Читать книгу Теория шести рукопожатий - Крэйг Браун - Страница 24

Гурджиев не привык путешествовать налегке. Он прибывает на Центральный вокзал с семью чемоданами. Он в бешенстве, потому что машинист отказался отложить отъезд полуночного экспресса до тех пор, пока он не будет в настроении так сесть в поезд.

Громко ругаясь, он проталкивается через тринадцать пульмановских вагонов, поднимая с постели спящих пассажиров. Всю ночь он громко стенает и вопиет, словно с театральных подмостков. За завтраком он отвергает все, что ни есть в меню, и весьма пространно и утомительно информирует официанта о проблемах своего пищеварительного процесса и особых пищевых потребностях. В оставшуюся часть пути он возмущает прочих пассажиров тем, что непрерывно курит, отчаянно пьет и достает откуда-то всевозможную вонючую еду, например, перезрелый камамбер. Из Чикаго он едет в «Талиесин», дом четы Райтов, на участке в тысячу акров. «Надо переодеться, мы едем не в обычное место», – сообщает он своему многострадальному помощнику.

Гурджиев и Фрэнк Ллойд Райт прежде еще не встречались. Оба они по натуре лидеры, а не последователи; столкновение двух эго кажется неминуемым. Кроме того, дело может осложниться ревностью: жена Райта Ольгиванна много лет была одной из священных танцовщиц Гурджиева. «Я желаю бессмертия», – говорит она ему в первую же встречу, и Гурджиев соглашается все устроить. Прибавьте к этому, что в шестилетнем браке с Райтом – третьем для него и втором для нее – наступил неспокойный период. Райт взял за привычку обвинять Ольгиванну во всем, что ему кажется не так и не эдак. Бывало, он брал какую-то бредовую идею, вынуждал ее согласиться с ним, а потом передумывал и бранил ее за то, что она позволила ему так думать. А несколько дней назад ему приснилось, что Ольгиванна в постели с чернокожим. Проснувшись, он стал упрекать ее. «Наверняка дело в тебе, это из-за тебя мне приснилось такое!» – заявил он. Какое-то время перед приездом Груджиева Ольгиванна подумывает бросить Райта. «Я не могу больше выносить этих издевательств», – говорит она дочери.

Гурджиев – не божий одуванчик. Как только его нога ступает в «Талиесин», он берет кулинарное руководство на себя и достает из бесчисленных карманов множество мешочков с пряностями и перцем. Развлечения он тоже берет в свои руки. После ужина он надзирает за тем, как на пианино исполняют двадцать пять-тридцать его собственных сочинений: он провозгласил себя первооткрывателем революционно новой школы «объективной» музыки, которая впервые в мире вызывает одну и ту же реакцию у всех без исключения слушателей.

Райт моментально становится его добровольным последователем. Одних суток в компании Гурджиева оказывается достаточно, чтобы убедить его в гениальности гостя. Он сравнивает его с «каким-то восточным буддой», который «ожил среди нас»; Гурджиев подобен Ганди, хотя «крепче, агрессивнее и авантюрнее… Невзирая на чрезмерное количество личных причуд, Георгий Гурджиев, кажется, сделан из того же теста, из которого выходят настоящие пророки». На взгляд Райта, он не подвластен возрасту, словно бог. Он, говорит Райт, человек «может, лет восьмидесяти пяти, которому на вид пятьдесят пять». На самом деле, хотя никто не знает наверняка, в основном считают, что он родился в 1866 году, то есть на тот момент ему было шестьдесят восемь.

Гурджиев обожает командовать и более всего доволен, когда множество людей в точности исполняют его распоряжения. Прежде чем его пребывание у Райта подошло к концу, он заставляет всех наквасить непомерное количество капусты по собственному рецепту, в который входят целые яблоки с кожурой, палочками и сердцевинами. Даже самым преданным ученикам проглотить такое затруднительно. Покидая «Талиесин», он оставляет после себя две двухсотлитровые бочки с капустой. В первом приступе прозелитизма Фрэнк Ллойд Райт и слова не желает слышать против капусты. Он настаивает на том, чтобы бочки доставили в его общину в аризонской пустыне, и внимательно следит за погрузкой.

Грузовик с капустой добирается до Айовы, когда, наконец, работники решают, что с них хватит. «Мы отвязали бочки, – годы спустя откровенничает один из них, – и вывалили в канаву».

Столь короткой встречи достаточно, чтобы Райт никогда не утратил веры в Гурджиева. Непонятным образом он прекращает ссориться с Ольгиванной. «Я уверен, Гурджиев велел Ольгиванне быть похитрее, потому что все изменилось», – замечает друг. Или, может быть, дело в капусте?

Время идет, «Талиесин» все больше напоминает гурджиевский Институт гармонического развития человека, особенно в его строго иерархическом взгляде на гармонию. «Никогда еще столько народу не тратило столько времени на удобство столь немногих», – замечает один недовольный ученик. К концу 1940-х у Райтов вошло в обыкновение восседать на помосте и угощаться разнообразными блюдами в присутствии последователей, которым подавали яичницу[44].

Гурджиев и Райт иногда встречаются. Во всяком разногласии Райт уступает: речи нет о том, кто гуру, а кто ученик. Когда Гурджиев снова приезжает в «Талиесин» в 1939 году, Райт предлагает послать некоторых из его учеников к Гурджиеву в Париж.

– Потом они ко мне вернутся, и я с ними закончу.

– ТЫ закончишь! Ты ИДИОТ! – отрезает Гурджиев. – ТЫ закончишь? Нет. Ты начинаешь. Я заканчиваю!

В ноябре 1948 года Райт посещает Гурджиева в нью-йоркском отеле «Веллингтон», где тот остановился со своей разношерстной свитой. Гурджиев помещает Райта под эннеаграмму[45], сложенную из больших листьев, и внимательно выслушивает, как тот жалуется ему на проблемы с желчным пузырем.

– Я семижды врач, – объявляет Гурджиев и прописывает ему обед из баранины, авокадо и арманьяка с перцем.

Как ни странно, трапеза как будто помогает. Потом Гурджиев выносит фисгармонию.

– Сейчас я тебе сыграю музыку из монастыря, где Иисус Христос пробыл с восемнадцати до тридцати лет, – объясняет он.

Одно из самых ярких заявлений Гурджиева: «Я Гурджиев. Я НЕ умру!» Но он умирает, и меньше чем через год[46].

– Величайший человек в мире недавно умер, – заявляет Райт перед публикой на вручении ему медали в Нью-Йорке. – Его звали Гурджиев.