Читать книгу Мой истинный враг - Крис Карвер - Страница 4

В доме у Эммы всегда пахнет так вкусно, что слюни наполняют рот каждую минуту. Ее мама так часто что-то стряпает/печет/готовит, что Ребекку не может не мучить вопрос: как Эмму до сих пор не разнесло до размеров бегемота? Она ест за троих (а с тех пор, как начала встречаться с Мартином – за четверых), а у нее не то что жира – даже намека на него нет. Не то чтобы у Ребекки у самой бока свисали – ее порой принимают за тощую пятнадцатилетку, – но все-таки, если бы она ела столько, сколько ест Эмма, то у нее бы как минимум раздулись щеки. А этой хоть бы что.

– Не знаю, Эм, это какая-то их оборотническая штуковина, о которой я бы и знать не хотела, если бы это не имело отношения ко мне. Подробности узнаю завтра от Натали.

Да, Эмма знает об оборотнях. Она знает об оборотнях с тех пор, как три года назад одно из полнолуний пришлось на годовщину смерти родителей Ребекки, и ту лихорадило так, что зуб на зуб не попадал. Она и раньше старалась ночевать у Эммы в полнолуния, но на этот раз все было иначе. Она вела себя слишком тихо, ничего не ела, даже сериалы смотреть отказалась, а когда под аккомпанемент волчьего воя, донесшегося из открытого окна, у нее случилась паническая атака, молчать уже не хотелось. Да и в целом. Не хотелось молчать. Она слишком устала это делать.

На следующий же день она призналась Натали, что Эмма в курсе, и та одобрительно кивнула, осторожно предупредив, что это не та информация, о которой следует рассказывать кому-то еще.

– И он что… он просто смотрел на тебя?

У Эммы над губой полоска из кетчупа, а на носу майонез. Кто из них двоих бОльший свинтус, надо еще подумать.

Когда их совместные ночевки совпадали со сменами Эмминой мамы в больнице – это было реально кайфово. Они валялись на диване в гостиной в пижамах, босые и ленивые.  Смотрели музыкальный канал, трепались, перемывали кости парням и девчонкам. Ели пиццу или сладости, иногда покупали пиво (если не нужно было идти на учебу с утра).  Как сегодня – свеженькая пепперони, холодная кола, от которой сводит зубы, но которая так приятно пощипывает язык. Идеальный мир. Еще бы другую тему для разговора…

Ребекка чешет пальцами одной ноги косточку на другой и зевает, посмотрев на часы.

– Ну да. Но не как люди смотрят, когда им любопытно или когда видят что-то странное. Он смотрел так, будто…

– Будто?

– Будто уже знает меня. Причем, очень хорошо знает. У меня от него мороз по коже.

Она морщится и застывает с недонесенным до рта куском.

Мэтт смотрел, как на собственность. Признавать это противно и мерзко, но Ребекка уверена, что именно таким взглядом ребенок смотрит на свою куклу, щенок – на свою косточку, а преподаватель – на кресло у своего стола, которое дает ему право ставить «неуды» направо и налево, верша человеческие судьбы и лишая детей права на стипендию.

Мэтт смотрел так, будто приобрел Ребекку на ярмарке прошлой осенью, а вот теперь приехал забрать свою покупку. Глаза его светились, на губах играла пьяная улыбка, и если до этого момента Ребекка была уверен в том, что оборотни ее не пугают (вызывают отвращение – да, но не пугают), то теперь она совершенно точно может признать это.

Она боится Мэтта Сэлмона до ужаса.

– Я, конечно, ни на что не намекаю, –  Ребекка откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. В кафе прохладно, поэтому она в куртке, которую даже не собирается снимать, хоть люди и косятся на нее.  – Ладно, я намекаю. В смысле… Вам не кажется, что все это сильно похоже на какой-то бездарный фанфик по «Сумеркам»?

Натали складывает руки на столе. Она в строгом светло-сером  костюме, при макияже и с аккуратной прической, вся такая статная, красивая и независимая, сидит с ней в дешевой закусочной за колледжем и выглядит вполне расслабленно, что очень странно. Потому что Ребекка была уверена, что такие как она ходят только в дорогие рестораны, где стакан воды стоит дороже, чем ее старенькая, оставшаяся от родителей машина.

– По «Сумеркам»?

Ребекка кивает и начинает кусать свою губу, пытаясь понять, как бы попроще донести до женщины свои мысли:

– Ну, знаете, оборотень, запечатление и все в этом духе. Вы это имели в виду, когда сказали, что я его пара?

– Не знаю, о чем ты говоришь, Ребекка, я плохо разбираюсь в современной культуре, но я хочу сказать.., – она сцепляет руки в замок и чуть наклоняется к ней. – Это очень редко случается в мире оборотней. Случаи, когда волк находит свою пару, бывают не чаще, чем раз в десять лет, поэтому для нас это не менее удивительно, чем для тебя.

– Так я избранная? Ух ты.

– Пожалуйста, не веди себя так, как будто это забавно. Мэтт сейчас… растерян. Он испытывает эмоции, которых не испытывал никто из нас ни разу в жизни, и это его смущает, злит и слегка пугает… Это нормально.

– И чем он занят на данный момент?

– Ждет тебя.

– Ждет… Поговорить?

– Поговорить, увидеть. Волку важно, чтобы его человек находился в зоне видимости. Ну, или в зоне осязаемости…

– Осяз… оу, – Ребекка морщит нос. – Извращение какое-то.

– Не воспринимай все так, прошу.

Этот разговор перестал ей нравиться, как только начался. Ей вообще никогда не нравились разговоры об оборотнях. И разговоры с оборотнями. Она специально назначила встречу в этом убогом месте, надеясь, что Натали не придет, но… она пришла. Они редко говорили вот так наедине, глядя друг другу в глаза – Ребекка не стремилась сблизиться, а Натали не давила. За те восемь лет, что Ребекка жила в их доме, все привыкли к такому положению вещей. Она не нарушала правила: дома была строго в десять, хорошо училась, не влипала в неприятности и не сбегала из дома. В ответ Сэлмоны не требовали от нее большой и светлой любви, позволяли ей показывать только те эмоции, на которые она была способна по отношению к ним. Она могла приводить в дом друзей, могла оставаться у Эммы на ночь, ее отпускали на вечеринки и покупали все те вещи, которые она просила. Ребекка никогда не приходила домой пьяной и не позволяла себе грубить, и пусть она никогда не была с ними особо ласкова – холодной вежливости было достаточно.

– Слушайте, – Ребекка выпрямляет спину и упирается локтями в столешницу. – Не знаю, чего вы ждете от меня…

– Просто будь с ним помягче.

На этот раз очередь Ребекки поднимать брови.

Она издевается.

– Помягче?

– Я знаю, что о многом прошу.

– Я не позвала охотников и не попросила их всадить пулю Мэтту в лоб только из уважения к вам. Я согласилась на его возвращение, я пообещала, что не буду кидаться на него с аконитом или еще с чем-то, но это все, Натали. Простите.

Она нервно сминает в руках салфетку.

– Я понимаю тебя, – говорит миссис Сэлмон. – Мне и самой было непросто позволить ему вернуться, это волк тянет его домой, в стаю. К альфе. И теперь волк тянет его еще и к тебе.

Ребекка больше всего на свете хочет сменить тему, потому что все это для нее неловко и противно. Но еще есть любопытство, которое она не может не утолить.

– Волки ищут пару, чтобы продолжить род, а я, как вы заметили, не особо настроена спариваться с оборотнями. Так почему я?

Она груба, но иначе она не умеет. Не в этой ситуации. Не сейчас.

Натали, если и чувствует боль от ее слов, то никак этого не показывает.

– Ты права, Ребекка. Но мы наполовину люди, а люди, как ты знаешь, в первую очередь хотят, чтобы человек подходил им в духовном плане. Чувства. Запахи. Внешность. Характер человека, то насколько он яркий, насколько эмоциональный. Все это играет роль в совокупности. Волк прислушивается к ощущениям своего человека, и если Мэтт, посмотрев на тебя, что-то почувствовал, то его волк почувствовал все втройне и мгновенно записал тебя себе в родственные души. Люди строят семью, отталкиваясь от эмоций. Ты подходишь Мэтту в этом плане, и он ощутил это.

– У нас с Мэттом не будет никакой семьи, вы ведь понимаете это? Ничего не будет.

Она делает упор на слове «ничего» и не без наслаждения наблюдает за тем, как огонек надежды тускнеет в темных глазах женщины.

Она смотрит на нее, а потом отворачивается, пряча глаза в карточке меню.

– Закажем еще что-нибудь? Я бы выпила чай.

Ребекка переводит взгляд в окно.

– Я ничего не хочу.

Натали подзывает официантку, она мило улыбается, принимая у нее заказ, записывает его в маленький блокнотик, а потом, все еще обращаясь к женщине, кивает на Ребекку.

– А ваша дочь что-то будет?

Ребекка вздрагивает и смотрит на официантку уничтожающим взглядом. А потом проговаривает громко, холодно, надавливая на каждую букву:

– Я не ее дочь.

Натали сжимает крышку стола до хруста. Ребекка видит, как белеют ее пальцы, и она готова поклясться, что если заглянет сейчас под стол, то увидит, как дерево крошится под ее когтями.

– Она не моя дочь, – спокойно повторяет она. – Ей чизбургер, большой молочный коктейль и картошку фри.  – И она добавляет, уже поворачиваясь к ней и натягивая выдавленную улыбку. – Угостишь Эмму, когда мы закончим.

У Ребекки вдруг что-то екает в груди, когда она видит, как женщина смахивает слезу со щеки.