Читать книгу Замок де ла Кастри. Том 1 - Крис Мейерс - Страница 4

Дьявольски ангел

Небо окрасилось в темно-бордовый цвет, среди черных облаков сверкали молнии. Выталкивая воду из океанов и морей, уничтожая людей, от которых не оставалось даже пыли, на землю упало нечто, что едва не уничтожило ее. Гигантская воронка появилась в небе. Она затягивала в себя все, что только могла втянуть. Титанической силы толчок расколол землю надвое. Воды ныне Бескрайнего Моря хлынули в образовавшийся разлом. Огромная трещина в земле захлопнулась, и все замерло в мертвой тишине.

Долгое время на улицах не видно было людей. Казалось, что земля опустела за один страшный миг, но вот стали появляться первые «счастливчики». Они выбирались из-под завалов, звали на помощь, но некому было им помочь. Небеса опустели.

Габриэль обратил свой взгляд на Запад. Его взор пронесся мимо тысяч островов, дрейфующих в море, тысяч порталов – свидетельств истончившихся граней между мирами – тысяч мертвых тел, разбросанных по всей земле. Он протянул руку, и пелена спала, словно кто-то сорвал со старинной вещи пыльное шелковое покрывало. Габриэль увидел замок, уродливый в своем величии, а над ним гигантскую луну…

С тех пор как прогремел Великий Взрыв, мало кто мог смотреть на нее без содрогания. Теперь луна находилась в пугающей близости от земли, как и множество других планет. Но Габриэлю нравилось новое небо. Он привык к нему даже быстрее, чем думал.

Бледное ночное светило медленно поднималось над черным замком, наводящим трепет и ужас. Лес, море и скалы окружали его. И там уже много лет царили лишь смерть и тишина. Внезапно Габриэль понял: испокон веков все держалось на замке-крепости. Но что-то пошло не так. Безумие охватило эти края, и мир погрузился во тьму. Теперь он угасал, словно больной ребенок, который, едва появившись на свет, уже вынужден вести тяжелую и напрасную борьбу со смертью. Центром всех миров и их единственной надеждой на спасение был зависший над пропастью безумный замок де ла Кастри.

Габриэль сморгнул слезы, застилавшие глаза.

При чем тут я?

Но никого не было рядом, чтобы ответить. Небеса безмолвствовали. Ветер отнес Габриэля в сторону, и, пролетая над Бескрайним Морем, он вновь увидел множество порталов, из которых выползали наружу чудовищные бледные создания и с криками падали в воду. Из дыр в пространстве тянулись к нему навстречу скрюченные руки. Со всех сторон раздавались крики и стоны. Словно из потревоженного улья, из мира в мир, во все стороны, перемещались люди и существа. Границы миров грозились вот-вот исчезнуть, и от этого грозного зрелища Габриэль наконец проснулся.

Молодой человек рывком сел на кровати, хватаясь за сердце, которое бешено колотилось в груди. Левый бок онемел, боль отдавала в спину. Габриэль попытался снова лечь и забыть о ночном кошмаре, который преследовал его еще в то время, когда о катастрофе и речи не шло. Так что день, когда прогремел Великий Взрыв, когда-то ничуть не удивил Габриэля.

За что мне эти видения? За что я знаю так много?

Габриэль понимал, что заснуть ему больше не удастся. С завистью взглянув на Диму и Эвелин, которые мирно спали, прижавшись друг к другу, он поднялся.

Уже две недели они жили здесь втроем. И жизнь их была похожа на нескончаемый поток алкоголя и наркотиков. Однако друзья еще никогда не были так счастливы. Спустя много лет, вспоминая эти беззаботные недели, полные сводящего с ума пьяного угара, Габриэль всегда думал о том, что это было самое счастливое время в его жизни.

Внезапно с улицы послышались крики и выстрелы. Из всех голосов выделялся низкий рев Андрея, и де ла Кастри выбежал из дома, позабыв о боли в сердце. Друга окружила толпа молодых людей. Габриэль не мог назвать их по именам, но зато помнил, на каком препарате каждый из них сидит. Они кричали и угрожали, но, к счастью, ни у кого из них не было огнестрельного оружия. По единственному действующему в этом месте закону, пистолет мог носить только хозяин Приюта. Если у кого-нибудь в доме находили огнестрельное оружие, несчастного ждало изгнание.

Андрей стрелял в воздух, пытаясь напугать парней, не дававших ему пройти. Из вардо выглядывали встревоженные цыгане. Они всегда только наблюдали, не вмешиваясь в дела Приюта. У ног мужчины лежало тело девушки с длинными темными волосами. Когда Габриэль вышел из дома и в руках его блеснул длинный нож, толпа немедленно расступилась.

– Кто она? – спросил он, махнув в сторону тела острым лезвием. – Живая?

– Живая. Сможешь поднять?

– Попытаюсь, – ответил Габриэль. Спрятав нож в голенище, он поднял на руки незнакомку, пока Андрей охранял его с пистолетом наготове.

Толпа все не расходилась. На пороге появились сонные Дима и Эвелин. Они придержали дверь и помогли Габриэлю уложить девушку на кровать, которая еще хранила тепло их тел.

Габриэль вгляделся было в лицо незнакомки, как вдруг прямо на ее острый подбородок уселась жирная муха. Де ла Кастри взмахнул рукой, не понимая, откуда у них в комнате взялась эта мерзкая жужжащая дрянь. Как они могли проспать полдня, не замечая ее? Может, она залетела, пока Дима и Эвелин держали дверь открытой?

Все эти мысли пронеслись в голове за долю секунды, пока Габриэль рассматривал тонкие и красивые черты лица незнакомки, темные волосы, волнами лежавшие на мокрой от пота подушке, небольшую грудь, твердый живот под черным облегающим топом.

– Где ты подобрал ее? – Габриэль снова взмахнул рукой, отгоняя настырное насекомое.

– Рядом с борделем, где убили вашу мать. Но она не оттуда, не бойся.

– С чего ты взял, что я боюсь?

– Ты вздрогнул.

Габриэль нахмурился.

– Почему она без сознания?

– Откуда мне знать? – устало возмутился Андрей. – Никаких царапин или синяков я не обнаружил. Позаботься о ней.

– Почему я?

– Потому что ты один тут ничем не занят, Мистер Загадка и Отчужденность! – и Андрей, выходя из комнаты, помахал ему рукой.

– Это сарказм? – крикнул ему вслед Габриэль, но ответа так и не дождался.

Кашлянув, он повернулся к друзьям.

– Принесите что-нибудь поесть, вдруг она очнется, – краем глаза молодой мужчина заметил, что по комнате летает уже две жирные мухи.

– Сам принеси, – вырвалось у Димы, и Эвелин пришлось силой вытолкать его на улицу, пока Габриэль не накричал на них.

Когда дверь за друзьями закрылась, он сел на край постели, пытаясь не смотреть в это необычное, но такое прекрасное лицо.

– Я убью Андрея, – прошептал Габриэль, а его рука потянулась к девушке и коснулась ее щеки.

От прикосновения незнакомка встрепенулась и открыла карие глаза. В полумраке комнаты она с трудом разглядела бледное и болезненное лицо, как ей показалось, немолодого мужчины, который без всякого стеснения гладил ее по щеке. Она схватила его запястье и почувствовала под пальцами продолговатый бугор шрама.

Габриэль вырвал руку. Пальцы девушки показались ему неестественно холодными.

– Спокойно, – сказал он.

– Что? Что тебе нужно? – девушка говорила с сильным парижским акцентом, что сразу выдавало в ней бывшую аристократку. Голос ее при этом показался Габриэлю охрипшим, словно недавно она много кричала. – Где я? И кто ты такой?!

Де ла Кастри тяжело вздохнул и произнес заученные наизусть слова, которыми он уже неисчислимое количество раз приветствовал заблудшие души, привозимые сюда Андреем из города. Поначалу Габриэль еще удивлялся, почему старый друг отца свалил эту обязанность на него. В конце концов Андрей, который разговаривал со всеми, кто прибывал в Приют в сознании, мог бы делать то же самое для тех, кто оказывался здесь и без оного. Но в сентябре он переложил эту нелегкую процедуру Габриэлю на плечи. Хозяин Приюта явно следовал следующей логике: пусть новоприбывшие, увидев де ла Кастри, с его вечно безумным взглядом синих глаз, всклокоченными волосами, в которых поселилось уже немало живности, и бледными руками, покрытыми шрамами от инъекций, сразу готовятся к тому, что их будет ожидать в этом месте.

– Меня зовут Габриэль. Ты в Приюте. Если, конечно, ты знаешь, что это такое.

Девушка села и покачала головой. В ответ Габриэль вздохнул, поднялся и поставил рядом с кроватью старое потертое кресло. Усевшись в него, он по привычке закинул ногу на ногу. Его подрагивающие пальцы теперь покоились на подлокотниках. Он словно весь окаменел в тусклом свете, проникавшем в комнату через узкие окна.

Де ла Кастри продолжал бесчувственно повторять заученные давным-давно слова, внося по ходу незначительные изменения, которые варьировались лишь в зависимости от ситуации и человека, с которым Габриэль говорил.

– Долго объяснять, но здесь тебя никто не держит. Андрей подобрал тебя на улице возле одного борделя. Ты вправе идти на все четыре стороны, но я бы посоветовал подождать до ужина.

Девушка медленно легла на спину. У нее совсем не осталось сил, а Габриэль продолжал бесцеремонно разглядывать ее, словно она была скучной картиной на стене. Она и не знала, что на самом деле внутри у этого человека бушевал ураган. Такого наплыва чувств де ла Кастри не испытывал еще никогда и сейчас с трудом себя сдерживал.

Внезапно Габриэль задался вопросом: а почему он, собственно, должен себя сдерживать? Перед кем? Но тут девушка снова села на кровати, а потом попыталась встать. Все мысли тут же улетучились, и Габриэль был оставлен в полном одиночестве заворожено наблюдать за ее неловкими движениями.

Когда, дойдя до двери, девушка начала падать, де ла Кастри подхватил ее и усадил в кресло. Он встал перед ней на колени, пытаясь заглянуть в уставшие глаза. Три мухи медленно кружили над ними.

Когда дверь распахнулась, и в комнату вошел Дима, неся две глубокие тарелки, полные еды, Габриэль отчетливо расслышал, как у незнакомки заурчало в животе.

– Это все тебе, – сказал Дима, поставив тарелки на кровать. В их комнате не было даже стола. – Откуда здесь эти мухи?

Габриэль пожал плечами, глядя, как девушка рухнула подле кровати и стала руками запихивать пищу в рот.

– Чуть пальцы мне не откусила, – пробормотал Дима, а потом удивил Габриэля, поймав на лету несколько мух и раздавив их в кулаке. – Какая гадость, – пробормотал он и вышел на улицу.

Габриэль последовал за ним, оставив незнакомку с Эвелин.

– Ты узнал, как ее зовут? – Дима сунул в рот сигарету и теперь рылся в карманах в поисках зажигалки.

– Нет.

– А ей есть куда идти?

– Не знаю.

– Что вы там с ней делали столько времени, раз ты ничего не выяснил?

– Ничего. Она не успела очнуться, а вы уже вернулись.

Дима хмыкнул.

– Понятно. Покурим?

– Не курю, – и Габриэль, смеясь, вытянул сигарету у Димы изо рта. – Веду здоровый образ жизни, только колюсь периодически.

Истомин громко захохотал, и де ла Кастри заулыбался еще шире. Никто не мог так заразительно смеяться, как Дима, поэтому, когда сестра позвала его, и он ушел, Габриэль расстроился. Словно солнце скрылось за тучами, подумал он, но в глубине души был рад, что все-таки остался один. Рано или поздно Дима снова заговорил бы о девушке (как будто ему своей не хватает?!), а он не хотел даже вспоминать о незнакомке. Пока она не уйдет из комнаты, он туда не вернется.

Весь день Габриэль провел вдали от Приюта, скитаясь по деревне или сидя с цыганами у костра и распевая песни. Под вечер тоска овладела всем его существом, он взял скрипку и, сев на старое колесо от вардо, начал играть.

До Димы с Эвелин доносилось тихое пение и печальная мелодия скрипки.

– Ты никогда не говорила мне, что он поет, – прошептал Дима, когда голос Габриэля стих на горькой ноте.

Они с Эвелин наконец отыскали свободную комнату под свои нужды, где им никто не мешал, и там проразвлекались весь вечер. Теперь мокрые они лежали на кровати, и Дима гладил рыжие кудрявые волосы девушки.

– Поет, и очень красиво…

– Слушай, он никогда не говорил мне, сколько ему лет.

– Правда? – рассмеялась Эвелин. – А вообще неудивительно с его-то тараканами. Ему двадцать семь. В январе будет двадцать восемь.

– Всего двадцать семь?! – изумился Дима. – Я бы дал ему все сорок!

– Мой брат многим пожертвовал, чтобы мы с мамой были живы, – Эвелин, потягиваясь, встала с постели. Ее тяжелая грудь соблазнительно всколыхнулась, когда она подняла руки, но Дима почему-то не почувствовал ни капли возбуждения, так глубоко он погрузился в мысли о друге. – Только вот маму он так и не уберег…

Дима перекатился на живот и спросил очень тихо:

– Эвви, кто он такой, твой брат?

Эвелин нахмурилась. Ей вдруг очень не понравилось, что после столь чудесного времени, проведенного вместе, Дима стал расспрашивать ее о ненормальном братце. Эвелин, не постеснявшись, произнесла эти мысли вслух, и Дима смешался.

– Ладно. Ну а тебе сколько лет?

– Неприлично спрашивать об этом женщину! – возмутилась Эвелин.

Дима фыркнул.

– Мой возраст ты не угадаешь никогда, – протянув руку, он схватил ее запястье, и Эвелин снова упала в его объятья.

– Неужели?! – засмеялась она.

– Правда-правда.

– Восемнадцать?

– Нет.

– Двадцать?

– Неужели я так плохо выгляжу?

Габриэль слышал их голоса.

– Пятнадцать!

– Не угадала.

– Четырнадцать!

– Не-а.

– Шестнадцать?! Господи, Дима, ну, ты и малявка! Я же старше тебя на шесть лет!

– Да, это просто ужасно!

Габриэль шмыгнул носом, лежа на спине. Недавно он вернулся в комнату, где оставил девушку, привезенную Андреем, и обнаружил, что она пуста. Незнакомка, по всей видимости, все-таки сбежала из Приюта, подъев все, что ей принес Дима.

Радостные вопли и стоны друзей ничуть не смущали де ла Кастри и не мешали ему отдыхать. Он вырос в борделе. Вся его жизнь протекала под стоны и вопли самых разномастных шлюх, собравшихся в Петербурге.

Когда-то у него тоже была девушка – одна из работавших в борделе проституток, но время стерло из памяти даже ее лицо. В модельном агентстве к нему пытались приставать многие – и девушки, и парни – но никто так и не добился успеха. Габриэль оставался безразличным к сексу, из-за чего по агентству поползли слухи о его якобы проблемах со здоровьем. Но Габриэля не волновало и это. Его сердце ничто не возбуждало. Он уже насмотрелся. Он видел все.

Однако сейчас он никак не мог заснуть. Перед ним маячило лицо той несчастной девушки. Хотя нет… Она совсем не выглядела несчастной. Несчастным становился он сам, когда смотрел на нее, и еще более несчастным, когда ее не видел. Казалось, незнакомка скомкала всю его прошлую жизнь, как обычный, ничего не стоящий, клочок бумаги, и выкинула его в окно или еще круче – спустила в унитаз. И Габриэля определенно это злило. Хотя он не мог не заметить, что часть его тянулась навстречу непонятным чувствам, хотела решиться на эту авантюру. Но нет. Ведь это не любовь.

Не случается любви с такими, как я. Не случается любви с убийцами, самоубийцами и теми, кому скоро умирать.

И Габриэль, с каждой проходящей минутой убеждаясь в этом все больше, наконец, уснул. Скоро любой мог видеть, как зрачки под его веками задвигались. Габриэлю снился сон.

Он видел себя и Диму в окружении желтых огней. Была ночь, и они шли по автостраде. Гладкий асфальт под ногами омывался дождем. Дима был чем-то расстроен, но у Габриэля не хватало храбрости остановиться и спросить у него, что случилось. Поэтому они так и шли вперед в молчании, боясь даже взглянуть друг на друга.

Внезапно декорации переменились, и Габриэль почувствовал холодный горный ветер, бьющий ему в лицо. Он открыл глаза и замер, пораженный тем, что предстало перед его взором: яркое голубое небо, горный хребет, Дима и он сам, высеченные из черного камня в самом центре скалы.

Габриэль не мог глазам своим поверить. Каменные истуканы были столь огромными и в то же время живыми, что, казалось, могут в любой момент сделать шаг вперед. Но что больше всего поразило Габриэля, так это два огромных ангельских крыла за спиной у каменной фигуры под названием Дима. Его друг был раздет по пояс. Больной глаз больше не скрывался под челкой. Глаза были одинаковыми. Лицо открыто.

Де ла Кастри надеялся, что уж эта-то картина поднимет другу настроение, но Димины глаза почему-то расширились от ужаса. Габриэль потянулся к нему, чтобы обнять, утешить, но тут заметил движение слева от себя. Это каменный Габриэль опустился на колени, соединил большой палец с указательным и эдаким щелчком подбросил живого Диму в воздух. Тело юноши разбилось о скалы, кровь переливалась на солнце, пока памятник вставал на место.

Габриэль закричал. Воздух вокруг наполнился невыносимым жужжанием. К нему приближалось нечто. Существо столь омерзительное и злобное, что мир начинал корчиться в агонии, когда эта тварь ступала на землю.

С шумом развернулись каменные крылья, памятник Диме оттолкнулся от земли и завис в воздухе.

«Просыпайся. Мне не удержать ее. Просыпайся!», – разлетелся по миру голос архангела.

Габриэль вскрикнул и открыл глаза. Какая-то тень нависла над ним. Габриэль зарычал. Одна рука метнулась к ножу в голенище сапога, другой он схватил неизвестного за шею и повалил на кровать. Забравшись на него сверху, де ла Кастри приставил нож к его горлу.

– Габриэль, – прохрипел Дима. – Габри! Это же я!

Мужчина ничего не видел. Он горел. Лезвие ножа стало проходить под кожу.

– Габри! – взмолился Дима. – Я просто хотел разбудить тебя! Умоляю! Это же я!

Во взгляде Габриэля наконец появилась толика понимания. Он отдернул лезвие, едва не порезав Диму еще сильнее, и свалился с кровати.

Хватаясь за шею, Истомин попытался сесть. Зрение вновь оставило его, а в груди, будто сумасшедшее, билось сердце. Юноша попытался встать, но, споткнувшись о Габриэля, рухнул на пол.

К сожалению, де ла Кастри было сейчас не до него. Он пытался понять, где сходится сон и реальность. Так что Дима, вытянув руки перед собой, поднялся сам и побрел в том направлении, где, как он помнил, стояло старое вшивое кресло. Ощупывая все на своем пути, он, наконец, нашел его, сел, закрыл глаза и попытался досчитать до десяти, как учила его мать. Вскоре он снова мог видеть, а Габриэль медленно переполз с пола на кровать.

– Мне снился кошмар… – прохрипел он.

– Я заметил, – нервно хихикнул Дима, размазывая кровь.

– Я чувствовал боль…

Казалось, Габриэль до сих пор не мог проснуться. Его взгляд то становился осмысленным, то снова окутывался безумием. Он весь дрожал.

– Габри, это был сон. Всего лишь сон, – и Дима натянул футболку на шею, чтобы остановить кровотечение. Эти простые слова, как ни странно, помогли Габриэлю собраться. Он резко выдохнул и взглянул на друга исподлобья. В его темно-синих глазах заплясали бесенята.

– Может, это хоть на время приостановит ваши любовные утехи, – произнес он, имея в виду Димину шею.

Дима тут же покраснел и растерялся. Он выпустил из рук ворот футболки, пропитавшийся кровью, и переспросил громким шепотом так, словно его мама была где-то рядом и могла их подслушать:

– Откуда ты знаешь?

– Здесь тонкие стены, – передразнив его, громким шепотом ответил де ла Кастри.

Дима недоверчиво взглянул на друга. Ему не верилось, что тот мог слышать их, ведь они с Эвелин находились на другом этаже, и в это время от Габриэля их отделяло как минимум пять толстых стен! Но тот молчал, и Дима махнул рукой на его слова. В конце концов его друг мог просто сложить два и два и сделать правильные выводы. Вовсе не факт, что он действительно их слышал! Дима молчал, не зная, что через пару-другую месяцев горько пожалеет о том, что всегда так легко закрывал глаза на все странности, которые происходили с Габриэлем.

Кровь на шее начала сворачиваться, а де ла Кастри тем временем снова лег и отвернулся к стене. Он опять собирался заснуть? А у него это получится?

– Я не для этого пришел, вообще-то, – буркнул Дима и подсел к другу.

Тот развернулся и недоумевая уставился на него.

– Там на скамейке сидит девушка, имя которой ты так и не узнал. Я хочу, чтобы…

Габриэль застонал, отворачиваясь к стене.

– Габри, я настаиваю!

– Почему я?!

– Тебе сказали за ней присматривать!

– Я уже вроде доказал, что у меня это плохо получается! Ты разве не слышал, как она блевала во дворе?! Я не усмотрел, сколько она сожрала!

Дима расхохотался.

– Тогда уж вина на мне, я принес ей столько еды.

– Вот и расплачивайся за свои грехи!

С этими словами Габриэль снова отвернулся к стене.

– Хотя погоди! Еду ведь брала твоя сестра…

– Я не хочу об этом слышать! – пропел Габриэль и начал устраиваться поудобней, отодвигаясь от Димы, насколько позволяла узкая кровать.

– Габриэль, не веди себя как сволочь!

– А я и есть…

– Перестань!

– Послушай, – и Габриэль, схватив Диму за куртку, вплотную притянул его к себе. – Я не пойду, потому что если я не выйду, ты проторчишь на улице всю ночь, охраняя ее, иначе тебя просто загрызет совесть, следовательно, во мне надобность отпадает! И я хочу спать! Это все, чем я хочу заниматься в своей жизни, ясно?!

– Нет. Озвучь мне такую причину, по которой мне не нужно спать? Или причину, по которой я не должен вернуться в постель к Эвелин?

Габриэль молчал, не отпуская Диму. Их лица были в каком-то миллиметре друг от друга.

– Не можешь? – осведомился Дима. – Я так и думал! Так что, если ты не хочешь, чтобы утром с нашей территории увезли очередной труп, то подними свою худосочную задницу и вали на улицу! Иначе труп действительно появится, так как на девушку уже многие запали!

Габриэль оскалил выступающие передние зубы наподобие улыбки.

– Тебе ли не знать, какая у меня задница!

– Да уж не такая упругая, как моя!

Оскал Габриэля стал шире, и он отпустил Диму, оглядев его с ног до головы.

– Я на тебя плохо влияю.

– А то! – и Дима, застегнув куртку, направился к двери.

– Прости меня, – внезапно донеслось до него, когда он уже был у самого порога.

– Что? – юноша замер на месте. – За что?

Но Габриэль уже отвернулся к стене, разрываемый обуревающим его чувством вины.

Габриэль действительно попытался снова заснуть, но у него так ничего и не вышло. В голове одна за другой всплывали болезненные картины. С фантастической ясностью он видел, как несчастную девушку насилуют, а потом со звериной жестокостью лишают жизни. А, может, кто-то уже это сделал!

Молодой мужчина вскочил и на цыпочках подошел к двери. То, что Дима ушел к Эвелин, – сомнений не было. Он действительно собирался провести остаток ночи с ней, убедившись, что друг выполнит то, что ему было наказано. Чертовски противно осознавать, что человек, который читает тебя, словно книгу, в очередной раз оказался прав.

Габриэль бесшумно приоткрыл дверь и выглянул на улицу. У дома стояла скамейка, на которой действительно сидела его знакомая незнакомка и дрожала от холода. Мужчина закрыл дверь. Постояв немного в нерешительности, он подошел к небольшой тумбочке, где хранил наркотики и выпивку, взял оттуда две бутылки пива, стащил рваное одеяло с кровати и вышел на улицу. Подойдя к девушке, он бросил ей одеяло, а сам сел рядом, упершись локтями в колени.

Ночь была холодной, и между дюжиной вардо, стоявших в беспорядке, и Приютом был разведен большой костер. Его тепла не хватало, чтобы согреть тощую девушку, но все же она, высокомерно оглядев Габриэля с ног до головы, сбросила на землю одеяло.

– Ты дура? – осведомился де ла Кастри, откупорив бутылку длинным ногтем. – Возьми одеяло и накройся.

Незнакомка не пошевелилась.

– Сидишь тут и ждешь кавалеров? – Габриэль похабно хохотнул, чувствуя себя последним отморозком и почему-то наслаждаясь этим.

– Кем ты себя возомнил? – возмутилась она.

– Мне просто сказали присматривать за тобой.

– Мне это не нужно!

– Да? – и Габриэль отпил из бутылки. – Веди себя хорошо. Ты мне не нужна, в отличие от остальных мужчин в этом притоне. Я просто выполняю то, что мне поручили. Завтра, надеюсь, я тебя уже не увижу.

В глазах девушки на мгновение промелькнуло нечто похожее на обиду, но, чем бы это ни было, оно внезапно сменилось тупой яростью. Схватив вторую бутылку, она размахнулась, но Габриэль оказался проворнее. Выдернув пиво из рук незнакомки, он зашипел:

– Да что с тобой?

– Знаешь, какой ты урод?! – закричала она, пытаясь сделать единственное, что еще было в ее силах – разозлить мужчину. – Отвратительная рожа, как у маньяка!

Габриэль фыркнул. В свой адрес он слышал слова и похуже, так что незнакомка его никак не впечатлила, к тому же он тут же разгадал ее попытки вывести его из себя.

Маньяк? Ну, так уж и быть. И Габриэль кончиком языка облизал горлышко своей бутылки.

– Такие, как ты, завсегдатаи всяких притонов! – не унималась девушка. – Всяких…

– Заткнись! – вдруг прикрикнул на нее де ла Кастри, и на миг девушке показалось, что она все-таки добилась своего: сейчас он разозлится, начнет на нее орать, потеряет контроль и тогда она разобьет, наконец, эту бутылку о его бестолковую голову.

Но незнакомка ошибалась.

– Кто-то идет сюда, – Габриэль поднялся на ноги.

Девушка не шевельнулась, поэтому он схватил ее за руку, заставляя встать.

– Стой тихо.

Вскоре в кругу света от костра появилось пятеро молодых людей. Исхудавшие, нездоровые на вид парни. Больше ничего Габриэль не смог бы добавить к их описанию, он и сам был похож на них как две капли воды.

– Слушай, Габри, – растягивая слова, начал самый долговязый. – Что ты тут делаешь?

– А ты не видишь? Девка моя. Можете проваливать, – невозмутимо заявил де ла Кастри, и в ту же секунду вторая бутылка пива разбилась о его затылок. Девушка толкнула Габриэля в спину, и он упал на колени, не издав ни звука. В волосах застряли осколки, и он порезал руки. Пиво заливало глаза и ужасно воняло. Да как он только мог пить эту дрянь?! Габриэль попытался подняться, но, получив удар между ног, упал на спину. Девушка схватила осколок от бутылки и склонилась над ним.

– Ты не лучше остальных, урод!

Кажется, она хотела перерезать ему горло, но пятеро парней были уже тут как тут. Один протянул руку, и девушка тут же распорола её осколком. Парень взвизгнул, будто побитая собака, и ударил девушку в лицо да так сильно, что та сразу упала.

Габриэль наблюдал за этим сквозь дымку режущей боли. Он хотел позвать подмогу, но понял, что от людей в Приюте помощи ждать не придется. Эвелин с Димой вряд ли смогут что-либо сделать, а Андрей уехал в город, как только скинул ему на руки эту проклятую девчонку.

Де ла Кастри набрал в грудь побольше воздуха:

– Тэ ажутис ма!¹

Оглушительный свист пронесся над полем. От этого звука обуреваемые похотью парни едва не пригнулись к земле.

– Гавриил? – в ближайшем вардо загорелся свет.

– Адай!² – слабо отозвался Габриэль, и юные головорезы скрылись в тени за домом.

Де ла Кастри тряхнул головой, пытаясь избавиться от осколков. Подбежавший цыган помог ему подняться.

– Что тут произошло? – спросил он с сильным акцентом. На смуглой коже и черных кудрявых волосах цыгана танцевали блики огня.

– Какие-то уроды из Приюта, – ответил Габриэль. – Я их плохо помню. Видимо, из новеньких. Черт! – воскликнул он, морщась от боли. – А ведь Андрей предупреждал меня!

Цыган долго смотрел на него, мысленно переводя на свой язык услышанное.

– Да, – протянул он наконец, – это все из-за девушки. Шибко красива.

Габриэль оглянулся. Незнакомка стояла неподалеку, обхватив себя руками за плечи, словно боясь рассыпаться. И де ла Кастри вдруг понял, что не злится на нее. Не злится даже за то, что она разбила ему бутылку о голову и чувствительно пнула между ног. Ему стало жаль ее. Совершенно одна в незнакомом месте полном придурковатых больных мужчин…

Де ла Кастри подошел к ней и коснулся ее плеча. Девушка подняла на него блестящие от слез глаза.

– Может, зайдете к нам? – произнес за его спиной цыган. – Нечего вам тут стоять.

Габриэль благодарно улыбнулся ему.

– Наис³, – сказал он, и отвёл девушку в вардо.

Внутри дома на колесах оказалось тепло и сухо. Какой-то старик дремал на полу среди разбросанного сена. Маленький мальчик ютился в углу и моргал спросонья. У небольшого стола сидела цыганка и что-то мастерила.

– Как вижу тебя, сразу хочу накормить! – воскликнула она, поднимаясь и хватая Габриэля за руку. – Садись. И ты, дорогуша, садись рядом.

Затравленно озираясь, девушка послушалась и села на длинную скамью. Цыганка быстро стала накрывать на стол.

– Мы не помешаем? – спросил Габриэль. – Еще так рано…

– Да брось! – весело отозвалась женщина. – Уже почти утро, а это бревно, – и она кивнула в сторону старика на полу, – и громом не разбудишь.

Цыган, который привел их сюда, поднес Габриэлю миску с водой и чистое полотенце. Де ла Кастри поблагодарил его и, удивляясь сам себе, повернулся к девушке.

– У тебя щека расцарапана, – он смочил край полотенца и коснулся ее щеки, вытирая кровь. – Сильно он тебя.

– А я тебя, – тихо ответила она, и Габриэль улыбнулся.

Цыганка внимательно следила за ними исподлобья, расставляя тарелки с мясом и нарезая овощи.

– А ты, оказывается, не такая скотина, каким хочешь казаться, – задумчиво произнесла девушка, когда де ла Кастри закончил с ее лицом и вымылся сам.

– Он, вообще-то, очень милый, – вставила цыганка.

– А вы откуда знаете? Спите с ним? – грубовато осведомилась девушка.

Но цыганка в ответ лишь громко рассмеялась.

– Нет, что ты! Гавриил у нас недотрога. Не то чтобы его не интересовали женщины, но он их почему-то остерегается.

– Интересно почему? – девушка повернулась к Габриэлю.

– Не твое дело, – ответил он с улыбкой. Он не хотел обижать незнакомку, к тому же порядком проголодался. – Как тебя зовут? – спросил он, придвигая к себе тарелку.

– Джули.

– М-м.

Джули больше ничего не добавила и тоже принялась за еду. Габриэль не мог не отметить зверский аппетит новой подруги. Как бы она снова после этого не убежала в кусты!

Наблюдая за ней краем глаза, молодой человек испытывал смешанные чувства. Движения девушки завораживали, и в то же время его почему-то пугали ее ритмично жующие челюсти…

Цыганка наполнила еще две тарелки и отнесла их цыгану и мальчику. Парнишка с восхищением и завистью посматривал на Габриэля.

– Как ты оказалась у борделя, где тебя подобрал Андрей? – спросил Габриэль. Покончив с едой, он схватился за большой кувшин с вином.

– Не твое дело, – усмехнулась Джули.

Габриэль прилично отпил из кувшина и рыгнул.

– Ну, так мы ни до чего не договоримся. Ты уходишь сегодня?

– Нет, к сожалению. У меня тут дело.

– Какое?

– Убить тебя, – холодно ответила Джули, и на секунду в вардо воцарилась тишина, даже старик на соломе перестал храпеть.

Габриэль не донес кувшин до рта и громко рассмеялся. Неуверенно его смех поддержали цыгане, а вскоре к ним присоединилась и сама Джули.

– Смешно! – де ла Кастри отпил из кувшина. – Только на будущее – бутылкой пива меня так просто не завалишь.

– Да? – осведомилась Джули. – А мне так не показалось.

Габриэль рассмеялся в ответ, а тем временем под кусок ткани, закрывающей вход в вардо, стали проникать первые солнечные лучи. Цыгане покончили с ранним завтраком. Цыганенок так и таращился на Габриэля, пока мать не щелкнула его по уху.

– Иди-ка на улицу.

– Не хочу, – угрюмо отозвался мальчик.

– Иди! – цыганка нахмурилась.

Цыганенок вздохнул и поднялся. Когда он проходил мимо Габриэля, то воскликнул на ломаном общем языке:

– Хочу быть таким, как он! И дружить с красивой женщиной!

Когда совсем рассвело, Джули и Габриэль покинули вардо. Де ла Кастри выглядел смешно: схватившись за живот, он еле передвигался, громко икая. Остановившись у костра, он уперся ладонями в колени в попытке перевести дыхание.

– Обычно я много не ем, – сдавленно хихикнул он, когда Джули села у костра. – Это все цыгане.

Девушка улыбнулась ему, и Габриэль сел возле нее на сырую траву. Он вздрогнул, когда ее рука коснулась его головы.

– Осколки. Про голову ты и забыл.

Габриэль вздохнул и позволил ей покопаться у себя в волосах. Они так здорово позавтракали вместе, и он не мог не отметить, что рядом с Джули ему было почти так же легко, как с Эвелин. Только Джули не была его сестрой…

– Несколько царапин и приличная шишка, – констатировала она, осмотрев его голову. – Все осколки я вынула. Извини еще раз.

Габриэль передернул плечами.

– Эти твои шутки про убийство… если посмотреть со стороны, выглядят не такими уж и смешными, – как бы между прочим заметил он, и улыбка тут же исчезла с лица незнакомки.

Габриэль ругал себя последними словами, пока она молча глядела в огонь.

– У каждого из нас свои тайны, правда? – произнесла Джули, заглядывая в его бездонные темно-синие глаза.

Он так и не успел ответить. Джули обвила его шею руками и притянула к себе. Ее губы казались холодными и влажными. Голову Габриэля тут же заполнило невыносимое жужжание, а в рот словно устремились десятки жирных мух. Он в панике попытался оттолкнуть девушку, но потерял сознание.

Дима полулежал в кровати, тяжело дыша. Вместе с Эвелин он страдал от духоты, так как окна в их комнате не открывались. Уже несколько недель они практически не выходили отсюда. Дима чувствовал себя уставшим и опустошенным, словно их страсть постепенно выжгла его изнутри. К тому же из-за того, что он все время проводил с Эвелин, он отдалился от Габриэля, и это не могло его не тревожить.

Однажды, выйдя на свежий воздух, дабы справить нужду (туалета в доме не было), Дима увидел, как де ла Кастри на скамейке перед домом вовсю целуется с Джули. Юноша застыл, пораженный этой картиной. Он даже забыл, куда он, собственно, шел. Истомин стоял и смотрел на них, ошалело моргая, думая, что все это ему снится.

И когда они только успели подружиться? Когда успели полюбить друг друга? Как он умудрился все это пропустить?

Эвелин вывела его из ступора, довольно грубо дернув за руку, и попросила не так пялиться на ее брата, который имеет право делать все, что ему вздумается.

Вернувшись в комнату, они еще несколько часов были заняты друг другом, хотя в это время Дима мог думать только о том, как тонкие пальцы Габриэля гладят лицо этой странной девушки. Перед сном Истомин всячески пытался вытолкнуть эти мысли из своей головы, не понимая даже, что его так задело.

Разве Габриэль был другом, безраздельно преданным лишь ему? Бред! Да он даже не знает, что было в его жизни до того, как они повстречались! И почему его вообще так взволновала мысль о том, что Габриэль теперь с Джули, когда сам он практически не вспоминал о де ла Кастри, пока развлекался с его сестрой?

На эти вопросы Дима не мог ответить. Прошло еще несколько недель. Заметно похолодало. Зима неизбежно приближалась к ним, и цыгане засобирались в путь. Как раз в один из таких мрачных и холодных дней Дима вдруг с ошеломляющей ясностью осознал, что ему надоела Эвелин. Он вновь и вновь мысленно отсылал себя в те дни, когда они были счастливы, но не мог найти в себе былых чувств, которыми прежде так дорожил.

Эвелин стала казаться ему глупой и неуклюжей. Она была выше его на голову, и это приводило его в бешенство. Его передергивало, когда она ласкала его. Ему не хотелось с ней говорить. Когда она признавалась ему в любви, ему хотелось сбежать. Последний раз он весьма жестоко обошелся с ней в постели, но когда она заплакала, он просто взял свою одежду и ушел.

Стоя ночью под ледяным дождем и слушая, как тяжелые капли барабанят по крыше, Дима думал о том, что отдал бы все на свете за то, чтобы Габриэль поговорил с ним.

Габриэль и Джули не расставались с тех пор, как произошло «невозможное» – так называл Андрей тот момент, когда Габриэль внезапно признался ей в любви. Однако получить ответ де ла Кастри смог далеко не сразу. Джули посмеялась над ним, после чего молодому мужчине в буквальном смысле стало плохо.

Диме и Андрею пришлось хорошенько поволноваться за его здоровье и побегать по городу в поисках подходящих лекарств, но, когда они вернулись, никакие таблетки в мире Габриэлю были уже не нужны – Джули ответила ему взаимностью.

В считаные дни де ла Кастри преобразился, и временами Дима не узнавал в витающем где-то в облаках мужчине прежнего друга, которому мрачный взгляд на жизнь и постоянная депрессия, казалось, сопутствовали с первых дней рождения.

Габриэль оберегал Джули как великую драгоценность, и от его взгляда шарахались все, кто раньше имел виды на девушку. Де ла Кастри открыл в себе способность признаваться ей в любви не только на общем и аристократическом наречии и цыганском языке, но и на всех других языках, которые знал, в каждый удобный момент, который предоставлялся ему, с поводом или без.

Они не спали ночами. Он пересказал ей уже миллион историй: от цыганских сказок до великих подвигов Армеля де ла Кастри и его печалей. Джули оставалось лишь удивляться тому, откуда Габриэль знал так много. Но как она ни просила, он отказывался рассказывать о своем прошлом.

Их излюбленным местом стала скамейка возле дома. Там они проводили свои вечера, пока не начались дожди. Однажды ночью любовники убежали в поле, где на свой страх и риск де ла Кастри поднял Джули на руки и закружил.

– Отпусти, ты же упадешь! – кричала она.

Габриэль и правда вскоре рухнул на колени, тяжело дыша и смеясь. Высокие пожелтевшие стебли образовывали вокруг них колышущиеся от ветра стены. Укрывали от чужих глаз.

Де ла Кастри стянул с себя плащ, и они смеясь развалились на нем, глядя в чистое вечернее небо. Становилось прохладно, но возвращаться в Приют, где вечно стоял грязный, спертый воздух, никто не хотел.

– Расскажи о себе, – вдруг произнесла она.

– До тебя у меня в жизни не было ничего интересного.

– Как банально! – Джули рассмеялась. – Ну, пожалуйста!

Габриэль покачал головой. Девушка ощутимо толкнула его в грудь и перевернулась на спину. Де ла Кастри придвинулся к ней. Его рука беспорядочно бродила по ее телу.

– Обо мне ты можешь узнать от кого угодно. Только дай кому-нибудь повод, и ты столько всего услышишь! – усмехнулся он. – Так что, давай лучше ты. Если уж на то пошло, ты появилась в Приюте так внезапно… Тебя здесь никто не знает.

Джули вдруг забеспокоилась. Де ла Кастри нежно поцеловал ее плечо.

– Если не хочешь – не рассказывай. Ты знаешь, я не настаиваю.

Девушка молчала, и какое-то время изо всех сил старалась просто наслаждаться ласками своего мужчины. Тщетно. Джули поиграла с его волосами, которые в серебряном свете восходящей луны отливали синим, а затем села и закуталась в его плащ. Габриэль непонимающе глядел на нее.

– Я все еще люблю другого.

Эти слова прозвучали, будто гром колоколов в вечерней тишине. Молодой мужчина молчал. Выражение его лица не изменилось, но в душе разверзлась огромная черная бездна. Джули поежилась от холода.

Холод… Если бы Габриэль мог его чувствовать, то сравнил бы свое нынешнее состояние с положением человека, замерзающего насмерть.

– Почему же ты здесь? – голос его прозвучал тихо и отстраненно.

– Потому что он умер!

Габриэль опешил. Несколько минут он невидящим взором пожирал сумерки вокруг. Но бездна внутри не затягивалась. Только тихие всхлипы Джули вернули его к реальности. Он снова обнял ее.

– Пообещай, что не оставишь меня после того, что я тебе расскажу.

– Обещаю.

Тогда Джули вытерла слезы.

– Я из Парижа, Габри. Мой отец – маркиз Эврар построил свой замок на юге неподалеку от моря, которое теперь зовется Бескрайним. Франсуа де ла Кастри сделал моего отца маркизом в награду за долгую и верную службу, и мы были ему очень благодарны. В хорошую погоду замок де ла Кастри можно было видеть из наших окон…

– Какой-какой замок? – затаив дыхание, переспросил Габриэль.

– Де ла Кастри, – жалобно ответила она, вытирая нос рукой.

Габриэль забеспокоился, но Джули не обратила на это внимания. Память постепенно возвращалась в прошлое, слезы отступали.

– Мы жили ближе всех к лесу и Выжженной Пустоши. Мы растили виноград, из которого делали знаменитое вино де ла Кастри. Верховный Правитель щедро платил нам. В то время мало кто вспоминал о том, что основной задачей семьи, вроде нашей, была охрана границ вокруг владений Герцога. Об этом нам напомнили ученые вскоре после того, как случилась научная революция, и прогремел Великий Взрыв. Начались облавы, и первыми на себя приняли удар бароны, графы, маркизы…

Мы не справились со своей задачей. Наши замки взрывали один за другим. Из семи Герцогов, если верить Новому Правительству, не выжил никто. Наша семья с позором бежала в обедневшие кварталы Старого Парижа, где попыталась начать все с чистого листа.

Не буду вдаваться в подробности, но кое-как мы отстроились и начали все сначала. Я слышала, что до замка де ла Кастри Новому Правительству так и не удалось добраться. Они пытались жечь этот жуткий лес вокруг, но без толку. Огонь не мог навредить колдовскому лесу. А народ даже поговаривал о том, что Франсуа де ла Кастри еще жив и выжидает, однако тебе лучше знать…

Габриэль поднял испуганные глаза на Джули, но та как ни в чем не бывало продолжала рассказ. Эти слова «тебе лучше знать», произнесенные ею как бы невзначай, заставили мужчину поежиться. Ему захотелось встряхнуть девушку и сказать: «Перестань ломать комедию! Ты ведь знаешь, кто я!», но он молча продолжал слушать.

– …я познакомилась с Адрианом, – в голосе Джули появились теплые нотки. – Мы даже пожениться хотели. Наши родители были так счастливы! Он был очень красивым молодым человеком, храбрым, с веселыми карими глазами. Его все любили…

Девушка запнулась, борясь с вдруг нахлынувшими слезами.

– Мы обожали гулять, – через силу продолжила она. – Мы знали город вдоль и поперек, мы излазили все заброшенные деревни и дома на много миль вокруг. Адриан никогда не уходил без меня…

Однажды он предложил сходить на руины нашего фамильного замка, наверное, он думал, что я обрадуюсь такому предложению. До сих пор не понимаю, как он смог уговорить меня, пойти вместе с ним. Мне страшно было даже думать об этом. С тех пор как Франсуа де ла Кастри повредился в уме, лес вокруг крепости начал разрастаться. Он словно отражал его безумие. Попасть на руины замка Эврар к тому времени значило углубиться в лес на несколько миль.

Мы добрались до руин только к вечеру. Адриан взял с собой старый светильник, и поначалу нам было не так уж и страшно, но когда последние лучи солнца скрылись за толстыми стволами и кривыми ветвями, мы запаниковали. Внезапно поднявшийся ветер загасил пламя, и тьма окружила нас.

Когда вдали завыли волки, Адриан воскликнул: «Во что же я тебя втянул!», и мы повернули назад, только вот дорогу найти так и не смогли.

Внезапно мы увидели вдалеке свет. Сейчас я понимаю, как это было глупо, но тогда нам казалось таким естественным пойти ему навстречу…

Под сводами полуразрушенной арки среди разбросанных всюду камней стоял небольшой фонарь. Не знаю, кто его там оставил… Что это была за дьявольская сила, которая притянула нас туда, словно мотыльков. Но Адриан потянулся к фонарю. Вороны, сидевшие неподвижными статуями на стенах, вдруг закричали и поднялись в воздух. От страха я закрыла лицо руками.

Джули помолчала немного, собираясь с духом.

– Когда я осмелилась вновь открыть глаза, я увидела, что Адриан лежит на земле, а голова его уже успела откатиться далеко в сторону. В арке появился высокий мужчина в черном плаще с капюшоном, надвинутым на лицо…

Голос Джули странным образом начал меняться, переходя от испуганных интонаций к восторженным.

– В его бледных руках блестел холодной сталью окровавленный меч, а за спиной виднелись прекрасные черные крылья! Поверь мне, – глаза девушки влажно блестели в ночи, она задыхалась от восторга, – такой красоты ты не видел еще никогда! Это был сам ужас! Прекрасный и великий! Это был сам Сатана!

Габриэлю вдруг стало нехорошо. Все, чего ему хотелось в данный момент, – это убежать, скрыться от этого восторженного взгляда, от этих приоткрытых влажных губ.

– И он показал мне все, Габри! – Джули вцепилась в него так, что де ла Кастри невольно вскрикнул. Теперь он не мог даже пошевелиться. Шанс бежать был окончательно упущен. – Он показал мне всю правду про тебя! Я видела войну, пожары и горы трупов. Я видела тебя! Короля на этом пиршестве смерти! Ты был в военном мундире де ла Кастри и сидел на черном коне. За твоей спиной развевалось огромное знамя! Ты погубишь этот мир!

– Бред, – прошептал Габриэль, тщетно пытаясь освободиться от ее рук, ставших вдруг такими не по-женски сильными. – Отпусти меня!

– Тот, кто отрубил голову Адриану, сказал мне, что ему по силам воскресить моего любимого, если я убью того, кто считается непобедимым, того, кому под силу управлять природой, того, кто поведет людей на последнюю битву и уничтожит этот мир. Я поклялась, что убью тебя, Габриэль. Я здесь действительно для того, чтобы убить тебя!

Пустота ее глаз поглотила его. Страх сковал тело. И молодой человек был бессилен что-либо сделать. Он не мог даже кричать. Воздух завибрировал и запел. Габриэлю вдруг показалось, что он видит за спиной Джули те самые крылья, которыми она так восторгалась, только вот не было в них ни грамма красоты.

Серые и уродливые. Тонкая сухая кожа покрывает бугристые холодные смердящие кости. Лицо это больше не принадлежало девушке, которую он любил. Фасеточные глаза какого-то уродливого насекомого, почерневшая, словно обугленная, плоть. В огромном отверстии рта полыхают языки красного пламени.

Габриэль понял, что еще немного, и он сгорит, упадет в эту пламенеющую бездну, но вдруг что-то спугнуло ее. Яркий белый свет резанул по глазам. Голова стукнулась о землю, и де ла Кастри увидел, как огромная черная тень ринулась прямо на лучи ослепительного белого пламени. Яркая вспышка отдалась сильной болью в голове, и Габриэль потерял сознание.

Когда он очнулся, рядом с ним, скрестив ноги, сидел Дима. Джули не было видно. Наступил рассвет, и первые толстые лучи солнца уже серебрили бок гигантской луны, тянувшей свое рыхлое пузо вдоль горизонта.

– Ты что тут делаешь?! – Габриэль сел. – Где Джули?!

– Ты чего кричишь? Это я у тебя хотел спросить, что ты тут делаешь! Я тебя весь вечер искал.

– Зачем?! – взвизгнул Габриэль.

– Ты явно какой-то нервный сегодня, – с подозрением пробормотал Дима и улегся на плащ друга, валявшийся рядом на земле. – Я чему-то помешал что ли?

Габриэль открыл рот, чтобы ответить, но так и не издал ни звука. А что, собственно, он видел? Что только что произошло? Теперь при первых лучах солнца, когда Дима был рядом, все это казалось просто галлюцинацией. Видимо, Андрей что-то напутал и привез ему плохую партию наркотиков.

Де ла Кастри лег рядом с другом и уставился в бледно-голубое небо. Звезды мерцали и гасли прямо у них на глазах. Луна медленно растворялась.

– Я искал тебя, а потом вроде как споткнулся и неудачно упал, – жаловался Дима. – Когда поднялся, то увидел, как Джули бежит к Приюту. У меня, кстати, очень заболела спина. В такой темноте ни черта не разберешь. Возможно, я упал на что-то…

Габриэль молчал.

– Ты вообще слушаешь меня?

Де ла Кастри молча кивнул.

– Не поверишь, мне стало так больно, что… – Дима прервался и задумался, как точнее выразить словами то, что он почувствовал. – Я схватился за спину, мне хотелось кричать. Мне даже вдруг показалось, что… Ну, словно у меня из спины выросло что-то…

Габриэль медленно повернул голову и уставился на друга:

– Ты начал колоться?

– Да нет же!

– Ты нюхал?

– Нет!

– Ты…

– Нет, Габри, заткнись! Я серьезно!

Габриэль рассмеялся.

– Зря ты мне не веришь! Если бы ты почувствовал это на себе, ты бы не ржал сейчас как конь! Ну у тебя и зубы! Лучше закрой рот! У меня в тот момент действительно словно крылья выросли!

Габриэль внезапно замолчал.

– Какие еще крылья?

– Ну, обычные крылья, как… как у птиц… только гораздо больше. Знаешь, какие бывают у ангелов на картинках…

– Какие еще крылья? Какие ангелы?! – тут же завелся де ла Кастри. – Ты вообще в своем уме?! – вскочив на ноги, он с хрустом повел шеей.

Дима удивленно уставился на друга, не зная, что сказать.

– Ну ты и дебил! Навязался на мою голову! – Габриэль рывком вытащил плащ из-под Димы, закинул его на плечо и зашагал в сторону Приюта.

– Тебя Андрей искал! – донеслось ему вслед.

Приют стоял в тени обрыва, густо поросшего лесом. Широкая канава, по дну которой шли толстые трубы, большим полукругом отгораживала дом от поля. Запах от труб, которые больше не справлялись с выводом нечистот из дома, шел удушающий, поэтому каждый раз, когда Габриэль перебегал перекинутый через канаву мостик, он старался не дышать. Вот и теперь, миновав это зловонное препятствие, он с облегчением глотнул свежего воздуха.

Приют все еще спал, и у большого костра сидело лишь несколько цыган. Махнув им рукой, Габриэль подошел к двери, ведущей в комнату, которую они делили с Джули. Дверь оказалась заперта изнутри.

Де ла Кастри уже давно успел позабыть про Андрея, тот все равно не мог поведать ему ничего нового. Речь наверняка пошла бы о ценах на наркотики, а от подобных разговоров у молодого мужчины начинал болеть голова. Сейчас де ла Кастри гораздо больше волновала Джули. Кажется, из-за своих галлюцинаций он умудрился обидеть ее.

Габриэль дернул дверь, но она не поддавалась. Недолго думая, де ла Кастри полез в окно. Когда он с грохотом рухнул на пол, Джули вскочила с кровати.

– Стой, не уходи! – воскликнул Габриэль, поднимаясь и протягивая к ней руки. – Я хочу извиниться! У меня что-то с головой, ты же знаешь! А тут еще эти наркотики… Короче, прости меня! Я не хотел тебя обидеть. Я люблю тебя!

Так извинившись непонятно за что, он стоял перед ней на негнущихся ногах и не мог понять ничего по ее уставшему посеревшему лицу. Джули отвернулась и села на кровать. Габриэлю показалось, что она снова плачет, и он поспешил обнять ее.

– Расскажи, что было дальше.

Девушка кивнула, однако рассказ продолжила далеко не сразу.

– После того, как Адриан погиб, я долгое время была без сознания. Очнулась я здесь, в Петербурге, рядом с каким-то борделем. В голове у меня крутилось твое имя, и я не придумала ничего лучше, чем зайти в этот бордель и расспросить о тебе. Но встретившиеся мне там проститутки едва не убили меня за одно только упоминание твоего имени.

Андрей привез меня сюда, ну а дальше ты знаешь. В голове у меня все еще крутился тот бред, который мне внушил лес, а может, призрак того мужчины с мечом, – Джули задрожала, пряча лицо в ладонях. – Чем бы это ни было, оно заставило меня напасть на тебя той ночью, но потом…

Кто знал, что можно так полюбить тебя за одну ночь?

Вырезая из дерева (правда, что он вырезал, он пока еще не знал сам), Дима мечтал о том, чтобы его последние слова, с которыми он покинул Эвелин, не были такими же грубыми, как края этой маленькой деревянной фигурки. Он мог их отшлифовать, покрыть лаком, заставить блестеть, но ни одного пророненного в раздражении слова он не мог вернуть назад.

Юноша убрал лезвие перочинного ножа и посмотрел на свое творение. Фигурка напоминала голую женщину, стоящую на коленях и поддерживающую руками ниспадающие волной до пояса волосы. Впрочем, руки получились такими тонкими и кривыми, что Дима рассмеялся. Повертев фигурку в руках, он отдал ее цыганенку, который около получаса сидел рядом, наблюдая за его работой. Счастливый мальчик бросился прочь показать игрушку маме.

После того как они с Эвелин расстались, Дима почти все время проводил с цыганскими детьми. Для них, оборванных и безграмотных, он был практически божеством, учащим их самым, казалось бы, обыкновенным вещам, таким как чтение и письмо. Он учил их мастерить руками, рассказывал, как люди живут в больших городах. Все это вызывало у детей восторг, а Диме помогало не думать об Эвелин и о своих расстроенных чувствах. Одно он знал точно: что никогда не любил ее по-настоящему. Он определенно испытывал к Эвелин сильную страсть, но страсть имеет безжалостную тенденцию затухать со временем.

На дворе стояла середина декабря. С каждым днем становилось все холоднее, и теперь ни у кого не осталось сомнений – зима все же наступит, и она будет суровой. Цыгане собирали свои пожитки, нужно было уходить. Они никогда не оставались в Приюте на зиму, и в этот раз дорога звала их в более теплые места. Над табором то поднимался, то затихал звонкий хор цыганских голосов, напевающих незатейливую мелодию, которая вскоре окончилась под аккомпанемент детских радостных воплей.

Дима вздохнул. Скоро в Приюте не останется детей, и это огорчало юношу. Ближе Габриэля и Эвелин у него никого не было, а, учитывая, что де ла Кастри в последнее время ходил как во сне, погруженный в свою безумную любовь, у Димы оставалась только Эвви, но та не хотела с ним больше разговаривать.

Истомин понимал, что расстаться с ней было жестоко, но ничего не мог поделать со своими чувствами. Женщинам в Приюте приходилось несладко. Чтобы как-то обезопасить себя, им приходилось доказывать всем свою полезность.

Женщин в Приюте было немного, и практически все они работали на кухне. Эвелин не нашлось там места, она совершенно не умела готовить, не любила даже мыть посуду. Однако у нее все же оставался один талант, о котором Дима был хорошо осведомлен. Так что, когда он больше не смог скрывать отсутствие былых чувств и ушел, Эвелин открыла свои двери для других мужчин, чтобы сохранить то единственное, что у нее еще оставалось – свою жизнь. Габриэль не знал об этом, и Дима опасался того дня, когда правда всплывет наружу.

Юноша сидел на бревне, наблюдая за суматохой, с которой цыгане снимались с места, и вертел маленький ножик в руке. Он думал о Габриэле, который так отдалился от него. Честно говоря, его друг в последнее время отдалился от всех, кроме Джули, конечно. Даже Андрей удивлялся, что больше не видит прежнюю троицу вместе.

Мысли о де ла Кастри заставили Диму вспомнить о мальчике, за которым он уже долгое время присматривал. Мрачный чернявый цыганский паренек понравился ему сразу. Лури любили бы здесь все, если бы он только позволил, но он был слишком занят подражанием своему кумиру, за которым следил, затаив дыхание, повторяя его жесты, слова, мимику…

Его кумиром был Габриэль. И Дима часто повторял, что это не доведет парня до добра. Габриэлем мог быть только сам Габриэль, да и тот, кажется, с трудом с этим справлялся. А парень, которому не исполнилось и тринадцати… Дима надеялся, что это пройдет у парня со временем, а пока решил за ним приглядывать.

Вот и теперь он наблюдал, как Лури, отвергнув всякую помощь, мучился в канаве, пытаясь вытолкнуть из канавы разбитое деревянное колесо от вардо, и упорству мальчика можно было только позавидовать. Все знали, как там ужасно воняло! И о чем только думал дед парня, когда давал ему это задание…

Дима терпеть его не мог. Старый дурак целыми днями сидел у костра и бормотал что-то в бороду, издеваясь над Лури, который часами болтался вокруг него в ожидании новых заданий, выполнив которые, он якобы мог стать похожим на де ла Кастри.

Истомин окликнул Лури после того, как тот в очередной раз ткнулся лицом в грязь, но мальчик не обратил на него никакого внимания. Дима уже убирал перочинный нож в карман, собираясь помочь ему, когда из дома вышла Эвелин. Застегивая на ходу пуговицы длинного шерстяного платья, она направилась прямо к нему. Выражение ее лица не понравилось Диме, и он сделал вид, что не замечает ее.

– Доброе утро, – холодно поприветствовала его Эвви.

– Угу, – пробормотал Дима, доставая пачку сигарет.

– Может, ты потом покуришь? – Эвелин взяла его за руку. – Нужно поговорить.

В канаве с громким всплеском упало колесо, и послышался вопль, полный нескрываемой досады и боли.

Дима выдернул руку.

– Я лучше Лури помогу, пока не поздно, – и он поднялся.

– Постой. Помоги лучше Габриэлю.

Дима замер, боясь поднять глаза на бывшую подругу.

– Разве что-то случилось?

– Пойдем со мной.

Они поднялись в комнату, в которой раньше так самозабвенно предавались всевозможным ласкам, и Эвелин закрыла дверь. Напряжение, которое витало между ними, казалось, можно было нащупать в воздухе.

– Ну?

Женщина не знала с чего начать.

– Знаешь, Габри ведь собирался провожать цыган сегодня.

– Да, знаю, – пробормотал Дима, подходя к окну, чтобы видеть Лури. – Только ему нужно поторопиться, иначе цыгане уедут без него.

– В том-то и дело! Он не может встать!

– Что? – Дима обернулся.

– Он уже давно должен был собраться, но когда я вошла в их с Джули комнату, то увидела, что он не может встать. Дышал он с трудом, лицо осунулось, а губы посинели. Джули прогнала меня, чтобы я не мешала. Видите ли, Габриэлю плохо, и он не хочет никого видеть. Но я-то знаю, как он хотел пару дней провести с цыганами в пути!

Дима пожал плечами.

– Он с Джули, наверное, не спал всю ночь. Она его совсем заездила. Да и с чего ты взяла, что цыгане для него важнее, чем она? Он и нас с тобой променял на ее компанию.

– Ты не прав, – уверенность в голосе Эвелин была непоколебима. – Он мой брат. Я знаю, он сделал бы все, чтобы отправиться с цыганами. И про нас он не забыл. Это ты ведешь себя, как эгоистичный…

Эвелин заставила себя замолчать. Дима фыркнул.

– Если ты для этого меня звала… – и он направился к двери.

– Нет, извини, – выпалила Эвелин. – Постой. Подумай, вдруг с Габриэлем действительно что-то случилось! У него всегда были проблемы с сердцем!

– Сердце? – переспросил Дима. – Первый раз об этом слышу.

– Конечно, он ведь никому не рассказывает.

– А может, он просто наркотой накачался? Иногда его организм странно реагирует…

– Да нет же, Дима!

– Сердце… Но он никогда не жаловался на сердце!

– А ты разве не замечал, что он вообще никогда не жалуется? Мама рассказывала мне, что в нашем роду мужчины часто страдают от подобных болезней. Мне страшно даже думать о том, что у Габриэля может быть что-то серьезное, но он ужасно выглядит. И Джули ведет себя очень странно.

– Джули всегда ведет себя странно.

– О чем ты?

– Так ты не знаешь? Я редко разговаривал с Габриэлем в последнее время, но по тем крупицам информации, которыми он меня милостиво кормил, я понял, что Джули пришла сюда не иначе, как убить его. Правда, затем он начинает нести всякую чушь о том, как сильно они якобы полюбили друг друга, хотя она, кажется, не испытывает к нему таких же сильных чувств. Я просто понять не могу, как ей удается водить его за нос!

Раздумывала Эвелин недолго.

– Но, Дима, если бы она действительно хотела убить его, она сделала бы это уже давно, ведь они постоянно вдвоем одни. Я сомневаюсь, что она не любит его. Я понимаю, ты ее ревнуешь…

– Что?! А тебе не приходило в голову, что я просто разбираюсь в людях лучше тебя? И эта Джули никогда мне не нравилась! Чем больше я на нее смотрю…

И Диму передернуло. Его действительно что-то пугало в ней. Пугало и отталкивало. Юноша только удивлялся, как Габриэль мог полюбить… такую.

– Я просто не верю ей. И не чувствую ее как человека. Мне трудно это объяснить.

Эвелин вздохнула.

– Ладно, их отношения не должны нас касаться, и сейчас они не имеют к делу никакого отношения. Габриэлю плохо, и ему нужно помочь.

– Но как? – горькая ирония прозвучала в Димином голосе.

– Может, может… – Эвви была в растерянности. Она надеялась, что Дима сразу предложит ей какой-нибудь план. – Может, позвать врачей?

Юноша рассмеялся.

– Ты с ума сошла? Его же сразу посадят в психушку. Да и никто сюда не приедет…

Дима вдруг замолчал.

– В психушку, – повторила за него Эвелин.

– Нет! Нет-нет-нет! – Дима даже отступил от Эвелин к окну. – Даже не думай об этом! Он убьет нас, если узнает!

– Но нельзя же стоять и смотреть!

– А что, по-твоему, делать?!

– Может, попытаться… подстроить?

Дима покачал головой.

– Я не способен на это. И сомневаюсь, что ты сможешь смотреть ему в глаза после такого!

– Но нельзя же просто наблюдать, как он умирает! Я смирилась с его зависимостью, смирилась с его безумством и ужасным характером, но мне никогда не смириться с тем, что он умирает, Дима!

– Кто умирает?

Дверь в комнату распахнулась. На пороге стоял Габриэль. Он и правда был очень бледен. Губы посинели, а под глазами залегли темные круги. Он тяжело опирался плечом о дверной косяк и сверлил их обоих недобрым взглядом. Дима знал – его друг слышал их разговор от первого до последнего слова.

Эвелин подбежала к брату, и де ла Кастри обнял ее, прощая. Диме нечего было сказать в свое оправдание. По привычке он потянулся за пачкой сигарет, когда со двора внезапно послышался целый хор взволнованных мальчишеских голосов.

– Дядя Дима! Дядя Дима!

Габриэль уступил Диме дорогу, и тот выбежал на улицу. Мальчишки сразу окружили его. Их голоса и взгляды были такими встревоженными, что юноша сразу понял – случилось что-то плохое. Услышав в этом беспокойном гаме имя Лури, он бросился к канаве.

– Мы предложили ему толкать колесо вместе!

– Да!

– Но он отказался!

– Потом он поскользнулся!

– И бах!

– Упал!

– Колесо проехалось прямо по нему!

– Говорят, живот распороло!

Дима уже стоял возле канавы. Навстречу ему поднимался Лури. Лицо его было в грязи, обеими руками он держался за живот. Дима помог ему покинуть скользкий вонючий склон.

– Ты в порядке? В порядке?

Лури сплюнул, в точности копируя манеры Габриэля.

– Нормально. Отпусти меня, – мрачно добавил он.

Дима в ответ задрал его рубашку, но кроме небольшой ссадины и покраснения на коже ничего не увидел. Лури разозлился пуще прежнего, ведь неподалеку за этой сценой наблюдал его кумир, который даже не подозревал, что таковым является.

– Отстань! – закричал он, с силой оттолкнув Диму.

– У тебя ничего не болит? – юноша даже не заметил удара. Беспокойство не отпускало его. Он все думал: «Что если это внутреннее кровотечение? Если что-то было повреждено внутри, признаки могли появиться не сразу. Отвезти бы его в больницу немедленно».

– Все со мной в порядке! Я должен выкатить это колесо!

– Нет уж! Никаких больше колес! – и юноша быстро спустился в канаву. Скользя по щиколотку в грязи, он поднял колесо и выкатил его наружу под восторженные крики и аплодисменты мальчишек.

Лури почернел, точно грозовая туча.

– Ты уверен, что с тобой все в порядке и нигде не болит? – снова спросил Дима, вытирая грязные руки о джинсы.

– Да! – выкрикнул Лури и умчался к матери, которая позвала его из вардо. Он бежал к ней, чуть прихрамывая, а Дима остался смотреть ему вслед, мучаясь ужасными предчувствиями.

Внезапно прямо перед ним возникло бледное лицо Джули. Девушка появилась так внезапно, и от нее исходил холод такой силы, что юноша вздрогнул и с трудом поборол в себе желание заслониться от нее руками.

– Не отпускай Габриэля! – раздался слабый и дрожащий голос, совсем непохожий на голос Джули обычно такой уверенный и надменный.

Но де ла Кастри уже шагнул из дома на улицу. Увидев, что его девушка разговаривает с Димой, он поспешил прямо к ним. Эвви буквально повисла на брате, пытаясь остановить его.

– Дима, сделай что-нибудь! Ему нельзя уезжать! – шептала Джули.

– А что я могу?

– Джули! – окрикнул Габриэль.

Джули взмолилась в последний раз и отступила от Димы, понурив голову.

– О чем вы тут? – уголки губ Габриэля поддергивались от едва сдерживаемого гнева. Девушки опускали глаза, и только Дима смотрел другу прямо в перекошенное от ярости лицо. Он никогда его не боялся. – С ума все посходили?! Вы что, меня уже хороните?!

Последние слова де ла Кастри утонули в ржании лошадей, скрипе и грохоте колес. Цыгане запели и двинулись в путь. Габриэль громко свистнул, и из стойла к нему примчался его вороной. Мужчина легко запрыгнул на коня. В седле он не нуждался.

– Я здоров как бык! И никто мне тут не вправе указывать, ясно?!

– Габри, подожди! Мы же хотели ехать вместе! – взмолилась Джули.

– Я поеду один!

Габриэль пришпорил коня и умчался за цыганами, обрызгав троицу грязью из-под копыт. Дима готов был застрелиться на месте. Из окна вардо Лури весело помахал ему рукой. Мальчик был счастлив. Еще бы! С ним ведь ехал сам Габриэль.

Ночью Дима так и не поехал в город, чтобы посетить свой любимый бордель. В отсутствие друга он вдруг осознал всю ответственность за Джули и Эвелин. Когда рядом не было Габриэля, в Приюте становилось опасно. К их огромному несчастью, Андрея тоже не было дома.

Дима ворочался в постели и не мог заснуть. Он все думал о здоровье друга и о Лури, которого придавило колесом. Юноша сомневался, что девушки сейчас спали у себя, поэтому не был удивлен, когда дверь скрипнула, и к нему вошла Эвелин.

– Не нужно было отпускать их, – сказал Дима, когда она села на край его постели. – Ни Габри, ни мальчишку.

Эвелин кивнула и легла рядом.

– Когда он собирался вернуться?

– Говорил, что проводит цыган до границ Петербурга, – ответила она. – Два дня туда и два дня обратно, если не возникнет никаких трудностей.

– Значит, четыре дня и четыре ночи, полных безумной тревоги.

Эвелин кивнула и принялась целовать его лицо, шею… Дима вздохнул.

– Ты пришла, чтобы переспать со мной?

Девушка снова кивнула.

– Сказала бы сразу, – и Дима притянул ее к себе.

Казалось, время остановилось. Дима готов был поклясться, что никогда еще не чувствовал на себе такого давления. Джули никого не хотела видеть. Без Габриэля она потеряла интерес к происходящему вокруг и целыми днями сидела в комнате одна. Эвелин проводила ночи с Димой, но оба они были слишком напряжены, настороженно прислушиваясь к шумам, царившим в доме, готовые в любой момент прийти Джули на помощь.

На третий день вернулся Андрей, и Дима с Эвелин были так рады видеть его, что бросились обниматься, словно дети. Он не мог понять их радости, пока ночью кто-то не ворвался в комнату Джули в попытке изнасиловать ее.

Дима и Андрей подоспели вовремя. Нападающего застрелили. Джули потеряла сознание, и Дима вынес ее на свежий воздух, где доверил заботам Эвелин. Предателя сожгли в поле, даже не думая о том, чтобы похоронить его на кладбище. Дима сам поджег дрова, облитые горючим.

Поначалу стоя отвернувшись от горящего трупа, Дима думал о том, могла ли его мать представить себе, чем он только здесь занимается? И жива ли она вообще? Мама всегда так волновалась за него, что эти несколько месяцев вдали от сына могли свести ее с ума. Но Дима не мог вернуться. Он чувствовал, глядя в костер, что разрывается на мелкие-мелкие части.

Да, он скучал по дому и матери, но в то же время ни за что не променял бы свободу, которая была дарована ему в Приюте. А самое главное – он всем сердцем привязался к Габриэлю. К этому ненормальному пашрату, полукровке, которого все вокруг, кроме них, так боялись и ненавидели.

Наверное, никогда он не сможет вернуться домой. Невозможно вернуть в первозданной красоте то, что однажды было утеряно. Если он оставит друга, все в его жизни утратит смысл. Габриэль мог не обращать на него внимания, он мог злиться на него, но юноша понимал, что нужен ему здесь и сейчас, а по-другому и быть не могло. Он пошел за ним, закрыв глаза, бросив свою прежнюю жизнь на растерзание слухам. Заплатил всем, что у него было, для того, чтобы обрести новую жизнь и быть с ним. О дороге назад не могло быть и речи. Но Дима был несчастен и здесь. Видимо, он не мог быть счастлив ни с кем, нигде и ни при каких обстоятельствах.

Стемнело и стало холодно. Юноша смотрел в костер, отрешившись от происходящего, не чувствуя запаха горелого мяса. На темно-синем небе цвета Его глаз появлялись первые звезды. Дима просидел у костра всю ночь, приближающую его к встрече с другом, к вечеру четвертого дня. Ко дню, когда мир специально для него еще раз встанет с ног на голову.

Когда костер догорел, Дима, дрожа от холода, побрел в дом. Там он упал на кровать, не раздеваясь, и заснул до вечера, пока его не разбудила Эвелин. Он разлепил глаза, чувствуя себя разбитым и невыспавшимся, но, услышав от нее долгожданные новости, вскочил с постели.

Габриэль вернулся.

Дима выбежал из дома и посмотрел на запад. К Приюту действительно приближался его друг. Юноша был уверен в этом, хотя своим здоровым глазом мог видеть лишь черное пятнышко вдали на фоне пожелтевших трав.

Странно, что Джули и Эвелин не бросились ему навстречу, а продолжали стоять рядом с ним, в страхе переглядываясь. Что-то было не так…

Габриэль полулежал в седле, ткнувшись лицом в гриву коня, который спотыкаясь медленно подходил к дому. Сильный и выносливый вороной, казалось, вот-вот издохнет. Он исходил пеной, черные вздымающиеся бока блестели от пота. Когда конь ступил на мостик, перекинутый через канаву, Дима наконец разглядел, что животное тащило за собой некое подобие саней, на которых покоился грубо сколоченный деревянный гроб.

Конь остановился у дома и жалобно заржал. Габриэль упал в объятия вовремя подоспевшего Димы. Почувствовав, что его опустили на землю, он приоткрыл глаза. Обеспокоенные лица друзей маячили перед ним. Де ла Кастри облизал пересохшие растрескавшиеся губы и поморщился.

– Там Лури, – прошептал он, махнув рукой в сторону гроба. – Цыгане сказали, что-то разорвалось в животе.

И мужчина потерял сознание. Голова его безвольно откинулась на Димину руку.

– Какая злая ирония, – произнес Дима, бросая горстку земли на крышку гроба, который они с Андреем опустили в могилу. Они находились на деревенском кладбище, на самой его границе, где хоронили тех из Приюта, кто прожил свою жизнь, не мешая остальным. И не важно, умирал ли этот человек своей смертью, либо, не выдержав, накладывал на себя руки, его хоронили здесь, а не сжигали где-нибудь в поле.

– О чем ты?

Габриэль был рядом. Два дня он пролежал в беспамятстве, но на третий смог все-таки встать и отправиться на похороны мальчика. Дима не хотел хоронить Лури без него. Де ла Кастри едва хватило на то, чтобы дойти до могилы и упасть на землю рядом с венком. Там он и сидел, наблюдая за тем, как Андрей и Дима копают могилу, принюхиваясь к запаху, исходившему из гроба.

Старые деревья тихо шелестели на ветру, поднимая искореженные ветви к небу. Сколько же они видели смертей, сколько…

– Ты был его кумиром, – внезапно сказал Дима. – Он подражал тебе.

– Я не знал.

Юноша покачал головой.

– Он был в восторге от тебя. Он был так рад, когда ты все-таки поехал с ними. Он и тогда не мог поверить, что будет находиться к тебе так близко! И уж тем более не думал, что вскоре станет еще ближе – в гробу, который тащила твоя лошадь!

И Дима в ярости бросил лопату. Он посмотрел в небо. Тени сгущались. Но он не позволял себе заплакать.

– Почему дети? Почему умирают дети?

Взяв лопату, юноша с ожесточением всадил ее в землю. Андрей взялся было помогать, но Дима неожиданно закричал:

– Пошел вон! Это не твое дело! Мое! Из-за меня он погиб! Я недосмотрел!

Андрей шарахнулся в сторону. Еще никогда он не видел Диму таким рассерженным. Да что говорить, Диму вообще трудно было вывести из себя. По натуре добрый и отзывчивый, его губы всегда были готовы к улыбке, а глаза смотрели ласково. Если в душе Дима и мучился тревожными мыслями, посторонние обычно не замечали перемен в его настроении. Андрей постоял немного в нерешительности, но де ла Кастри кивнул ему, и хозяин Приюта ушел, закинув лопату на плечо.

Дима яростно закапывал могилу. Габриэль сутулясь сидел рядом в жалком подобии позы лотоса и теребил в руках жиденький венок. Гроб медленно исчезал под землей.

– Это не твоя вина, – произнес Габриэль, но Дима даже не посмотрел в его сторону. Он ожесточенно работал лопатой. Немного земли попало Габриэлю на лицо, и де ла Кастри смахнул ее тыльной стороной ладони. – Дима, ты знаешь, что я прав, – шепотом настаивал Габриэль. Он заметил, как с Диминого подбородка стекла капля воды, и земля тут же впитала ее. Откуда-то де ла Кастри точно знал, что это был не пот.

Когда могила была закончена, юноша установил на ней небольшой деревянный крест и положил рядом венок, протянутый Габриэлем. Лицо его было мокрым от слез, но он не издал ни звука. Больной глаз неприятно жгло, и Дима часто моргал.

Вдруг что-то промелькнуло перед его мутным взором. Юноша не сразу понял, что это было. Словно с неба спустилась маленькая пушинка и, пролетев в дюйме от его лица, упала на землю.

– Снег идет, – на черные ресницы Габриэля легла снежинка и, растаяв, скатилась по щеке точно слеза.

Шел конец декабря – время подарков и праздничной мишуры, но только не для тех, кто жил в Приюте. Здесь, в этом доме, зима была самым жестоким временем в году, когда солнце подолгу не посещало небосклон, оставляя людей один на один с темнотой и пробирающим до костей морозом.

Цыгане уехали. Еды не хватало. Выпал снег, а дом не отапливался. Людей в Приюте становилось вдвое меньше, а согреться можно было только на кладбище, где тебе в любой момент могли дать в руки лопату. Странное чувство – копать могилу тому, с кем ты еще вчера делил одну комнату. Приближался и день рождения Габриэля, но тот только кривил губы, когда кто-нибудь упоминал об этом.

Он так и не смог восстановиться после того, как уехал с цыганами, дабы проводить их, а домой вернулся с трупом мальчика в гробу, который приторочили к седлу его коня. Теперь большую часть времени де ла Кастри проводил в постели. Сердце болело, наркотики больше не доставляли былого удовольствия.

Андрей вместе с остальными наблюдал за здоровьем друга со всевозрастающей тревогой. Перспектива того, что цыган-полукровка их скоро оставит, стала вдруг такой реальной и пугающей, что заставила всех четверых ютиться в одной комнате рядом с его постелью. На все возмущения Габриэля по поводу того, что его не оставляют в покое, они отвечали тем, что держаться вместе теплее и безопаснее.

Сам де ла Кастри холода не чувствовал, чем приводил Диму в состояние крайнего изумления: юноша, у которого постоянно мерзло то одно, то другое, понять не мог, как можно лежать бревном целыми днями и не мерзнуть.