Читать книгу Хайд - Крейг Расселл - Страница 13

С Парламентской площади Хайд вернулся в свой кабинет в участке и все усилия сосредоточил на том, чтобы вспомнить предыдущий разговор с главным констеблем, на который тот ссылался в сегодняшней беседе.

Разговор с Ринтулом, понятное дело, имел место в тот самый день, когда у Хайда случился провал в памяти, и, как выяснилось, перед припадком он поделился с начальником своими планами на вечер. До чего же досадно было знать, что Ринтулу известно, почему он, Хайд, той же ночью очутился в окрестностях реки Лейт, и не иметь возможности напрямую попросить его рассказать об этом подробнее, ведь тогда у начальника полиции неизбежно возникли бы подозрения и вопросы, на которые Хайд не сумел бы дать внятных ответов.

Все усилия оказались тщетными – как ни старался капитан изгнать тьму из собственной памяти, ни один фрагмент того важного разговора так и не выплыл на свет.

В ежедневнике тоже не было никаких намеков на то, куда он собирался в тот вечер. Хайд уже проверил раньше и записную книжку, и служебный журнал в участке, и корреспонденцию. Отсутствие каких бы то ни было записей на эту тему его удивило. Он знал, что многие его подчиненные держат имена своих информаторов в тайне, но сам, как человек методичный, старался уловить хаос, порождаемый его недугом, в сеть тщательного документирования всего и вся. Это было чрезвычайно важно именно на случай провалов в памяти, когда приходилось восстанавливать события потерянного времени. Подробные отчеты о прошедших днях обычно позволяли ему воссоздать хотя бы часть утраченных воспоминаний.

Однако страница в личном дневнике, отведенная под вторую половину дня вторника, тоже была чиста и пуста, как и его память.

В такие вот моменты Хайд особенно остро чувствовал свою отчужденность – он доверял и Демпстеру, и Маккендлессу, особенно последнему, но знал, что никогда не откроет ни одному из них свою тайну о том, что порой он выпадает из реальности на несколько часов и не может в такие периоды отвечать за свои действия.

От Роберта Ринтула ему, по крайней мере, удалось услышать малую толику того, что он сам говорил, и главное – узнать место встречи, на которую он собирался, а встреча должна была состояться в деревне Дин. Это его отчасти успокоило, ибо доказывало, что в тех краях он оказался ночью с определенной целью, и цель эта была никак не связана с произошедшим тогда преступлением, на месте которого он позднее оказался.

Совпадение, однако, было странное и до сих пор его тревожило.

Он расспросил Маккинли. Констебль-кучер заявил, что не отвозил его в тот вечер в Дин. Мол, Хайд сказал, что карета ему до конца рабочего дня не понадобится, и дежурный сержант в участке тотчас отрядил Маккинли возить коробки, набитые документами и уликами, с Торфикенской площади на Парламентскую. По виду Маккинли нельзя было сказать, что вопросы капитана его насторожили или обеспокоили, и Хайд подумал, что, возможно, он зря боится вызвать подозрения у коллег просьбами напомнить ему о событиях прошедших дней. В конце концов, память иногда подводит всех без исключения.

Размышления Хайда прервали стук в дверь кабинета и вторжение Демпстера, который сообщил, что пришла некая леди и желает видеть капитана.

– Говорит, она врач, – добавил Демпстер с откровенным скептицизмом.

– Значит, так и есть, сержант Демпстер, – отозвался Хайд. – На самом деле это доктор Бёрр, чье заключение о вскрытии вы недавно читали.

– Патологоанатом? – Скептицизм Демпстера обернулся недоумением.

– Она ассистент доктора Белла.

– Я думал, его ассистент и секретарь – доктор Конан Дойл.

– Доктор Конан Дойл решил заняться частной практикой и переехал в Англию, – сказал Хайд. – Теперь доктору Беллу при случае помогает доктор Бёрр. И должен вас заверить, она не менее компетентна в криминалистической экспертизе, чем сам доктор Белл, и способна делать весьма полезные выводы. К примеру, она сообщила нам много такого, что может пролить свет на прошлое жертвы. Пожалуйста, пригласите ее войти.

Когда Келли Бёрр переступила порог кабинета, Хайд в очередной раз поразился ее красоте. Девушка была в черной юбке и приталенном жакете новомодного покроя с высоким воротником; блестящие черные волосы были собраны в пучок, спрятанный под шляпкой. В ее внешности, в золотистом оттенке кожи лица было нечто такое, отчего в тусклом, ахроматическом свете Эдинбурга она казалась созданием, пришедшим из другого мира. И присутствие ее здесь почему-то действовало на Хайда успокаивающе.

Он предложил гостье сесть и выпить с ним чая. От чая она отказалась.

– А вдруг чай окажется вполне приличным? – усмехнулся Хайд. – Возможно, раньше вам с чаем в полицейских участках просто не везло.

– Я проходила мимо и подумала, что надо бы заглянуть к вам на всякий случай – вдруг у вас есть вопросы касательно моего отчета о вскрытии, – деловито сказала она, проигнорировав шутку.

– И вы были совершенно правы, – кивнул Хайд. – Я и сам собирался связаться с вами, поскольку вопросы у меня действительно есть. Вы сэкономили мне время.

Она улыбнулась, и на сей раз ее улыбка, так же как тон и вся манера держаться, снова была отстраненной, почти холодной. Хайд догадывался, что Келли Бёрр, женщина в мужской профессиональной сфере, научилась подавлять любые намеки на женственность и симпатию к собеседнику в своем поведении.

В конце концов, прошло всего тринадцать лет со времен бунта в Хирургическом зале[19], откуда так называемую эдинбургскую семерку – семь девушек, первых студентов женского пола в Британии, пришедших на экзамен по анатомии, – изгнали с позором сокурсники-мужчины, и последовавшего в Эдинбурге взрыва общественного возмущения от того, что женщинам могут предоставить доступ к профессии врача. Но женщины добились-таки своего, вопреки усилиям эдинбургского медицинского истеблишмента под предводительством сэра Роберта Кристисона, желавшего отрезать им все пути, но преуспевшего лишь в том, чтобы их ограничить. Те женщины-врачи, которым удавалось получить надлежащее образование, вынуждены были заниматься исключительно гинекологией и акушерством. Ни один мужчина не подверг бы себя столь унизительному, как было заявлено, действу – осмотру у женщины-врача.

Возможно, думал Хайд, именно поэтому Келли Бёрр стала патологоанатомом: у мертвых мужчин не было возможности выразить свой протест.

Нынешний визит этой девушки стал для капитана приятным сюрпризом, хотя он отлично понимал, что ее сюда привело на самом деле: доктор Бёрр хотела, чтобы все вопросы по отчету о вскрытии были адресованы ей, а не ее начальству.

– Так какие же у вас вопросы, капитан Хайд? – Она снова устремила на него прямой взгляд, смущавший и приводивший в замешательство.

– Меня удивило наличие лабораторных анализов. Я, признаться, не понимаю, почему они важны, но ведь вы бы не включили их в отчет, если б не считали таковыми, верно?

– Я внимательно слежу за развитием новой отрасли медицинской науки – фармакологии, – сказала доктор Бёрр. – Разумеется, мне бы хотелось заниматься ее углубленным изучением, но вы, возможно, не знаете, что жалкой горстке женщин-врачей в Шотландии зачастую приходится получать по крайней мере часть медицинского образования в зарубежных университетах.

– Боюсь, не знал.

– Так или иначе, лично мне повезло – подвернулась оказия пройти краткий курс фармакологии у доктора Освальда Шмидеберга в Страсбургском университете. Вы слышали о докторе Шмидеберге, капитан Хайд?

– Боюсь, не слышал.

– Доктор Шмидеберг – пионер в области фармакологических исследований. За время своего пребывания в Страсбурге я прочла его новаторский труд «Очерки по фармакологии». Одно из его первых исследований связано с выделением хлороформа из крови и измерением его количества. Пятнадцать лет назад доктор Шмидеберг сделал другое открытие: он доказал, что воздействие мускарина на сердце сравнимо с эффектом гальванической стимуляции блуждающего нерва.

– Доктор, боюсь, я не… – начал было Хайд, но Келли Бёрр нетерпеливо вскинула ладонь, требуя тишины, что заставило его улыбнуться – он привык к тому, что люди робеют в его присутствии, но этой молодой женщине, похоже, робость была незнакома.

– Мускарину часто сопутствует другое вещество, капитан Хайд, оно называется мусцимол. Я провела химический анализ, разработанный Шмидебергом, и обнаружила следы обоих веществ – мускарина и мусцимола – в крови убитого мужчины.

– Его отравили? – Улыбка Хайда мгновенно исчезла.

– В некотором смысле. Мускарин и мусцимол действительно очень ядовиты, и присутствуют они в некоторых специфических видах семейства мухоморовых.

– Содержимое желудка… – понял наконец Хайд.

Келли Бёрр кивнула:

– Да, содержимое желудка. Мускарин и мусцимол в больших количествах содержит гриб под названием Amanita muscaria, более известный как мухомор красный. Процесс приготовления мухоморов – как правило, их варят – смягчает ядовитые свойства, не влияя на прочие. Вы читали книгу ирландского писателя Оливера Голдсмита «Гражданин мира»?[20]

Хайд покачал головой.

– В ней упоминается преотвратный обычай, существующий в некоторых частях света, пить мочу того, кто съел мухоморы. Это менее приятный способ снизить токсичность. – Келли Бёрр опять поймала собеседника на острие прямого, откровенного взгляда, будто бросала вызов – мол, не оскорбила ли вас моя нескромность, капитан? Но Хайда занимали другие мысли.

– А какие еще свойства у мухоморов? – спросил он. – Что за эффект они производят?

– Известно, что мускарин или мусцимол, а может, оба эти вещества в совокупности, психоактивны, то есть воздействуют на мозг, изменяя восприятие и сознание. Употребление мухоморов в пищу дает состояние эйфории, чувство, что у вас прибавилось физической силы, но главное – мухоморы вызывают мощные, яркие видения. В примитивных культурах зелье из мухоморов использовалось и продолжает использоваться как энтеоген – субстанция, применяемая колдунами-знахарями и шаманами в магических обрядах для перехода на другие уровни сознания и позволяющая общаться с духами, с призраками умерших к примеру, или открывающая иные миры, альтернативную реальность. На самом-то деле такие субстанции всего лишь влияют на химические реакции в мозге, что становится причиной бреда и галлюцинаций. Ничего мистического в них нет.

Несколько мгновений Хайд обдумывал услышанное от доктора Бёрр, стараясь не отвлекаться на мысль о том, что сам он не нуждается в подобных «субстанциях», чтобы попасть в альтернативную реальность, – ту же услугу ему исправно оказывает эпилепсия.

– Но какое отношение это имеет к нашей жертве? – произнес он наконец. – Я сомневаюсь, что человека в Эдинбурге отравил какой-нибудь африканский дикарь – знахарь, колдун или кто бы он там ни был.

Келли Бёрр заулыбалась, и в этой прекрасной улыбке было что-то такое, что Хайду не понравилось.

– Боюсь, вы впали во грех высокомерия, капитан Хайд. Британский снобизм как он есть. Мы считаем, что наше общество – вершина цивилизации, что британское расовое и культурное превосходство, наша свобода от первобытных инстинктов ставят нас во главе четверти обитаемого мира. Но правда заключается в том, что у народов Британии куда более прозаичная, жестокая и варварская история, чем нам хотелось бы думать. Шаманами и знахарями, которые используют в описанных мною целях ядовитые вещества, были наши кельтские предки. И наши сказки, наши народные обычаи вовсе не так уж невинны, как мы привыкли считать. Сейчас вошла в моду так называемая сказочная живопись[21]. Страницы сборников сказок, которые британцы читают на ночь детям, пестрят иллюстрациями с образами фей, эльфов, ирландских лепреконов. А вспомните-ка, капитан Хайд, на чем обычно изображают этих волшебных существ?

– На жабьих тронах, – ответил Хайд, прежде чем осознал смысл своего ответа.

– На красных жабьих тронах в белый горошек, чаще всего, – уточнила Келли Бёрр. – А «жабьими тронами» называют ядовитые грибы. Ядовитые красные грибы с белыми пятнами, описанные в кельтских легендах и воплощенные в сказочной живописи, это и есть мухоморы. И появление их там вполне обоснованно – наши предки использовали мухоморы, чтобы открыть врата в кельтский мир сверхъестественного, заглянуть в другую вселенную. У кельтов это был ключ к магическим снам. Поверьте, капитан Хайд, если бы вы объелись мухоморами, тоже увидели бы лепреконов.

Хайд кивнул, испытывая неловкость, – его снова посетила мысль о том, что он не нуждается в галлюциногенах, чтобы заглядывать в другие вселенные.

– Вас это взволновало, я вижу, капитан Хайд?

– Это соответствует моей гипотезе.

– О, неужели?

– Соотносится со способом убийства. Очень похоже на то, что повешенный над Лейтом принял тройственную смерть. Это древний кельтский ритуал человеческого жертвоприношения. Жертву повесили, утопили и вырвали ей сердце. Более того, кельты всегда при проведении соответствующего обряда вешали жертву вниз головой. Это такая же древняя практика, как сами кельтские племена, и она нашла воплощение в других мифологиях – скандинавский бог Один повис вниз головой на мировом древе Иггдрасиль, что означает «виселица Игга», то есть Одина, чтобы приблизиться к смерти и обрести знание рун. В колоде Таро есть карта с изображением повешенного, и тоже вниз головой.

– А вы сведущи в фольклоре, капитан Хайд. От полицейского я такого не ожидала. – Келли Бёрр улыбнулась, на этот раз так тепло, что для Хайда словно осветилась вся комната.

– Это для меня что-то вроде увлечения, – с внезапным смущением пояснил он. – С детских лет. Особенно кельтская мифология. Не знаю, почему эта мысль о тройственной смерти не пришла мне в голову сразу, как только я увидел труп. Он висел на вязе над проточной водой – и то и другое у древних символизировало связь между миром живых и миром сверхъестественного, с иномирьем. Но о значении жабьих тронов я раньше не знал.

– Стало быть, вы думаете, что у этого убийства есть некая оккультная составляющая? – спросила доктор Бёрр.

– Во время вскрытия вы сами сказали, что в смерти этого человека есть что-то обрядовое. А наш город переполнен безумными суевериями – здесь на каждом углу теософы, герметики, спириты, оккультисты, религиозные фанатики…

Келли Бёрр кивнула:

– Понимаю вас. Меня бесконечно удивляет тот факт, что в наш просвещенный век научных открытий люди по-прежнему цепляются за суеверия. Я могу понять, почему эти мистические заблуждения были так широко распространены до того, как наука предоставила рациональные объяснения многим явлениям природы. Но сейчас… Сейчас мы живем в эпоху беспрецедентного развития наук, и тем не менее мода на оккультные штучки цветет пышным цветом. Как будто чем ярче зарево науки, тем чернее тени мракобесия. – Она встала и взмахнула рукой. – Что ж, надеюсь, я была вам полезна. И если я могу помочь чем-то еще, капитан Хайд, говорите, не стесняйтесь.

Хайд подумал немного и кивнул:

– Честно признаться, я полагаю, что можете…