Читать книгу Вывоз мусора - Константин Шеметов - Страница 7

Пыль тоже грязь, но не совсем. Грязью она становится под воздействием влаги, а до того летает себе и кружится. Пыль оседает на поверхности, взрывается от ветра и образует космические тела в случае с межзвёздной или кометной пылью, имеющей минеральное и, не исключено, органическое происхождение.

Пыль в представлении Тони была чуть ли не первопричиной возникновения жизни, а на Земле – источником аллергии. Иначе говоря, пыль хуже грязи.

Незадолго до эмиграции Гомес заметил, как изменилось его поведение на улице. Он задумался. На самом деле его поведение изменилось уже давно, по меньшей мере с захватом Крыма. Тони надеялся, что пройдёт, но нет, ничего не прошло. Где бы Тони ни находился, он всё время старался (поначалу осмысленно, а позже и рефлекторно) изолировать себя от окружающих.

Тогда-то он и заключил: окружающие его люди – как пыль: пыль сбивается в комки, образуя стаи ненавистных ему сторонников диктатуры. Он избегал людных мест, отводил взгляд, чтобы не видеть людей, и затыкал уши, чтобы не слышать их. Тони и выглядел как пришибленный – смотрел в пространство, то задирал, то опускал голову и улыбался, словно даун. Дурачок, в сущности (а не пошли бы вы куда подальше).

Не пошли. Он уехал сам и в принципе прекрасно понимал своих оппонентов: единственный способ спастись – лицемерить; иными словами – притворяться, что все вокруг замечательные. На самом деле, это была догадка Фрейда и первое предсказание толерантности, по мнению Александра Гениса с радио «Свобода». Толерантность по-русски, впрочем, в отличие от европейской толерантности означала терпимость не друг к другу, а к власти. Именно к власти – бессовестной, бесконтрольной, и вряд ли кто-то тут мог помочь: ни Фрейд, ни Тони, ни Генис – автор «Русской кухни в изгнании».

Его страна давно уже управлялась шайкой бандитов. Пиздец какой-то, подумал Тони, и вдруг припомнил граффити из сериала «Сосны»: «Во времена всеобщей лжи оглашение правды является революционным действием» (Wayward Pines, режиссёр Чад Ходж, по мотивам трилогии Блейка Крауча, в ролях Тоби Джонс, Мэтт Диллон, Карла Гуджино и другие – в зависимости от сезона, всего три; США, 2015–2018).

Невзирая на правду своих пикетов, однако, он не чувствовал себя революционером. Не чувствовал, но и перемен к лучшему в новом году не предвидел. Если верить статистике, 18 % населения РФ намеревалось покинуть родину (покинут, правда, лишь некоторые – удовольствие не из дешёвых), остальных всё устраивало. Не зря говорят: хорошего человека найти непросто.

В феврале он повторил опыт с возвращением.

Роль ароматов вполне подтвердилась – Тони по желанию мог вернуться с «пикета» в любой момент. Как, кстати, подтвердилось и его предположение о пластичности времени. Более того, Гомес открыл связь: чем интенсивней он вдыхал помойку, тем быстрее шло время в параллельной реальности.

Увлёкшись пылью, Тони изобрёл также специальный гаджет. Ускоритель перемещения, в сущности. Выполненное в виде компактного распылителя запахов устройство обеспечивало максимально быстрый, простой и безболезненный способ посещения (вход и выход) иных мест. Проблема теперь заключалась в их выборе – случайный характер процесса выводил из себя и в общем надоел.

Тут так: или покончить с этим (перестать метаться, забыть наконец о грязи), или научиться всё же управлять процессом, но тогда стоп – Тони получит уникальный инструмент перемещения в пространстве (и никаких тебе ни билетов на поезд, ни паспортного контроля).

Впрочем, проблема эта – Гомес прекрасно понимал, что к чему, и не строил иллюзий – была проблемой совершенно иного порядка, невероятно сложной, если вообще разрешимой. В одиночку ему не справиться. Работа потребовала бы уйму времени и знаний, причём специфических – от математики до физиологии мозга. Задача явно не профильная.

Но вот однажды, отправившись на очередной «пикет», Тони угодил в ОРДЛО с протестом в Луганске, где его подстрелили, и он чудом успел вернуться – контуженный и с пулевым ранением в ногу.

Пикет был принципиальным («Хватит стрелять, задумайтесь!»), за что Гомес и поплатился. Задумайтесь? Вряд ли население Луганска способно думать, иначе не стало бы идти на поводу у бандитов. Но сказать правду важно – слишком долго Тони молчал. Если уж и захотели суверенитета, рассуждал он, хотя бы посмотрите, как идут к независимости сепаратисты в нормальных странах. В Испании, к примеру (Каталония), в Британии (Шотландия) или в недавнем прошлом Чехия со Словакией. Идут медленно (кто ж спорит?), путём тяжелейших переговоров, зато без войн, по закону и с согласия обеих сторон. В ОРДЛО же за четверть века после распада Союза никто не сделал ни одной заявки – всех всё устраивало (и «бандеровцы» никому не мешали, и никаких «укрофашистов» не было). Ждали момента, как выяснилось.

Ждали себе и дождались – обнаружив, с какой лёгкостью Украина рассталась с Крымом (будучи ослабленной сменой власти и никак не ожидая от РФ нарушения границ), колорады потребовали того же. Им, естественно, отказали, и тогда они начали войну. Войну за независимость, так сказать. Их активно поддержали русские, Рамзан Кадыров и прочая погань из непризнанных республик типа Приднестровья, Абхазии и Южной Осетии. Тони взялся было представить себе боевые действия в Каталонии, однако ни в Каталонии, ни в Шотландии представить такое он не смог. К январю 2016-го в вооружённом конфликте на юго-востоке Украины погибло по разным данным от 10 до 30 тысяч человек.

Но вернёмся к сюжету. Пуля прошла навылет, повредив кость ниже колена и оставив кровавый след на луганском асфальте.

– Отличный выстрел, – пошутила Подравка, осмотрев рану, кое-как обработав её и неумело перевязав шарфиком с надписью «Океан Ельзи – Dolce Vita, 2010». – Тебе надо в больницу.

Надо так надо. Тони давно уже хотел в больницу, ведь ясно же – с ним что-то не так. Голова раскалывалась, но уже в «скорой» ему сделали укол кодеина, и боль утихла.

Утихла, да не совсем. Словно собака покусала, подумал Тони, припомнив, как его покусала собака в Алуште с бантиком из колорадской ленты, и лишь в операционной он то ли уснул, то ли отключился; вероятно, последнее.

На следующий день Гомес проснулся в палате, необыкновенно светлой и чистой. Он был один, подключённый к компьютеру, безо всякой боли, но чуть усталый, а напротив висела картина Эдварда Хоппера Rooms by the Sea («Комнаты у моря»). Вот и прекрасно, круг замкнулся – призрак Наташи Хоппер из Коктебеля догнал его.

И тут в палату вошла сестра – на вид обычная, как столовый прибор, и с бейджиком от руки Tanya Lekstor nurse (Таня Лекстор, медсестра). Вместе с тем что-то было в ней из другой жизни, как запах кофе, скажем (Тони мысленно перенёсся в Москву), сигарет и корицы в клубе Bilingua лет пять (а кажется – двадцать) тому назад при показе Mr. Nobody (в русском прокате «Господин Никто», режиссёр Жако Ван Дормаль, в главных ролях Джаред Лето, Диана Крюгер; Канада, Бельгия, Франция, Германия, 2009).

– Мы не знакомы? – спросил Тони.

– Вряд ли, – ответила медсестра холодно (как подобает, вероятно, при первом знакомстве с пациентом), но тут же и засмеялась: – Вам лучше?

– Не знаю.

Он и правда не знал. Нога не болела, но это-то и странно. Тони не чувствовал ни боли, как прежде, ни тревоги, зато возникло ощущение, что он влюбляется. На Лекстор были чулки со швом, она говорила с акцентом. Не исключено, как и Гомес, Таня сбежала в Vila Do Conde от тех же, что и он, страхов. Или примерно от тех же. Как бы то ни было, некая «советскость» угадывалась во всём её облике, будь то РФ, Литва или Польша.

– Не волнуйтесь, – прочла его мысли новая любовь. – Нога на месте, но боль вернётся. Вы так смотрите на меня, словно влюбились.

– Простите, – замялся Тони, – с головой что-то.

– Ясно.

Лекстор перевязала его, заглянула в компьютер и, записав что-то в карту, засобиралась.

– Удачи, Тони. Если что-то понадобится – вот кнопка, – она указала на кнопку у изголовья больного и ушла, тихо, почти бесшумно прикрыв за собою дверь.

Вечером явился дядя из полиции и всё расспрашивал, как же так и кто стрелял в него?

– Не знаю, какой-то хуй из Луганска.

– Huy?

– Украинские сепаратисты, – пояснил Тони. – Вы разве не слышали?

Нет, он не слышал, а если и слышал, то краем уха: «Что есть Луганск?», «Знали ли вы стрелявшего?» и так далее.

Пару раз его навестила Подравка. Как и всегда, с нею было легко, но скучно, а из головы не выходила Лекстор. При мысли о ней всё кружилось, внутри включался вентилятор и ускорялось время. Хотелось видеть её, смеяться и кататься на лифте, но лифт не работал, и Тони не знал, заработает ли (он не влюблялся уже месяцев сто – не слишком ли долго, и не пройдёт ли это к утру?). Не прошло.

У Лекстор умные глаза, тонкие пальцы (коричневый лак) и внешность Бейнсли (Мелани Тьерри) из фильма «Теорема Зеро» (The Zero Theorem, режиссёр Терри Гиллиам, сценарий Пэта Рашина, в главных ролях Кристоф Вальц, Мелани Тьерри; Великобритания, Румыния, 2013).

Оказалось, она из Польши (настоящее имя Мотя Левицкая), поклонница Кафки, Гриши Брускина и Марка Дауна, панк-музыканта из Австралии. Она много читает, красива, но не ослепительно, и, так же как Гомес, слушает радио «Свобода» по-русски. Законченная антикоммунистка, по её же словам, Мотя придерживалась правых взглядов и мечтала переехать в Америку. Португалию (как и в целом ЕС) она считала, и вполне справедливо, «новым социализмом»: нет смысла работать. Её оклад, к примеру, не многим отличался от пособия Тони, левака из «Сиризы», «Подемоса» или мигранта-мусульманина (часто бандита и воинствующего исламиста, как показали недавние теракты в Париже и нападения на женщин в Кёльне).

Математический эквивалент волшебства, по мнению известного математика Маркуса Дю Сотоя (Marcus du Sautoy), может быть представлен в том числе произведением мнимых чисел: i x i = -i, где i – мнимое число (фактически его нет, а «минус i» ошеломляет). То же и с влюблённостью, размышлял Тони, она – как функция от мнимых (воображаемых и условных) образов.

– Вы что, ботаник? – спросила Лекстор накануне выписки.

Тони смутился, а днём позже пригласил её в кафе Rio у акведука. Акведук в Конди построен в 1714 году. Протяжённостью в пять километров, он простирался от монастыря Санта-Клары на северо-восток и изначально имел 999 арок. Уникальное сооружение, но сегодня от акведука мало что осталось – лишь чудом уцелевшая совокупность фрагментов.

Лекстор выглядела ещё красивей. Во всяком случае, так казалось. До последнего Гомес не знал, придёт ли она («Как получится, Тони»), и вот пришла – они вместе, над их столиком абажур цвета песчаной отмели в час заката, ароматнейший кофе и площадь Республики за окном.

– И как вам тут? – Тони неопределённо обвёл взглядом площадь. После дождя включились фонари, небо уже остыло и опускался туман.

– Не знаю, Тони, работа – дом. Но море, песчаная отмель, как вы заметили, – всё это неплохой обмен.

Лекстор и в самом деле радости не излучала. Её улыбка была наигранной, и, хотя шла к лицу, образу явно недоставало легкомыслия, особой оторванности, что ли, по которой Гомес давно скучал – ещё со времени клубных похождений в конце 2000-х. Люди с тех пор насупились и если не притихли, то подурнели.

– А вам? – спросила медсестра по-русски. – Вы астроном, но метёте улицу. Не надоело?

– Пока нет, – Тони замялся, подбирая слова. Слова не подбирались. – Здесь другое.

Им принесли ещё виски, ведёрко льда и суши: «Филадельфию с угрём» (угорь, сливочный сыр, огурец), «Тунец спайси» (тунец, соус спайси, зелёный лук) и «Чукку» (водоросли чукка, соус «Гамадари»).

– Другое?

«Другим» была, естественно, история Гомеса о его перемещениях (с «пикета» на «пикет»). Тони не терпелось. Поверит Лекстор или нет – не важно (хотелось бы, конечно, но он ведь и сам едва верил). На самом деле, Тони рассчитывал через рассказ хотя бы снять боль (искренность придаёт сил), а в идеале – найти друга.

– Друга – не знаю, но подругу вы точно нашли, – Лекстор выслушала рассказ, поправила чёлку и потянулась за сигаретами.

На десерт у них были миндальные пирожные со сметаной, желе из красных ягод и секс в отеле напротив. Над Конди навис туман, но к утру он рассеялся.

Виски «Блэк Боттл» оказался на удивление качественным; голова не болела, да и вообще свидание обоим пошло на пользу: Гомес убедился, что он не псих, а Лекстор хоть и сомневалась, но что-то случилось – она смеялась, подолгу играла с его руками, и в глазах у неё заискрились тончайшие светодиоды.

Вот вам и Мотя. Она живо заинтересовалась проблемой управляемого перемещения и уже в среду познакомила Тони с профессором Майком Доджем из США. В Лиссабонском университете он читал Machines («Машины») – весьма популярный у студентов курс о будущем робототехники. Относительно молодой человек (на вид не старше тридцати), он буквально притягивал своей начитанностью, широчайшим кругозором и мягкой манерой общения. Иначе говоря, профессор Додж являлся не только высококлассным специалистом, но был воспитан и скромен – редкое сочетание в научной среде выскочек и задавал.

Выслушав Тони, он с минуту молчал, загадочно и не без иронии поглядывая то на Лекстор, то на дворника с повреждённой психикой (а ведь Таня считалась неглупой студенткой, жаль).

– Ваш распылитель с вами?

Гомес вынул из сумки устройство и протянул Майку. Тот взял. Непривычного вида гаджет напоминал бомбу: небольшой баллончик с прикреплёнными к нему айфоном, ароматической насадкой Scentee и миниатюрным таймером реального времени. Додж поднялся, подошёл к окну и включил аппарат.

– Осторожней с ним, – мало ли что на уме у профессора, подумал Тони. – Лучше присядьте и вдыхайте медленно, запах не сильный, но весьма специфичный.

– Может, не надо? – вставила Лекстор.

Но было поздно: её кумир (она в третий раз уже записывалась на «Машины» и исправно посещала курс – так нравился ей учёный) внезапно пошатнулся и с шумом упал, потеряв сознание – бледный, но безупречно прекрасный в своей уникальной скромности.

На миг Мотя застыла, глаза у неё округлились, и всё же Лекстор держала себя в руках. Она склонилась над Майком, готовая оказать первую помощь, а тот словно и не нуждался в ней. Он лишь прилёг и теперь активно участвовал в своём сне – по ходу действия лицо профессора менялось. Судя по мимике, ничего ужасного. Каков сюжет там был – не ясно, но что-то определённо происходило. Майк по-прежнему крепко удерживал гаджет. Часы смартфона показывали 15:26:12, 27 января. Что же до таймера – время в нём перевалило за полночь и шло явно в ускоренном темпе.

– Надеюсь, он в порядке, – Лекстор беспокоилась, но напрасно: Майк не только был умным, а ещё и сильным.

В любом случае пульс у него был нормальный. Через минуту он улыбнулся и открыл глаза.

– Надо же, – промолвил он, – я видел Лизу.

Лизу? Лиза Фриманссон была первой любовью Додж, но безответной – они расстались, а спустя год Лиз утонула в Атлантическом океане неподалёку от Рокленда, штат Мэн. В этом Рокленде Майки и побывал сегодня («отложенное свидание», как он выразился).

То, чего он боялся всё это время (вернуться в Рокленд, постоять у моря и пусть мысленно, но представить Лизу живой), оказалось захватывающим и вполне себе научным опытом. И Лиза была чудесной (до поздней ночи они просидели в кафе «Миранда», где тихо расстались, простив друг другу дурацкие обиды), и, как ни смешно, опыт подтвердил смелые (если не вызывающие) предположения русского астронома Антонио Гомеса о смещении индивидуального пространства под воздействием ароматов.

Пережив необычный опыт, профессор Додж немало вдохновился и спустя время взглянул на проблему с точки зрения биофизики. К тому же, имея профессиональный интерес когнитолога, он расширил область исследований в близком для себя контексте психологии, морали и искусственных нейронных сетей. Минимальной его целью было написать сто́ящую наконец работу. Конкретную, с новыми идеями и имеющую прикладной смысл, а не общие слова, от которых Майки давно устал. Тонины опыты он рассматривал как составную часть общего замысла.

Дворник не возражал:

– Признаться, мне всё равно.

Единственное, о чём мечтал Гомес, – научиться использовать непонятный пока механизм для свободного передвижения по миру (в заданную точку, без таможенного контроля и бесплатно). Теория для Тони была вторична. Иначе говоря, авторство его не волновало. Разве что деньги. Но романтику деньги пофиг (пока не прижмёт, правда).

– Правда? – удивилась Подравка истории профессора и Лиз.

Честно сказать, Тони и сам удивился: как вообще могут быть связаны любовная история Доджа и их с Подравкой «пикеты»? Совершенно разные, на первый взгляд, мотивы (в случае с Майком – безответная любовь, смерть человека; в случае с ним и Смешту – непротивление диктатуре в прошлом, запоздалое раскаяние), но результат один – попытка исправить положение. «Может, в этом и суть?» – задавался вопросом Тони. И Додж, и он с Сучкой так или иначе ощущали вину (во всяком случае, дискомфорт, потерю равновесия), искали выход и, образно говоря, всё это время копались в мусоре, дышали грязью и покрывались пылью.

Такая позиция многое объясняла, и если всё так, его нехитрый гаджет не многим отличался от пылесоса.