Читать книгу Замок де ла Кастри. Том 1 - Крис Мейерс - Страница 1

Противоречивые чувства обуревали Габриэля де ла Кастри всю дорогу до дома. Мысли о старшем единоутробном брате терзали его уже не первый день, грозясь свести с ума.

Габриэль перешел через мост, плотнее запахнувшись в потертый кожаный плащ. Нет, он не замерз. Ему был неведом холод, даже если реки в Петербурге покрывались льдом, а температура опускалась ниже тридцати. Просто в потайных карманах плаща лежали так необходимые ему пакетики с белым порошком, и де ла Кастри боялся, что сильный ветер может изъять их у него, подобно бессердечным Служителям, ныне патрулирующим улицы после Взрыва.

Это Мелуар де ла Кастри, старший брат, сделал его зависимым. В детстве они были так близки, что Габриэль до сих пор не мог поверить в случившееся. Видимо, для Мелуара с тех пор пор утекло слишком много воды…

Однако свое отношение к брату де ла Кастри переменил лишь когда узнал, каким ужасам из-за него подвергалась их младшая сестра Эвелин. Он не мог объяснить, почему брат превратился в подобное чудовище, мог лишь догадываться, что проклятие Франсуа де ла Кастри, их деда, которого он никогда не видел, сыграло в этой печальной истории не последнюю роль.

Тогда у Габриэля был лишь миг, чтобы сделать выбор: старший брат или младшая сестра. И он выбрал практически без колебаний. Гнев его был обжигающим, расправа – мгновенной, но Мелуар повторял свои выходки еще не раз до тех пор, пока мать не отдала Габриэлю серебряный перстень с зеленым камнем.

Перстень должен был передаваться по мужской линии от отца к старшему сыну или, как в их случае, от деда к старшему внуку, но Катрин окончательно разуверилась в Мелуаре. Она отдала перстень Габриэлю, тем самым неосознанно причинив ему еще больше страданий.

Шокированный поступком матери, Мелуар надолго исчез. Габриэль продолжал работать в модельном агентстве и время от времени выступать на сцене. Благодаря неординарной внешности и актерскому мастерству он зарабатывал не самые плохие деньги по меркам Петербурга. Деньги, которые день ото дня укрепляли надежду, что однажды их семья распрощается с тесной комнатой в борделе, где они жили многие годы.

Их бы уже давно выгнали оттуда, если бы не Катрин. Мама родилась истинной де ла Кастри и в свои сорок девять сохранила красоту и молодость, пользуясь у богатых посетителей борделя невообразимым спросом. К сожалению, в патриархальном мире, едва восстановившемся после катастрофы, профессия проститутки была для нее единственным выбором, как и для дочери. Впрочем, последнее они обе хранили в тайне от Габриэля, жалея его хрупкую психику и склонность во всем винить только себя.

Мелуар появился внезапно. Он вернулся к ним около двух недель назад, точно ураган, сносящий все на своем пути. Подкараулив брата, когда тот возвращался с работы, Мелуар вколол ему несовместимую с жизнью дозу наркотика, но кровь де ла Кастри спасла Габриэлю жизнь. Получив однако свою первую дозу, он стал вечным рабом коварного порошка. Мелуар снова исчез, а сегодня Габриэля прогнали с работы. И без того нелегкая жизнь рушилась прямо на глазах.

Де ла Кастри обогнул бордель, в красных окнах которого мелькали силуэты обнаженных женщин, и зашел внутрь с черного хода. Поднялся по узкой загаженной лестнице, свернул направо, затем еще раз. Вот и дверь, ведущая в комнату, в которой он родился подобно брату и сестре, прямо на этой самой кровати, где обычно спала мама, и которая сейчас пустовала. Кроме сестры, проснувшейся, стоило Габриэлю грохнуть дверью, в комнате больше никого не было.

Сонно потянувшись, Эвелин села в постели.

– Ты сегодня рано, – произнесла она заплетающимся со сна языком. Мелкие рыжие кудри разлетелись по плечам и спине. Россыпь веснушек на носу резко выделялась при свете горящей лампы. Катрин даже под угрозой смерти не вспомнила бы, кем был отец дочери, лишь одно можно было сказать о нем с уверенностью – мужчина обладал на редкость сильными генами, раз девушка не получила от матери иссиня-черных волос и глаз синих, как штормовое небо. –Что-то случилось?

– Н-да, – протянул Габриэль, клюнув сестру в щеку. – Можно сказать и так. Меня выгнали с работы.

Новости Эвелин не удивили. Она догадывалась, что к этому шло, переросла ту маленькую глупую девчонку, которой была когда-то, и научилась понимать, что к чему. Будучи младше брата на пять лет (недавно ей исполнилось двадцать два), она давно знала о его зависимости.

Ох, как она отговаривала его от повторной дозы! Эвелин прекрасно понимала, куда стали исчезать деньги, которые раньше брат откладывал на съемную квартиру. То, о чем он сообщил ей сейчас, всегда было лишь вопросом времени, не более.

Габриэль не раздеваясь рухнул на кровать.

– Разбуди меня, когда мама закончит обслуживать клиента, – пробормотал он, переворачиваясь на бок.

Они никогда не употребляли грубых слов по отношению к профессии матери, они никогда не говорили «заниматься сексом за деньги», «продавать свое тело» и так далее. «Обслуживать клиента» или просто «работать», как будто слова могли изменить суть безнадежной профессии, которой приходилось заниматься их матери.

Эвелин посмотрела на наручные часы. Они едва держались на запястье при помощи полусгнившего кожаного ремешка. Какое-то время она молчала, понимая, что меньше всего на свете Габриэль сейчас хочет разговаривать, но в итоге все-таки произнесла:

– Вообще-то она не выходила из своей комнаты около четырех часов. Она обслужила двоих. Мне кажется, я слышала, как они вышли, а потом я заснула…

– Может, к ней зашел кто-то еще?

Эвелин покачала головой.

– Понятия не имею… Ты же знаешь, как я сплю, меня и громом не разбудишь. Что если она просто решила отдохнуть… там?

– Нет. Она никогда не остается там дольше, чем требует работа.

Габриэль поднялся и осторожно подошел к двери в смежную комнату.

– Мам?

Де ла Кастри громко постучал, ожидая, что Катрин вот-вот ответит на зов любимого сына и побежит открывать. Он уже успел представить ее уставшее, но все еще такое прекрасное лицо, запах дешевых духов, иссиня-черные волосы (такие же, как у него), волной ниспадающие на плечи и спину…

Но ответом на его стук была лишь мертвая тишина.

Эвелин застыла возле его плеча, и де ла Кастри постучал еще раз. По мере того как тревога нарастала, он колотил в дверь все сильнее, пока просто не вышиб ее ногой.

Мать лежала мертвая на кровати с окровавленным ножом в груди.

Минуты растянулись на десятилетия. Боль потери была столь ошеломляюще сильной и глубокой, что Габриэль в итоге плохо запомнил этот день. Он не понимал, как такое вообще могло случиться с ним, но это случилось. Он только помнил, как забрал сестру с собой на улицу. Прочь из этого места в холод, голод и полную нищету. И больше они сюда не возвращались.

Они находились в зловонном подвале старого дома в центре Петербурга, где повсюду сновали крысы, а дальние углы помещения скрывали в темноте кривые линии ржавых труб. Влажный воздух даже дыхание превращал в борьбу, а под ногами непрестанно хлюпала темно-зеленая жижа. Два дня назад вместе с Эвви Габриэль нашел относительно сухой островок посреди этого отвратительного моря грязи, и там, возле обшарпанной стены, они с тех пор проводили вечера, перебирая подобранные на помойке вещи, деля между собой гнилые объедки.

Габриэль чувствовал себя плохо. Болело сердце, и в последнее время он слишком уж часто стал допускать мысль, что если бы не сестра, то он уже давно покончил бы с собой. Мать рассказывала, что в их семье подобное встречалось довольно часто. Рождавшиеся в их роду мужчины через одного умирали рано: кто от болезней, а кто накладывал на себя руки. Мелуар обладал отменным здоровьем, чего нельзя было сказать о Габриэле и его дедушке – отце его матери, Безумном Герцоге и Верховном Правителе мира, существовавшего до Великого Взрыва.

Де ла Кастри горько усмехнулся. Как же эти громкие слова не вязались с подвалом, где они находились, с его грязной одеждой и исколотой шприцом тощей рукой! Он не принадлежал этому миру.

Мысли о матери в скором времени заставили Габриэля вытащить из-за батареи старый альбом в черном кожаном переплете с миниатюрными портретами членов семьи – все, что осталось им в память о некогда могущественном роде, конечно, если не считать перстня на пальце Габриэля. Но, как и всегда, когда он открывал альбом, мысли путались, и де ла Кастри начинал перелистывать его без цели. Возможно, он зря вспомнил о нем в последний момент и захватил с собой. Возможно, ему стоило оставить эту реликвию в борделе вместе с телом Катрин…

Они даже не смогли проститься с ней как следует… На сцене и на подиуме он мог не бояться разоблачения. Грим спасал его от многих проблем. Но в реальной жизни Служителям хватило бы одного взгляда на Габриэля, чтобы понять, с кем они имеют дело.

Де ла Кастри чувствовал, что сознание вновь пытается ускользнуть от него, убежать, унестись вдаль, как вода сквозь пальцы. Глаза уже закрывались, когда ветхая дверь в подвал содрогнулась под градом ударов.

– Откройте! Именем Нового Правительства!

Габриэль вскочил. Эвелин была уже на ногах и испуганно переводила взгляд с двери на брата. Все самые страшные опасения мужчины подтвердились. Их могли выследить, жильцы дома могли сдать их. В этом мире ненавидели бедняков, портивших облик заново отстраивающегося города.

– Именем Нового Правительства, откройте!

И снова удар. Дверь опасно прогнулась, но все же выдержала. Мешкать не стоило. Габриэль схватил сестру за руку и потянул ее за дверь, там было достаточно места для двоих. В кромешной темноте подвала у Служителей не было ни единого шанса увидеть их, пока свет не будет включен. Де ла Кастри знал, что у него с сестрой будет достаточно времени, чтобы выскользнуть наружу, пока Служители будут искать выключатель, но на всякий случай все-таки подхватил с пола старую доску, утыканную ржавыми гвоздями.

Следующего удара дверь не выдержала, и внутрь протиснулись двое в потертых кителях темно-синего цвета. У одного из них, крупного лысого мужчины за сорок, на поясе висела кобура с автоматическим пистолетом, "новейшее" оружие, сделанное незадолго до Взрыва. У другого – с виду обычного толстяка – имелась дубинка.

– Черт возьми! Ну и вонь! – воскликнул толстый.

– Заткнись и найди выключатель! – Служитель достал пистолет, пытаясь разглядеть что-либо в кромешной тьме.

Он не двигался с места, закрывая собой выход на улицу, и Габриэль, скрепя сердце, смирился с тем, что просто так сбежать не удастся. Он поудобнее перехватил доску и направился к двери.

Мужчина так и не понял, что, собственно, повалило его на землю, выбив оружие из рук, а брат с сестрой выскочили на улицу. Позади из подвала доносились яростные ругательства Служителей.

Погоня началась.

Дима очнулся в холодном поту. Опять этот всадник ему приснился!

Странный беспокоящий сон о всаднике на черном коне то и дело врывался в его подсознание, смущая разум наутро. У мужчины были огромные темно-синие глаза, сверкающие в темноте. Была ночь, и всадник стоял на фоне пылающего города в черно-зеленом мундире со сложной серебряной шнуровкой спереди, с серебряными погонами на плечах. В одной руке он держал знамя, развевающееся на ветру.

В этот раз юноше удалось полностью разглядеть вышитый на темно-зеленом полотнище рисунок. Он свесил ноги с кровати и не вставая дотянулся до лампочки на рабочем столе. Комната была такой тесной, что вставать не было необходимости. Затем он достал из ящика листок бумаги и карандаш.

Когда Дима закончил и подошел к окну, гигантская щербатая луна все еще висела над деревьями, вплотную подступающими к дому. Сегодня он уже вряд ли сможет уснуть. Он приоткрыл окно и вдохнул еще теплый, несмотря на сентябрь, ночной воздух. Нащупал под подоконником спрятанную за батареей пачку сигарет и закурил.

Стараясь выдыхать дым на улицу, чтобы его мать ненароком не узнала, чем он тут занимается, Дима задумался над тем, где он раньше видел это знамя. Он представил, как мгновенно пролистывает в голове один за другим сотни прочитанных им учебников. Через несколько минут ответ был найден, однако он не принес с собой ничего кроме непонимания. Дима не понимал, при чем он тут!

Докурив сигарету, он закрыл окно и снова лег в постель. Больной глаз сегодня невыносимо чесался и лихорадочно крутился в глазнице. За последние пару лет Димино зрение упало на несколько единиц, и врачи ничего не могли с этим поделать. Рано или поздно мальчик должен был ослепнуть. Сам Дима мог только подозревать о грозящем ему несчастье. Его мать скорее лишилась бы руки, чем сказала бы ему правду.

Юноша попытался закрыть глаза, но в итоге его послушался лишь один здоровый глаз ярко-зеленого цвета. Подросток засмеялся, представляя, как жутко, наверное, выглядит со стороны с одним вращающимся черным глазом, который сейчас не прикрывала длинная белая челка.

Немудрено, что у Димы не было друзей. Его сторонились и над ним издевались, боясь его ума и его внешности, правда сам он давно уже к этому привык. Такова была его судьба, судьба тех, кого звали Калеками, Другими. Это были дети, родившиеся после Взрыва и носившие на себе то или иное увечье. Их было немного, и они слишком рано умирали. Это были люди, наделенные исключительной добротой, но мало кто мог разглядеть это за их физической неполноценностью.

Дима протянул руку и стащил со стола набросок, сделанный им на куске бумаги. В центре на темно-зеленом фоне была изображена голова волка, широко разинувшего клыкастую пасть, из его рта вместо языка вырывалась гадюка, а на голове, точно черная корона, примостился паук со сверкающими глазами, воинственно вскинувший передние тонкие ножки. В глазах волка горели изумруды.

Юноша запихнул рисунок под кровать. Его мать не должна этого видеть. У пожилой женщины случится инфаркт, а ведь ей и так нелегко. Они жили вдвоем в маленькой двухкомнатной квартире. Виктория работала библиотекарем в школе, в которой Дима доучивался последние два года. Доучивался формально. Он почти не появлялся там. Одноклассники его не любили, а программу одиннадцатого класса Дима выучил еще в восьмом.

Всю уйму свободного времени юноша посвящал чтению книг, которые брал в главной городской библиотеке, и ремонту разнообразной техники. Помимо острого ума, Диму отличала уникальная способность чинить все, что попадалось ему в руки. И это умение частенько приносило неплохие деньги. Он ремонтировал все: от погнутых оправ до машин, оставшихся им в наследие после катасрофы, а вырученные деньги тратил на легкую травку и книги, которыми была завалена его комната.

Отца своего Дима помнил плохо. Насколько он знал, тот был пьяницей, и мама рассталась с ним после одного из жутких скандалов, которые то и дело вспыхивали в их загородном коттедже. Деревенский дом они с матерью давным-давно продали какому-то богачу из Парижа. Продали со всем своим прошлым и начали новую, пускай и бедную жизнь в Петербурге.

Дима помнил страх и тупую ноющую боль в груди. Это были все воспоминания, которые он вынес из своего детства.

Габриэль все чаще перехватывал мокрую ладонь сестры. Холодный осенний ветер безразлично бил им в лицо и ничуть не стремился помочь. Позади раздался выстрел, и жгучая боль взорвалась в правой руке.

Улица, по которой они удирали от лап Нового Правительства, не пустовала даже в столь поздний час. Но никто не остановился, чтобы помочь им. Все опускали глаза и старались поскорее уйти с дороги разъяренных Служителей.

Габриэль растолкал скучающих пьянчуг возле решетки, закрывавшей вход во двор-колодец, и тут же едва не попал под колеса старенького «Форда», по какой-то причине вырулившего прямо на тротуар.

Эвви вскрикнула. Габриэля отбросило назад, и он чувствительно ударился головой о решетку. Потеряв ориентацию в пространстве и с трудом соображая, что делает, он ужом протиснулся между двух сломанных железных прутьев и оказался в плохо освещенном дворе.

Де ла Кастри бросился к противоположному выходу, туда, где маячил свет газовых фонарей и слышался шум старых авто, но не успел пробежать и половины пути, как позади снова раздался выстрел. Один из Служителей с грохотом выбил плечом решетку и навел на Габриэля пистолет.

Они остались вдвоем. Служитель осторожно подходил к загнанной в угол жертве, которая боялась даже пошевелиться. С четырех сторон их окружали покрытые плесенью стены, уходившие ввысь к чернеющему небу. Там, наверху, в проводах свистел свежий ветер, но здесь от нескольких десятков мусорных баков вдоль стен струился лишь зловонный пар.

– Так, парень, – прохрипел мужчина, не в силах отдышаться после длительной погони. – Не двигайся, и я не причиню тебе вреда.

Габриэль горько усмехнулся и задрал голову в попытке учуять свежий воздух, беззаботно гуляющий где-то наверху. Сквозь разорванные серые облака то тут, то там проглядывали россыпи крохотных звезд. С тоской такой глубокой, что разболелось сердце, он подумал о том, что, возможно, видит эти звезды в последний раз, а потом его руку резко выкрутили за спину.

Де ла Кастри отключился. Ярость наполнила синие глаза. Он резко выпрямился, почувствовал свободу и обернулся. Пистолет выпал из ослабевших пальцев Служителя, когда на него вместо человеческих глаз уставились два бездонных, горящих синим пламенем, отверстия в пустоту. Рот Габриэля неестественно широко распахнулся, обнажая верхний ряд длинных белых зубов, а из горла вырвался истошный вопль.

Служитель в ужасе отшатнулся, зажимая уши руками, а вокруг Габриэля взвилось зеленое пламя. В подворотню ворвался поток холодного воздуха, подняв полы кожаного плаща. Стекла в окнах домов взорвались, осыпав мужчин ледяным дождем осколков. И все стихло.

Габриэль пришел в себя, когда услышал за спиной угрожающий собачий рык, и в растерянности обернулся. Возле его ног корчился Служитель. Даже не думая о том, чтобы поднять пистолет, мужчина с ужасом смотрел на бездомных псов, стоявших за спиной молодого мужчины.

Де ла Кастри сделал шаг назад. Собаки не обращали на него ни малейшего внимания. Они рыча приближались к мужчине, который беспомощно лежал на земле. Из оскаленных пастей капала слюна. Глаза животных горели безумием.

Де ла Кастри мчался навстречу лунному свету под вопли, полные боли и ужаса.

Долгое время он шел вдоль дороги, даже не пытаясь остановить повозку или старый автомобиль. Никакой водитель или извозчик в здравом уме не стал бы подвозить сумасшедшего бездомного, а именно так Габриэль сейчас и выглядел. Добравшись до остановки, он заскочил в обшарпанный дребезжащий автобус и незаметно примостился в дальнем его конце.

Никто не обращал на него внимания, и де ла Кастри смог осмотреть правое плечо. Пуля глубоко задела руку, и он потерял много крови. Рубашка уже успела прилипнуть к ране. Вздохнув, Габриэль решил не трогать ее. Когда на одной из остановок к нему подсел незнакомый мужчина, Габриэль даже не шевельнулся. Он потерял сегодня сестру и думал только о том, как вернуть ее.

За окном поздний вечер уже давно перешел в ночь. Заброшенные дворы и дома вдоль дороги превращались в сплошное черно-серое марево перед его глазами. Автобус въехал в старую часть города. Габриэль даже не знал, что после Великого Взрыва тут все еще жили люди. Они остановились, и мужчина, сидевший рядом с ним, вышел. Габриэль не двигался, пока подошедший к нему водитель не посоветовал ему убираться вон. Равнодушно взглянув на него, де ла Кастри поднялся.

Уже который раз за этот день Габриэль не отдавал себе отчета в том, что делает, увязавшись за мужчиной, который ехал рядом с ним . Он шел за ним мимо бедных домов, пустых дворов, жалкого парка, большого пустого стадиона и полуразрушенной школы. Вскоре они подошли к низкому пятиэтажному зданию, стоявшему в окружении пожелтевших деревьев, и там Габриэль потерял мужчину из виду.

Недолго думая, де ла Кастри забрался в ближайший к нему подъезд, где лег на холодный бетонный пол и тут же заснул.

Никто его больше не тревожил.