Читать книгу Простое свидетельство - Константин Скрипкин - Страница 5

Однажды, в самом конце девяностых, мой друг Андрюха увидел по телевизору передачу про подразделение «Альфа», и в этой передаче был эпизод об их тотальной необеспеченности обмундированием. А у нас в то время было небольшое швейное производство, и мы решили этой «Альфе» подарить самую лучшую форму на всех бойцов. Связались с их начальством, разъяснили свою добровольную инициативу, согласовали модельки, количество и забабахали им по размерам симпатичные такие черные костюмчики. Отшили, отгрузили, приняли их сдержанные солдатские благодарности и почетную грамоту. Тогда-то мы и познакомились с немногословным короткостриженым дядькой по имени Олег. Он был из действующего начальства и в качестве ответной любезности возил нас на стрельбище, катал на бронетехнике, и по ходу этого расширения нашего кругозора у меня появилась мысль про «Агентство моделирования особых ситуаций».

Рядом с этим мужественным военным хотелось быть сильным и смелым, хотелось гордиться собой и даже совершать подвиги. Моя жизнь и работа не много давали оснований для гордости. Обычная жизнь и обычная работа… И я подумал, что если бы мы придумаем такие испытания и приключения, которые мужчина сможет с усилием, но героически преодолеть, то это может оказаться вполне востребованным. С полгода до этого я уже «поиграл» с «Мистером Геймером». Слабым местом их схемы была непредсказуемость клиента. Я, например, отказался лезть в пещеру с приключениями, другой как-то иначе схему поломает – все варианты предусмотреть невозможно. У нас таких недоразумений не будет: разработаем несколько программ, первая будет называться «Военный лагерь и участие в боевой операции», вторая: «Выживание на необитаемом острове», третья… придумаем потом. Поделился идеей с Олегом – он одобрил, тем более среди его друзей-знакомых столько было высокого уровня военных профессионалов без работы и без средств, что лучших из лучших можно было нанять совсем незадорого.

Сам Олег – человек занятой, то служба, то командировки – познакомил нас с Толей – парнем помоложе, который собрался увольняться из армии, а служил в каком-то очень боевом подразделении. Толя только что вернулся из Чечни, но не был ни алкоголиком, ни психопатом, ни мрачно-подозрительным типом. Такой располагающий человек, веселый, скромный, добрый даже.

Мы предложили Толе должность руководителя проекта, назначили на испытательный срок зарплату восемьсот долларов, дали поезженный автомобильчик в пользование, и за две недели он не только вник в мои путаные объяснения и пожелания, но, уточнив детали, выстроил программу, представил цифры, все подготовил и организовал. Окончательно программа «Военный лагерь и участие в боевой операции» была готова меньше, чем через месяц. Рассчитана была на пять ночей, и себестоимость ее составляла четыре тысячи долларов для группы в десять человек. Прежде чем начинать дорогостоящую рекламную кампанию, снимать офис, еще кого-то нанимать, было решено опробовать игру самим, «откатать», так сказать, на себе. Нужно было набрать желающих, готовых оплатить свою часть – долларов 400 на каждого. Начали поиск, всех родственников и знакомых заманивали как могли, но не нашли ни одного, кто согласился бы. Никто не говорил, что дорого и денег жалко, а сразу и безжалостно саму идею подвергали уничижительной критике. Я решил не сдаваться и тем же самым людям то же предложил, но даром. И, представляете, многие согласились! Идея перестала быть провальной, времени уже не было жалко, появилась возможность оставить без отцовского присмотра детей, любовниц, жен и все, что держит нас при доме. Так мы набрали полноценное отделение – семь человек, готовых к тяготам, лишениям и физической нагрузке. В нашей группе было пять моих близких товарищей и один мой двоюродный брат, и все вместе мы предвкушали никому из нас не ведомые, даже мне в точности не известные приключения.

* * *

Анатолий разместил нас в недалеком Подмосковье, в лесу в полевом расположении воинской части, где все командиры были его друзья. Нам чуть в отдалении от места расположения солдат, поставили палатку с печкой-буржуйкой и деревянными нарами, длинный обеденный стол и две лавки. Часть готовилась к отправке на Кавказ и солдатики целыми днями занимались боевой подготовкой. С ними были десятка два здоровенных кавказских овчарок, натренированных на поиск мин. Солдатики были чумазые, но бодрые, на нас посматривали снисходительно. Раз по двадцать в день они на время по команде рассыпались в цепь и устанавливали в правильных местах какие-то полупушки или автоматические гранатометы. Я отметил, что во времена моей срочной службы такого оружия не было, значит, боевая мощь российских вооруженных сил все-таки возрастает. У нашего же «платного» подразделения вместо автоматов были пейнтбольные ружья, которые мы взяли напрокат для себя и для команды условных противников.

Первые три дня нас по программе изнуряли тренировками. Каждое утро пробежка, зарядка, завтрак, потом построение и по плану боевого распорядка нас сажают на БТРы и везут «на задание», – например, спуститься с крыши здания по веревкам и ворваться в окна, или отрабатываем боевой порядок передвижения, когда при столкновении с противником арьергард совершает молниеносный обходной маневр под романтическим названием «удар хвостом скорпиона». Еще мы бегали – точнее пытались бегать – в тяжеленной защитной амуниции, где одна только каска весит пять килограмм. Два раза по полдня мы бабахали из всякого оружия на стрельбище, один раз лежали под прокатывающимся сверху БТР-ом, пытались понять устройство и логику установки простейших мин. А когда мы кидали гранаты, я обратил внимание на странную закономерность: как только ты подбегаешь к той линии, от которой должен сделать точный бросок, и замахиваешься, твоя каска тут-же съезжает с головы на лицо, полностью закрывая обзор. Дальше командир в ужасе орет: «Не разжимай руку, левой поправь! Ты некоторое время осмысливаешь команду, потом до тебя доходит, возвращаешь каску на место и… бросок, падение, взрыв.

В этой части Московской области оказалось много подходящих мест для военных занятий. Одним из таких полигонов был заброшенный коттеджный поселок, домиков на двадцать с полуразрушенными коробками хороших просторных домов с крышами, окнами и подвалами. Прямо в лесу на полянке стоит себе поселок, только дороги к нему нет, кроме той, что по лесу укатана военной техникой.

Вечером, когда занятия заканчивались, мы ужинали и мылись из прибитой к дереву пластиковой бутылки с холодной водой. Наряд из наших же ребят все моет-убирает, поддерживает всю ночь буржуйку. Остальные спят одетые, в шапках, так как печка протапливает палатку паршивенько, а на календаре только начало апреля.

Вообще-то было даже интересно, но физически очень тяжело. Нами руководили два молодых парня – офицеры без знаков различия, еще двое или трое из начальства наезжали иногда. Уставали мы страшно, не высыпались, мерзли и хотя старались поддерживать друг в друге командный дух и боевой задор, все же на третий-четвертый день слегка загрустили и сникли.

Одного из нашей маленькой компании звали Клаус. Он был худенький, носатый и смолоду, когда выпивал, здорово исполнял какую-то бодрую немецкую песню, хотя по-немецки вообще не говорил. Этот Клаус главным образом и сеял пораженческие настроения, гудел чаще других: «на фига нам все это надо, чего мы – идиоты – сюда приперлись, сидели бы дома…», за что его терпеть не мог мой двоюродный брат – из всех наиболее подготовленный и самый неутомимый. Вообще за первые четыре дня мы, семеро, не сговариваясь, распределились на три группы: трое сильных, ловких и выносливых, трое унылых и ослабленных, и Клауса, который непонятно, уставал или нет, но злобно отказывался выходить на зарядку, нести ночью дежурство и каждый день требовал, чтобы его отправили домой. Под общим давлением и почти неприкрытыми угрозами, он воздерживался от решительных действий и продолжал вяло участвовать в тренировках, но нередко нагло ложился на нары и дрых вместо ратного труда. Я, организатор и вдохновитель проекта, оказался во второй, ослабленной тройке – бегал медленно, стрелял не туда и… было обидно, что мы так разделились. Мой брат и двое других крепких ребят незаметно стали отдельными: рядом спали, вместе сидели за столом, рядом шли или бежали в строю, смеялись, болтали. А мы – уставшие, оказались каждый сам по себе, хотя в «мирной» жизни мы все были друзья.

Два последних дня и одну ночь мы по плану должны были провести в лесу, имитируя выполнение боевого задания. Толя был нашим командиром, а с противоположной стороны против нас «воевали» начальство и инструкторы. Вечером перед боевым выходом нам раздали рации и каждому придумали позывной. Мне достался позывной «шишка», я же сам его и придумал – наткнулся глазами на шишку, а ничего оригинальнее мне в измученную голову не пришло.

* * *

И вот, на следующее утро, мы поднимаемся по тревоге, закидываем на себя рюкзаки, хватаем свое пейнтбольное вооружение и запрыгиваем на две БМП. Нас куда-то везут, высаживают, по рации ставят первую задачу – соединиться в такой-то точке, не позднее обозначенного времени. А точка не близкая, хотя и знакомая, и дорога, слава богу, известная, но нужно держать темп. Собрав бодрость, двигаемся то шагом, то бегом, В одном месте форсировали ручей, передавая друг другу опорный шест. Я, когда шест ловил, чувствительно получил им по лбу. А шест этот – здоровенная палка – как в замедленной съемке после меткого Толиного броска сначала одним концом воткнулся в дно на моей стороне, а другой его конец пошел прямо на меня, мне только и надо было – его рукой подхватить, но я промазал обоими своими лапами мимо него, как будто его обнял, а он мне по лбу… Костя – мой друг – так ржал, что у него даже дыхание перехватило, он упал на землю и как-то странно глаза выпучил, как будто его корежить начало. Но, потом ничего – встал, отдышался от смеха и мы дальше потопали. Ближе к обеду слегка разогрело – пить охота, но воды мало, весь запас нужно на два дня растянуть. Во рту пересохло, ноги свинцовые, ботинки тяжеленные, ружье это, будь оно неладно, – без ремешка, – и пластмассовый контейнер для пейнтбольных шариков все время отваливается, рюкзак сзади по спине шлепает, лес еще сырой: то лужи, то снег в низинках под деревьями – черный, грязный, подтаявший… Через пару часов встретились мы с основной группой.

Опоздали на тридцать минут, они уже нервничали – из-за нас могло сорваться выполнение новой задачи. И безо всякой передышки мы двинули вперед. У ребят силы побольше, чем у нас с Костиком, они впереди – авангард, а мы – арьергард, сзади тащимся в надежде, что передние чуть сбавят темп, и с нами Толя – замыкающим. Места пошли незнакомые. Еще часик топали, старались поначалу по сторонам смотреть, остерегаясь засады, но минут через пятнадцать я лично головой крутить перестал, а глядел только перед собой. До соединения с основной группой мы с Костиком еще держались, а тянуться за неутомимым авангардом было гораздо тяжелее – как будто сам себе не принадлежишь, под чужой, невыносимый темп подстраиваешься. А тут еще Клаус все время ругается и угрожает, что из пейнтбольного ружья стрельнет себе в ногу и тогда мы, по правилам, должны будем тащить его на носилках. Костик топает молча, только, смотрю, он зеленоватого цвета и вообще не улыбается. Толя тоже это заметил, сделали привал минут на пять, у меня и у Кости из рюкзаков забрали тяжелые вещи, мы слегка отдышались, пока Толя нам рассказал, как он своего «первого» ножом убил одним ударом в солнечное сплетение, и дальше пошли. И вот, интересное дело, я когда понял, что Костику еще тяжелее и он нуждается в моей помощи, пришло некоторое облегчение! Гляжу, как он на мои шутки через силу слабо улыбается, и прямо-таки бодрюсь и бодрюсь! Толя переместился вперед, мы чуть подотстали, метров на двадцать. Передние косятся, но не ждут, топают себе – коняры, рукой махнули, мол: «догоняйте» и шарашат, как роботы. Я у Костика рюкзак забрал, догнали мы их из последних сил. А тут и засада! Впереди начали стрелять пейнтбольными шариками, Толя скомандовал, передние залегли, а мы с Костей должны быстро-быстро в обход бежать и наносить тот самый «удар хвостом скорпиона». Но у нашего скорпиона оказался почти парализованный хвост, бежали мы еле-еле, никого не увидели – засада успела уйти, оставив нам трофей – две бутылки воды. Попили дополнительной водички и продолжили движение. Так шли целый день, еще раз нас обстреляли, мы во второй раз и бежать не пытались, а просто упали где шли и лежа отдыхали. А чего я буду стрелять? Ружье засорилось и каждый шарик разрывало в стволе, только краска выпрыскивалась на метр – вот и вся моя огневая мощь… А дело к вечеру, и получается, что придется устраиваться на ночлег в лесу.

Весь день мы по лесу топали. Лично я дошел до полного отупелого изнеможения. А всего-то шли один день! Толя рассказывал, что они реально топают дня по три-четыре, все загруженные железяками, в бронежилетах, а потом еще и в бой. Раньше я считал себя спортивным, в Ворд-Классе, посещал тренировки продвинутого уровня. А здесь вообще всё другое – ненормальная и непривычная какая-то нагрузка, от нее не бодрость, не приятная усталость мышц, а свинцовая тяжесть и тоска. Чувствуешь себя вьючным животным. Я тащился за Костей и вслух разглагольствовал, что игра не получилась, ругал Толю и всех других военных организаторов. Нёс все гадкое, что приходило в голову, а Толя шел совсем близко и все слышал, но не оборачивался. Я-то думал, что он идет далеко впереди, и продолжал безо всяких церемоний высказываться. Стыдно вспомнить, я даже сказал, что тупые солдафоны вообще ни на что креативное не способны, а умеют только одно – людей превращать в отупевших баранов.

Так мы и плелись. Теплилась надежда, что для ночлега нам что-то подготовят типа заброшенного домика или палатки и воды еще подкинут. Но брат сказал, что мы – «вояки хуевые» и не заслужили никаких поощрений, потому что везде опаздывали и ни разу не уложились в расчетное время. Мне было уже все равно.

В сумерках прибыли на место. Задача была простая: переночевать, а утром взорвать охраняемый объект условного противника. Для этой цели мы приперли мешочек песка, имитировавшего взрывчатку, и несколько петард-ракет. Толя сразу распорядился выделить двух боеспособных для скрытного наблюдения за часовыми противника, чтобы понять схему расположения постов и режим смены караула. Самым бодрым был мой брат, он обвел оставшихся взглядом и выбрал себе напарника – не меня. Толя их увел, а мы начали обустраиваться. Скинули рюкзаки, разбрелись кто куда. Нашли привязанную к дереву живую курицу и всё. Воды не было. Ни домика, ни палатки не было. Быстро темнело, делалось холодно, мы впопыхах рубили маленькие березки, строили настил, на него набросали ветки, копали яму для костра, пытались извлечь из берез сколько-нибудь сока, утеплиться, как вчера нас учили на занятии. Без самых бодрых дело двигалось плохо. Клаус, как только понял, что ночевать придется вот так, разорался невообразимо, на полном серьезе требуя эвакуации, никакие уговоры не слушая. В меня он выпустил затейливый поток нехороших слов, на уговоры не поддавался, угрозы игнорировал. А тут еще оказалось, что ни у кого из нас нет спичек, а с момента отбытия Толи и двух наименее деморализованных бойцов прошло часа три. Клаус наседал, и мне заползла в голову мысль, что может это так и придумали по игре, чтобы мы одни здесь остались с этой курицей… Я взял рацию и, переключая каналы, нашел один, на котором переговаривались, как будто военные. И похоже, те, которых мы знали. Послушав, у кого какие позывные, я вызвал одного, чей голос был приятнее других: «Третий, Третий, я Шишка… ответьте Шишке…» С минуту рация молчала, а потом третий отозвался: «Какая, накуй, шишка, ты кто такой, мудак?» Я не нашел в себе решительности что-то объяснять Третьему и выключил переговорное устройство. Все молчали. Потом Клаус сделал предположение, что нас теперь найдут какие-то другие военные и запросто могут отработать операцию «уничтожение группы террористов по закону военного времени». Конечно, это было глупое предположение, но когда кругом лес, ты едва живой от усталости, ничего не ел, кроме двух сухарей, давно и безнадежно хочешь пить, когда тебе холодно и нет никакой возможности согреться, когда шалаш, который легко строить теоретически, реально вообще не возводится, потому, что только для настила нужно штук двадцать тоненьких березок, которых в ближайшей округе просто-напросто нет, и с каждой минутой все больше и больше смеркается… В такой ситуации самые малодушные мысли начали лезть в мою голову. Я был единственный, кто по праву заказчика и спонсора не сдал перед началом операции мобильный телефон. На самый крайний случай по секрету от всех. Я его достал, включил и позвонил Олегу. Я сказал, что мы в лесу, нас все бросили, у нас один раненый на голову, и мы здесь без спичек замерзаем, а еще у нас нет воды. Олег выслушал спокойно, посоветовал не нервничать и обещал быстро во всем разобраться.

Прошел час, натаскав сухих веток к тому месту, где мог бы быть костер, мы сидели, прижавшись друг к другу на недостроенном шалаше. Вдруг, все вокруг осветив ярким электрическим светом, на поляну въехала светло-серая «Волга», из нее вышел дядька из большого начальства, забрал Клауса, дал нам спички и четыре большие бутылки воды. Потом он отвел меня в сторону и попросил ни на каких каналах связи, кроме нашего, не работать. Я стоял, шмыгая носом, извинялся, благодарил… Не хотелось их отпускать, тянуло еще поговорить, пожаловаться, что-то объяснить, но «Волга» в два приема развернулась и скрылась за деревьями.

* * *

Мы только-только успели разжечь костер, когда вернулись разведчики. Они три часа почти без движения пролежали в подтаявшем снегу, хронометрируя, когда и куда ходят солдаты из караула. Костер еще только разгорался, не было ни шалаша, ни жареной курицы, ни горячего чая. А мне нечего было сказать в свое оправдание. Шалаш поставили уже в полной темноте, костер мало-помалу нас согрел, сварили еду из консервов, заварили чай. Встал вопрос про курицу. Никто не хотел ее резать и, более того, никто не знал, что с ней делать потом. Как, например, избавиться от перьев? Я предложил ее отпустить, что, конечно, было глупо – отпускать курицу в лесу. В итоге, ее резал мой друг Андрюха, потом он же ее ощипал, помыл выделенным с боем стаканом воды и жарил для всех куски куриного мяса на палочках. По очереди поспали по два часа.

Толя не спал вообще, всю ночь он просидел у костра с кружкой чая. Не спать одну-две ночи – его привычная жизнь, и она ему нравилась гораздо больше, чем мельтешение в переполненных городах. Толе привычно было топать день и ночь, жить в лесу, воевать, возвращаться ненадолго, и снова ехать в очередную «командировку». Ребята спросили, почему же тогда он хочет увольняться. Командир сдержанно поругал начальство, денежное содержание, квартирный вопрос. Получалось, что только из-за бытовых и административных неурядиц человек решил бросить любимое дело. Никто не спросил его о риске погибнуть или получить тяжелое ранение, а сам про это он не заговаривал, зато еще раз рассказал про «своего первого»: как получили задачу провести разведку в одной чеченской деревне, и они двигались по совершенно пустой улице, когда вдруг из-за забора на них спрыгнули те, кого он называл «чехи». На Толю чеченец спрыгнул очень ловко, так, что ногами сразу выбил автомат, намереваясь взять пленного, но, кроме огнестрельного оружия, наш командир очень любил холодное, ему хватило мгновения выхватить нож и точно, на всю глубину лезвия, ударить нападавшего в солнечное сплетение. Русская группа оказалась лучше подготовленной, а чеченцы переоценили свои возможности и все погибли. Я спросил, не было ли у Толи потом каких-то переживаний, угрызений, все-таки человека убил, да еще ножом. Получил ответ, что вообще никаких, только огромная радость, что получилось, что не зря готовился и что повезло. Потом говорили про экстремальные возможности человеческого организма, и Толя рассказал, как у него был боец, которому пуля пробила сердце. А он, получив ранение в левый бок, вышел из боя, снял бронежилет, сел возле дерева и только тогда умер. Минуты две или три человек с пробитым сердцем ходил, разговаривал, совершал осмысленные действия. Объяснения этому ни у кого не было. Мой брат пошутил, что, слава Богу, «Толин первый» оказался нормальным в плане физиологических реакций, а то, если бы он еще две-три минуты осмысленно функционировал, дело могло закончиться не так благополучно. Потом мы его все-таки спросили про потери, про гибель товарищей. Толя ответил, что хорошо подготовленные гибнут редко, хотя и такое, конечно, случается.

Мне подумалось, что лично я – совсем не подготовленный и, наверное, очень быстро погиб бы, и Костик тоже, и Андрюха… Все мы ни фига не подготовленные.

* * *

Объект нужно было взрывать на рассвете. Я в этом деле непосредственно не участвовал. Нас с Костей поставили в сторонке, сказали, куда смотреть, если появится противник, тихо сообщить по рации и скрытно отойти. К счастью, противник не появился, а там, куда ушли ребята, вскоре бабахнуло, взлетели ракеты, основная группа вернулась, и мы дали деру. На этот раз нужно было двигаться быстро, а двухчасовой сон в холодном шалаше мои силы никак не восстановил.

Бежать было тяжело. Мощным усилием воли я включил двигательную функцию, но ноги едва переставлялись, были натерты-перенатерты и уже через несколько метров должны были совершенно отказать. Было очень странно, что другие топают себе с сосредоточенными лицами, совсем без жалостливых и болезненных выражений, никто не просит привал, даже Костик… Выходит, я один такой дохлый, малодушный и невыносливый?! Так одиноко от этого чувства, так жалко себя, что мало-помалу начинаешь замедляться, отстаешь сначала на шаг, потом на три метра… Потом я вспомнил, как тантрические йоги учат переносить внимание на ту часть тела, которой не плохо, а хорошо. Начал соображать, какой части моего тела хорошо. Сначала попробовал на области гениталий сосредоточить внимание, но там слегка чесалось, – все-таки шли вторые сутки в лесу, – а еще нога у самого основания, с внутренней стороны натерлась, я даже понять не мог обо что. Потом попробовал на глазах сосредоточиться, или на центре лба, где какая-то умная чакра, но глаза заливал противный липкий пот, и они слезились еще со вчерашнего обеда, а лоб был больно укушен каким-то зловредным насекомым, так что лоб тоже не подходил, и внимание, вопреки моим усилиям, сосредотачивалось только на свинцовой тяжести в ногах, которая с каждым шагом все увеличивалась. Тогда я начал про себя петь и даже бубнил слова вслух, вернее, губами немного шевелил на выдохе. Один короткий и очень матерный куплет из детской песенки помог отогнать малодушие и заставил меня бежать вопреки объективной невозможности. Постепенно я попал в темп отделения и двигался в аллюре, похожем на бег, исключительно на честном слове: ноги сами переставлялись неизвестно на каком уже топливе. Мне казалось, что я неплохо справляюсь и могу еще двигаться, но со стороны, наверное, все выглядело иначе. Минут через сорок у меня забрали рюкзак, ружье, потом хотели взять под руки, но Толя объявил, что мы оторвались от погони и можно перейти на шаг. Забрезжила надежда, что это всё, игра закончилась и можно отдохнуть, но командир получил по рации еще одну, дополнительную задачу: освободить заложника в том самом недостроенном, или недоразрушенном поселке. Как добрались туда, вообще не помню, нас с Костей оставили у забора, ребята заскочили в дом, поорали, побабахали из пейнтбольных ружей и выскочили уже с Клаусом. Мы ничего не поняли, и даже не успели удивиться неожиданной встрече, потому что на другом краю условной деревни остановились три БМП, с брони которых начали соскакивать и привычно растягиваться цепью хорошо знакомые нам чумазые, но бодрые солдатики. Мы опять дали деру на полной оставшейся скорости. Клаус на этот раз не ныл, не ругался и бежал быстрее других с очень беспокойным, тревожным и озабоченным лицом. У меня даже возникла мысль навесить на него для нормализации темпа наши с Костей рюкзаки. Сзади то тише, то громче шумели хорошо выспавшиеся, прекрасно позавтракавшие солдаты и, что особенно нервировало, раздавался собачий лай. Любопытно, что и моя резвость в таком аккомпанементе заметно возросла, а настроение улучшилось.

Не знаю, почему нас не догнали, возможно, у них был приказ только сзади пошуметь, но когда они милосердно отстали и я начал уже надеяться, что наконец-то все закончится, новая группа преследователей показалась из-за деревьев, двигаясь нам наперерез. Толя, а за ним и все остальные, резко свернули и ускорили темп, уходя от опасности, а я упал в траву и начал стрелять из своего нестреляющего ружья в приближающихся бойцов. Боковым зрением я отметил, как ребята на мгновение притормозили, как Костик тоже хотел рухнуть в траву, но Толя что-то грозно крикнул, и все понеслись дальше, а я остался ценой своей жизни прикрывать отход товарищей. Щемящее чувство жалости к себе, нахлынувшая и сразу отступившая тоска, суровое мужество окончательного решения – все это омыло мою душу чем-то приятным и заставило порывисто вздохнуть. Жалко, сфотографировать меня тогда было некому.