Читать книгу Смотрю на тебя из темноты. Исповедь самоубийцы - Корн Наташа - Страница 10

«Ну и где же её носит… придётся пока тебе отдуваться…» – волнуется. Ну, да. Предвкушал бурную беседу, а тут… тишина. Меня нет. Анонс интригующий висит, мэтр постукивает костяшками пальцев по дубовому столу, тень прикукла, а дурочки этой нет. И где шляется, как посмела заставить ждать самого бога.

Он ждал. Ждал меня. Усталость как ветром сдуло. Я написала что-то дурацкое и весёлое. Он тут же ответил, словно выдохнул. И понеслось…

«Мальчик мой (ты – мальчик для меня)» Действительно, так и было. Этот азарт его воспринимался мной как наивная мальчишеская непосредственность. Открытость всему и всем. Какая же я была дура. Да почему «была» – и есть, и останусь такой.

Это было похоже на перестрелку. Вопрос – ответ. Вопрос – ответ. Быстро, почти моментально. Короткие, однозначные ответы. Он спрашивал обо всём. Сотни вопросов. Самых разных. От «любимая группа» до «был ли у тебя однополый секс» и «как ты относишься к групповому сексу».

Смешной мальчик… Я же тебя просчитала и считала. Я знала, чего ты ждёшь, каких именно ответов. И ты их получил. А он вошёл в раж. Он звал всех. «Бегите сюда. Наташка такое отвечает!»

И они бежали, спрашивали, высказывали восхищение моей смелости и откровению… Господи, какие же дураки. Я сидела перед монитором и плакала. Слёзы сами катились. А губы растянулись в улыбке. Противной улыбке. Но там, в интервью, я была «на высоте». Вопросы давно перевалили за сотню. Стрелки часов подбирались к цифре шесть. А я всё отвечала и отвечала… мне было так горько и.., наверно, обидно. Да, именно горько и обидно. Потому что… да потому что ждала беседы с ним одним. Не прилюдного стриптиза, а обычной задушевной беседы тет-а-тет… И уж, конечно, не про групповой секс. Не выдержала заполошных скачек и покинула поле боя. Но не тут-то было. «Ты куда пропала? Там тебе вопросы задают. Пришёл такой-то. Тебе что, надоело?» Конечно, «нет». Иду…

Ещё будучи ребёнком, научилась распознавать и давать то, чего от меня ждут. Это не сложно ничуть. Научилась, как черепаха или улитка, прятаться в раковине, в панцире. Научилась говорить так, как нужно. Научилась своё «хочу» заталкивать подальше от чужих глаз. Научилась казаться невозмутимой и сохранять полное видимое спокойствие, когда внутри всё орёт от радости или от боли и горя. Так мне проще. Так мне легче. Только наедине с собой бываю настоящей. Наверно, это плохо, но мне всё равно. Потому что пробовала быть настоящей открыто, но ничего из этого не получилось. Попробую и с ним. Да. Позже. Буду с ним открытой до неприличия, покажу ему себя настоящую. но потом.

А сейчас я ревела и читала очередное его интервью с автором, точнее, с авторшей, которую ценила, одну из немногих. Он долго её уговаривал. И, наконец, она согласилась. С ней он беседовал с глазу на глаз, ночью… Интересно беседовал. А когда она сказала, что стесняется, потому что Наташка вон как здорово отвечала, а она так не может. Вот тогда мой кумир и выдал… «Ты заметила, как она отвечала? Ответ – вопрос. Как выстрел. Да-нет. И ни шагу в сторону. примитивно… А с тобой…»

И тогда я удалила все свои ответы… все до одного. Потому что это была не я…

Он не заметил. Пока не заметил. Это произойдёт позже. И тогда… А, впрочем, всё по порядку.

Популярность моего кумира набирала обороты. Его похвалы добивались. Его вниманием гордились. Его стихами восхищались. Даже его тень приосанилась, стала увереннее и значимее. Высказывалась чаще, резче. но все они, все до одного, из кожи вон лезли, чтобы быть оригинальными, чтобы он заметил и ответил. Да. Он теперь отвечал не каждому. И читал не каждого. Слишком много появилось каждых. Зато часто писал каверы или экспромты на мои чудачества. Ему ещё интересно, он ещё… он ещё не нашёл новую игрушку, ещё не раскурочил старую…

А я дописала, наконец-то, «Сумасшедшую Белку». Он читал каждую главу. Или не читал. Неважно. Всё также советовалась насчёт обложки…, но аннотацию… А впрочем, нет, было. Он написал. Опять во всеуслышание (мол, слушайте, слушайте, и не говорите, что не слышали) объявил о новой моей книге. Тогда он назвал меня Корней Белкин, объединив мою фамилию и название книги. Мне понравилось и запомнилось.

Зима. Однотонная. Холодная. Неуютная. Долгая. Очень долгая у нас зима. Начинается в конце октября. Заканчивается в середине или в конце апреля. но снег может пойти и в мае. Прям на клейкие листочки и первую траву, на цветущую черёмуху. Тяжело переношу зиму. Не хватает солнца, тепла, мешают шапка и рукавицы, ранняя темнота и поздние рассветы. Хочется выть тихонько на одной ноте. Стараюсь реже выходить из дома. Я вообще домоседка. Мерзну. Тоскую. Вымираю, как мамонты.

А у него полярная ночь. Ни рассветов, ни закатов. Зато есть северное сияние. Наверно, очень красиво. Ещё есть фьорды. Горы. Море. И холодное лето. И он тоже не жалует зиму. А может быть и врёт. Но стихи стали такими, хоть ложись и помирай. «Зима моя ранимая…» С первой строчки влюбилась в этот стих. Ничего в нём особенного нет. Но внутри всё переворачивается, сжимается, тянет… «пугало души» – контрольный в голову. У него много, да почти все стихи его – разговор, диалог, а точнее, монолог с собой или с богом. Хотя, он называет себя богом, а значит, беседует с собой. Во как.

Чувствую, как во мне что-то меняется. В стихах сплошная чернота. Безысходность. Отторжение этого мира. Сожаление о прошлом. О том, чего не было и быть не могло в принципе. Но что мне какие-то там принципы? Мой виртуальный мир рушится. Меняется до неузнаваемости. Сливается с реальностью серой, лживой, страшной.

Мы всё реже переписываемся. Почти не пишем откликов на стихи друг друга. Тишина звенящая. Но по-прежнему пишем много. Почти не сплю. На работе словно муха сонная. Под глазами синяки, постоянно хочу спать. После работы, если едем в командировку, в гостинице предпочитаю спать. Посиделки с коньяком в прошлом. Шеф смотрит на меня, как кот мартовский на кошку. У меня никого нет. Но никого и не хочется. «Я умею любить стихами…» Смешно… Но и вправду умею…