Читать книгу Рыбьи души - Крыласов Александр - Страница 4

Волобуев зарёкся ходить по «детям» – себе дороже. Однако уже через неделю он загрустил и задумался. Что ему было терять? Нечего. Ну, затесался среди законопослушных «наследников» один балбес и гопник. Ну и что? В семье не без урода. Зато остальные «деточки» наверняка богатые и знаменитые – а он изза одного отморозка откажется от возможности припасть к огромным зарплатам и бонусам? Неправильно, недальновидно.

Следующим в списке Волобуева значился Григорий Шишов, проживающий возле метро «Щёлковская». Гриня жил на самом верхнем этаже. Дверь его квартиры не внушала особого доверия, она была хлипкой и замызганной. Максимыч громко выдохнул и нажал пимпочку звонка. На пороге появился детина двухметрового роста в джинсах и сиреневой рубахе, белобрысый и бородатый, его длинные волосы были убраны в «конский хвост». Волобуев сразу понял, что это Григорий Шишов и ловить здесь нечего. Из-за хиппаря выглянули две славные девичьи мордашки лет двадцати и с интересом уставились на Максимыча.

– О-о-о-о, ещё один непризнанный поэт, – схватился за голову Шишов, – я этого не переживу. Чёрт меня дёрнул вывесить сайт со своими стихами и оставить домашний адрес.

– Я не поэт, – отрёкся Волобуев.

– А кто же вы? – встрепенулся Гришаня, – судебный пристав? Работник коллекторного агентства? А может быть вы сантехник?

– Желательно немецкий сантехник, – плотоядно облизнула губы одна из девушек и кивнула на другую, – её зовут Инесса. Меня Виолетта. Гришку все и так знают. А кто ты?

Волобуев загадочно молчал. Его дружно пригласили войти. Гриня, оказывается, жил в мансарде, такой же крохотной как жилплощадь самого Максимыча.

– Кто же вы, прекрасный незнакомец? – настаивал Шишов, – назовите своё имя.

– Сёма, – Волобуев в свете возможных раскладов решил обойтись без отчества.

Тем более что на одной стене было начерчено красным мелом: «Пришла – раздевайся, пришёл – наливай». На другой стенке красовалась надпись: «Таланту нужно доливать, бездарности упьются сами». На третьей отсвечивало: «До двадцати лет стихи пишут все, после двадцати – только поэты, а после пятидесяти – только безумцы». Волобуев к этому изречению предусмотрительно встал спиной, учитывая, что вместо четвёртой стены грязнело давно немытое окно.

– Какой бодрый старикашка, – поощрительно оскалилась Инесса, – хочу высказать тебе респект и уважуху, дядя Сёма. Ты не выглядишь на свои шестьдесят лет.

– Мне ещё пятидесяти нет! – взвыл Волобуев, раненный в самое сердце, – мне полтинник только в декабре стукнет!

– Надо же, – всплеснула руками Виолетта, – мне уже девятнадцать, им всего пятьдесят.

– И всё же, как твоя фамилия? – не отставала Инесса, – мне интекуресно.

Так она обыграла слово «интересно». – Волобуев.

– Если вы, Семён Волобуев угостите меня сигареткой, я напишу и посвящу вам песню весьма и весьма сомнительного свойства, – оживился Гришаня.

– Такие устроят? – Максимыч полез в карман и извлёк пачку «примы».

– И всё-таки вы поэт, признайтесь, – покачал головой Шишов, – только поэты могут курить такую гадость. Даже сантехники перешли на «галуаз».

Тем не менее, две ладошки и одна ручища потянулись к «приме», ухватили по несколько «гвоздиков» и в пачке ничего не осталось.

– Я курьер, – нехотя признался Волобуев.

– Для курьера ты слишком стар и некультяпист, – едко заметила Инесса.

– Гонцам все возрасты покорны, – припечатал Семён Максимович.

– Как он меня осекнул, – усмехнулась девушка.

– Она хотела сказать, осёк, – поправил Гриня.

Волобуев собрался соврать, что он развозит документацию только государственной важности и встречается исключительно с членами правительства, но передумал. От Гришки не предвиделось никакого толку, ни в моральном, ни в материальном плане, а Инесса с Виолеттой были хоть и молоды, но слишком уж не ухоженны и провинциальны. «Наверняка, какими-нибудь Ксюхами зовут. Обойдёмся портвешком», – подумал опытный Максимыч и предложил сгонять за шампанским. Предложение было встречено воплями восторга и одобрения. Когда Волобуев притаранил две бутылки «Порт 777 столовое» по пятьдесят рублей сорок копеек, произведения было уже готовы.

– Эта песня посвящается вам, мой залежалый друг, – рассмеялся Шишов, беря в руки гитару, – а вторая мне. Если я, конечно, доживу до пятидесяти. Помните, Борис Гребенщиков сто лет назад пел про старика Козлодоева? А я спою вам про старика Волобуева.

Старик Волобуев

Шишов приложил указательный палец к губам:

Волобуев не знал, обидеться ему или захихикать. На всякий случай рассмеялся. А Гришка уже запел вторую песню, где говорилось, что когда-нибудь ему стукнет полтинник, чего быть не может и никогда не будет. В принципе.

Старик Шишов

Гришка раскланялся, отложил гитару и достал из комода плавленый сыр, банку шпрот и четыре пряника. Под разговоры эротического содержания, лихой квартет уговорил две бутылки портвеша за полчаса. Волобуев собирался уже сгонять за добавкой, но Шишову позвонили из редакции и предложили получить гонорар. Гриня выругался, но покорно урулил за деньгами, а девушки сразу прыгнули Максимычу на колени и принялись расстёгивать на нём рубашку. Волобуев бурно задышал и принялся беспощадно лапать проказниц за грудь и бёдра. Он представил себе секс на троих, и от этих мыслей у него даже в голове застучало. Однако девушки как будто чего-то ждали и не спешили отдать Волобуеву самое дорогое. Семён Максимович решил форсировать события, он обнял их за шеи, прижал к себе и поинтересовался.

– Шалуньи, а как насчёт секса втроём?

– Какого секса? – округлили глаза барышни.

– Такого, – игриво зажмурился Максимыч.

– Это будет стоить старику Волобуеву, – прикинула в уме Инесса, – всего двести баксов. Бабульки вперёд.

– Сколько!?

– Ну, хорошо, хорошо, сто, – поправила подругу Виолетта.

– Гусары денег не берут, – отшутился Семён Максимович, – девчонки, а не заняться ли нам любовью с первого взгляда?

– Дядя Сёма, пора бы уже понять, что инвалидам и престарелым девушки бесплатно не дают, только за деньги, – напомнила Инесса.

– Мы пойдём, сполоснёмся, – предупредила Виолетта, – а ты, старый, пока решай, что тебе дороже: любовь или деньги?

Девчонки отправились в душ, а Волобуев заскучал. Что там решать, в кармане Максимыча хранилось всего сто пятьдесят рублей. На две бутылки портвейна хватало с лихвой, а на двух путан, к сожалению, нет. Даже на одну не удавалось наскрести. Униженный и оскорблённый Семён Максимович, возмущённо хлопнув дверью, убыл восвояси. По пути он громко и нецензурно выражался, бранил современную молодёжь за продажность и бубнил.

– Да что бы я… Да ещё раз… Да никогда… Ведь он не просто так смылся. Якобы за гонораром поехал, как же! Сутенёр поганый… Ноги моей больше ни у кого из «детей» не будет! – клялся и божился Волобуев, топая домой после «любовных утех».