Читать книгу Звезда Маир - Константин Владиславович Рыжов - Страница 8

Шофер включил сирену, и «скорая» помчалась по городским улицам. Медсестра в синей куртке наклонилась над носилками.

– Ну, как вы? – участливо спросила она.

– Плохо, – с трудом выговорила мама.

Она прикрыла глаза, и… провалилась во мрак беспамятства. Вокруг опять закружились гнусные призраки со страшными, кривившимися в ухмылках лицами. Последнее, что задержалось в ее угасающем сознании, было ощущение головокружительного полета сквозь бесконечный темный коридор…

Когда мама вновь пришла в себя, она обнаружила, что лежит на столе в тесной комнатке, стены которой были оклеены старыми газетами. С облупившегося потолка на проводе свешивалась голая электрическая лампочка. В ее тусклом свете мама увидела над собой серые, как пепел, лица двоих мужчин, облаченных в черную униформу. Оба смотрели на нее холодными, немигающими глазами.

– Где я? – спросила она.

Незнакомцы не удостоили ее ответом.

Повернувшись, они молча вышли из комнаты. Мама полежала немного, потом медленно приподнялась, уселась на краешек стола и опустила ноги на плитки кафельного пола. Место, где она очутилась, не понравилось ей с первого взгляда. Начать с того, что оно совсем не походило на больничную палату. Здесь было грязно, душно и неуютно. Маленькое окошко, густо замазанное темно-зеленой краской, не пропускало света.

Мама подошла к стене и стала рассматривать расклеенные газеты. К немалому удивлению, она не смогла прочитать в них ни единого слова. Хотя буквы в большинстве своем были русскими, они никак не желали складываться в осмысленные фразы. То и дело глаз натыкался на режущие слух сочетания, вроде «дыр щер тдык». Между колонками текста изредка попадались фотографии: на них были запечатлены руины зданий, груды мусора, остатки разбитых машин… «Наверно, это какие-то таджикские газеты», – подумала мама. Она подошла к двери и повернула ручку замка. Дверь открылась. Мама вышла в коридор, такой же темный, грязный и пустой, как ее комната. В оба конца уходили бесконечные вереницы одинаковых дверей, выкрашенных в серо-болотный цвет.

Мама постояла, недоумевая, что ей теперь делать и к кому обратиться за разъяснениями. Задерживаться тут ей не хотелось. К тому же чувствовала она себя не в пример лучше прежнего – все болезненные ощущения прошли без следа. Но если бы даже это было не так, лечить ее, похоже, никто не собирался. После минутного размышления мама решила, что ей лучше вернуться домой, к дочери. Она пошла по коридору, минут через пять добралась до пустого вестибюля, отворила тяжелую, железную дверь, вышла на улицу и… замерла, пораженная совершившейся за время ее беспамятства переменой.

Над головой нависало черно-фиолетовое беззвездное небо, по которому быстро плыли яркие, серебристые облака. Исходивший от них свет придавал обычному на первый взгляд пейзажу фантастический и совершенно неземной облик. Под чистым безоблачным небом быстро сгущалась ночная тьма; редкие облака рождали бледные сумерки; а под сплошной облачной пеленой делалось светло, словно в пасмурный осенний полдень. Казалось, что день и ночь, забыв извечный порядок, упорно борются тут за каждый пятачок земли. В причудливом, постоянно менявшемся свете предметы то обретали четкие контуры, то начинали таять и быстро растворялись во мраке. Впереди, метрах в десяти вздымался высокий бетонный забор. За забором росло несколько чахлых деревьев. Далее виднелся край широкого луга, через который тянулись к заброшенному карьеру глубокие и безобразные, словно шрамы, колеи. Карьер был завален всяким хламом и, очевидно, давно использовался как помойка. За ним, далеко на горизонте темнели какие-то строения, но рассмотреть что-либо на таком расстоянии не представлялось возможным.

Куда же она попала? Маме пришлось покопаться в своей памяти, прежде чем она смогла ответить на этот вопрос. Давным-давно, еще во время школьных каникул, она месяца полтора проработала на городском химическом комбинате. С тех пор она его ни разу не посещала, однако по некоторым признакам поняла, что находится теперь на его территории. Но как она здесь очутилась? Почему врачи «скорой», вместо того чтобы доставить больную в реанимацию, привезли ее сюда и оставили одну в странном здании, похожем на тюрьму или на морг? Ответов на эти вопросы не было. Мама спустилась с крыльца и, завернув за угол, вышла на широкую улицу. Туманная дымка и длинные гирлянды мутно-синих, словно плавающих над землей, фонарей делали ее похожей на бесконечный подводный тоннель. В прежние годы на комбинате работало несколько тысяч человек, наполнявших его беспрерывным движением. Словно огромное живое существо он гудел и ворочался, погружаясь ночью в море огней, а днем выдыхая в небо густые грязно-желтые облака дыма. Но два десятка лет назад все изменилось: производство развалилось, рабочие уволились, и теперь комбинат походил на фантастический мертвый город. Взору открывались мрачные остовы цехов с замшелыми крышами и темными провалами окон. Вдоль стен в грязи, вперемежку с мусором валялись груды старых, проржавевших бочек. Струи жидкого мертвенно-бледного света заливали фасады заброшенных зданий, стекали с плотных, глянцевых листьев деревьев и разбегались яркими бликами по влажному растрескавшемуся асфальту. Не только облака, но и многие другие предметы этого сумеречного мира излучали слабое свечение. Серебрились серые кирпичные стены. Слабо, словно гнилушки на болоте, фосфоресцировали ветки деревьев. Тускло мерцала сама почва (исходившее от нее свечение было чуть красноватым, и от этого казалось, что земля пропитана кровью).

Откуда-то издалека до мамы долетели звуки бравурного марша. Не поворачивая головы и даже не глядя в ее сторону, мимо проходили странно одетые люди. Римские тоги непостижимым образом соседствовали на них с пиджаками, персидские тиары – с котелками и широкополыми шляпами. На одних женщинах были длинные декольтированные платья, на других – средневековые воронкообразные юбки, на третьих – потертые, дырявые джинсы. Смешение стилей и эпох наводило на мысль о маскараде, но никто не прятал лицо под маской, и ничто не намекало на веселье и танцы.

Мама пошла вслед за остальными. Ее не оставляло ощущение, что она спит и видит дурной сон. Все, начиная с темного и плотного, как свод пещеры, неба, и кончая нарочито-серьезными, сомнамбулическими лицами местных обитателей, представлялось ей нелепым, гротескным кошмаром. Вскоре улица вывела маму к заполненному толпой скверу. Прежде здесь находился двухэтажный заводской клуб. Теперь на его месте возвышалось совершенно неописуемое здание, не имевшее в себе ни одной прямой линии. Во вздыбившихся, словно от взрыва, черных мраморных стенах зияли рваные провалы окон, башни были увенчаны головами фантастических чудовищ, а изгибающиеся в разных направлениях колонны напоминали черных змей. Угловатый, похожий на оскалившуюся пасть вход находился на уровне третьего этажа, и к нему вела крутая лестница. На ее ступенях, в несколько рядов стояли оркестранты (в большинстве своем это были барабанщики, волынщики, литаврщики и трубачи), изливавшие на толпу каскады оглушительных звуков. В их номерах мама изредка улавливала мотивы известных маршей, но в большинстве своем исполнявшиеся произведения были ей незнакомы. Порой оркестр начинал выдавать такое, что и музыкой нельзя назвать – над сквером разносились завывания труб, оглушительно звенели литавры, сипло пищали волынки, гудели барабаны. Однако постепенно из этой разрывающей уши какофонии выстраивались резкие, энергичные мелодии, завораживающие своим ритмом.

Мама помнила, что раньше в сквере стоял памятник Ленину. Но в эту странную ночь все, конечно же, выглядело иначе. Подымаясь на цыпочки, мама, хотя и не сразу, смогла рассмотреть новую скульптуру, высившуюся на месте старой. Образцом для нее послужил хорошо известный сюжет – всадник верхом на коне, с той, однако, разницей, что место живого коня здесь занял огромный конский скелет широко распахнувший уродливые перепончатые крылья. Морда этого чудовищного монстра заканчивалась клювообразной пастью с длинными острыми клыками. Что до всадника, то он показался маме маленьким и жалким. Это был хрупкий мальчик с непропорционально большой, совершенно лысой головой. В руках он сжимал длинное копье…

Музыка внезапно оборвалась, и над сквером повисла гробовая тишина. Воздух потемнел, сделавшись в то же время гораздо прозрачнее. Тени сгустились, но границы между предметами обрели большую контрастность. Мрак одновременно сконцентрировался и просветлел. Никогда прежде маме не приходилось наблюдать подобных световых эффектов. Она подняла глаза и увидела, как из-за горизонта быстро выкатывается огромное черное солнце. Длинные, гибкие протуберанцы придавали ему сходство с хищной каракатицей, распустившей вокруг себя щупальца. Неистовый вопль толпы приветствовал восход черного светила. Если судить по выражениям лиц, многие из присутствующих пережили в этот момент прилив подлинного энтузиазма. Но прошло всего несколько минут, и они потеряли к происходящему всякий интерес. Толпа стала быстро рассасываться… Мама так же решила уйти. То ли под воздействием черных лучей, то ли по какой-то иной причине облака утратили свой серебристый цвет и сделались багровыми, как это бывает во время восхода или заката. Оглянувшись в последний раз на статую, мама заметила, что кончик копья стал алым, словно его только что вырвали из раны, и с него упало несколько капель крови…

Свернув в переулок между цехами, мама перешла через рельсы, на которых тихо ржавела открытая железнодорожная платформа, и оказалась в узком, похожем на ущелье проходе. Слева тянулась бетонная стена забора, а справа такая же бесцветная кирпичная стена цеха. «Тут была дорога в столовую!» – вспомнила мама. Зайдя за угол, она увидела знакомый фасад одноэтажного здания и застыла в немом изумлении. Над входом, который, как оказалось, мало изменился за прошедшие годы, красовалась вывеска с нелепой надписью «Харчевня» и с еще более нелепым рисунком, изображавшим насаженного на вертел пурпурного дракона. Само по себе это, конечно, не могло смутить маму, ведь ей довелось столкнуться сегодня со множеством других удивительных вещей. Но рядом с крыльцом была установлена огромная клетка, и в этой клетке сидел живой дракон.

Из сказок и фантастических романов мама знала, что драконы – недобрые и могучие существа, однако этот дракон был стар и жалок. Зеленая чешуйчатая кожа сморщилась, ее покрывали бурые, ржавые пятна. Истертые почти до дыр перепончатые крылья свисали со спины как две грязные тряпки. Тонкий хвост нервно подрагивал. Рога на плоской змеиной голове были спилены, в пасти недоставало половины зубов. И в придачу ко всему дракон оказался слепым: под дряблыми веками скрывались рубцы от старых ран – оба глаза были выжжены. Дракон тяжело дышал. Маленькая клетка была слишком тесна для него. Чтобы уместиться, ему пришлось сложиться почти пополам, так что голова лежала между задними ногами, а высокие колени упирались в потолок.

Мама поморщилась. Томившиеся в неволе животные всегда вызывали у нее чувство жалости. Из-за этого она не любила ни цирков, ни зоопарков. Как-то раз, когда в их город приехал передвижной зверинец, мама купила билет и заставила себя пройти вдоль грязных, дурно пахнущих клеток. Зрелище оказалось тягостным и печальным – в памяти остался старый больной лев неподвижно лежавший на полу; бурый медведь со свалявшейся шерстью, уныло рассматривавший посетителей сквозь частую решетку; и большой лобастый волк, который, как заведенный, ходил из угла в угол в своей маленькой клетке. Домой мама вернулась со смутным чувством вины и горечи. Разумеется, она не повела дочку в эту передвижную тюрьму. Теперь ею овладели сходные чувства.

Мама подошла поближе. Заслышав ее шаги, дракон глухо заворчал и выпустил из ноздрей две струйки едкого дыма. Но, похоже, он сам сознавал, насколько жалкое впечатление должна производить эта демонстрация былой и безвозвратно ушедшей мощи. На морде его выразилось беспокойство. Дракон заскреб пальцами передних ног с тупыми, стертыми когтями, крылья его нервно вздрогнули и прижались к бокам, словно прикрывая кого-то. В то же мгновение послышался тихий писк. Удивленная мама присела на корточки, и увидела небольшого дракончика размером с кошку. Дракончик выглядел очень мило, словно герой детского мультика: изумрудно-зеленые чешуйки поблескивали, как драгоценные камешки, усы задорно топорщились в стороны, мягкие крылышки были аккуратно сложены на спине. Вместо рогов над глазными впадинами выступали две очень милые шишечки. Заметив маму, малыш поднял голову и стал без страха рассматривать ее. Большие, выпуклые глаза излучали ум и любопытство. Маме припомнились слышанные когда-то рассказы о мудрости и проницательности драконов. «Это не звери, вроде собак или лошадей! – промелькнуло у нее в голове, – они разумные, они все понимают и чувствуют, так же как я».

– Как тебя зовут, дружок? – с улыбкой спросила мама.

Спросила просто так, не ожидая ответа. И вдруг в голове ее прозвучал явственный чистый голосок, похожий на звон колокольчика: «Аидоса».

– Ты понимаешь меня! – с изумлением воскликнула мама.

Теперь происходящее предстало перед ней в новом, пугающем свете. Если жестоко мучить бессмысленную тварь, то как относиться к тем, кто лишил свободы и держит в клетке разумное существо? И эта вывеска… Мама вновь взглянула на пурпурного дракона, нанизанного на вертел, и содрогнулась. «Бедняжка, – сказала она, – как же тебя угораздило впутаться в эту историю?»

Неожиданно за спиной послышался тихий скрип двери. Мама оглянулась и увидела на пороге харчевни высокого мужчину-альбиноса. На нем были штаны цвета хаки, кованные солдатские ботинки и кожаный жилет без пуговиц, надетый прямо на голое тело. При виде незнакомца Аидоса отчаянно пискнула. Ее волнение передалось маме. Не умом, а скорее каким-то шестым чувством она поняла, что дракончику грозит смертельная опасность.

– Подожди минутку, – торопливо произнесла она, – сейчас я тебя выпущу…

Задвижка оказалась страшно тугой, но все же ее удалось отодвинуть. Дверца распахнулась.

– Быстрее! – прошептала мама.

Аидоса перевалилась через край клетки и тяжело шлепнулась на мостовую. Подхватив малышку с земли, мама с силой подбросила ее вверх. Драконесса отчаянно заработала крылышками и стала медленно подниматься. Через несколько секунд она взмыла над крышами и оказалась вне опасности.

– Получилось! – воскликнула мама…

И тут ее ослепила яркая вспышка. На несколько мгновений мама лишилась чувств. Когда она вновь пришла в себя, то обнаружила, что лежит на земле. Левая сторона лица мучительно ныла, в ушах стоял гул. Альбинос, наклонившись над ней, протягивал руку. «Он ударил меня!» – догадалась мама. Самого удара она не видела и не помнила. Но мысль, что кто-то посчитал себя вправе бить ее по лицу, была невыносимой. Вне себя от гнева, мама поймала ладонь незнакомца и изо всех сил впилась в нее зубами. Тот не вскрикнул, не скривился от боли, но только молча схватил ее за волосы и рывком высвободил руку. Следы от зубов были явственно видны на коже чуть ниже запястья, однако не выступило ни одной капли крови, да и самого укуса незнакомец не почувствовал. С тем же безразличным выражением лица, не выказав даже намека на злобу, альбинос намотал мамины волосы на руку, развернулся и потащил ее за собой словно упрямую, упиравшуюся собаку. От жгучей боли у мамы брызнули из глаз слезы. Но страшней чем боль была внезапно поразившая ее догадка. «Он не человек! – подумала она, – он бесчувственная тупая машина или, хуже того – оживший мертвец…»

Несколько шагов мужчина просто волок маму по земле. Потом ей удалось каким-то образом подняться на ноги. Спотыкаясь, она поплелась за своим мучителем. Альбинос был невероятно силен, и мама с ужасом поняла, что ему ничего не стоит свернуть ей шею.

Войдя в столовую, мужчина разжал кулак и отпустил волосы. Мама машинально провела рукой по лицу и увидела на ладони кровь. «Хорошенький у меня, должно быть, вид, – подумала она. – Все коленки содраны, колготки в клочья, лицо разбито, на голове не пойми что…» Впрочем, сейчас все это было неважно.

В обеденной зале царил полумрак. Круглые окошки под самым потолком, забранные мутными цветными стеклами, пропускали мало света. Толстые колонны мешали обзору. Подталкивая маму кулаком в спину, альбинос заставил ее пройти в дальний левый угол, где горело несколько факелов, и было гораздо светлее. Посередине освещенного пространства помещался большой стол, за которым сидело шесть необычных личностей весьма зловещего вида.

Левый край занимала старуха в белых одеждах, настолько сухая и настолько тощая, что ее можно было принять за ожившую мумию. Ее плоское безносое лицо с морщинистой и темной, как пергамент, кожей, казалось безжизненной маской, натянутой на голый череп. Но большие красные глаза, словно угли, тлеющие в глубоких глазницах, говорили, что жизнь еще не оставила это тщедушное тело. Напротив сидела другая сморщенная, согбенная старуха с длинными и редкими седыми волосами, которые клоками торчали из ее безобразной головы. Она зябко куталась в черную шаль, и казалась немного не в своем уме: маленькие глазки беспокойно блуждали по залу, а на вытянутом, губастом лице застыла отрешенная улыбка. Рядом с ней помещалось странное существо с телом грузного мужчины, но с тупорылой бычьей головой на плечах. Над теменем у него загибались два кривых рога, на плечи был наброшен темный плащ.

С противоположной стороны стола, рядом с женщиной-мумией восседал другой мужчина с неприятным, морщинистым лицом и огромными оттопыренными ушами. Голову его увенчивал острый колпак, на котором были грубо намалёваны какие-то отвратительные насекомые. По соседству располагалась черноволосая женщина, с красивыми, идеально-правильными чертами лица, но имевшая изможденный вид. Она была в узком черном платье с широкими рукавами и походила на даму, явившуюся на бал-маскарад в костюме летучей мыши. Напротив нее располагался юноша в черном, как ряса, балахоне и с длинными, до плеч совершенно седыми волосами. Белая, с восковым оттенком кожа лица, высокий мраморный лоб и впалые щеки делали его похожим на покойника.

Пробираясь со своим спутником в дальний конец залы, мама слышала обрывки оживленного разговора. Однако все голоса смолкли, едва они вошли в круг света.

– Что это значит, Зонг? – спросил юноша с седыми волосами.

Альбинос ничего не ответил.

В зал из кухни заглянул повар в белом колпаке.

– Позвольте мне, благородный Самуэль, – торопливо проговорил он. – Я все видел, и могу рассказать… Зонг шел за филе. Точь-в-точь, как вы ему приказали, но эта женщина… Она вертелась возле клетки, и когда заметила Зонга, то открыла дверцу и выпустила маленькую драконессу… А та, не будь дурой, улетела… Что теперь прикажете делать?

Маме пришло в голову, что все они сидели и спокойно ожидали жаркое из дракона, а теперь повар должен был на ходу придумывать новое блюдо.

– Зачем ты это сделала? – обратилась к ней женщина в черном платье.

– Мне стало жаль бедняжку, – призналась мама. – Аидоса заслуживает лучшей доли…

– Твоя жалость выйдет тебе боком! – со зловещей ухмылкой сообщила старуха в черной шали. (Голос у нее был резкий и грубый, как у каркающей вороны). – Такие проделки не сходят у нас с рук!

– Считаете, мне мало досталось? – с вызовом спросила мама, поднимая измазанную кровью руку.

– Глупость людей беспредельна, Ли, – презрительно заметил юноша, которого назвали благородным Самуэлем. – Вечно они лезут не в свои дела.

– Она молила меня о помощи, – сказала мама.

– Гордишься своей добротой? – с издевкой спросил мужчина в колпаке. – И не замечаешь, как она смешна.

– Доброта не может быть смешной! – не согласилась мама.

– Бесполезно с ней спорить, Вул, – сказал юноша.

И, повернувшись к чудовищу с бычьей головой, распорядился:

– Пора начинать, Мол! Хозяин не может больше ждать.

Тот, кого назвали Молом, поднялся со своего места (он был таким высоким, что рога коснулись потолка) и простер вперед левую руку. Мама заметила, что он сжимает топорик с двумя лезвиями. Послышалась тихая музыка, и в зале появилась странная процессия. Возглавляли ее семь или восемь кукол в черных кожаных куртках с кларнетами и маленькими барабанами в руках. Мама с удивлением подумала, что если бы у Готи была семья, эти куклы вполне могли зваться ее сестрами.

Продвигаясь вперед, куклы неуклюже раскачивались на негнущихся ногах, но их скованные движения замечательно соответствовали той туповато-механической мелодии, которую они старательно выдували и выбивали из своих маленьких инструментов. Следом за музыкантами двигалась другая группа кукол с черными свечами в руках. Замыкала шествие кукла, которая несла чашу, покрытую куском красного бархата. Когда она приблизилась к столу, сидящие за ним встали и всем своим видом выразили глубокое благоговение. «Интересно, что там?» – подумала мама. Впрочем, судя по распространившемуся вокруг зловонью, содержимое чаши вряд ли могло быть особенно аппетитным. «Какая-то гниль или плесень», – решила она.

Музыка сделалась громче. Показались шесть других кукол, тащивших на плечах черный ящик. Когда они поставили его на стол, стало понятно, что это черный полированный гроб с изящными золотыми ручками по бокам. Мол поднял откидывающуюся крышку, и мама увидела под ней маленького, тщедушного мальчика с несоразмерно огромной и начисто лишенной волос птичьей головой. «Опять этот странный малыш!» – сказала себе она. На мальчике был детский костюмчик – рубашка с короткими рукавами цвета хаки и короткие штанишки.

Своей огромной ручищей Мол сдвинул с чаши бархатный покров. Оказалось, что она до самых краев заполнена густой темно-красной жидкостью, явно не первой свежести. Резко усилившаяся вонь сделалась совершенно нестерпимой. Мама почувствовала дурноту и головокружение. Над чашей поднимались густые клубы пара. И в них одно за другим проносились призрачные видения. Маме показалось, что она различает бледную тень корабля, который уходил на дно вместе с сотнями пассажиров. Потом она увидела горную местность и бородатых людей в маскировочных костюмах с автоматами на груди, подкрадывавшихся к дороге, по которой медленно ползла колонна из танков и грузовиков. Один из бородачей положил на плечо толстую трубу. Полыхнул огонь, и передний танк замер на месте, объятый пламенем. Движение колонны застопорилось. На бросившихся во все стороны солдат полился сверху смертоносный свинцовый ливень. Мама тряхнула головой, пытаясь избавиться от страшного наваждения, и… увидела город на берегу реки. Тысячи людей в панике покидали свои жилища, а за их спиной хорошо просматривалось приземистое бетонное сооружение, над которым колыхалось зловещее грибообразное облако черного дыма…

Мол взял в руки чашу, сделал большой глоток и передал ее юноше с седыми волосами. Тот в свою очередь отпил кровавого напитка и поднес чашу женщине в костюме летучей мыши. От нее она перешла сначала к мужчине в колпаке по имени Вул, потом к мумии в белых одеждах и к старухе с черной шалью на плечах, которую звали Ли. Приложившись к чаше, каждый из участников трапезы молитвенно скрещивал на груди руки. Мама заметила, что в глазах их появился лихорадочный блеск, а зубы заметно удлинились. «Это какой-то обряд круговой поруки, – промелькнуло у нее в голове. – А эти шестеро, кто они такие? Сборище вампиров?»

Получив обратно чашу, Мол шагнул к открытому гробу. Две куклы приподняли мальчику голову, чтобы он мог пригубить напиток. В этот момент рубашечка распахнулась, и мама увидела на груди глубокую рану, из которой медленно сочилась кровь. «Он жив!» – догадалась она. И действительно – то ли мальчик очнулся от забытья, то ли напиток оказал на него возбуждающее воздействие, но только глаза у него открылись. Маленькие ручки шевельнулись и легли на края гроба. Самуэль помог ему сесть. Обычно мама не могла спокойно глядеть на детей, пораженных неизлечимым недугом. Ее переполняли жалость и чувство вины. Но при взгляде на этого юного старичка она испытала только гадливость. Ей вдруг подумалось, что изборожденное морщинами лицо есть самый точный и правдивый портрет его порочной души – отвратительной, злобной и безжалостной.

– Спасибо, Сэм! – медленно проговорил мальчик. Голос у него оказался неожиданно сильным и глухим, как у старика.

– Мы счастливы видеть вас, милорд, – сказала женщина в костюме летучей мыши.

– Моя сестра уже здесь? – спросил мальчик.

Его взор стал медленно переходить с одного лица на другое и наконец остановился на маме.

Сардоническая усмешка тронула его тонкие бескровные губы.

– Вот она, – проговорил мальчик. – Теперь я ее вижу.

Мама встретилась с его холодными, темными глазами, и ей стало не по себе.

– Это какая-то ошибка, – пробормотала она. – У меня никогда не было братьев.

– Наша матушка постаралась уничтожила всякую память обо мне, едва только смерть смежила мне глаза, – криво улыбнулся мальчик. – Но если ты захочешь, то, конечно, меня вспомнишь…

«Что он имел виду, когда сказал: "смерть смежила мне глаза…"?», – подумала мама.

Страшная мысль вдруг шевельнулась у нее в голове…

– Этого не может быть! – хрипло проговорила она. – Если бы я умерла, я бы почувствовала…

– Я бы знала, я бы почувствовала! – передразнила ее старуха по имени Ли. – Что ты можешь в этом понимать?

– Я хотела сказать, – поправилась мама, – что не смогла бы этого не заметить…

– Вот как? – насмешливо произнес мальчик. – Скажи в таком случае, где ты сейчас находишься?

– Я… я не знаю, – призналась мама. – Это похоже на какой-то нелепый сон…

– Это не сон, – сказал мальчик-милорд, – это реальность более реальная, чем все остальные реальности вместе взятые. – Ты в аду, сестричка. Потому мы с тобой и встретились…

Мама хотела что-то возразить, но так и застыла с открытым ртом.

Мальчик подождал несколько секунд, а потом устало прикрыл глаза.

– Разрешите, я провожу ее, милорд? – спросила женщина в черном костюме.

– Сделай одолжение, Нес, – кивнул тот…

Незнакомка встала из-за стола, взяла маму под локоть и повела ее к выходу из столовой. Рука у нее была холодная, как лед. Мама подошла к двери, толкнула ее… и в смятении отшатнулась назад. Старый комбинат, площадь среди заброшенных цехов – все исчезло! Мир, открывшийся за порогом харчевни, был совершенно не похож на тот, который она покинула всего полчаса назад…