Читать книгу Трущобы Петербурга - Константин Туманов - Страница 10

Петербургские трущобы
(Уголовный роман)
Часть вторая
Каин и Авель
Глава II
Началось

Оглавление

ИВАН, ПОНЯТНО, И не подозревал об измене своей жены.

Только как ни занят он был своими делами, а все-таки не мог не заметить в ней странной перемены.

Говоря с ним, Мария, как бы боясь направленного на нее взгляда мужа, смотрела в сторону, кроме того, она заметно побледнела и осунулась. Когда после первого своего преступления с Аанцовым она должна была лечь с мужем спать, то вдруг почувствовала сильный приступ лихорадки. Она дрожала как осиновый лист, смотря на Ивана, который снимал с ног сапоги.

– Что с тобой, Марьюшка? – спросил он, взглянув на ее побледневшее лицо.

– Ох! Больна я совсем… – простонала Марья, стараясь не глядеть ему в лицо. – Лихорадка меня так и треплет… Сама не знаю с чего.

– Оно известно отчего, – сказал Иван. – Прачешная холодная, а она стоит в ней в воде чуть не по колена и в башмаках на босу ногу.

– Знамо, простудилась, – ответила жена, кутаясь с головою в одеяло.

– А ты бы дернула рюмочку перцовки, вот оно и лучше будет: жар появится, ну и заснешь крепче.

– Ну, давай…

Никогда ничего не пила Марья, но тут она положительно не могла взглянуть на него от страшного стыда. Когда Ланцов сказал о своей победе Кравцовой, то Олимпиада Павловна не на шутку перепугалась за участь бедной Марии.

– Ах ты, негодяй, что ты наделал! – вырвалось у нее.

– Особенно ничего, – усмехнулся Ланцов. – Я только еще раз доказал, что ни одна женщина, какая бы то ни была, против меня не устоит. Вот и ты тоже не устояла.

– Замолчи! Мне очень жаль этого Ивана, который вдруг узнает об этом. Что будет с ним, трудно и понять.

– Случится то, что входит в наши планы.

– Ах, как жаль! Какие это были честные труженики, и вдруг их честная и спокойная жизнь должна перевернуться вверх ногами.

– Брось свою сентиментальность!

– Ничего не сентиментальность, а просто не знаю, как хватает у людей жестокости губить один другого.

– А ты читала Дарвина о борьбе за существование? – спросил Ланцов.

– Провались ты со своим Дарвиным.

– В этом сочинении он говорит, что в нашем мире все так устроено, что животные, населяющие его, поглощают и уничтожают друг друга, чтобы поддержать свое существование. Волк, или там медведь, или шакал, чтобы не умереть с голоду, пожирают других животных, не справляясь о том, добродетельны они или не добродетельны. Так же поступают рыбы, птицы и даже едва заметные через микроскоп инфузории. Что касается до человека, то он перещеголял в своем, что называется, хищничестве всех животных, вместе взятых. Но поверь, это не хищничество, а закон природы! Повинуясь этому закону, мы должны заботиться только сами о себе. Желая жить в довольстве, лучше других пользоваться всеми удобствами жизни, мы и должны заботиться об этом, устраняя все препятствия, которые встречаются нам на пути к обогащению. Попались теперь на этом пути Иван и Марья, долой их! Если мы будем все разбирать да всех щадить, правых и невинных, то при чем мы сами-то останемся?

– Ноу нас есть еще другие законы, которые говорят совсем иначе! По этим законам…

– Знаю, знаю! – замахал руками Ланцов. – Ничего я не признаю, кроме закона природы, который самый что ни на есть естественный.

Но Кравцова более не слушала и ушла к себе на кухню. Она чуть не плакала от сожаления, что не могла вовремя предупредить Марью, рассчитывая на ее стойкость.

Между тем Ланцов отправился к Матвею Дементьеву.

Как сказано выше, он поселился неподалеку от дома Бухтояровых и, не будучи сам замечен, следил за всем, что там делается.

Поселившись вместе со своей недавней сожительницей Авдотьей Гущиной в новой квартире, Дементьев больше всего позаботился о наружном блеске.


В ПЕТЕРБУРГЕ И других больших городах все так и делается.

Живет человек впроголодь, проживая на кусочках хлебных обрезков стоимостью по копейке за фунт с кваском и не имея на плечах рубашки, но все-таки надевает на голую грудь белую манишку, подвязывает галстук и надевает хоть крайне поношенный, но все-таки хоть немного приличный костюм. В таком виде (тут нужна непременно шляпа!) он может зайти и в любой ресторан, найти какого-нибудь знакомого и занять сколько-нибудь для поддержания себя до следующего дня, а там что Бог даст.

Такие и многие семейные люди, хотя и не обремененные ребятишками, посмотришь, перебиваются с хлеба на квас, едят какой-нибудь жиденький супец, откуда даже и мясом не пахнет, а войдите к нему, попробуйте!

Встречает вас хозяйка или хозяин, сохраняющие на своих лицах самодовольство и важность, и понятно, очутившись в прилично обставленной комнате, вам и в голову не придет, что здесь тоже царят прикрытая нищета и голод.

Зато небогатому трудящемуся человеку, не живущему напоказ, а так, как нужно по трудам своим, бывает плохо. Его не пустят не только в ресторан, но даже в мало-мальски порядочный трактир, хотя у него и новенькая фуражка, а не манишка, надетая на голое тело, и не шляпа, купленная у татарина или тряпичника за гривенник, и хотя он бы пришел с несколькими рублями денег.

Таков дикий взгляд, господствующий у нас и повсюду, отчего многие труженики этим много теряют, потому что они ходят туда не ради пьянства, а для дела.

Придет такой человек, закажет себе чаю, почитает газеты, а тут, смотришь, и недаром он затратил двугривенный или гривенник: явится какой-нибудь знакомый и даст ему заказ.

Таков был и Матвей Дементьев.

Хотя он и порядочно пограбил Бухтоярова, но все-таки не настолько, чтобы шикарно обставить свою квартиру, и ограничился только тем, что устроил что-то вроде гостиной, обставленной мебелью, покрытой чехлами (непременно чехлами, потому что так принято у господ!), картинами и всем, что требует петербургская убогая роскошь, а сам со своей сожительницей, Авдотьей Никифоровной Гущиной, жил в грязной, наполненной разным хламом каморке, куда посторонним лицам входить строго воспрещалось.

Дементьев сидел в своей гостиной, читая по складам какую-то газету, как вбежал Ланцов.

Он был весел, и по лицу его было видно, что он совершил великое дело.

– Началось! – воскликнул он.

Матвей бросил на стол газету и встал с кресла.

– Что, началось? – спросил он.

В это время вошла Гущина. Это была полная особа, хотя не слишком красивая лицом, но сложенная на купеческий вкус, или, как иные говорят, в русском стиле.

– Здравствуйте, Авдотья Никифоровна! – подскочил к ней Ланцов.

– Здрасьте! – произнесла церемонно Авдотья и сделала книксен.

Поздоровавшись, Ланцов бросился в кресло и начал рассказывать про известную нам сцену на чердаке.


Трущобы Петербурга

Подняться наверх