Читать книгу Жасминовые сестры - Корина Боманн - Страница 8

Сайгон, 1925

Годы уплывали один за другим, а в городе не происходило ничего, достойного упоминания. Французы держали население в ежовых рукавицах. Время от времени ходили разговоры о бунтах, но эти восстания подавляли еще до того, как раздавались первые выстрелы. Зато на окраине города французы начали строить аэропорт, что восхитило моего отчима.

– У них манеры, как у быков, зато в технике они кое-что соображают, – обычно говорил он.

Отчим не слишком любил французов, в отличие от моего родного отца, но он был достаточно честным, чтобы признать заслуги другого человека, за что я его очень уважала.

В то время как я выполняла швейные работы для своей бабушки и немного позже даже начала кое-что продавать на улице, Тхань, как и раньше, работала у крестьянина, возделывая рис в северной части города. Теперь ей не нужно было преодолевать дорогу пешком: наш отчим собрал для нее велосипед из старых запчастей, и из-за этого я немножко завидовала своей подруге. Но, конечно, велосипед был ей нужнее, чем мне.

Мы делали все, что могли, чтобы вести нормальную жизнь, которая удовлетворяла бы нас. Значит, судьба распорядилась так, чтобы мы нашли свое место.

Однажды утром, когда я зашла в швейную мастерскую, чтобы снова взяться за работу, я удивилась царившей там тишине.

Обычно, даже если не было слышно голоса моей бабушки, все равно чувствовалось ее присутствие.

Я обнаружила ее в постели. Ее глаза были открыты, а дыхание стало каким-то странным, свистящим.

– Bà, что с тобой? – спросила я, увидев, что она не спит.

Когда она услышала меня, ее лицо исказилось и стало похоже на гримасу. Я не поняла, что она хочет – засмеяться или заплакать. Из-за того, что половина лица у нее полностью онемела, бабушка не могла контролировать и другую половину. Я сразу поняла, что тут что-то не так, и вызвала доктора Нгока, который за год до этого переехал сюда из Ханоя и открыл частную практику недалеко от нашего дома.

– Апоплексический удар, – определил врач после того, как обследовал бабушку. – Ее нужно срочно поместить в больницу.

Наверное, она стала бы возражать, если б могла. Пребывание в больнице стоило очень дорого. Однако доктора Нгока не беспокоило то, что на лечение будут израсходованы все накопленные бабушкой деньги. Он распорядился, чтобы ее на повозке отвезли в больницу, которая находилась в той части города, где мы жили раньше.

Известие о том, что ее мать получила апоплексический удар и теперь лежит в больнице, не вызвало у maman никакого волнения. Она лишь кивнула и стала энергичнее месить тесто для лепешек. Хоть я и не видела на ее лице улыбки, но могла бы поклясться, что мать обрадовалась болезни бабушки. Наверное, в этот момент она надеялась, что бабушка умрет. Это была мысль, которой не должно было быть у дочери, но в данном случае мне это не казалось удивительным.

Когда стало понятно, что бабушка никогда больше не выздоровеет и уже не сможет ходить, мать все же предприняла то, что, наверное, очень удивило бы bà – если бы она смогла это понять. Она забрала ее в дом кузнеца.

Возможно, мой отчим повлиял на нее. А может быть, maman увидела в этом возможность отомстить матери за все, что та с ней сделала.

Bà перевезли к нам и уложили в постель. Я испугалась, увидев ее в таком состоянии. Казалось, от нее почти ничего не осталось. Ее тело превратилось в ссохшуюся слабую оболочку, изо рта доносились странные звуки, которые нельзя было назвать речью, а глаза смотрели в одну точку. Мысль о том, что прежняя bà пребывает в заточении в этом разрушенном теле, внушала мне страх.

Тхань же очень сочувствовала ей. Страдания bà лишь укрепили ее желание стать врачом, пусть даже на протяжении нескольких лет нам не преподавали никаких уроков и у нас больше не было доступа к книгам.

– Когда я соберу достаточно денег, – сказала Тхань, когда мы вместе с ней шли по городу, – я куплю себе учебники и все наверстаю. А затем я запишусь в университет.

У меня не хватило мужества, чтобы возразить своей «чи», как официально звучало обращение к старшей сестре. Я подозревала, что наш отчим не отпустит ее учиться, тем более что мы обе были уже в том возрасте, когда нас можно было выдать замуж.

Мысль о том, что нас выдадут замуж точно так же, как и maman, висела над нами, словно дамоклов меч. Не было сомнения в том, что наш отчим найдет мужа и для Тхань, ведь он, как бы там ни было, признал ее своей дочерью.

Однажды, вскоре после того как закончился сезон дождей, я пришла домой с очень нехорошим предчувствием. Я даже не могла сказать почему – ведь в тот день я продала очень много сшитых мною вещей, даже заезжим французам, которые пришли в восторг оттого, что я так свободно владею их языком. На эти деньги я сразу же купила кое-какие продукты, которые нужны были матери для приготовления пищи и на отсутствие которых она жаловалась мне утром.

Хотя до веранды оставалось всего несколько шагов, я остановилась, словно не знала, стоит ли туда входить. В доме царило странное настроение. Было такое ощущение, будто надвигается тайфун. Невидимое облако приглушало свет и делало краски темнее, чем обычно.

Я заставила себя идти вперед. Не имело смысла оставаться здесь, на улице, ведь то, что решила сделать с нами судьба, она все равно с нами сделает. На первый взгляд все казалось таким же, как всегда. Рядом с лестницей, ведущей на веранду, дремал облезлый желтый пес, который, собственно, принадлежал не нам, но который был постоянным гостем в кузнице моего отчима и время от времени даже ловил крыс и мышей, словно считал себя кошкой.

Мою бабушку усадили в кресло-качалку рядом с дверью, наверное, для того, чтобы на нее упали солнечные лучи. Она пустым взглядом смотрела на улицу.

– Я вернулась, bà, – сказала я, хотя и знала, что она меня не понимает.

И, возможно, никогда больше не сможет понимать. Даже китайский целитель, который хвастался тем, что у него есть целебные травы от любой болезни, не смог нас обнадежить.

Когда я отодвинула в сторону занавеску из жемчужин, закрывавшую дверь в кухню, я услышала мужской голос, показавшийся мне знакомым, но услышать его здесь я не ожидала.

– Для нас было бы большой честью, если бы ваша дочь и наш сын стали парой.

Я окаменела. Это был не кто иной, как владелец маленькой лавки, торговавший тканью в конце улицы! У него было три сына, которые были немного старше, чем Тхань и я.

– Это очень большая честь, – ответил мой отчим.

Но что он здесь делал? Он ведь закрывал кузницу только поздно вечером!

– Большая честь для нашей семьи. А также для Хоа Нхай. Она очень обрадуется.

Я испуганно затаила дыхание, а затем осторожно прикрыла занавеску и прижалась к стене. Мое сердце билось так, что я с трудом разбирала, о чем говорят в соседней комнате.

Собака на веранде посмотрела на меня, однако не издала ни звука и, фыркнув, положила голову на лапы.

Меня хотят выдать замуж!

Конечно, в моем возрасте это было самое естественное событие на свете. В семнадцать лет некоторые девочки, жившие по соседству, уже стали матерями.

Я говорила с Тхань на эту тему, и мы обе решили сочетаться браком только с тем, кого полюбим.

Это было очень рискованное желание, учитывая то, что тогда было принято, чтобы родители сами выбирали супругов для своих дочерей.

Мне стало понятно, что мне не дадут сказать ни слова. Maman сама когда-то воспротивилась желанию матери выдать ее замуж и вышла за моего отца, однако годы, проведенные в семье кузнеца, изменили ее. Она больше не была той умной женщиной, которая встречалась в своем салоне с француженками. Теперь она была женой кузнеца и снова стала простолюдинкой.

И вдруг я почувствовала невероятный гнев. Как же она может так со мной поступать?

Как maman может ожидать, что ее дочь будет счастлива с мужчиной, которого не любит?

Я поняла, что не вынесу этого. Я сердито огляделась. Очевидно, еще никто не заметил, что я уже вернулась. Вероятно, они ожидали меня, чтобы поставить перед свершившимся фактом.

Но им придется подождать!

Я украдкой выбралась из дома мимо bà, которая пребывала в своем мире и меня, конечно, выдать не могла.

Когда дом остался позади, я бросилась бежать, даже не зная толком куда. Больше всего мне хотелось покинуть город навсегда. У меня в груди горело и кололо, а по щекам бежали слезы.

Краем глаза я замечала удивленные взгляды прохожих. Некоторые из них перешептывались. Наверное, завтра они спросят у maman, куда я так спешила. Но мне было все равно. С этого момента моя спокойная жизнь закончилась, потому что с сегодняшнего дня меня будут готовить к тому, как стать хорошей супругой. Для меня больше не будет существовать ничего, кроме семьи, нелюбимого мужа и детей, которых я не хочу, но вынуждена буду рожать, потому что это будет моей обязанностью.

И лишь после того, как я целый час бесцельно бродила по городу, до меня дошло, что я стою на дороге, ведущей к рисовым полям. Вдалеке я уже видела площадки насыщенного зеленого цвета, заполненные водой.

Здесь, на улице, я могла спокойно подумать и найти способ убедить своих родителей, что для свадьбы слишком рано и что муж, которого они нашли для меня, не тот, кто мне нужен.

Я замедлила шаг и посмотрела на землю. Каждый вдох вызывал покалывание под ребрами. Мое сердце все еще колотилось, как сумасшедшее.

Перед моим мысленным взором стояли сыновья торговцев тканью: Минь, Банг и Хао. Все они унаследовали лошадиное лицо и длинный нос своего отца, у всех были хитрые глаза, и все были довольно заносчивыми. Пусть даже ткани, которые продавал их отец, были красивыми, но его сыновей нельзя было назвать красавцами. Кому же я предназначалась? Первенцу Миню? Он был на два года старше меня и, собственно, уже давно должен был жениться. Очевидно, ни одна из семей не была готова к тому, чтобы выдать за него свою дочь. В отличие от моего отчима, голос которого звучал очень восторженно…

Пройдя некоторое время по дороге с опущенной головой, я оторвала взгляд от земли. Никто не окликал меня, но мне все же показалось, что кто-то на меня смотрит. И затем я увидела ее – худощавую фигурку в синем аозай. Широкополая шляпа из рисовой соломки скрывала ее лицо, но то, как она двигалась, позволило мне ее узнать. Наконец-то!

Я тут же остановилась и стала ждать, пока Тхань подъедет поближе. Когда я убедилась, что она меня заметила, я подняла руку и помахала ей. Через несколько минут она подъехала ко мне на своем велосипеде.

– Хоа Нхай? Что ты здесь делаешь? Что-то случилось?

Тхань спрыгнула с седла. Я не смогла ответить ей сразу же, потому что меня душили слезы.

– Что с тобой? – спросила Тхань и сняла сумку с плеча. – Bà стало хуже?

– Нет, с ней все в порядке, – всхлипывая, ответила я. – Вот только…

– Давай присядем.

Тхань потащила меня за руку к широкому камню, лежавшему на краю дороги.

Она положила велосипед на землю, сняла шляпу и обняла меня.

– Они…

Больше я не смогла ничего из себя выжать и только всхлипывала.

Тхань крепко прижала меня к себе:

– Сначала успокойся. У нас есть время.

И это время было необходимо мне, потому что я все плакала и плакала. Главным образом от злости на свою мать и на отчима, но также от разочарования и страха.

О торговце тканью люди говорили, что он плохо обращается со своей женой. А если это передалось его сыновьям?

И вообще, я пока что не хотела иметь детей! То, что рассказала мне Тхань – что роды связаны с кровью, криками и сильной болью, – вызывало у меня страх.

Через некоторое время мои слезы иссякли, но я продолжала всхлипывать.

– Я как раз пришла с рынка, немного позже, чем обычно, и услышала, что у нас гость, – начала рассказывать я.

Тхань наморщила лоб:

– Гость? Но мать с отчимом предупредили бы нас об этом.

Я покачала головой:

– Они этого не сделали. Они даже не сказали нам, что хотят выдать меня замуж.

– Замуж? За кого?

– За сына торговца тканью. Он сегодня был у нас дома, и они все с ним обсудили! – Слезы снова хлынули из моих глаз. – Они считают, что для меня это большая честь.

Тхань, казалось, была потрясена.

– Но у сыновей торговца тканью головы, как у лошадей. И, кроме того, у них какие-то делишки с tây. Может быть, во французском квартале к этому относятся хорошо, но здешние люди их не любят.

– Наверное, отец изменил свое мнение по поводу французов, – ответила я с горечью. – Он утверждал, что я буду очень рада.

Тхань погладила меня по голове. Очевидно, она тоже не знала, что делать, но хотела утешить меня.

Мы довольно долго молча сидели на обочине. Мимо нас медленно проезжала повозка, запряженная волом. На ней спал возница, натянув шляпу из рисовой соломки себе на лицо. Вол, казалось, точно знал, куда нужно двигаться. И вдруг я тоже поняла это.

– Мы могли бы уехать отсюда, – услышала я свой голос, когда повозка проехала мимо нас.

Тхань ослабила объятия и посмотрела на меня:

– Уехать? Но куда?

– Куда-нибудь, где нас не смогут выдать замуж против нашей воли. Может быть, в Ханой. Или в Китай.

Тхань покачала головой:

– Мы не можем просто так взять и уйти из дому! У нас ведь есть долг перед нашей семьей. Мы ее часть. Ты же видела, что вышло, когда твоя мать бросила свою семью.

Я снова рассердилась, на этот раз уже на Тхань.

– Ты ведь хочешь стать врачом, не так ли? – бросила я ей и вскочила на ноги.

В следующий момент тон моего голоса стал неприятен мне самой. Но Тхань, похоже, почувствовала то же, что и я.

– Неужели ты веришь, что пойдешь учиться? Они выдадут тебя замуж точно так же, как и меня. Может быть, еще за одного сына продавца тканью.

Тхань покачала головой:

– Этого они не сделают. Я не их дочь и вскоре стану самостоятельным человеком. – Но, пока она говорила эти слова, в ее глазах появилось сомнение.

– Они приняли тебя в семью как дочь! – возразила я. – Поскольку ты должна быть благодарна им, и в особенности нашему отчиму, тебя они уж точно выдадут замуж. – Я схватила подругу за руку. – Если мы останемся здесь, то никогда не сможем заниматься тем, чем хотим. Может быть, я сама еще не знаю, чего хочу от жизни, но выходить замуж я уж точно не собираюсь. Если и связать с кем-то свою жизнь, то с мужчиной, которого я сама себе выберу и полюблю. А ты – ты ведь хочешь учиться. Но здесь тебе этого не позволят все равно, сколько бы денег ты ни собрала…

Тхань несколько минут молча смотрела на свою обувь, к которой прилипла грязь с рисового поля.

– Но их все равно не хватит, если мы уедем в Ханой. Там у меня так же мало шансов поступить в университет, как и здесь, я уже узнавала. – В ее голосе прозвучала горечь, и мне стало жаль, что я разрушила ее иллюзии. – Но, может быть…

Тхань подняла глаза. В них появился лихорадочный блеск.

– Может быть, мы смогли бы уехать в Европу или Америку. Я недавно слышала, как один француз рассказывал о том, что женщины там могут учиться в высших учебных заведениях. – Она схватила меня за руки. – Мы вдвоем сможем это сделать!

Казалось, она моментально забыла о привязанности к своей семье. Или же она всего лишь хотела меня успокоить? В тот момент мне было все равно. Тхань послала луч солнца сквозь тучи, сгустившиеся надо мной.

– Но для поездки нам нужны деньги. Больше, чем я сумела сэкономить. – Энтузиазм Тхань исчез так же неожиданно, как и загорелся. – Нет, мы не сможем этого сделать. Нам нужно поговорить с матерью. Может быть, нам удастся заставить ее убедить отца хотя бы не выдавать тебя именно за этого парня.

Солнечный луч исчез, а серая мгла, окружавшая меня, казалось, стала еще плотнее и темнее. Я удрученно покачала головой:

– Она не сможет отговорить его. Он глава семьи. Даже бабушка не смогла бы его убедить, если бы была здорова. У нас остается единственный выход – бегство.

Тхань схватила меня за руку. Ее ладонь была такой же холодной, как и моя.

– Давай сначала посмотрим, что нам скажут дома. Утро вечера мудренее.

Она была права: убегать сломя голову было бы глупо. Для такого плана нужна подготовка. До обручения должно пройти некоторое время. И к тому же пройдет еще какое-то время, прежде чем я выйду замуж. Может быть, они еще не договорились насчет приданого.

Я тяжело опустилась на камень рядом с Тхань. Я чувствовала себя совершенно обессиленной. Даже не знаю, через какое время Тхань подняла меня на ноги.

Между тем стало смеркаться. Когда мы пришли домой, гость уже ушел. Maman и отчим снова занесли bà в дом.

Тхань и я молча выгрузили мои покупки и помыли грязную посуду в старом эмалированном тазу.

– Хоа Нхай, – раздался через некоторое время голос матери над нашими головами. – Мы хотим поговорить с тобой.

Тхань сжала губы, а затем ободряюще кивнула мне. Мне было бы лучше, если бы мать сразу же отчитала меня за поздний приход, но для этого ей не надо было бы вести меня к кузнецу.

Я быстро вытерла руки и последовала за maman в комнату, в которой они разговаривали с торговцем тканью. В воздухе висел неприятный запах сигарет. Мой отчим не курил, но, очевидно, гость предпочитал табачные изделия французов.

Отчим сидел на циновке из рисовой соломки и пил чай, глядя в окно на улицу, жизнь на которой все больше и больше сковывала темнота. Лишь когда я опустилась перед ним на корточки, он перевел взгляд на меня.