Тони возвращался из своего института (конец декабря, на редкость тепло, +6). В какой-то момент он свернул с шумной улицы в переулок и вдруг понял, как же ему хорошо (в заброшенной подворотне): ни звука, безлюдно, закапал дождь, и в мокром асфальте, казалось, отразился другой и чарующий мир.

– Всё неожиданно переменилось. На минуту я стал другим и потерял ход времени. Кто-то другой шёл параллельно мне – с виду как я, но удручённый, потерянный и лишь возвращающийся домой, как делал это вчера, неделю назад и год (повторение убивает). Мне же было прекрасно. Я находился далеко и вместо минуты усталости (горечи, убийственного безразличия) пережил настоящее приключение. Приключение, как мнилось, в несколько дней, месяцев или даже лет. Время пластично, – заключил Тони, и, ухватившись за мусорку, кое-как встал. – Пойдём?

– Пойдём, – Смешту представила подворотню, дождь и мокрый асфальт напоследок рождественской ночью.

В тот же вечер, добавим, блуждая у Москвы-реки, Тони вообразил себя писателем и сочинил для Эллы небольшой рассказ, полный намёков и отрешённости.

По сюжету некто Луиза Стива прилетает на спутник Плутона Стикс и влюбляется в инженера Astrium Марка Эшворта по прозвищу «Дарвин». Год или два уже Марк изучает здесь бактерии-экстремофилы. Он тоже влюбляется, но опыт биолога подсказывает, что влечение это ненадолго (кратковременное отклонение в физиологии), и связь с Луизой кажется ему немыслимой: они слишком разные. Противоположности притягиваются, размышляет Марк, но потом скучают до конца дней. Он признаётся в своих сомнениях и, поскольку знает всё наперёд (правда – как вывоз мусора: делает жизнь осмысленной), заявляет, что нет, извини, он болен лучевой болезнью. Враньё, конечно. Лу понимает это, она разочарована и вскоре возвращается на Землю.

Гомес хорошо помнил, как, прочитав рассказ, Эл погрустнела и тут же приняла вид неприступной красавицы. Тони любил её, она нет, и что бы он ни сочинил, во всём читалась его боль.

– И что, Дарвин так и остался изучать бактерии? – спросила она саркастически.

– Остался, но уже без смысла, с сожалением, что соврал, и жил теперь одной мыслью о встрече с Лу. Её образ навсегда засел в голове безумца, – добавил Тони и глупо уставился в окно.

За окном падал снег. Обоим отчётливо было ясно, что выхода нет, противоположности не терпят откровений, их связи пришёл конец. Во всяком случае, время для них теперь шло по-разному: у Эл – соразмерно естественному ходу событий, а у Тони медленно, как сломанные часы – то остановятся, то снова пойдут. Чинить такой механизм бесполезно, себе дороже. Напротив – пусть всё останется, как есть.

Любовь – не мусор, рассуждал Тони. Как не мусор и нежный трепет при воспоминании о ней, не говоря уже о безвозвратной потере. В минувший понедельник, к примеру, 11 января, умер единственный, пожалуй, его друг в изгнании – волнистый попугай («птичка» – любил называть его Тони). Ещё в воскресенье тот радостно носился над ним, урчал на ухо, покусывая края футболки (следы надолго теперь останутся там), и с видом уверенного в себе любовника бился клювом о зеркало в ванной. Ближе к полуночи птичка залез к себе в клетку, взглянул на Гомеса (как выяснилось, в последний раз), и на этом всё.

Привязываясь к чему-либо, человек невольно придаёт объекту привязанности черты одухотворённости, а применительно к неодушевлённым предметам фактически оживляет их. Так было у Тони с айфоном, с его джинсами Exis Jeans и сумкой Zolo. Привыкать к новому не хотелось. Привыкалось с трудом и ценой психического стресса в течение долгого времени.

Предвидя то же и с птичкой, он по-быстрому сложил его мёртвое тельце в банку из-под кофе, подписал «R.I.P.» и, опустив «лодку» в море (птичка-путешественник поплыл себе), отправился в магазин за новым. «А что ещё, собственно, ему было делать?» – прочёл как-то Тони у Майкла Каннингема, и то верно (Майкл Каннингем, «Снежная королева»).

Внешне волнистые попугаи одинаковы, так же как воробьи, скажем, голуби или воро́ны. Лишь опытный орнитолог (и то не каждый) способен отличить, кто где. К тому же их род представлен единственным видом, а особи в равной степени отличаются шумом и болтливостью. У них синие глаза, при посадке их крылья сгибаются вниз, они небольшого роста и лишь благодаря хвосту выглядят гораздо крупнее, чем являются в действительности.

В зоомагазине Тони сразу же ощутил на себе пристальный взгляд одного из пернатых. Словно помесь волнистого попугая с радугой, птичка сидел вместе с десятком других в загаженной клетке и, наклонив голову, с игриво-мужественным видом заглядывал Гомесу прямо в душу.

В естественных условиях обитания волнистые попугаи живут недолго, от силы год-два. За ними охотятся люди, их подстерегают природные катаклизмы, инфекционные заболевания, хищные звери и другие, более приспособленные к реальности птицы.

Этот же был настоящий заморыш. Жить ему осталось на вид с неделю, и то если повезёт. Тони, не мешкая, купил его, а вблизи новый птичка был как радужная метёлка для пыли.